×

Nós usamos os cookies para ajudar a melhorar o LingQ. Ao visitar o site, você concorda com a nossa política de cookies.


image

Кладбищенские истории, Материя первична

Материя первична

Материя первична

Мавр беззвучно двигался за бородатым мужчиной. Тот, кажется, что-то почувствовал — с каждой секундой ускорял шаг, но это были пустяки. Главное не ошибиться.

Поглядывая на пугливо вжатый в плечи затылок позднего посетителя, Мавр быстро всасывал воздух сверхчуткими ноздрями.

Русский! Это хорошо, это просто замечательно. Чудесная, аппетитнейшая нация! Вкуснее них разве что северокорейцы!

Ну-ка, ну-ка, что еще? Некрещеный. Хорошо!

Не ходит в церковь. Значит, материалист? Отлично!

Был членом Коммунистического Союза Молодежи. С 1971 до 1984-го. М-м-м, превосходно!

В невесомом скачке Мавр перелетел через каменного ангела и возбужденно чмокнул, предвкушая, как захрустят под зубами упругие позвонки, как горячими толчками защекочет нёбо кровь. Только не увлекаться, не высосать всю до донышка. Это будет глупый мелкобуржуазный эгоизм.

Многообещающий посетитель пулей вылетел за ворота и облегченно перевел дух. Пошел вдоль стены, даже принялся насвистывать. Успокоился. Ну и славно. Сейчас адреналин у него сойдет, кровь утратит горьковатость, перестанет пениться. Мавр никогда не любил игристых вин.

Он скользил над землей, отделенный от русского материалиста каменной стеной, которую мог преодолеть одним прыжком. Опыт научил: торопиться нельзя, это небезопасно. Насосешься какой-нибудь дряни, а потом мучайся.

В самом начале своей хайгейтской жизни, только-только открыв, что материя нуждается в подпитке, Мавр неосторожно напился крови первого попавшегося буржуа, сдуру прогуливавшегося вдоль кладбища поздно ночью. Последствия были ужасны. То есть, с одной стороны, гипотеза подтвердилась: процесс разложения повернул вспять и материя полностью восстановилась, но нравственно-психологический эффект поверг Мавра в настоящую панику.

Сознание раскисло, разнюнилось, подточенное гнилой филистерской моралью. Появились мысли, которыми он при жизни ни разу не задавался. Например, как он мог взять на себя такую чудовищную ответственность? Ведь понимал, что за гремучую смесь заваривает в своем кабинете. Не лучше ли было обратить свою интеллектуальную мощь на что-нибудь менее разрушительное? Разве не тошнило его всю жизнь от так называемых народных вожаков и всякого рода революционериков — жадных до власти, безжалостных, самовлюбленных? Разве он не понимал, что такое диктатура пролетариата? Не пришел в ужас от массовых расстрелов Парижской коммуны? Зачем же тогда он потратил столько лет и столько сил, чтобы приблизить кровавое торжество социалистической революции? Неужто из-за одних только фурункулов на заднице и злобы на пиявок-кредиторов?

Никогда еще ему не было так скверно. Но могучая воля возобладала над отравой буржуазности, и впредь Мавр стал разборчивей в выборе пищи.

О, беспринципность и всеядность стали причиной гибели многих, слишком многих лжематериалистов, не выдержавших испытания. Участь всех этих оппортунистов, без малейшего исключения, была печальна.

Они — те, кто верил в первичность материи и потому был привязан к ней намертво, — делились на две категории.

Во-первых, мягкотелые либералы вроде бедняжки Женни. Как он мечтал после своих похорон вновь оказаться рядом с ней, с единственным по-настоящему близким человеком, принимавшим его целиком и всё ему прощавшим. Но вместо Женни его ждали в могиле одни лишь кости.

Нет, она не могла его предать, перекинувшись на сторону идеализма, это исключено. Женни искренне верила в то же, во что верил ее супруг, она никогда не умела притворяться. И, попав на кладбище, она, конечно же, быстро почувствовала, что без притока свежего гемоглобина белковая материя скоро распадется. Но Женни никогда не стала бы пить кровь — чересчур добренькая, плюс аристократические предрассудки: как это можно — укусить незнакомого человека за шею? Вот и иссохла, превратилась в Ничто, а значит все-таки предала.

Про служанку Ленхен и говорить нечего — в землю опустили бессмысленный кусок мертвого мяса. Темная, отсталая женщина. Поди, едва умерла, сразу же кинулась к своему боженьке вымаливать прощения для герра доктора.

Вторая категория лжематериалистов — неразборчивые в средствах хапуги, пошедшие по стопам перерожденца и предателя рабочего класса Лассаля. Именно такие в двадцатом веке и погубили великое дело марксизма. Не в силах терпеть лишения и голод, они кидались на первого же посетителя и очень скоро, согласно законам диалектики, материя начинала главенствовать над их сознанием. Налакавшись классово чуждой крови, они сами превращались в добропорядочных буржуа, обрастали идеологическим жирком, начинали заигрывать с боженькой.

Пройдет пара лет — глядишь, и нет былого материалиста, в могиле осталась одна тухлятина.

Из долгожителей на Хайгейте кроме Мавра остался только Джек, но они уже больше ста лет не разговаривают и даже не здороваются. Поздоровайся с таким. Ты ему: «Good evening» — а в ответ слышишь: «Слава Люциферу!» Вот он, закономерный итог безмозглого прудонизма. Жалкие торопыги, не понимающие, что революцию не приблизишь мелкими провокациями и политическим терроризмом. Пока был жив, Джек кромсал несчастных лондонских шлюх, чтобы вызвать в трущобах погромы и народный бунт, который перерастет в анархистское восстание. Потом уайтчепельские сутенеры, не надеясь на полицию, сами выследили Потрошителя, без шума прирезали и кинули в сточную канаву — как жертву обычного ограбления. Когда новенького привезли сюда, соскучившийся по собеседникам Мавр пытался втолковать ему, что подобными методами классовое самосознание у пролетариата не пробудить. Какие приводил аргументы, какие примеры из истории! Только бисер метал. Эта свинья повадилась жрать свежую мертвечину и на этой почве быстро перековалась в сатанисты. Ох уж эти метания бунтарей из среднего класса!

Сто двадцать лет без семьи, без единомышленников, без письменного стола. Тяжело, когда дух — тьфу, не дух, а сознание — привязано к материи. Всякое было: тощие годы, тучные годы.

Начало было совсем скудное, будто и не умирал. Как всю жизнь провел в погоне за куском хлеба, так и здесь существовал впроголодь.

Смерть материалиста — явление прозаическое, Мавр ее почти что и не заметил.

Сидел дома, на Мейтленд-парк-роуд, в любимом кресле. Смотрел на огонь в камине, закашлялся. И что-то лопнуло в груди. Хотел позвать дочь, но звука не получилось. Да и рот не открылся.

Тусси сама вошла, минуты через две. Подошла, наклонилась и вдруг как закричит: «Мавр! Мавр! О Господи! Господи!»

Только услышав, как дочь в его присутствии произносит это запрещенное слово, он понял, что произошло. Никакого страха не испытал, одно любопытство. Нуте-ка, что дальше? Неужто к боженьке на судебное разбирательство? Черта с два!

Вдруг увидел комнату сверху: плачет женщина, укутанный пледом старик свесил голову на грудь, по морщинистому подбородку течет слюна (свою знаменитую бороду он обрил еще полгода назад — надоела, только сфотографировался напоследок). Мавра потянуло еще выше, к самому потолку, но он строго прикрикнул на себя: «Сознание в отрыве от материи не существует!» — и в тот же миг снова оказался в собственном теле, совершенно онемевшем и неподвижном.

Потом были похороны, преотвратные. Сколько раз он воображал, как его будут провожать в последний путь сотни тысяч пролетариев, как произнесут над катафалком пламенные речи и торжественные клятвы.

Как же!

Гроб был самый дешевый, за четыре с половиной фунта, венок такой, что лучше бы его вообще не было. На кладбище соизволили придти всего одиннадцать человек.

Правда, Генерал сказал хорошую речь. Но когда, разойдясь, крикнул, что имя и труд усопшего переживут столетия, маловер Либкнехт поморщился, а кое-кто даже усмехнулся — Мавр видел: после смерти зрение у него стало отменное, как в юные годы.

Плакала одна Тусси. Ее, дуреху, было жалко. Внезапно Мавр увидел, как она умрет: запрокинув голову, выпьет синильную кислоту, а мужчина, который обещал уйти из жизни вместе с ней, пить яд не станет. Посмотрит на корчащуюся в предсмертных муках любовницу, брезгливо скривится и выйдет. Ему умирать рано — у него есть другая женщина, помоложе и покрасивей.

Будто услышав безмолвное предостережение, дочь заревела в голос, так что конца речи Мавр толком не слышал.

Генерал первым бросил на крышку гроба горсть земли. «Бр-р-р, только не к червям, — услышал его мысль покойник. — Сначала кремация, потом прах развеять над морем, и adieu».

Старина Фридрих всегда был легкомысленным, ему не хватало настоящей твердости. Как он гордился своим воинственным прозвищем, не догадываясь, что все над ним подтрунивают. Хорош «Генерал» — неделю провоевал, а после только на лисью охоту катался, «дабы не растрачивать кавалерийские навыки». Чтобы дождаться победы пролетариата во всем мире, нужно иметь крепкие нервы и стальное терпение. Прах над морем для настоящего материалиста — непозволительная роскошь.

А ведь было время, когда казалось, что ждать осталось недолго. На смену тощим годам пришли тучные. В самом захудалом уголке буржуазного кладбища всё чаще стали появляться посетители: сначала поодиночке, потом целыми делегациями. Чахлые букетики сменились венками с лентами чудесно-сочного, кровавого оттенка, зазвучали разноязыкие речи, а потом свершилось триумфальное переселение в самый почетный квартал Хайгейта, увенчанное возведением памятника. В камне Мавр был увековечен таким, каким никогда не был при жизни: титаническим, грозным, богоподобным. Жаль, что чванный Спенсер не был материалистом и не досуществовал до этого великого дня, а то изгрыз бы свою могилу от зависти.

Десятилетие за десятилетием Мавр питался как в лучшем ресторане. Бесшумно подкравшись к одиночному паломнику или затесавшись в толпу, не спеша принюхивался, выбирал объект поаппетитней и обстоятельно, без жадности лакомился. Бывало, приложится к одному, к другому, на десерт оставит какую-нибудь социал-демократку с затуманенным взглядом. И в каждой ранке оставит немножко своей слюны, чтобы укушенный вынес с Хайгейта частицу великого Карла. То-то марксизм зашагал по миру!

Но жадные до наживы лассальянцы предали дело пролетариата. Мавр понял это, еще когда члены коммунистических делегаций обзавелись дорогими габардиновыми пальто и отрастили мясистые щеки. В их крови всё явственней ощущался привкус жира, так что она стала трудноотличимой от крови какого-нибудь банкира или брокера.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

А потом случилась катастрофа.

Уже больше десяти лет Мавр существовал впроголодь. Делегации появлялись всё реже, одиночные материалисты и вовсе исчезли — теперь приходили одни туристы с фотоаппаратами, и каждому хотелось сняться, непременно держась за каменную бороду пролетарского Мессии. Последний раз по-настоящему подкрепился, когда навещали кубинские товарищи. С голодухи напился до икоты густого креольского нектара, а потом долго отрыгивал долларовые закорючки — кровь жителей Острова Свободы оказалась зараженной микробами желтого дьявола.

С тех пор прошло два месяца. За всё это время ни одного мало-мальски съедобного материалиста. Активисты местного отделения компартии, ежедневно приносящие на могилу по красной гвоздичке, не в счет. Они все кусаны-перекусаны, у них в жилах вместо крови одна Маврова слюна.

Чтобы кожа не покрылась трупной зеленью и не рассохлись суставы, приходилось подкармливаться суррогатом. Но от этого, во-первых, притуплялось рациональное мышление, а во-вторых, в сединах начинала проступать мерзкая рыжина. Еще немного — и начнешь по ночам выть на луну.

И вдруг настоящий русский! Лысый, с бородкой — совсем как тот, другой, что пришел на могилу сто лет назад с алой розой в руке. Ах, какая у него была кровь! В меру острая, с пикантной горчинкой, чуть-чуть охлажденная. Мавр сдобрил ее своими ферментами, и она вскипела, запенилась, помчалась по артериям. «Наденька! — воскликнул русский, обращаясь к своей пучеглазой спутнице. — Идем назад, на съезд! Я покажу этим импотентам и политическим п'оституткам, что такое диалектика!»

Возбудившись от сладостного воспоминания, Мавр взлетел на ограду и засеменил по ее гребню, готовый вспрыгнуть на закорки одинокому пешеходу.

Момент был идеальный: на узкой дороге, зажатой между стенами обеих половин кладбища, было пусто — ни машин, ни велосипедистов.

Последний, самый глубокий вдох перед прыжком.

Стоп! Что это за гнусный запашок?

Мавр часто-часто задвигал широкими ноздрями.

Не может быть! Строгий выговор с занесением в учетную карточку в 1982 году! Регулярная неуплата членских взносов! Спал на лекциях в Университете марксизма-ленинизма!

За кого — за кого он голосовал на выборах?

Какая гадость!

Мелкобуржуазное отребье, гнусный либералишка вроде четырежды рогатого осла Виллиха или ренегата Гервега!

Тьфу! Мавра чуть не вытошнило — он брезгливо отвернулся и зажал нос.

Надо же, чуть не напился отравы.

Беднягу зашатало, близился голодный обморок. Но тут, на счастье, Мавр разглядел под ракитовым кустом суррогат.

Взмыл в воздух, упал на тощую серо-рыжую спину и впился зубами в мохнатый затылок. Урча и выплевывая клочки шерсти, стал сосать вязкую звериную кровь. Подумал с мрачной иронией: жалко, нет Генерала, он обожал лисью охоту.

Ко всему привычная кладбищенская лисица стояла смирно — ждала, пока вампир насытится, и лишь боязливо прижимала к макушке изъеденные блохами уши.

Материя первична Materie ist primär Matter is primary La materia es primaria La matière est primaire La materia è primaria Materija yra pirminė A matéria é primária

Материя первична A matéria é primária

Мавр беззвучно двигался за бородатым мужчиной. The Moor moved silently behind the bearded man. O mouro moveu-se silenciosamente atrás do homem barbudo. Тот, кажется, что-то почувствовал — с каждой секундой ускорял шаг, но это были пустяки. The one seemed to sense something - he quickened his step with every second, but it was nothing. Aquele parecia sentir algo - acelerava o passo a cada segundo, mas não era nada. Главное не ошибиться. The important thing is not to make a mistake. O importante é não cometer erros.

Поглядывая на пугливо вжатый в плечи затылок позднего посетителя, Мавр быстро всасывал воздух сверхчуткими ноздрями. Glancing at the jittery back of the late visitor's head pressed into his shoulders, the Moor sucked in air quickly with super-sensitive nostrils. Olhando para as costas trémulas da cabeça do visitante tardio, pressionada contra os seus ombros, o mouro aspirou rapidamente o ar com narinas super-sensíveis.

Русский! Russo! Это хорошо, это просто замечательно. Isso é bom, isso é ótimo. Чудесная, аппетитнейшая нация! Uma nação maravilhosa, de fazer crescer água na boca! Вкуснее них разве что северокорейцы! The only thing tastier than them is North Koreans! A única coisa mais saborosa do que eles são os norte-coreanos!

Ну-ка, ну-ка, что еще? Vá lá, vá lá, que mais? Некрещеный. Unbaptized. Não batizado. Хорошо! Muito bem!

Не ходит в церковь. Não vai à igreja. Значит, материалист? Um materialista, então? Отлично! Muito bem!

Был членом Коммунистического Союза Молодежи. Foi membro da União da Juventude Comunista. С 1971 до 1984-го. 1971 a 1984. М-м-м, превосходно! Mm-hmm, perfect! Mm-hmm, perfeito!

В невесомом скачке Мавр перелетел через каменного ангела и возбужденно чмокнул, предвкушая, как захрустят под зубами упругие позвонки, как горячими толчками защекочет нёбо кровь. In a weightless gallop, Moor flew over the stone angel and smacked excitedly, anticipating how the elastic vertebrae would crunch under his teeth, how the blood would tickle his palate with hot jolts. Num salto sem peso, Mouro voou sobre o anjo de pedra e bateu com entusiasmo, antecipando a forma como as vértebras firmes se esmagariam sob os seus dentes, como o sangue lhe faria cócegas no palato com choques quentes. Только не увлекаться, не высосать всю до донышка. Just don't get carried away, don't suck the whole thing down. Mas não se deixem levar, não sugam tudo. Это будет глупый мелкобуржуазный эгоизм. That would be silly petty bourgeois selfishness. Isso seria um estúpido egoísmo pequeno-burguês.

Многообещающий посетитель пулей вылетел за ворота и облегченно перевел дух. The promising visitor flew out of the gate with a bullet and took a relieved breath. O promissor visitante voou para fora do portão e respirou de alívio. Пошел вдоль стены, даже принялся насвистывать. Walked along the wall, even started whistling. Andou ao longo da parede, até começou a assobiar. Успокоился. Acalma-te. Ну и славно. Muito bem, então. Сейчас адреналин у него сойдет, кровь утратит горьковатость, перестанет пениться. Now his adrenaline would wear off, his blood would lose its bitterness, stop foaming. Agora a sua adrenalina iria passar, o seu sangue perderia o seu amargor, deixaria de espumar. Мавр никогда не любил игристых вин. Moor never liked sparkling wine. O Mouro nunca gostou de vinho espumante.

Он скользил над землей, отделенный от русского материалиста каменной стеной, которую мог преодолеть одним прыжком. He glided above the ground, separated from the Russian materialist by a stone wall, which he could overcome with a single leap. Planava acima do solo, separado do materialista russo por um muro de pedra que ele podia ultrapassar com um único salto. Опыт научил: торопиться нельзя, это небезопасно. Experience has taught me: you can't rush, it's not safe. A experiência ensinou-me: não se pode ter pressa, não é seguro. Насосешься какой-нибудь дряни, а потом мучайся. You're gonna get high on some crap, and then you're gonna suffer. Vais ficar pedrado com alguma porcaria e depois vais sofrer.

В самом начале своей хайгейтской жизни, только-только открыв, что материя нуждается в подпитке, Мавр неосторожно напился крови первого попавшегося буржуа, сдуру прогуливавшегося вдоль кладбища поздно ночью. Early in his Highgate life, having just discovered that matter needed to be nourished, Moor had carelessly drunk the blood of the first bourgeois who had foolishly strolled along the cemetery late at night. No início da sua vida em Highgate, tendo acabado de descobrir que a matéria precisa de ser alimentada, Moor tinha bebido descuidadamente o sangue do primeiro burguês que, à noite, passeava insensatamente pelo cemitério. Последствия были ужасны. The consequences were dire. As consequências foram terríveis. То есть, с одной стороны, гипотеза подтвердилась: процесс разложения повернул вспять и материя полностью восстановилась, но нравственно-психологический эффект поверг Мавра в настоящую панику. That is, on the one hand, the hypothesis was confirmed: the decomposition process was reversed and matter was fully restored, but the moral and psychological effect threw Moor into a real panic. Ou seja, por um lado, a hipótese foi confirmada: o processo de decomposição foi invertido e a matéria foi totalmente restaurada, mas o efeito moral e psicológico lançou Moor num verdadeiro pânico.

Сознание раскисло, разнюнилось, подточенное гнилой филистерской моралью. Consciousness has become scattered, scattered, sharpened by rotten philistine morality. Consciência azedada, estilhaçada, aguçada pela podridão da moral filisteia. Появились мысли, которыми он при жизни ни разу не задавался. Thoughts came to mind that he had never once wondered about in his lifetime. Vieram-lhe à cabeça pensamentos sobre os quais nunca se tinha interrogado em toda a sua vida. Например, как он мог взять на себя такую чудовищную ответственность? For example, how could he take on such a monstrous responsibility? Por exemplo, como é que ele podia assumir uma responsabilidade tão monstruosa? Ведь понимал, что за гремучую смесь заваривает в своем кабинете. I mean, he knew what kind of rattlesnake he was brewing in his office. Quer dizer, ele sabia que tipo de cascavel estava a criar no seu escritório. Не лучше ли было обратить свою интеллектуальную мощь на что-нибудь менее разрушительное? Wouldn't it have been better to turn your intellectual might to something less destructive? Não teria sido melhor utilizar o seu poder intelectual em algo menos destrutivo? Разве не тошнило его всю жизнь от так называемых народных вожаков и всякого рода революционериков — жадных до власти, безжалостных, самовлюбленных? Hadn't he been sickened all his life by the so-called people's leaders and all kinds of revolutionaries - power-hungry, ruthless, narcissistic? Não tinha ficado doente toda a sua vida com os chamados líderes populares e todos os tipos de revolucionários - sedentos de poder, impiedosos, narcisistas? Разве он не понимал, что такое диктатура пролетариата? Didn't he understand what the dictatorship of the proletariat was? Será que ele não entendia o que era a ditadura do proletariado? Не пришел в ужас от массовых расстрелов Парижской коммуны? Not horrified by the mass shootings of the Paris Commune? Não ficou horrorizado com os fuzilamentos em massa da Comuna de Paris? Зачем же тогда он потратил столько лет и столько сил, чтобы приблизить кровавое торжество социалистической революции? Why, then, did he spend so many years and so much effort to bring about the bloody triumph of the socialist revolution? Por que razão, então, gastou tantos anos e tantos esforços para conseguir o triunfo sangrento da revolução socialista? Неужто из-за одних только фурункулов на заднице и злобы на пиявок-кредиторов? Is it just because of the boils on my ass and anger at the creditors leeches? Serão apenas os furúnculos no rabo e a raiva contra os credores sanguessugas?

Никогда еще ему не было так скверно. He had never felt so bad. Nunca se tinha sentido tão mal. Но могучая воля возобладала над отравой буржуазности, и впредь Мавр стал разборчивей в выборе пищи. But a mighty will prevailed over the poison of bourgeoisie, and henceforth the Moor became choosier in his choice of food. Mas uma vontade poderosa prevaleceu sobre o veneno da burguesia e, a partir de então, o mouro tornou-se mais seletivo na sua escolha de alimentos.

О, беспринципность и всеядность стали причиной гибели многих, слишком многих лжематериалистов, не выдержавших испытания. Oh, unprincipledness and omnivorousness have been the cause of the demise of many, too many pseudo-materialists who have failed the test. Oh, a falta de princípios e a omnivorosidade foram a causa da morte de muitos, demasiados pseudo-materialistas que falharam o teste. Участь всех этих оппортунистов, без малейшего исключения, была печальна. The fate of all these opportunists, without the slightest exception, was sad. O destino de todos estes oportunistas, sem a menor exceção, foi triste.

Они — те, кто верил в первичность материи и потому был привязан к ней намертво, — делились на две категории. They - those who believed in the primordiality of matter and were therefore bound to it intrinsically - fell into two categories. Eles - aqueles que acreditavam na primordialidade da matéria e que, portanto, estavam intrinsecamente ligados a ela - dividiam-se em duas categorias.

Во-первых, мягкотелые либералы вроде бедняжки Женни. First, soft-hearted liberals like poor Jenny. Em primeiro lugar, os liberais de coração mole como a pobre Jenny. Как он мечтал после своих похорон вновь оказаться рядом с ней, с единственным по-настоящему близким человеком, принимавшим его целиком и всё ему прощавшим. How he longed after his funeral to be near her again, the only truly close person who accepted him wholeheartedly and forgave him everything. Como ele ansiava, depois do seu funeral, por estar de novo perto dela, a única pessoa verdadeiramente próxima que o aceitava de todo o coração e lhe perdoava tudo. Но вместо Женни его ждали в могиле одни лишь кости. But instead of Gianni, only bones awaited him in the grave. Mas em vez de Gianni, apenas ossos o esperavam na sepultura.

Нет, она не могла его предать, перекинувшись на сторону идеализма, это исключено. No, she couldn't have betrayed him by going over to the side of idealism, that's out of the question. Não, ela não o podia ter traído passando para o lado do idealismo, isso está fora de questão. Женни искренне верила в то же, во что верил ее супруг, она никогда не умела притворяться. Gennie truly believed the same things her spouse believed, she was never good at pretending. Gennie acreditava verdadeiramente nas mesmas coisas que o seu esposo, nunca soube fingir. И, попав на кладбище, она, конечно же, быстро почувствовала, что без притока свежего гемоглобина белковая материя скоро распадется. And once in the graveyard, of course, she quickly sensed that without an influx of fresh hemoglobin, the protein matter would soon disintegrate. E uma vez no cemitério, é claro, ela rapidamente sentiu que, sem um influxo de hemoglobina fresca, a matéria proteica desintegrar-se-ia rapidamente. Но Женни никогда не стала бы пить кровь — чересчур добренькая, плюс аристократические предрассудки: как это можно — укусить незнакомого человека за шею? But Gennie would never drink blood - too kind, plus aristocratic prejudices: how could it be possible - to bite a stranger's neck? Mas Gennie nunca beberia sangue - demasiado gentil, além dos preconceitos aristocráticos: como é que se pode morder o pescoço de um estranho? Вот и иссохла, превратилась в Ничто, а значит все-таки предала. So she dried up, turned into Nothing, and thus betrayed. Por isso, ela secou, transformou-se em Nada e, assim, foi traída.

Про служанку Ленхен и говорить нечего — в землю опустили бессмысленный кусок мертвого мяса. There is nothing to say about the maid Lenhen - a senseless piece of dead meat was lowered into the ground. Não há nada a dizer sobre a criada Lenhen - um pedaço de carne morta sem sentido foi atirado ao chão. Темная, отсталая женщина. Uma mulher sombria e atrasada. Поди, едва умерла, сразу же кинулась к своему боженьке вымаливать прощения для герра доктора. I bet she died and went straight to her God to beg forgiveness for Herr Doktor. Aposto que ela morreu e foi diretamente para o seu Deus pedir perdão a Herr Doctor.

Вторая категория лжематериалистов — неразборчивые в средствах хапуги, пошедшие по стопам перерожденца и предателя рабочего класса Лассаля. The second category of pseudo-materialists are the unscrupulous swindlers who followed in the footsteps of Lassalle, the reborn and traitorous working-class traitor. A segunda categoria de pseudo-materialistas são os vigaristas sem escrúpulos que seguiram os passos de Lassalle, o traidor renascido e traidor da classe operária. Именно такие в двадцатом веке и погубили великое дело марксизма. It was precisely such in the twentieth century that ruined the great cause of Marxism. Foram exatamente essas pessoas que, no século XX, arruinaram a grande causa do marxismo. Не в силах терпеть лишения и голод, они кидались на первого же посетителя и очень скоро, согласно законам диалектики, материя начинала главенствовать над их сознанием. Unable to tolerate deprivation and hunger, they threw themselves at the first visitor and very soon, according to the laws of dialectics, matter began to prevail over their consciousness. Incapazes de suportar a privação e a fome, atiraram-se ao primeiro visitante e, muito rapidamente, de acordo com as leis da dialética, a matéria começou a prevalecer sobre a sua consciência. Налакавшись классово чуждой крови, они сами превращались в добропорядочных буржуа, обрастали идеологическим жирком, начинали заигрывать с боженькой. Having had enough of class alien blood, they themselves turned into respectable bourgeois, grew ideological fat, and began to flirt with God. Fartos do sangue alienígena de classe, transformaram-se eles próprios em burgueses respeitáveis, engordaram ideologicamente e começaram a namoriscar com Deus.

Пройдет пара лет — глядишь, и нет былого материалиста, в могиле осталась одна тухлятина. A couple of years would pass, and then you'd see that the former materialist was gone, with only rottenness left in his grave. Passariam alguns anos, e então o antigo materialista teria partido, e apenas a podridão seria deixada no túmulo.

Из долгожителей на Хайгейте кроме Мавра остался только Джек, но они уже больше ста лет не разговаривают и даже не здороваются. Of the long-lived people on Highgate, only Jack is left besides Moor, but they haven't spoken or even said hello in over a hundred years. Das pessoas que viveram muito tempo em Highgate, para além de Moor, só resta Jack, mas há mais de cem anos que não se falam nem se cumprimentam. Поздоровайся с таким. Say hello to one. Diz olá a um. Ты ему: «Good evening» — а в ответ слышишь: «Слава Люциферу!» Вот он, закономерный итог безмозглого прудонизма. You say, "Good evening," and you hear back, "Thank Lucifer!" This is the natural outcome of mindless Prudonism. Dizes "Boa noite" e ouves de volta "Obrigado Lúcifer!". Este é o resultado natural do Prudonismo sem sentido. Жалкие торопыги, не понимающие, что революцию не приблизишь мелкими провокациями и политическим терроризмом. Pathetic hustlers who do not realize that the revolution will not be brought closer by petty provocations and political terrorism. Patéticos trapaceiros que não se apercebem de que a revolução não se aproximará com provocações mesquinhas e terrorismo político. Пока был жив, Джек кромсал несчастных лондонских шлюх, чтобы вызвать в трущобах погромы и народный бунт, который перерастет в анархистское восстание. While he was alive, Jack was mowing down poor London whores to cause pogroms in the slums and a popular revolt that would develop into an anarchist uprising. Enquanto era vivo, Jack ceifava as prostitutas pobres de Londres para provocar pogroms nos bairros de lata e uma revolta popular que viria a transformar-se num levantamento anarquista. Потом уайтчепельские сутенеры, не надеясь на полицию, сами выследили Потрошителя, без шума прирезали и кинули в сточную канаву — как жертву обычного ограбления. Then the Whitechapel pimps, not relying on the police, tracked down the Ripper themselves, slaughtered him quietly and threw him down the drain - like a victim of a common robbery. Depois, os proxenetas de Whitechapel, não confiando na polícia, localizaram eles próprios o Estripador, abateram-no discretamente e atiraram-no pelo cano abaixo - como uma vítima de um assalto comum. Когда новенького привезли сюда, соскучившийся по собеседникам Мавр пытался втолковать ему, что подобными методами классовое самосознание у пролетариата не пробудить. When the newcomer was brought here, Mavr, who was bored with his interlocutors, tried to tell him that such methods would not awaken the class consciousness of the proletariat. Quando o recém-chegado foi trazido para cá, Mavr, que estava aborrecido com os seus interlocutores, tentou dizer-lhe que tais métodos não despertariam a consciência de classe do proletariado. Какие приводил аргументы, какие примеры из истории! What arguments he gave, what examples from history! Que argumentos, que exemplos da história! Только бисер метал. Just metal beads. Apenas contas de metal. Эта свинья повадилась жрать свежую мертвечину и на этой почве быстро перековалась в сатанисты. This pig had a habit of eating fresh dead meat and quickly became a Satanist on that basis. Este porco tinha o hábito de comer carne fresca morta e rapidamente se tornou satanista com base nisso. Ох уж эти метания бунтарей из среднего класса! Oh, the tossing of the middle-class rebels! Oh, o arremesso dos rebeldes da classe média!

Сто двадцать лет без семьи, без единомышленников, без письменного стола. One hundred and twenty years without a family, without like-minded people, without a desk. Cento e vinte anos sem uma família, sem pessoas que pensam como eu, sem uma secretária. Тяжело, когда дух — тьфу, не дух, а сознание — привязано к материи. It's hard when spirit - ugh, not spirit, but consciousness - is tied to matter. É difícil quando o espírito - ugh, não o espírito, mas a consciência - está ligado à matéria. Всякое было: тощие годы, тучные годы. There were lean years, fat years. Houve anos magros e anos gordos.

Начало было совсем скудное, будто и не умирал. The beginning was quite sparse, like he wasn't even dying. O início foi bastante escasso, como se ele nem sequer estivesse a morrer. Как всю жизнь провел в погоне за куском хлеба, так и здесь существовал впроголодь. Just as he spent his whole life in pursuit of a piece of bread, so here he existed in starvation. Tal como passou toda a sua vida à procura de um pedaço de pão, também aqui viveu na fome.

Смерть материалиста — явление прозаическое, Мавр ее почти что и не заметил. The death of a materialist is a prosaic phenomenon; the Moor hardly noticed it. A morte de um materialista é um fenómeno prosaico; o mouro quase não deu por ela.

Сидел дома, на Мейтленд-парк-роуд, в любимом кресле. Sitting at home, on Maitland Park Road, in his favorite chair. Sentado em casa, em Maitland Park Road, na sua poltrona favorita. Смотрел на огонь в камине, закашлялся. Staring at the fire in the fireplace, he coughed. Olhando para o fogo da lareira, tossiu. И что-то лопнуло в груди. And something burst in my chest. E algo rebentou no meu peito. Хотел позвать дочь, но звука не получилось. I wanted to call out to my daughter, but no sound came out. Quis chamar a minha filha, mas não me saiu nenhum som. Да и рот не открылся. E a sua boca não se abriu.

Тусси сама вошла, минуты через две. Tussie walked in on her own, about two minutes later. A Tussie entrou sozinha, cerca de dois minutos depois. Подошла, наклонилась и вдруг как закричит: «Мавр! Ela aproximou-se, baixou-se e de repente gritou: "Mouro! Мавр! Mouro! О Господи! Oh, meu Deus! Господи!» Jesus!"

Только услышав, как дочь в его присутствии произносит это запрещенное слово, он понял, что произошло. It was only when he heard his daughter utter this forbidden word in his presence that he realized what had happened. Só quando ouviu a sua filha pronunciar esta palavra proibida na sua presença é que se apercebeu do que tinha acontecido. Никакого страха не испытал, одно любопытство. No fear, just curiosity. Sem medo, apenas curiosidade. Нуте-ка, что дальше? So, what's next? Então, o que é que se segue? Неужто к боженьке на судебное разбирательство? To God for a trial? A Deus para um julgamento? Черта с два! O tanas é que é!

Вдруг увидел комнату сверху: плачет женщина, укутанный пледом старик свесил голову на грудь, по морщинистому подбородку течет слюна (свою знаменитую бороду он обрил еще полгода назад — надоела, только сфотографировался напоследок). Suddenly I saw the room from above: a woman crying, an old man wrapped in a plaid, his head hung down on his chest, saliva flowing down his wrinkled chin (he had shaved his famous beard six months ago - it was boring, he only took a last photo). De repente, vi a sala lá de cima: uma mulher a chorar, um velhote embrulhado num xadrez, com a cabeça caída sobre o peito, a saliva a escorrer-lhe pelo queixo enrugado (tinha feito a sua famosa barba há seis meses - era aborrecido, só tirou uma última fotografia). Мавра потянуло еще выше, к самому потолку, но он строго прикрикнул на себя: «Сознание в отрыве от материи не существует!» — и в тот же миг снова оказался в собственном теле, совершенно онемевшем и неподвижном. Moor was pulled even higher, to the very ceiling, but he sternly reprimanded himself: "Consciousness apart from matter does not exist!" - And at the same moment he found himself back in his own body, completely numb and motionless. Moor foi puxado ainda mais para cima, até ao teto, mas repreendeu-se a si próprio com severidade: "A consciência para além da matéria não existe!" - E no mesmo instante deu por si de novo no seu próprio corpo, completamente entorpecido e imóvel.

Потом были похороны, преотвратные. Then there was a funeral, a disgusting one. Depois houve um funeral, um funeral nojento. Сколько раз он воображал, как его будут провожать в последний путь сотни тысяч пролетариев, как произнесут над катафалком пламенные речи и торжественные клятвы. How many times he had imagined how he would be escorted to his last journey by hundreds of thousands of proletarians, how they would make fiery speeches and solemn oaths over the hearse. Quantas vezes tinha imaginado como seria escoltado até à sua última viagem por centenas de milhares de proletários, como fariam discursos inflamados e juramentos solenes sobre o carro funerário.

Как же! Oh, sim!

Гроб был самый дешевый, за четыре с половиной фунта, венок такой, что лучше бы его вообще не было. The coffin was the cheapest, at four and a half pounds, the wreath such that it would have been better if it had not been there at all. O caixão era o mais barato, com quatro libras e meia; a coroa de flores era tal que teria sido melhor se não estivesse lá. На кладбище соизволили придти всего одиннадцать человек. Only eleven people deigned to come to the cemetery. Apenas onze pessoas se dignaram a ir ao cemitério.

Правда, Генерал сказал хорошую речь. It's true, the General gave a good speech. É verdade, o General fez um bom discurso. Но когда, разойдясь, крикнул, что имя и труд усопшего переживут столетия, маловер Либкнехт поморщился, а кое-кто даже усмехнулся — Мавр видел: после смерти зрение у него стало отменное, как в юные годы. But when he shouted that the name and work of the deceased would survive the centuries, the small-minded Liebknecht wrinkled his nose, and some even grinned - the Moor saw that after his death his eyesight had become excellent, as in his youth. Mas quando gritou que o nome e a obra do defunto sobreviveriam aos séculos, o tacanho Liebknecht enrugou o nariz, e alguns até sorriram - o mouro viu que, depois da sua morte, a sua vista se tornara excelente, como na juventude.

Плакала одна Тусси. A Tussie era a única que estava a chorar. Ее, дуреху, было жалко. I felt sorry for her, the fool. Tive pena dela, a parva. Внезапно Мавр увидел, как она умрет: запрокинув голову, выпьет синильную кислоту, а мужчина, который обещал уйти из жизни вместе с ней, пить яд не станет. Suddenly Moor saw how she would die: she would throw back her head and drink the hydrocyanic acid, but the man who had promised to pass away with her would not drink the poison. De repente, Moor viu como é que ela iria morrer: iria atirar a cabeça para trás e beber o ácido cianídrico, mas o homem que tinha prometido morrer com ela não beberia o veneno. Посмотрит на корчащуюся в предсмертных муках любовницу, брезгливо скривится и выйдет. He would look at his mistress writhing in death throes, squeamishly grimace and walk out. Ele olhava para a sua amante a contorcer-se nos estertores da morte, fazia uma careta de escrúpulo e saía. Ему умирать рано — у него есть другая женщина, помоложе и покрасивей. It's too early for him to die - he has another woman, younger and prettier. É demasiado cedo para ele morrer - ele tem outra mulher, mais nova e mais bonita.

Будто услышав безмолвное предостережение, дочь заревела в голос, так что конца речи Мавр толком не слышал. As if hearing the silent warning, the daughter roared in her voice, so that the Moor did not hear the end of her speech. Como se ouvisse o aviso silencioso, a filha rugiu na sua voz, de modo que o mouro não ouviu o fim do seu discurso.

Генерал первым бросил на крышку гроба горсть земли. The General was the first to throw a handful of earth on the coffin lid. O general foi o primeiro a deitar um punhado de terra sobre a tampa do caixão. «Бр-р-р, только не к червям, — услышал его мысль покойник. "Br-r-r-r, not to the worms," the dead man heard him think. "Br-r-r, para os vermes não", o morto ouviu-o pensar. — Сначала кремация, потом прах развеять над морем, и adieu». - First cremation, then scatter the ashes over the sea, and adieu." - Primeiro a cremação, depois espalhar as cinzas no mar e adeus".

Старина Фридрих всегда был легкомысленным, ему не хватало настоящей твердости. Old Friedrich had always been easygoing, lacking real hardness. O velho Friedrich sempre foi um homem de trato fácil, sem grande dureza. Как он гордился своим воинственным прозвищем, не догадываясь, что все над ним подтрунивают. How proud he was of his warlike nickname, not realizing that everyone was teasing him. Como se orgulhava da sua alcunha de guerreiro, sem se aperceber de que todos estavam a gozar com ele. Хорош «Генерал» — неделю провоевал, а после только на лисью охоту катался, «дабы не растрачивать кавалерийские навыки». Good "General" - he fought for a week, and then only went fox hunting, "so as not to waste cavalry skills". Bom "General" - combateu durante uma semana e, depois disso, só foi caçar raposas, "para não desperdiçar as suas capacidades de cavalaria". Чтобы дождаться победы пролетариата во всем мире, нужно иметь крепкие нервы и стальное терпение. To wait for the victory of the proletariat throughout the world, one must have strong nerves and steely patience. Para esperar a vitória do proletariado em todo o mundo, é preciso ter nervos fortes e uma paciência de aço. Прах над морем для настоящего материалиста — непозволительная роскошь. Ashes over the sea is an unacceptable luxury for a true materialist. As cinzas sobre o mar são um luxo inaceitável para um verdadeiro materialista.

А ведь было время, когда казалось, что ждать осталось недолго. And there was a time when it seemed like we didn't have long to wait. Houve uma altura em que não parecia que tivéssemos de esperar muito tempo. На смену тощим годам пришли тучные. The lean years have been replaced by the fat years. Os anos magros foram substituídos pelos anos gordos. В самом захудалом уголке буржуазного кладбища всё чаще стали появляться посетители: сначала поодиночке, потом целыми делегациями. In the most rundown corner of the bourgeois cemetery, visitors began to appear more and more frequently, first singly, then in delegations. No canto mais degradado do cemitério burguês, os visitantes começam a aparecer cada vez mais frequentemente, primeiro sozinhos, depois em delegações. Чахлые букетики сменились венками с лентами чудесно-сочного, кровавого оттенка, зазвучали разноязыкие речи, а потом свершилось триумфальное переселение в самый почетный квартал Хайгейта, увенчанное возведением памятника. The stunted bouquets were replaced by wreaths with ribbons of a wonderfully juicy, bloody hue, there were multilingual speeches, and then came the triumphal relocation to the most honorable quarter of Highgate, crowned by the erection of a monument. Os ramos de flores atrofiados foram substituídos por coroas de flores com fitas de um tom maravilhosamente sumarento e sangrento, houve discursos multilingues, e depois veio a remoção triunfante para o bairro mais honrado de Highgate, coroada pela construção de um monumento. В камне Мавр был увековечен таким, каким никогда не был при жизни: титаническим, грозным, богоподобным. In stone, the Moor was immortalized as he never was in his lifetime: titanic, formidable, godlike. Na pedra, o Mouro foi imortalizado de uma forma que nunca foi em vida: titânico, formidável, divino. Жаль, что чванный Спенсер не был материалистом и не досуществовал до этого великого дня, а то изгрыз бы свою могилу от зависти. I wish honorable Spencer had been a materialist and existed until this great day, or he would have chewed his grave with envy. É uma pena que o ilustre Spencer não fosse materialista e não tenha vivido para ver este grande dia, ou teria roído o túmulo de inveja.

Десятилетие за десятилетием Мавр питался как в лучшем ресторане. Decade after decade, the Moor has eaten like a top restaurant. Década após década, o Mouro comeu como um restaurante de topo. Бесшумно подкравшись к одиночному паломнику или затесавшись в толпу, не спеша принюхивался, выбирал объект поаппетитней и обстоятельно, без жадности лакомился. Noiselessly creeping up to a solitary pilgrim or creeping into the crowd, he took his time to smell, chose the most appetizing object and thoroughly, without greed, dined. Aproximando-se silenciosamente de um peregrino solitário ou infiltrando-se no meio da multidão, demorava-se a cheirar, escolhia o objeto mais apetitoso e saboreava-o com toda a atenção, sem avidez. Бывало, приложится к одному, к другому, на десерт оставит какую-нибудь социал-демократку с затуманенным взглядом. Sometimes he'd have one or two, and for dessert he'd leave some Social-Democrat woman with a hazy look in her eyes. Comia um ou dois e, à sobremesa, deixava uma mulher social-democrata com um olhar turvo. И в каждой ранке оставит немножко своей слюны, чтобы укушенный вынес с Хайгейта частицу великого Карла. And in each wound will leave a little of his saliva, so that the one bitten will carry a piece of the great Charles off Highgate. E em cada ferida deixará um pouco da sua saliva, de modo que aquele que for mordido levará um pedaço do grande Charles de Highgate. То-то марксизм зашагал по миру! Marxism has taken the world by storm! É assim que o marxismo está a avançar em todo o mundo!

Но жадные до наживы лассальянцы предали дело пролетариата. But the profit-hungry Lassallians betrayed the cause of the proletariat. Mas os Lassallianos, ávidos de lucro, traíram a causa do proletariado. Мавр понял это, еще когда члены коммунистических делегаций обзавелись дорогими габардиновыми пальто и отрастили мясистые щеки. The Moor had realized this when the members of the Communist delegations had acquired expensive gabardine coats and grown fleshy cheeks. O Mouro apercebeu-se disso quando os membros das delegações comunistas adquiriram casacos de gabardina caros e ficaram com as bochechas carnudas. В их крови всё явственней ощущался привкус жира, так что она стала трудноотличимой от крови какого-нибудь банкира или брокера. Their blood tasted more and more like fat, so that it became hard to distinguish from the blood of some banker or broker. O seu sangue sabia cada vez mais a gordura, de tal forma que se tornava difícil distingui-lo do sangue de um banqueiro ou de um corretor.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

А потом случилась катастрофа. E depois deu-se o desastre.

Уже больше десяти лет Мавр существовал впроголодь. For more than a decade, the Moor had existed on starvation. Durante mais de uma década, o mouro viveu à fome. Делегации появлялись всё реже, одиночные материалисты и вовсе исчезли — теперь приходили одни туристы с фотоаппаратами, и каждому хотелось сняться, непременно держась за каменную бороду пролетарского Мессии. Delegations appeared less and less often, solitary materialists disappeared altogether - now only tourists with cameras came, and everyone wanted to take a picture, holding on to the stone beard of the proletarian Messiah. As delegações aparecem cada vez menos, os materialistas solitários desaparecem por completo - agora só aparecem turistas com máquinas fotográficas, e todos querem tirar uma fotografia, agarrados à barba de pedra do Messias proletário. Последний раз по-настоящему подкрепился, когда навещали кубинские товарищи. The last real refreshment was when Cuban comrades visited. O último verdadeiro refresco foi a visita dos camaradas cubanos. С голодухи напился до икоты густого креольского нектара, а потом долго отрыгивал долларовые закорючки — кровь жителей Острова Свободы оказалась зараженной микробами желтого дьявола. With hunger he drank thick Creole nectar to the point of hiccups, and afterwards he belched out dollar stubs for a long time - the blood of the inhabitants of Liberty Island turned out to be infected with the germs of the yellow devil. Com fome, bebeu néctar crioulo espesso até ao ponto de soluçar e, depois, regurgitou durante muito tempo palitos de dólar - o sangue dos habitantes de Liberty Island estava infetado com os germes do diabo amarelo.

С тех пор прошло два месяца. Passaram dois meses desde então. За всё это время ни одного мало-мальски съедобного материалиста. Not a single marginally edible materialist in all this time. Nem um único materialista marginalmente comestível em todo este tempo. Активисты местного отделения компартии, ежедневно приносящие на могилу по красной гвоздичке, не в счет. Activists of the local branch of the Communist Party, who bring a red carnation to the grave every day, don't count. Os activistas da secção local do Partido Comunista, que todos os dias levam um cravo vermelho à campa, não contam. Они все кусаны-перекусаны, у них в жилах вместо крови одна Маврова слюна. They're all bitten and bitten, with Moorish saliva in their veins instead of blood. São todos mordidos e mordidos, com saliva mourisca nas veias em vez de sangue.

Чтобы кожа не покрылась трупной зеленью и не рассохлись суставы, приходилось подкармливаться суррогатом. To keep the skin from turning corpse green and the joints from shriveling up, we had to feed on surrogate food. Para que a pele não ficasse verde e as articulações não encolhessem, tivemos de nos alimentar com alimentos substitutos. Но от этого, во-первых, притуплялось рациональное мышление, а во-вторых, в сединах начинала проступать мерзкая рыжина. But from this, firstly, dulled rational thinking, and secondly, the gray hairs began to show a nasty redness. Mas, a partir daí, em primeiro lugar, o pensamento racional ficou embotado e, em segundo lugar, os cabelos brancos começaram a apresentar uma vermelhidão desagradável. Еще немного — и начнешь по ночам выть на луну. You'll start howling at the moon at night. Começarás a uivar à lua à noite.

И вдруг настоящий русский! E, de repente, um verdadeiro russo! Лысый, с бородкой — совсем как тот, другой, что пришел на могилу сто лет назад с алой розой в руке. Bald, with a beard - just like the other one who came to the grave a hundred years ago with a scarlet rose in his hand. Careca, com barba - tal como o outro que veio à sepultura há cem anos com uma rosa escarlate na mão. Ах, какая у него была кровь! Ah, que sangue ele estava a sangrar! В меру острая, с пикантной горчинкой, чуть-чуть охлажденная. Moderately spicy, with a tangy bitterness, slightly chilled. Moderadamente picante, com um amargor saboroso, ligeiramente fresco. Мавр сдобрил ее своими ферментами, и она вскипела, запенилась, помчалась по артериям. The Moor spiked it with his enzymes, and it boiled, foamed, rushed through the arteries. O Mouro encheu-a com as suas enzimas, e ela ferveu, espumou, correu pelas artérias. «Наденька! "Nadenka! — воскликнул русский, обращаясь к своей пучеглазой спутнице. - exclaimed the Russian, turning to his pudgy-eyed companion. - exclamou o russo, voltando-se para o seu companheiro de olhos rechonchudos. — Идем назад, на съезд! - Vamos voltar à convenção! Я покажу этим импотентам и политическим п'оституткам, что такое диалектика!» I'll show these impotent and political p'ostitutes what dialectics is!" Vou mostrar a estes impotentes e politiqueiros o que é a dialética!"

Возбудившись от сладостного воспоминания, Мавр взлетел на ограду и засеменил по ее гребню, готовый вспрыгнуть на закорки одинокому пешеходу. Excited by the sweet memory, Moor flew up to the fence and scampered along its crest, ready to jump on the shoulder of a lone pedestrian. Entusiasmado com a doce recordação, o mouro voou pela vedação e correu ao longo da sua crista, pronto a saltar para o ombro de um peão solitário.

Момент был идеальный: на узкой дороге, зажатой между стенами обеих половин кладбища, было пусто — ни машин, ни велосипедистов. The moment was perfect: the narrow road, sandwiched between the walls of both halves of the cemetery, was empty - no cars or cyclists. O momento era perfeito: a estrada estreita, ensanduichada entre os muros das duas metades do cemitério, estava vazia - sem carros ou ciclistas.

Последний, самый глубокий вдох перед прыжком. A última e mais profunda respiração antes do salto.

Стоп! Uau! Что это за гнусный запашок? Que cheiro vil é este?

Мавр часто-часто задвигал широкими ноздрями. The Moor flared his wide nostrils frequently. O mouro abriu as suas narinas largas.

Не может быть! Nem pensar! Строгий выговор с занесением в учетную карточку в 1982 году! Severe reprimand with a record in 1982! Repreensão severa com uma nota na ficha de registo em 1982! Регулярная неуплата членских взносов! Regular non-payment of membership fees! Não pagamento regular das quotizações! Спал на лекциях в Университете марксизма-ленинизма! I slept through lectures at the University of Marxism-Leninism! Dormi durante as aulas na Universidade de Marxismo-Leninismo!

За кого — за кого он голосовал на выборах? Who - who did he vote for in the election? Em quem - em quem é que ele votou nas eleições?

Какая гадость! Isso é nojento!

Мелкобуржуазное отребье, гнусный либералишка вроде четырежды рогатого осла Виллиха или ренегата Гервега! A petty-bourgeois scum, a vile liberal like the four-horned donkey Willich or the renegade Herwegian! Escumalha pequeno-burguesa, liberais vis como o burro de quatro chifres Willich ou o renegado Herwegian!

Тьфу! Ugh! Мавра чуть не вытошнило — он брезгливо отвернулся и зажал нос. Moor almost vomited - he squeamishly turned away and clamped his nose shut. O mouro quase vomitou - virou a cara e fechou o nariz.

Надо же, чуть не напился отравы. I almost drank the poison. Uau, quase bebi o veneno.

Беднягу зашатало, близился голодный обморок. The poor man staggered, nearing starvation fainting. O pobre homem cambaleou, quase a desmaiar de fome. Но тут, на счастье, Мавр разглядел под ракитовым кустом суррогат. But then, as luck would have it, Moor spotted a surrogate under a rakish bush. Mas depois, por sorte, Moor avistou uma barriga de aluguer debaixo de um arbusto rasteiro.

Взмыл в воздух, упал на тощую серо-рыжую спину и впился зубами в мохнатый затылок. He soared into the air, fell on his skinny gray-red back, and sank his teeth into the furry back of his head. Voou no ar, caiu sobre o magro dorso cinzento-avermelhado e cravou os dentes na sua nuca peluda. Урча и выплевывая клочки шерсти, стал сосать вязкую звериную кровь. Grunting and spitting out wisps of fur, he began to suck the viscous animal blood. Grunhindo e cuspindo fios de lã, começou a sugar o sangue viscoso do animal. Подумал с мрачной иронией: жалко, нет Генерала, он обожал лисью охоту. I thought with a grim irony: it was a pity there was no General, he loved fox hunting. Pensei com uma ironia sombria: é pena que não haja General, ele adorava caçar raposas.

Ко всему привычная кладбищенская лисица стояла смирно — ждала, пока вампир насытится, и лишь боязливо прижимала к макушке изъеденные блохами уши. The cemetery fox, accustomed to everything, stood still, waiting for the vampire to satiate himself, and only fearfully pressed his flea-ridden ears to the top of his head. A raposa do cemitério, habituada a tudo, ficou quieta, à espera que o vampiro se saciasse, e apenas encostou, com medo, as orelhas cheias de pulgas ao cimo da cabeça.