11
Как-то в понедельник, в одно декабрьское, кажется, утро, позвонила мисс Пратт и попросила меня приехать поговорить кое о чем. Я знал, что отметки Долли за последний месяц были неважные; но вместо того, чтобы удовлетвориться каким-нибудь правдоподобным объяснением вызова, я вообразил Бог знает какие ужасы и должен был подкрепить себя пинтой джинанаса, прежде чем решиться поехать в школу. Медленно, с таким чувством, будто весь состою из гортани и сердца, я взошел на плаху.
Мисс Пратт, огромная, неряшливого вида женщина с седыми волосами, широким, плоским носом и маленькими глазками за стеклами роговых очков, попросила меня сесть, указав на плюгавый и унизительный пуф, меж тем как она сама присела с тяжеловатой лихостью на ручку дубового кресла. Несколько секунд она молчала, вперив в меня взгляд, улыбающийся и любопытный. Мне вспомнилось, что она так глядела и в первое наше свидание, но тогда я мог позволить себе сурово нахмуриться в ответ. Наконец ее глаза соскользнули с меня. Она впала в задумчивость – вероятно, напускную. Как бы решившись на что-то, она стала обеими толстопалыми руками тереть, складкой об складку, свою темно-серую фланелевую юбку у колена, счищая что-то – меловой след, что ли. Затем она сказала – все еще потирая юбку и не поднимая глаз:
«Позвольте мне спросить вас без обиняков, мистер Гейз. Вы ведь старомодный, европейский отец, не правда ли?»
«Да нет», сказал я. «Консервативный, может быть, но не то, что подразумевается под старомодным».
Она перевела дух, насупилась, а затем, приподняв большие, пухлые руки, хлопнула в ладоши, выражая намерение обратиться к сути дела, и снова уставилась на меня блестящими глазками.
«Долли Гейз», сказала она, «очаровательная девчурка, но начальная пора полового созревания ей, по-видимому, причиняет кое-какие затруднения».
Я слегка поклонился. Что я мог сделать другого?
«Она все еще маячит», сказала мисс Пратт, представляя это маячение соответствующим движением корицей усеянных рук, «между двумя зонами, анальной и генитальной. В основе она, конечно, очаровательная —»
Я переспросил: «Простите, между какими зонами?»
«Вот это заговорил в вас старомодный европеец!» возгласила Праттша, слегка ударив по моим наручным часам и внезапно выставив фальшивые зубы. «Я только хотела сказать, что биологическая тяга и тяга психологическая – хотите папиросу? – не совсем сливаются в вашей Долли, не образуют, так сказать, нечто закругленное». Ее руки на миг обхватили невидимый арбуз.
«Она привлекательна, умна, но небрежна – (тяжело дыша, не покидая насеста, моя собеседница сделала паузу, чтобы взглянуть на отзыв об успехах очаровательной девчурки, лежавший справа от нее на письменном столе). Ее отметки становятся все хуже и хуже. Вот я себя и спрашиваю, мистер Гейз», – снова это мнимое раздумие.
«Что ж», продолжала она бодро, «а я вот папиросы курю и, как наш незабвенный доктор Пирс говаривал, не горжусь этим, но черезвычаянно это люблю!» Она закурила, и дым, который она выпустила из ноздрей, напомнил мне пару кабаньих клыков.
«Давайте-ка я вам представлю несколько деталей, это не займет много времени. Где это у меня?» (она стала перебирать свои бумаги). «Да. Она держится вызывающе с мисс Редкок и невозможно груба с мисс Корморант. А вот доклад одной из наших специальных научных работниц: с удовольствием участвует в хоровом пении класса, хотя ее мысли немного как будто блуждают. При этом закидывает ногу на ногу и помахивает левой в такт. В рубрике обычных словечек: лексикон из двухсот сорока двух слов обыкновеннейшего слэнга подростков с придачей некоторого числа многосложных слов явно европейского происхождения. Много вздыхает в классе. Где это…? Да. Вот тут за последнюю неделю в ноябре. Много вздыхает… Энергично жует резину. Ногтей не кусает, а жаль – это лучше бы соответствовало общей картине – с научной точки зрения, конечно. Менструация, по словам субъекта, вполне установившаяся. Не принадлежит в данное время ни к какой церковной организации. Кстати, мистер Гейз, ее мать была —? Ах, вот оно что. А вы сами —? Да, конечно, это никого не касается – кроме, может быть, Господа Бога. Нам еще кое-что хотелось выяснить… У нее, по-видимому, нет никаких домашних обязанностей? Ага, так, так. Вы, мистер Гейз, видно, хотите, чтобы ваша Долли росла принцессой. Ну, что у нас еще тут имеется? Берет в руки книги и откладывает их весьма грациозно. Голос приятный. Довольно часто хихикает. Немного мечтательна. Имеет какие-то свои тайные шуточки, читает обратно, например, фамилии некоторых учительниц. Волосы темно-русые и светло-русые вперемежку, с блеском – ну, я думаю (Праттша заржала), – это вы сами знаете. Нос незаложен, ступни с высоким подъемом, глаза – погодите, у меня тут был более недавний отчет. Да! Вот он. Мисс Гольд говорит, что отметки за теннисный стиль Долли поднялись от „отлично“ до „великолепно“ – они даже лучше, чем у нашей чемпионки Линды Голль, но у Долли плохая концентрация, что отражается на счете. Мисс Корморант не может решить, имеет ли Долли исключительную власть над своими эмоциями или же сама всецело находится под их властью. Мисс Зелва докладывает, что ей, т. е. Долли, не удается словесно оформить свои переживания, а мисс Дутен считает, что Доллины органические функции выше всех похвал. Мисс Молар думает, что Долли близорука и должна бы пойти к хорошему офтальмологу, между тем как мисс Редкок, напротив, утверждает, что девочка симулирует переутомление глаз для того, чтобы оправдать учебные недочеты. И наконец, мистер Гейз, есть нечто основное, беспокоящее наших исследователей. Хочу вас спросить откровенно. Хочу знать, если ваша бедняжка-жена, или вы сами, или кто-либо другой в семье, – я правильно понимаю, что у нее есть в Калифорнии несколько теток и дедушка с материнской стороны? – ах, все померли – извините в таком случае, – но как бы то ни было, нас тревожит вопрос, объяснил ли ей какой-нибудь член семьи, как, собственно, происходит размножение у млекопитающих? У нас у всех впечатление, что в пятнадцать лет Долли, болезненным образом отстав от сверстниц, не интересуется половыми вопросами, или точнее, подавляет в себе всякий интерес к ним, чтобы этим оградить свое невежество и чувство собственного достоинства. Хорошо, я ошиблась – не пятнадцать, а почти четырнадцать. Видите ли, мистер Гейз, наша школа не верит, что нужно детишек питать рассказами о пчелках и тычинках, об аистах и птичках-неразлучках, но мы весьма твердо верим, что надобно учениц подготовить ко взаимно-удовлетворительному брачному сожительству и к благополучному материнству. Мы чувствуем, что Долли могла бы преуспевать, если бы она больше старалась. Доклад мисс Корморант в этом отношении знаменателен. У Долли есть склонность, мягко говоря, нахальничать. Но все мы чувствуем, что, во-первых, вам нужно попросить вашего домашнего доктора объяснить ей элементарные основы половой жизни, а во-вторых, вы должны ей позволить наслаждаться обществом братьев ее товарок, – либо в Клубе Молодежи, либо в Организации преосвященного Риггера, либо, наконец, в прекрасной домашней обстановке наших школьных родителей».
«Она может встречаться с мальчиками в собственной прекрасной домашней обстановке», проговорил я.
«Мы очень надеемся, что так будет», сказала Праттша с воодушевлением. «Когда мы стали расспрашивать ее о ее затруднениях, Долли отказалась обсуждать домашнее положение, но мы поговорили с некоторыми из ее подруг и – слушайте – мы, например, настаиваем на том, чтобы вы взяли обратно вето, которое вы наложили на ее участие в наших спектаклях. Вы просто обязаны разрешить ей играть в „Зачарованных Охотниках“. При первом распределении ролей она оказалась восхитительной маленькой нимфой. Весной же автор проведет несколько дней в Бердслейском Университете и, может быть, согласится присутствовать на двух-трех репетициях в нашей новой аудитории. Я хочу сказать, что вот в таких вещах и состоит счастье – быть молодой, хорошенькой, полной жизни. Вы должны понять —»
«Я всегда казался самому себе», вставил я, «очень понятливым отцом».
«Ах, не сомневаюсь! Но мисс Зелва и мисс Дутен думают, – и я склонна согласиться с ними, – что вашу Долли преследуют сексуальные мысли, для которых она не находит выхода, а потому не перестает дразнить и мучить других девочек – и даже кое-кого из наших учительниц помоложе, и бессмысленно выворачивать задом наперед их имена, – потому что у них-то бывают невинные встречи с кавалерами».
Пожал плечами. Потрепанный эмигрант.
«Давайте-ка приложим ум сообща, мистер Гейз. Что же с ней такое, с этой девочкой?»
«Она мне представляется совсем нормальной и счастливой», ответил я (может быть, катастрофа наконец приблизилась? Может быть, они уличили меня? Может быть, обратились к гипнотизеру? ).
«Что тревожит меня», сказала мисс Пратт, посмотрев на часы и начав обсуждать весь вопрос сызнова, «это то, что и наставницы, и товарки находят Долли враждебно настроенной, неудовлетворенной, замкнутой, – и все мы недоумеваем, почему это вы так против всех нормальных развлечений, свойственных нормальным детям?»
«Включая любовные прелиминарии?» спросил я развязно, отчаянно – так огрызается припертая к стене старая крыса.
«Что ж, я, разумеется, приветствую такую передовую терминологию», сказала Праттша с ухмылкой. «Но не в этом дело. Поскольку существует у нас в Бердслейской гимназии надзор, наши спектакли, танцы и другие естественные увеселения не могут считаться в прямом смысле любовными прелиминариями, хотя, конечно, девочки встречаются с мальчиками, если к этому сводится ваше возражение».
«Ладно», сказал я – и мой пуф испустил усталый вздох. «Ваша взяла. Она может участвовать в пьесе. Но если часть ролей мужская, то ставлю условие: мужская часть поручается девочкам».
«Меня всегда поражает», сказала мисс Пратт, «как изумительно некоторые иностранцы – или, во всяком случае, натурализованные американцы – пользуются нашим богатым языком. Я уверена, что мисс Гольд – она у нас руководит драматической группой – весьма и весьма обрадуется. Между прочим, она, по-моему, одна из немногих учительниц, которые как будто относятся хорошо – т. е. я хочу сказать, которые как будто умеют подойти к трудной Долли. Ну вот, на этом мы покончили с общими вопросами; теперь остается небольшая частность. Мистер Гейз, ваша Долли опять напроказила».
Мисс Пратт сделала паузу, а затем провела тылом указательного пальца под ноздрями влево и вправо с такой силой, что ее нос пустился в воинственную пляску.
«Я человек прямодушный», сказала она, «но в жизни есть некоторые условности, и мне трудно. – Хорошо, давайте, я объясню так: есть, например, господа Уокер, живущие в старинном доме, который мы тут называем Герцогским Замком – вы, конечно, знаете этот громадный серый дом на вершине холма – они посылают двух своих дочек в нашу школу, и у нас есть также племянница президента университета, доктора Мура, исключительно благовоспитанная барышня – не говоря о целом ряде других знатных детей. И вот, принимая во внимание эти обстоятельства, мы несколько ошарашены, когда Долли, которая выглядит такой приличной девочкой, употребляет слова, которые вам, иностранцу, вероятно, просто неизвестны или непонятны. Может быть, было бы лучше – может быть, позвать сюда Долли и, не откладывая, тут же все обсудить? Не хотите? Видите ли – Ах, уж давайте без обиняков. Долли написала непристойный термин, который, по словам нашей докторши Кутлер, значит писсуар на низкопробном мексиканском жаргоне, – написала его своим губным карандашом на одной из брошюр по здравоохранению, их раздала девочкам мисс Редкок, которая выходит замуж в июне, и мы решили, что Долли останется после классов – этак полчасика. Но если вы желаете —»
«Нет», сказал я, «не хочу нарушать ваших правил. Я с ней поговорю наедине. Я это выясню».
«Да, сделайте это», сказала мисс Пратт, вставая со своего места на ручке кресла. «А мы с вами можем опять поговорить в скором времени, и если улучшения не будет, попросим нашу докторшу проанализировать девочку».
Может быть, жениться на Праттше и задушить ее?
«А кроме того, пускай ваш домашний врач осмотрит ее физически – простая, рутинная проверка. Я посадила ее в Класс-Квас, последний в конце коридора».
Объясню, что Бердслейская гимназия подражала знаменитой школе для девочек в Англии тем, что надавала разных, будто бы «традиционных», названий классным комнатам, как, например: Класс-Раз, Класс-Два-с, Класс-Алмаз и прочее. «Квас» оказался дурно-пахнущим, с коричневой репродукцией «Годов Невинности» Рейнольдса над черной доской и с несколькими рядами корявых парт. За одной из них Лолита была погружена в главу о Диалоге в «Драматической Технике» Бэкера, и все было очень тихо, а спереди от нее сидела другая девочка, с очень голой, фарфорово-белой шеей и чудными бледно-золотыми волосами, и тоже читала, забыв решительно все на свете, причем бесконечно оборачивала мягкий локон вокруг пальца, и я сел рядом с Долли прямо позади этой шеи и этого локона, и расстегнул пальто, и за шестьдесят пять центов плюс разрешение участвовать в школьном спектакле добился того, чтобы Долли одолжила мне, под прикрытием парты, свою мелом и чернилами испачканную, с красными костяшками руку. Ах, это, несомненно, было глупо и неосторожно с моей стороны, но после недавних терзаний в кабинете начальницы, я просто был вынужден воспользоваться комбинацией, которая, я знал, никогда не повторится.