×

Ми використовуємо файли cookie, щоб зробити LingQ кращим. Відвідавши сайт, Ви погоджуєтесь з нашими правилами обробки файлів «cookie».


image

Лолита, 18

18

Читатель должен теперь забыть Каштаны и Кольты, чтобы последовать за нами дальше на запад. Ближайшие дни были отмечены рядом сильных гроз – или, может быть, одна и та же гроза продвигалась через всю страну грузными лягушечьими скачками, и мы так же неспособны были ее отряхнуть, как сыщика Траппа: ибо именно в эти дни передо мной предстала загадка Ацтеково-Красного Яка с откидным верхом, совершенно заслонившая собой тему Лолитиных любовников.

Любопытно! Я, который ревновал ее к каждому встречному мальчишке, – любопытно, до чего я неверно истолковал указания рока! Возможно, что за зиму мою бдительность усыпило скромное поведение Лолиты; и во всяком случае даже сумасшедший вряд ли был бы так глуп, чтобы предположить, что какой-то Гумберт Второй жадно гонится за Гумбертом Первым и его нимфеткой под аккомпанемент зевесовых потешных огней, через великие и весьма непривлекательные равнины. У меня поэтому явилась догадка, что вишневый Як, пребывавший милю за милей на дискретном расстоянии от нас, управляем был сыщиком, которого какой-то досужий хлопотун нанял с целью установить, что именно делает Гумберт Гумберт со своей малолетней падчерицей. Как бывает со мной в периоды электрических волнений в атмосфере и потрескивающих молний, меня томили галлюцинации. Допускаю, что это было нечто посущественнее галлюцинаций. Мне неизвестно, какой дурман однажды положили она или он в мой джин, но он плохо подействовал, и ночью я ясно услышал легкий стук в дверь коттеджа; я распахнул ее и одновременно заметил, что я совершенно гол и что на пороге стоит, бледно мерцая в пропитанном дождем мраке, человек, державший перед лицом маску, изображающую Чина, гротескного детектива с выдающимся подбородком, приключения которого печатались в комиксах. Он издал глухой хохоток и улепетнул; я же, шатаясь, вернулся к постели и тотчас заснул опять, – и как ни странно, мне до сих пор не ясно, была ли это действительность или дурманом вызванное видение. Впрочем, я с тех пор досконально изучил особый юмор Траппа, и это мне представляется довольно правдоподобным его образцом. О, как это было грубо задумано и вконец безжалостно! Какой-то коммерсант, полагаю, зарабатывал на том, что продавал эти маски ходких чудищ и оболтусов. Ведь заметил же я на другой день, как два мальчугана рылись в мусорном ящике и примеряли личину Чина? Совпадение? Результат метеорологических условий?

Будучи убийцей, наделенным потрясающей, но неровной, норовистой памятью, не могу вам сказать, милостивые государыни и государи, с какого именно дня я уже знал достоверно, что за нами следует вишневый Як с откидным верхом. Зато помню тот первый раз, когда я совсем ясно увидел его водителя. Как-то под вечер я медленно ехал сквозь струившийся ливень, все время видя красный призрак, который расплывался и трепетал от сладострастия у меня в боковом зеркальце. Но вот шумный потоп полегчал, застучал дробно, а там и вовсе пресекся. Прорвавшись сквозь облака, ослепительное солнце прохлестнуло по всему шоссе; мне захотелось купить черные очки, и я остановился у бензозаправочного пункта. То, что происходило, казалось мне болезнью, злокачественной опухолью, против которой ничего нельзя было сделать, а потому я решил попросту игнорировать нашего хладнокровного преследователя, который, в закрытом виде, остановился немного позади нас, у какого-то кафе или бара с идиотской вывеской: «ТУРНЮРЫ», а пониже: «Протанцуйте тур с Нюрой». Машину мою напоили, и я отправился в контору, чтобы купить очки и заплатить за бензин. Подписывая «путевой» чек, я попытался сообразить, в каком месте нахожусь, и случайно взглянул в окно. Там я увидел нечто ужасное. Мужчина с широкой спиной, лысоватый, в бежевом спортивном пиджаке и темнокоричневых штанах, слушал, что сообщает ему Лолита, которая, высунувшись из нашего автомобиля, говорила очень скоро и при этом махала вверх и вниз рукой с растопыренными пальцами, как бывало, когда дело шло о чем-то очень серьезном и неотложном. Меня особенно поразила – поразила с мучительной силой – какая-то речистая свобода ее обращения, которую мне трудно описать, но это было так, словно они знали друг дружку давно, – больше месяца, что ли. Затем я увидел, как он почесал щеку, кивнул, повернулся и пошел обратно к своей машине – широкого сложения, довольно коренастый мужчина моих лет, несколько похожий на покойного Густава Траппа, швейцарского кузена моего отца, с таким же, как у дяди Густава, ровно загорелым лицом, более округлым, чем мое, подстриженными темными усиками и дегенеративным ртом в виде розового бутончика. Лолита изучала дорожную карту, когда я вернулся к автомобилю.

«О чем спрашивал тебя этот хам, Лолита?»

«Какой хам? Ах – тот. Ах, да. Ах, не знаю. Спрашивал, есть ли у меня карта. Заблудился, верно».

Мы поехали дальше, и я сказал:

«Теперь послушай, Лолита. Не знаю, лжешь ли ты или нет, и не знаю, сошла ли ты или нет с ума, и мне это все равно в данную минуту; но этот господин ехал за нами весь день, и я вчера видел его машину у нас на постоялом дворе, и я подозреваю, что он полицейский агент. Тебе хорошо известно, что случится и куда пошлют тебя, если полиция пронюхает что-либо. А теперь скажи абсолютно точно, что он сказал и что ты сказала ему».

Она засмеялась.

«Если он действительно полицейский», ответила она пронзительно крикливо, но довольно разумно, «то глупее всего было бы показать ему, что мы испугались. Игнорируй его, папаша».

«Он спросил тебя, куда мы едем?»

«Ну, уж это он сам знает!» (издевательский ответ).

«Во всяком случае», сказал я, сдаваясь, «я теперь рассмотрел его рожу. Красотой он не отличается. Между прочим, он удивительно похож на одного моего двоюродного дядю, по фамилии Трапп».

«Может быть, он и есть Трапп. На твоем месте я бы – ах, смотри, все девятки превращаются в следующую тысячу. Когда я была совсем маленькая», неожиданно добавила она, указывая на одометр, «я была уверена, что нули остановятся и превратятся опять в девятки, если мама согласится дать задний ход».

Впервые, кажется, она так непосредственно припоминала свое догумбертское детство; возможно, что сцена научила ее таким репликам. В полном молчании мы продолжали катиться. Погоня исчезла.

Но уже на другой день, как боль рокового недуга, которая возвращается по мере того, как слабеют и морфий и надежда, он опять появился за нами, этот гладкий красный зверь. Проезжих на шоссе было в тот день мало; никто никого не обгонял; и никто не пытался втиснуться между нашей скромной синенькой машиной и ее властительной красной тенью: весельчак чародей, точно заворожил интервал, установив зону, самая точность и устойчивость которой таили в себе нечто хрустальное и почти художественное. Наш преследователь, с этими набитыми ватой плечами и дядюшкиными усиками, напоминал манекен в витрине, его автомобиль двигался, казалось, только потому, что невидимый и неслышный шелковистый канат соединяет его с нашим убогим седанчиком. Мы были во много раз слабее его роскошно-лакированного Яка, так что даже и не старались ускользнуть от него. Е lente currite, noctis equi! О тихо бегите, ночные драконы! Мы брали длительно-крутой подъем и катились опять под гору. Мы слушались указаний дозволенной скорости. Мы давали возможность перейти – в следующий класс – детям. Мы плавными мановениями руля воспроизводили черные загогулины на желтых щитах, предупреждающие о повороте; и где бы мы ни проезжали, зачарованный интервал продолжал, не меняясь, скользить за нами математическим миражем, шоссейным дубликатом волшебного ковра. И все время я чувствовал некий маленький индивидуальный пожар справа от меня: ее ликующий глаз, ее пылающую щеку.

Руководивший движением полицейский, в аду так и сяк скрещивающихся улиц, в четыре тридцать дня, у въезда в фабричный город, оказался той дланью судьбы, которая рассеяла наваждение. Он поманил меня, приказывая двинуться, и затем той же рукой отрезал путь моей тени. Длинная череда автомобилей тронулась и поехала по поперечной улице, между Яком и мной. Я далеко вынесся – и затем ловко свернул в боковой переулок. Воробей снизился с большущей крошкой хлеба, был атакован другим и потерял крошку.

Когда после нескольких мрачных остановок и умышленных петель я вернулся на шоссе, моей тени нигде не было видно.

Лолита презрительно фыркнула и сказала: «Если он – сыщик, как было глупо улизнуть от него».

«Мне теперь положение представляется в другом свете», ответил я.

«Ты проверил бы свое… светопредставление… если бы остался в контакте с ним, мой драгоценный папаша», проговорила Лолита, извиваясь в кольцах собственного сарказма. «Какой ты все-таки подлый», добавила она обыкновенным голосом.

Мы провели угрюмую ночь в прегадком мотеле под широкошумным дождем и при прямо-таки допотопных раскатах грома, беспрестанно грохотавшего над нами.

«Я не дама и не люблю молнии», странно выразилась Лолита, прильнувшая ко мне, увы, только потому, что болезненно боялась гроз.

Утренний завтрак мы ели в городе Ана, нас. 1001 чел.

«Судя по единице», заметил я, «наш толстомордик уже тут как тут».

«Твой юмор», сказала Лолита, «положительно уморителен, драгоценный папаша».

К этому времени мы уже доехали до полынной степи, и я был награжден деньком-другим прекрасного умиротворения (дурак, говорил я себе, ведь все хорошо, эта тяжесть зависела просто от застрявших газов); и вскоре прямоугольные возвышенности уступили место настоящим горам, и в должный срок мы въехали в городок Уэйс.

Вот так беда! Какая-то произошла путаница, она в свое время плохо прочла дату в путеводителе, и Пляски в Волшебной Пещере давно кончились! Она, впрочем, приняла это стойко, – и когда оказалось, что в курортноватом Уэйсе имеется летний театр и что гастрольный сезон в разгаре, нас естественно понесло туда – в один прекрасный вечер в середине июня.

Право, не могу рассказать вам сюжет пьесы, которой нас угостили. Что-то весьма пустяковое, с претенциозными световыми эффектами, изображавшими молнию, и посредственной актрисой в главной роли. Единственной понравившейся мне деталью была гирлянда из семи маленьких граций, более или менее застывших на сцене – семь одурманенных, прелестно подкрашенных, голоруких, голоногих девочек школьного возраста, в цветной кисее, которых завербовали на месте (судя по вспышкам пристрастного волнения там и сям в зале): им полагалось изображать живую радугу, которая стояла на протяжении всего последнего действия и, довольно дразнящим образом, понемногу таяла за множеством последовательных вуалей. Я подумал, помню, что эту идею «радуги из детей» Клэр Куильти и Вивиан Дамор-Блок стащили у Джойса, – а также помню, что два цвета этой радуги были представлены мучительно-обаятельными существами: оранжевое не переставая ерзало на озаренной сцене, а изумрудное, через минуту приглядевшись к черной тьме зрительного зала, где мы, косные, сидели, вдруг улыбнулось матери или покровителю.

Как только кончилось и кругом грянули рукоплескания (звук, невыносимо действующий на мои нервы), я принялся тянуть и толкать Лолиту к выходу, ибо мне не терпелось поскорее разрешить мое вполне понятное любовное возбуждение в надежной тишине нашего неоново-голубого коттеджа под звездами изумленной ночи: я всегда утверждаю, что природу изумляет то, что ей приходится подглядеть в окно. Лолита, однако, замешкалась, в розовом оцепенении сузив довольные глаза; зрение настолько поглотило в ней все другие чувства, что ее безвольные руки едва сходились ладонями, хотя она машинально продолжала аплодировать. Мне и раньше случалось наблюдать у детей экстаз такого рода, но этот был, черт возьми, совсем особенный ребенок, близоруко направивший сияющий взор на далекую рампу – у которой я мельком заметил обоих авторов пьесы, или, вернее, только их общие очертания: мужчину в смокинге и необыкновенно высокую брюнетку с обнаженными плечами и ястребиным профилем.

«Ты опять, грубый скот, повредил мне кисть», проговорила тоненьким голосом Лолита, садясь в автомобиль рядом со мной.

«Ах, прости меня, моя душка – моя ультрафиолетовая душка», сказал я, тщетно пытаясь схватить ее за локоть: и я добавил, желая переменить разговор – переменить прицел судьбы, Боже мой, Боже мой: «Вивиан – очень интересная дама. Я почти уверен, что мы ее видели вчера, когда обедали в Ананасе».

«Иногда ты просто отвратительно туп», сказала Лолита. «Во-первых, Вивиан – автор; авторша – это Клэр; во-вторых, ей сорок лет, она замужем, и у нее негритянская кровь».

«А я-то думал», продолжал я, нежно подшучивая над ней, «я-то думал, что Куильти твоя бывшая пассия – помнишь, о нем говорилось в милом Рамздэле, в те дни, когда ты любила меня?»

«Что?» возразила Лолита, напряженно гримасничая. «Рамздэльский старый дантист? Ты меня, верно, путаешь с какой-нибудь другой легкой на передок штучкой».

И я подумал про себя, как эти штучки всё, всё забывают, меж тем как мы, старые поклонники их, трясемся над каждым заветным вершком их нимфетства…

18 18 18

Читатель должен теперь забыть Каштаны и Кольты, чтобы последовать за нами дальше на запад. The reader must now forget the Chestnuts and Colts to follow us farther west. Ближайшие дни были отмечены рядом сильных гроз – или, может быть, одна и та же гроза продвигалась через всю страну грузными лягушечьими скачками, и мы так же неспособны были ее отряхнуть, как сыщика Траппа: ибо именно в эти дни передо мной предстала загадка Ацтеково-Красного Яка с откидным верхом, совершенно заслонившая собой тему Лолитиных любовников. The coming days were marked by a series of violent thunderstorms-or perhaps the same thunderstorm was advancing across the country in a weighty frog-race, and we were as incapable of shaking it off as Trapp's detective: for it was in these days that the mystery of the Azteco-Red Yak with its convertible top came before me, completely overshadowing the subject of Lolita's lovers.

Любопытно! Я, который ревновал ее к каждому встречному мальчишке, – любопытно, до чего я неверно истолковал указания рока! I, who was jealous of every boy she met,-curious to what I misinterpreted the instructions of fate! Возможно, что за зиму мою бдительность усыпило скромное поведение Лолиты; и во всяком случае даже сумасшедший вряд ли был бы так глуп, чтобы предположить, что какой-то Гумберт Второй жадно гонится за Гумбертом Первым и его нимфеткой под аккомпанемент зевесовых потешных огней, через великие и весьма непривлекательные равнины. It is possible that over the winter my vigilance had been put to sleep by the modest behavior of Lolita; and at any rate even a madman would hardly be so foolish as to suppose that some Humbert the Second was greedily chasing Humbert the First and his nymphette, to the accompaniment of Zeusian fun-fires, across the great and very unattractive plains. У меня поэтому явилась догадка, что вишневый Як, пребывавший милю за милей на дискретном расстоянии от нас, управляем был сыщиком, которого какой-то досужий хлопотун нанял с целью установить, что именно делает Гумберт Гумберт со своей малолетней падчерицей. I therefore had a hunch that the cherry Yak, which was miles and miles away at a discrete distance from us, was being driven by a detective who had been hired by some idle busybody to find out what Humbert Humbert was doing with his little stepdaughter. Как бывает со мной в периоды электрических волнений в атмосфере и потрескивающих молний, меня томили галлюцинации. As happens to me during periods of electrical disturbances in the atmosphere and crackling lightning, I was plagued by hallucinations. Допускаю, что это было нечто посущественнее галлюцинаций. I'm guessing it was more than a hallucination. Мне неизвестно, какой дурман однажды положили она или он в мой джин, но он плохо подействовал, и ночью я ясно услышал легкий стук в дверь коттеджа; я распахнул ее и одновременно заметил, что я совершенно гол и что на пороге стоит, бледно мерцая в пропитанном дождем мраке, человек, державший перед лицом маску, изображающую Чина, гротескного детектива с выдающимся подбородком, приключения которого печатались в комиксах. I do not know what dope she or he once put in my gin, but it did not work well, and in the night I clearly heard a light knock at the cottage door; I opened it, and at the same time noticed that I was quite naked, and that on the threshold stood, gleaming faintly in the rain-soaked gloom, a man holding in his face a mask representing Chin, the grotesque detective with the prominent chin whose adventures were printed in the comic books. Он издал глухой хохоток и улепетнул; я же, шатаясь, вернулся к постели и тотчас заснул опять, – и как ни странно, мне до сих пор не ясно, была ли это действительность или дурманом вызванное видение. He gave a muffled chuckle and scurried away; I staggered back to bed and immediately fell asleep again, and strange as it may seem, it is still not clear to me whether it was reality or a drugged vision. Впрочем, я с тех пор досконально изучил особый юмор Траппа, и это мне представляется довольно правдоподобным его образцом. However, I have since thoroughly studied Trapp's particular humor, and this seems to me a fairly plausible sample of it. О, как это было грубо задумано и вконец безжалостно! Oh, how crudely conceived and utterly ruthless it was! Какой-то коммерсант, полагаю, зарабатывал на том, что продавал эти маски ходких чудищ и оболтусов. Some merchant, I guess, was making money from selling these masks of walking monsters and goofballs. Ведь заметил же я на другой день, как два мальчугана рылись в мусорном ящике и примеряли личину Чина? After all, didn't I notice the other day that two little boys were going through a trash can and trying on Chin's disguise? Совпадение? Результат метеорологических условий?

Будучи убийцей, наделенным потрясающей, но неровной, норовистой памятью, не могу вам сказать, милостивые государыни и государи, с какого именно дня я уже знал достоверно, что за нами следует вишневый Як с откидным верхом. Being a murderer endowed with an amazing, but uneven, burrowing memory, I cannot tell you, gracious sovereigns and sovereigns, from what day I already knew reliably that a cherry Yak with a convertible top was following us. Зато помню тот первый раз, когда я совсем ясно увидел его водителя. But I remember the first time I saw his driver quite clearly. Как-то под вечер я медленно ехал сквозь струившийся ливень, все время видя красный призрак, который расплывался и трепетал от сладострастия у меня в боковом зеркальце. One evening I was driving slowly through a pounding downpour, all the while seeing a red ghost that blurred and fluttered with voluptuousness in my side mirror. Но вот шумный потоп полегчал, застучал дробно, а там и вовсе пресекся. But now the noisy deluge became lighter, and then it stopped altogether. Прорвавшись сквозь облака, ослепительное солнце прохлестнуло по всему шоссе; мне захотелось купить черные очки, и я остановился у бензозаправочного пункта. Breaking through the clouds, the blinding sun streaked across the highway; I felt like buying black sunglasses, so I stopped at a gas station. То, что происходило, казалось мне болезнью, злокачественной опухолью, против которой ничего нельзя было сделать, а потому я решил попросту игнорировать нашего хладнокровного преследователя, который, в закрытом виде, остановился немного позади нас, у какого-то кафе или бара с идиотской вывеской: «ТУРНЮРЫ», а пониже: «Протанцуйте тур с Нюрой». What was happening seemed to me a disease, a malignant tumor against which nothing could be done, and so I decided simply to ignore our cold-blooded pursuer, who, in a closed way, stopped a little behind us, at some café or bar with an idiotic sign: "TURNURES," and lower down: "Dance the Tour with Nyura." Машину мою напоили, и я отправился в контору, чтобы купить очки и заплатить за бензин. My car was drunk and I went to the office to buy glasses and pay for gas. Подписывая «путевой» чек, я попытался сообразить, в каком месте нахожусь, и случайно взглянул в окно. As I was signing the "travel" check, I tried to figure out where I was and happened to glance out the window. Там я увидел нечто ужасное. Мужчина с широкой спиной, лысоватый, в бежевом спортивном пиджаке и темнокоричневых штанах, слушал, что сообщает ему Лолита, которая, высунувшись из нашего автомобиля, говорила очень скоро и при этом махала вверх и вниз рукой с растопыренными пальцами, как бывало, когда дело шло о чем-то очень серьезном и неотложном. A broad-backed, balding man in a beige sports jacket and dark brown pants listened to what Lolita, who was leaning out of our car, was telling him, speaking very fast and waving up and down his hand with spread fingers, as he used to do when it was about something very serious and urgent. Меня особенно поразила – поразила с мучительной силой – какая-то речистая свобода ее обращения, которую мне трудно описать, но это было так, словно они знали друг дружку давно, – больше месяца, что ли. I was particularly struck - struck with agonizing force - by a kind of vocal freedom in her address which I find it difficult to describe, but it was as if they had known each other for a long time - more than a month or so. Затем я увидел, как он почесал щеку, кивнул, повернулся и пошел обратно к своей машине – широкого сложения, довольно коренастый мужчина моих лет, несколько похожий на покойного Густава Траппа, швейцарского кузена моего отца, с таким же, как у дяди Густава, ровно загорелым лицом, более округлым, чем мое, подстриженными темными усиками и дегенеративным ртом в виде розового бутончика. Then I saw him scratch his cheek, nod, turn and walk back to his car-a broad-built, rather stocky man of my age, somewhat like the late Gustave Trapp, my father's Swiss cousin, with a face like Uncle Gustave's, evenly tanned, more rounded than mine, trimmed dark mustache, and a degenerate rosebud mouth. Лолита изучала дорожную карту, когда я вернулся к автомобилю. Lolita was studying the road map when I returned to the car.

«О чем спрашивал тебя этот хам, Лолита?»

«Какой хам? Ах – тот. Ах, да. Ах, не знаю. Спрашивал, есть ли у меня карта. Asked if I had a card. Заблудился, верно».

Мы поехали дальше, и я сказал:

«Теперь послушай, Лолита. Не знаю, лжешь ли ты или нет, и не знаю, сошла ли ты или нет с ума, и мне это все равно в данную минуту; но этот господин ехал за нами весь день, и я вчера видел его машину у нас на постоялом дворе, и я подозреваю, что он полицейский агент. I don't know whether you are lying or not, and I don't know whether you are mad or not, and I don't care at this minute; but this gentleman has been following us all day, and I saw his car at our inn yesterday, and I suspect he is a police agent. Тебе хорошо известно, что случится и куда пошлют тебя, если полиция пронюхает что-либо. You know full well what will happen and where they will send you if the police get wind of anything. А теперь скажи абсолютно точно, что он сказал и что ты сказала ему». Now tell me absolutely exactly what he said and what you said to him."

Она засмеялась.

«Если он действительно полицейский», ответила она пронзительно крикливо, но довольно разумно, «то глупее всего было бы показать ему, что мы испугались. "If he really is a policeman," she answered shrilly, but quite reasonably, "then the stupidest thing would be to show him that we were frightened. Игнорируй его, папаша».

«Он спросил тебя, куда мы едем?»

«Ну, уж это он сам знает!» (издевательский ответ). "Well, he knows that for himself!" (mocking reply).

«Во всяком случае», сказал я, сдаваясь, «я теперь рассмотрел его рожу. "At any rate," said I, giving up, "I have now considered his face. Красотой он не отличается. Между прочим, он удивительно похож на одного моего двоюродного дядю, по фамилии Трапп». By the way, he looks remarkably like one of my great-uncles, surnamed Trapp."

«Может быть, он и есть Трапп. На твоем месте я бы – ах, смотри, все девятки превращаются в следующую тысячу. If I were you, I would - ah, look, all the nines turn into the next thousand. Когда я была совсем маленькая», неожиданно добавила она, указывая на одометр, «я была уверена, что нули остановятся и превратятся опять в девятки, если мама согласится дать задний ход». "When I was very little," she added abruptly, pointing to the odometer, "I was sure the zeros would stop and turn into nines again if my mom agreed to back up.

Впервые, кажется, она так непосредственно припоминала свое догумбертское детство; возможно, что сцена научила ее таким репликам. It was the first time, it seems, that she had so directly recalled her pre-Humbert childhood; perhaps the scene had taught her such lines. В полном молчании мы продолжали катиться. In complete silence, we continued to roll. Погоня исчезла. The chase is gone.

Но уже на другой день, как боль рокового недуга, которая возвращается по мере того, как слабеют и морфий и надежда, он опять появился за нами, этот гладкий красный зверь. But the very next day, like the pain of a fatal ailment that returns as both morphine and hope weaken, he appeared behind us again, that sleek red beast. Проезжих на шоссе было в тот день мало; никто никого не обгонял; и никто не пытался втиснуться между нашей скромной синенькой машиной и ее властительной красной тенью: весельчак чародей, точно заворожил интервал, установив зону, самая точность и устойчивость которой таили в себе нечто хрустальное и почти художественное. There were few passers-by on the highway that day; no one overtook anyone; and no one tried to squeeze in between our modest blue car and its imperious red shadow: a merry charmer had enchanted the interval, setting up a zone whose very precision and stability held something crystal and almost artistic. Наш преследователь, с этими набитыми ватой плечами и дядюшкиными усиками, напоминал манекен в витрине, его автомобиль двигался, казалось, только потому, что невидимый и неслышный шелковистый канат соединяет его с нашим убогим седанчиком. Our pursuer, with those cotton-wool-padded shoulders and uncle's mustache, resembled a mannequin in a shop window, his car moving, it seemed, only because an invisible and inaudible silken rope connected it to our shabby sedan. Мы были во много раз слабее его роскошно-лакированного Яка, так что даже и не старались ускользнуть от него. We were many times weaker than his luxuriously lacquered Yak, so we didn't even try to slip away from him. Е lente currite, noctis equi! E lente currite, noctis equi! О тихо бегите, ночные драконы! Мы брали длительно-крутой подъем и катились опять под гору. We'd take a long, steep climb and roll uphill again. Мы слушались указаний дозволенной скорости. We obeyed the speed limit. Мы давали возможность перейти – в следующий класс – детям. We gave the opportunity to transition - to the next grade - to the kids. Мы плавными мановениями руля воспроизводили черные загогулины на желтых щитах, предупреждающие о повороте; и где бы мы ни проезжали, зачарованный интервал продолжал, не меняясь, скользить за нами математическим миражем, шоссейным дубликатом волшебного ковра. We reproduced with smooth strokes of the steering wheel the black squiggles on the yellow shields warning of the turn; and wherever we passed, the enchanted interval continued, unchanged, to glide behind us a mathematical mirage, a highway duplicate of the magic carpet. И все время я чувствовал некий маленький индивидуальный пожар справа от меня: ее ликующий глаз, ее пылающую щеку. And all the time I could feel some little individual fire to my right: her gleeful eye, her flaming cheek.

Руководивший движением полицейский, в аду так и сяк скрещивающихся улиц, в четыре тридцать дня, у въезда в фабричный город, оказался той дланью судьбы, которая рассеяла наваждение. The policeman who directed the traffic, in the hell of so-and-so crossing streets, at four-thirty in the afternoon, at the entrance to the factory town, proved to be the hand of fate which dispelled the obsession. Он поманил меня, приказывая двинуться, и затем той же рукой отрезал путь моей тени. He beckoned to me, ordering me to move, and then with the same hand he cut off my shadow's path. Длинная череда автомобилей тронулась и поехала по поперечной улице, между Яком и мной. A long line of cars touched down and drove down the cross street, between Yak and me. Я далеко вынесся – и затем ловко свернул в боковой переулок. I got far out - and then deftly turned down a side alley. Воробей снизился с большущей крошкой хлеба, был атакован другим и потерял крошку. A sparrow came down with a large crumb of bread, was attacked by another and lost the crumb.

Когда после нескольких мрачных остановок и умышленных петель я вернулся на шоссе, моей тени нигде не было видно. When, after a few grim stops and deliberate loops, I returned to the highway, my shadow was nowhere to be seen.

Лолита презрительно фыркнула и сказала: «Если он – сыщик, как было глупо улизнуть от него». Lolita snorted contemptuously and said: "If he is a detective, how foolish it was to sneak away from him."

«Мне теперь положение представляется в другом свете», ответил я. "The situation appears to me now in a different light," I replied.

«Ты проверил бы свое… светопредставление… если бы остался в контакте с ним, мой драгоценный папаша», проговорила Лолита, извиваясь в кольцах собственного сарказма. "You'd check your... light representation... if you stayed in contact with him, my precious papa," Lolita muttered, wriggling in rings of her own sarcasm. «Какой ты все-таки подлый», добавила она обыкновенным голосом. "How mean you are after all," she added in a plaintive voice.

Мы провели угрюмую ночь в прегадком мотеле под широкошумным дождем и при прямо-таки допотопных раскатах грома, беспрестанно грохотавшего над нами. We spent a sullen night in a pregadic motel in the wide-noise rain and with the straightforwardly pre-Flood thunder rumbling incessantly above us.

«Я не дама и не люблю молнии», странно выразилась Лолита, прильнувшая ко мне, увы, только потому, что болезненно боялась гроз. "I'm not a lady and I don't like lightning," Lolita oddly put it, snuggling up to me, alas, only because she was morbidly afraid of thunderstorms.

Утренний завтрак мы ели в городе Ана, нас. 1001 чел. 1001 people.

«Судя по единице», заметил я, «наш толстомордик уже тут как тут». "Judging by the unit," I remarked, "our fat-face is already here."

«Твой юмор», сказала Лолита, «положительно уморителен, драгоценный папаша». "Your humor," said Lolita, "is positively hilarious, precious papa."

К этому времени мы уже доехали до полынной степи, и я был награжден деньком-другим прекрасного умиротворения (дурак, говорил я себе, ведь все хорошо, эта тяжесть зависела просто от застрявших газов); и вскоре прямоугольные возвышенности уступили место настоящим горам, и в должный срок мы въехали в городок Уэйс. By this time we had reached the Artemisia Steppe, and I was rewarded with a day or two of beautiful repose (fool, I said to myself, for all was well, this heaviness depended simply on trapped gases); and soon the rectangular uplands gave place to real mountains, and in due time we entered the town of Wace.

Вот так беда! Какая-то произошла путаница, она в свое время плохо прочла дату в путеводителе, и Пляски в Волшебной Пещере давно кончились! Some confusion had occurred, she had read the date in the guidebook badly at the time, and the Magic Cave Dance had long since ended! Она, впрочем, приняла это стойко, – и когда оказалось, что в курортноватом Уэйсе имеется летний театр и что гастрольный сезон в разгаре, нас естественно понесло туда – в один прекрасный вечер в середине июня. She, however, accepted it steadfastly - and when it turned out that the resort Ways has a summer theater and that the touring season is in full swing, we were naturally drawn there - one evening in mid-June.

Право, не могу рассказать вам сюжет пьесы, которой нас угостили. Really, I can't tell you the plot of the play we were treated to. Что-то весьма пустяковое, с претенциозными световыми эффектами, изображавшими молнию, и посредственной актрисой в главной роли. Something rather trifling, with pretentious lighting effects depicting lightning and a mediocre actress in the lead role. Единственной понравившейся мне деталью была гирлянда из семи маленьких граций, более или менее застывших на сцене – семь одурманенных, прелестно подкрашенных, голоруких, голоногих девочек школьного возраста, в цветной кисее, которых завербовали на месте (судя по вспышкам пристрастного волнения там и сям в зале): им полагалось изображать живую радугу, которая стояла на протяжении всего последнего действия и, довольно дразнящим образом, понемногу таяла за множеством последовательных вуалей. The only detail I liked was the garland of seven little graces more or less frozen on the stage - seven dandified, adorably dapper, adorably gowned, bare-armed, bare-footed school-age girls in colorful kisekas who had been recruited on the spot (judging by flashes of biased excitement here and there in the audience): they were supposed to portray a living rainbow that stood throughout the last act and, rather tantalizingly, melted little by little behind a multitude of successive veils. Я подумал, помню, что эту идею «радуги из детей» Клэр Куильти и Вивиан Дамор-Блок стащили у Джойса, – а также помню, что два цвета этой радуги были представлены мучительно-обаятельными существами: оранжевое не переставая ерзало на озаренной сцене, а изумрудное, через минуту приглядевшись к черной тьме зрительного зала, где мы, косные, сидели, вдруг улыбнулось матери или покровителю. I thought, I remember, that this idea of a "rainbow of children" Claire Quilty and Vivian Damore-Block had stolen from Joyce - and I also remember that the two colors of this rainbow were represented by excruciatingly adorable creatures: the orange one fidgeted incessantly on the illuminated stage, and the emerald one, after a moment's scrutiny of the blackness of the auditorium where we, oblique, sat, suddenly smiled at a mother or patron.

Как только кончилось и кругом грянули рукоплескания (звук, невыносимо действующий на мои нервы), я принялся тянуть и толкать Лолиту к выходу, ибо мне не терпелось поскорее разрешить мое вполне понятное любовное возбуждение в надежной тишине нашего неоново-голубого коттеджа под звездами изумленной ночи: я всегда утверждаю, что природу изумляет то, что ей приходится подглядеть в окно. As soon as it was over and applause erupted (a sound that was unbearable on my nerves), I began to pull and push Lolita toward the exit, for I was eager to resolve my understandable love excitement in the safe silence of our neon-blue cottage under the stars of the astonished night: I always maintain that nature is astonished by what she has to peek through the window. Лолита, однако, замешкалась, в розовом оцепенении сузив довольные глаза; зрение настолько поглотило в ней все другие чувства, что ее безвольные руки едва сходились ладонями, хотя она машинально продолжала аплодировать. Lolita, however, hesitated, narrowing her satisfied eyes in a rosy stupor; the sight had so overtaken all other senses in her that her nerveless hands were barely palms together, though she continued to applaud machineatically. Мне и раньше случалось наблюдать у детей экстаз такого рода, но этот был, черт возьми, совсем особенный ребенок, близоруко направивший сияющий взор на далекую рампу – у которой я мельком заметил обоих авторов пьесы, или, вернее, только их общие очертания: мужчину в смокинге и необыкновенно высокую брюнетку с обнаженными плечами и ястребиным профилем. I've seen this kind of ecstasy in children before, but this one was a damn special child, myopically gazing at the distant ramp - at which I caught a glimpse of both authors of the play, or rather, only their general outlines: a man in a tuxedo and an unusually tall brunette with bare shoulders and a hawkish profile.

«Ты опять, грубый скот, повредил мне кисть», проговорила тоненьким голосом Лолита, садясь в автомобиль рядом со мной. "You've hurt my brush again, you rude cattle," Lolita muttered in a thin voice, getting into the car next to me.

«Ах, прости меня, моя душка – моя ультрафиолетовая душка», сказал я, тщетно пытаясь схватить ее за локоть: и я добавил, желая переменить разговор – переменить прицел судьбы, Боже мой, Боже мой: «Вивиан – очень интересная дама. "Ah, pardon me, my soul-my ultraviolet soul," said I, vainly endeavoring to grasp her elbow: and I added, wishing to change the conversation-change the aim of fate, my God, my God, my God: "Vivian is a very interesting lady. Я почти уверен, что мы ее видели вчера, когда обедали в Ананасе». I'm pretty sure we saw her yesterday when we had lunch at Pineapple."

«Иногда ты просто отвратительно туп», сказала Лолита. "Sometimes you're just obnoxiously stupid," Lolita said. «Во-первых, Вивиан – автор; авторша – это Клэр; во-вторых, ей сорок лет, она замужем, и у нее негритянская кровь». "First of all, Vivian is the author; the authoress is Claire; secondly, she is forty years old, married, and has Negro blood."

«А я-то думал», продолжал я, нежно подшучивая над ней, «я-то думал, что Куильти твоя бывшая пассия – помнишь, о нем говорилось в милом Рамздэле, в те дни, когда ты любила меня?» "And I thought," I went on, teasing her gently, "I thought Quilty was your ex-passion - remember he was mentioned in sweet Ramsdal, back in the days when you loved me?"

«Что?» возразила Лолита, напряженно гримасничая. «Рамздэльский старый дантист? Ты меня, верно, путаешь с какой-нибудь другой легкой на передок штучкой». You must have me confused with some other lightweight."

И я подумал про себя, как эти штучки всё, всё забывают, меж тем как мы, старые поклонники их, трясемся над каждым заветным вершком их нимфетства… And I thought to myself how these things forget everything, everything, while we, their old admirers, shake over every cherished vertex of their nymphetism....