Владимир Маяковский. Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче Vladimir Mayakovsky. An extraordinary adventure that happened with Vladimir Mayakovsky in the summer at the dacha

НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ, БЫВШЕЕ С ВЛАДИМИРОМ МАЯКОВСКИМ ЛЕТОМ НА ДАЧЕ UNUSUAL ADVENTURE, FORMER WITH VLADIMIR MAYAKOVSKY SUMMER IN HOLIDAYS

(Пушкино. (Pushkino. Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. Akulov mountain, Rumyantsev dacha, 27 miles along the Yaroslavl railway. дор.) Dor.)

В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето, была жара, жара плыла - на даче было это. At one hundred and forty suns the sunset was burning, in July the summer was rolling, there was heat, the heat was swimming - there was this in the country house. Пригорок Пушкино горбил Акуловой горою, а низ горы - деревней был, кривился крыш корою. The hillock of Pushkino was humped by the Shark Mountain, and the bottom of the mountain was a village, its roofs curved with bark. А за деревнею - дыра, и в ту дыру, наверно, спускалось солнце каждый раз, медленно и верно. And beyond the village is a hole, and the sun must have descended into that hole every time, slowly and surely. А завтра снова мир залить вставало солнце ало. And tomorrow the sun rose again to fill the world. И день за днем ужасно злить меня вот это стало. And day after day it became terribly angry at me. И так однажды разозлясь, что в страхе все поблекло, в упор я крикнул солнцу: "Слазь! And so one day, getting angry that everything faded in fear, I shouted to the sun at close range: “Get down! довольно шляться в пекло!" enough to hang around in the heat! " Я крикнул солнцу: "Дармоед! I shouted to the sun: "The parasite! занежен в облака ты, а тут - не знай ни зим, ни лет, сиди, рисуй плакаты!" you are in the clouds, and here - don’t know either winters or years, sit, draw posters! " Я крикнул солнцу: "Погоди! послушай, златолобо, чем так, без дела заходить, ко мне на чай зашло бы!" listen, goldfuck, why so, to go idle, to come to tea for me! " Что я наделал! Я погиб! Ко мне, по доброй воле, само, раскинув луч-шаги, шагает солнце в поле. Хочу испуг не показать - и ретируюсь задом. Уже в саду его глаза. Уже проходит садом. В окошки, в двери, в щель войдя, валилась солнца масса, ввалилось; дух переведя, заговорило басом: "Гоню обратно я огни впервые с сотворенья. Ты звал меня? Чаи гони, гони, поэт, варенье!" Слеза из глаз у самого - жара с ума сводила, но я ему - на самовар: "Ну что ж, садись, светило!" Черт дернул дерзости мои орать ему,- сконфужен, я сел на уголок скамьи, боюсь - не вышло б хуже! Но странная из солнца ясь струилась,- и степенность забыв, сижу, разговорясь с светилом постепенно. Про то, про это говорю, что-де заела Роста, а солнце: "Ладно, не горюй, смотри на вещи просто! А мне, ты думаешь, светить легко. - Поди, попробуй! - А вот идешь - взялось идти, идешь - и светишь в оба!" Болтали так до темноты - до бывшей ночи то есть. Какая тьма уж тут? На "ты" мы с ним, совсем освоясь. И скоро, дружбы не тая, бью по плечу его я. А солнце тоже: "Ты да я, нас, товарищ, двое! Пойдем, поэт, взорим, вспоем у мира в сером хламе. Я буду солнце лить свое, а ты - свое, стихами". Стена теней, ночей тюрьма под солнц двустволкой пала. Стихов и света кутерьма сияй во что попало! Устанет то, и хочет ночь прилечь, тупая сонница. Вдруг - я во всю светаю мочь - и снова день трезвонится. Светить всегда, светить везде, до дней последних донца, светить - и никаких гвоздей! Вот лозунг мой и солнца!

1920