24 24 24 24 24 24

Ильмы и тополя поворачивались ко внезапно налетевшему ветру зыблющимися спинами и грозовая туча чернела над белой башней рамздэльской церкви, когда я осмотрелся в последний раз перед отъездом. The willows and poplars were turning their rippling backs to the sudden wind and the storm cloud was blackening over the white tower of Ramsdell Church when I looked around one last time before I left. Для неведомых приключений я покидал мертвенно-бледный дом, где нанял комнату всего десять недель тому назад. For unknown adventures I was leaving the dead-pale house where I had hired a room only ten weeks before. Уже спущены были жалюзи – недорогие, практичные жалюзи из бамбука. Already down were the blinds - inexpensive, practical blinds made of bamboo. «Верандам и внутренней отделке дома их роскошный материал придает модерный драматический характер», говорил прейскурант. "The porches and interior of the house their luxurious material gives a modern dramatic character," said the price list. После этого небесная обитель должна показаться довольно-таки голой. After that, the heavenly abode must seem pretty bare. Капля дождя упала мне на костяшки руки. Я вернулся в дом за чем-то, пока Джон укладывал мои чемоданы в автомобиль, и тогда случилась курьезная вещь. I went back to the house to get something while John stowed my suitcases in the car, and that's when a curious thing happened. Не знаю, достаточно ли я подчеркнул в этих невеселых заметках особое, прямо-таки одурманивающее действие, которое интересная внешность автора – псевдокельтическая, привлекательно обезьянья, мужественная, с примесью чего-то мальчишеского – производила на женщин любого возраста и сословия. I do not know whether I have sufficiently emphasized in these unhappy notes the special, straightforwardly intoxicating effect which the author's interesting appearance - pseudo-celtic, attractively ape-like, masculine, with a touch of something boyish - produced on women of all ages and classes. Разумеется, такие заявления от первого лица могут показаться смешными; но время от времени я вынужден напомнить о моей наружности читателю, как иной профессиональный романист, давший персонажу какую-нибудь ужимку или собаку, видит себя вынужденным предъявить эту собаку или эту ужимку всякий раз, что данный персонаж появляется. Of course, such first-person statements may seem ridiculous; but from time to time I am compelled to remind the reader of my exterior, just as another professional novelist who has given a character some grimace or doggerel sees himself compelled to present that doggerel or that grimace whenever the character in question appears. В отношении меня этот прием наделен, пожалуй, глубоким смыслом. As far as I am concerned, this technique is endowed with perhaps a deep meaning. Сумрачное обаяние моих черт должно оставаться в поле зрения читателя, желающего по-настоящему понять мою повесть. The dusky allure of my features must remain in view for the reader who wishes to truly understand my tale. Малолетняя Ло млела от шарма Гумберта, как млела от судорожной музыки; взрослая Лотта любила меня с властной зрелой страстью, которую ныне жалею и уважаю в большей степени, чем дозволено мне сказать. The juvenile Lo swooned at Humbert's charm as she swooned at convulsive music; the grown-up Lotte loved me with a commanding mature passion, which I now pity and respect to a greater extent than I am allowed to say. Тридцатиоднолетняя Джоана Фарло, будучи совершенной неврастеничкой, здорово, по-видимому, влюбилась в меня.

В ее красоте было что-то резкое, индейское. There was something edgy, Indian in her beauty. Загар у нее был терракотовый. Her tan was terracotta. Ее губы были как большие пунцовые слизни, и когда она разражалась своим характерным лающим смехом, то показывала крупные, тусклые зубы и бескровные десны. Her lips were like big crimson slugs, and when she broke into her characteristic barking laugh she showed large, dull teeth and bloodless gums. Она была очень высокого роста, носила либо сандалии и узкие штаны, либо широкие юбки и балетные туфли; пила скотч в любом количестве; дважды выкинула; сочиняла рассказы о животных для юношества; писала, как известно моему читателю, озерные виды; уже носила в себе зачаток рака, от которого должна была умереть два года спустя. She was very tall, wore either sandals and tight pants or wide skirts and ballet shoes; drank scotch in any quantity; miscarried twice; composed animal stories for juveniles; wrote, as my reader knows, lake species; and already carried the beginnings of a cancer from which she was to die two years later. Она казалась мне безнадежно непривлекательной. Судите же о моем испуге, когда за несколько секунд до моего отъезда (мы с ней стояли в прихожей) Джоана взяла меня за виски своими всегда дрожавшими пальцами и со слезами в ярко-синих глазах попыталась, без большого успеха, присосаться к моим губам. Judge my consternation when, seconds before I left (she and I were standing in the hallway), Joanna took me by the temples with her always trembling fingers and, with tears in her bright blue eyes, tried, without much success, to suckle on my lips.

«Поберегите себя», сказала она, «и поцелуйте за меня дочь». "Take care," she said, "and kiss my daughter for me."

Удар грома прокатился через весь дом, и Джоана добавила: «Может быть, где-нибудь, когда-нибудь, при менее ужасных обстоятельствах мы еще увидимся». A clap of thunder rolled through the house, and Joanna added: "Maybe somewhere, sometime, under less dire circumstances, we'll see each other again." (Джоана! Чем бы ты ни была, где бы ты ни была, в минус-пространстве или в плюс-времени, прости мне все это – включая и эти скобки.) Whatever you are, wherever you are, minus-space or plus-time, forgive me for all of it - including those parentheses).

Минуту спустя я уже обменивался и с ней, и с ним прощальными рукопожатиями, на улице, на крутой улице, и все вертелось, летело перед приближавшимся белым ливнем, и фургон с матрацем из Филадельфии самоуверенно катился вниз к опустевшему дому, и пыль бежала и вилась по той самой тротуарной плите, где Шарлотта, когда для меня приподняли плед, оказалась лежащей комочком, с совершенно нетронутыми глазами, с еще мокрыми черными ресницами, слипшимися, как твои, Лолита! A minute later I was already exchanging farewell handshakes with both her and him, in the street, in the steep street, and everything was whirling, flying before the approaching white downpour, and the mattress van from Philadelphia was rolling smugly down to the empty house, and the dust ran and swirled on the very sidewalk where Charlotte, when the plaid was lifted for me, was lying in a lump, with her eyes quite untouched, her black eyelashes still wet and sticking together like yours, Lolita!