×

我們使用cookies幫助改善LingQ。通過流覽本網站,表示你同意我們的 cookie 政策.


image

Кладбищенские истории, Are you ok, или Оптимистичная смерть

Are you ok, или Оптимистичная смерть

Кладбище Грин-Вуд (Нью-Йорк)

Are you ok, или Оптимистичная смерть

Кладбищенские истории - Акунин Борис Кладбищенские истории - Акунин Борис

Я не был уверен, что это правильное кладбище. Вроде бы старое, из тех, у которых всё в прошлом, однако смущали два обстоятельства.

Во-первых, сами размеры. Возможно ли, чтобы рядом с Манхэттеном, где земля, мягко говоря, недешева, сохранился исторический некрополь площадью чуть не в десять московских Кремлей?

Во-вторых, здорово напугал деловитый интернетовский сайт с рекламным зазывом: «Покупайте участки заранее, по нынешним ценам — это выгодное капиталовложение. Сколько бы вам ни было лет, разумнее позаботиться о месте упокоения прямо сейчас».

Приедешь туда, и увидишь у ворот очередь из катафалков, думал я. И тогда останется только развернуться и уехать — я ведь уже писал, что активно функционирующие фабрики смерти мне неинтересны, я тафофил, а не некрофил.

Но начало было обнадеживающим: ни один из таксистов о Грин-Вуде слыхом не слыхивал, отправиться на поиски согласился только четвертый и потом долго плутал по невыразительным улицам, расположенным за Бруклинским туннелем.

А когда я увидел дивные готические ворота и зеленеющие за ними лесистые холмы, в воздухе явственно пахнуло Остановившимся Временем — ароматом, от которого у меня учащается пульс.

Катафалков я не видел — ни одного. Посетителей тоже, что и неудивительно: представьте себе город с шестисоттысячным населением, в котором все жители сидят по домам, да и в гости к ним мало кто ходит, потому что все, кто их знал, давно умерли.

Живописные пруды, рощи, лощины, плавные возвышенности. Кое-где попадаются разноцветные попугайчики — несколько лет назад сбежали из аэропорта Кеннеди и размножились на здешнем приволье.

Истинный элизиум, райский сад. Именно таким Грин-Вуд и замышлялся. В эпоху, когда он возник, в европейских языках появилось новое слово — cemetery, cimitiere, cimitiero, от изящного греческого «койметери-он», то есть «место сна». До девятнадцатого столетия смерть воспринималась западным человеком как ужасный порог, за которым лишь могильные черви да расплата за грехи. Для того чтоб было не так страшно, ложиться в землю следовало поближе к стенам церкви. Больших кладбищ не существовало — лишь маленькие погосты, лепившиеся к многочисленным храмам.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Место сна

Но наступил Век Просвещения. Зародилось понятие санитарии — медики стали говорить, что город не может стоять на трупах, мертвых необходимо хоронить подальше от жилых кварталов, чтобы миазмы гниения не проникали в подземные источники вод. Чуть позже вошел в моду романтизм, который впервые со времен античности напомнил изысканному обществу, что смерть — это не только страшно, но еще и красиво. Возникла своего рода каменная поэзия надгробий, языка которой современному человеку без перевода уже не понять. Жителю 19 века памятники на могилах сообщали гораздо больше, чем нам. Изображение розы означало, что здесь похоронена девушка или молодая женщина. Обрубленная колонна — молодой мужчина, чьим чаяниям не суждено было свершиться. Две колонны — супружеская пара, которую даже смерть не смогла разлучить. Ягненок — невинное дитя. Бабочка — ранняя юность. Сноп колосьев — мирная кончина в преклонном возрасте, когда отходишь яко колос ко снопу. Все эти метафоры, конечно, печальны, но все же печаль — чувство совсем иного регистра, нежели животный страх смерти.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Сломанная роза

В человеческое сознание встроен антидепрессантный механизм, помогающий преодолевать ужас перед неизбежностью конца. В средние века эту роль исполняла глубокая, нерассуждающая вера в Вечную Жизнь. Когда же человек начал умничать, выискивать доказательства существования Бога (каковых, разумеется, не нашел, потому что вере доказательства не нужны), сформировалась новая концепция — смерти как возвращения в лоно природы. Несмотря на тысячи крестов, истинной религиозности в Грин-Вуде не ощущается. Просто в новом респектабельном квартале под названием «Afterlife» [21] , куда переселяется усопший, принято украшать дом христианской атрибутикой — там «так носят».

Именно в середине 19 столетия зародилось то отношение к смерти, о котором полтора века спустя Лев Лосев напишет:

Гробы изнутри здесь вроде матраса,

с точки зрения местного среднего класса

смерть — это красиво и как бы сон.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Могила — как дверь в Afterlife

Грин-Вуд с самого начала создавался как парк, куда люди будут приезжать не столько по скорбной необходимости, сколько просто покататься, погулять, устроить пикник на траве. И заодно убедиться в том, что ничего такого уж страшного в смерти нет. Вон какое место славное, и вид отменный.

От Манхэттена отсюда всего три мили, а сообщение было удобное: четыре паромных линии через Ист-Ривер, омнибусы, наемные фиакры, извозчики. Кладбище быстро стало популярнейшим местом для прогулок. В 60-е годы 19 века его кущи и аллеи ежегодно посещало полмиллиона человека. Соседство мавзолеев, усыпальниц, могильных крестов не портило гуляющим настроения и аппетита, не мешало флиртовать и веселиться. Атмосферу праздника, правда, могла подпортить похоронная процессия, но, завидев траурный караван, веселые компании просто уходили подальше, благо места хватало.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Оград больше нет; их отсутствие — памятник войне

В те времена Грин-Вуд выглядел еще нарядней и ухоженней, чем теперь. Мрамор и бронза не успели померкнуть под воздействием дождя и снега, могилы были обнесены затейливыми коваными оградами (почти все они пошли на переплавку в годы последней войны), посреди каждого из четырех водоемов било по фонтану. Во всех книгах и статьях об истории кладбища непременно приводится цитата 1866 года из газеты «Нью-Йорк таймс»: «Мечта всякого нью-йоркца — жить на Пятой авеню, гулять в Центральном Парке и упокоиться в Грин-Вуде».

Учрежденный в 1838 году, бруклинский парк-некрополь уже через несколько лет начал приносить прибыль, что с новыми кладбищами случается редко.

Тактика устроителей была стандартной: сделать пиар за счет «звезд», а там потянется и массовый клиент. Победив в ожесточеннейшей конкурентной борьбе, Грин-Вуд добыл самого завидного из тогдашних нью-йоркских покойников — губернатора Де Витта Клинтона. Трофей, правда, был не первой свежести — великий человек скончался четвертью века ранее, но гроб извлекли из прежней могилы и с большой помпой перевезли на новое место. Паблисити было на всю страну, и после этого бизнес пошел как по маслу.

Успех был столь велик, что в разных городах страны начали появляться собственные некропарки с тем же названием — «Зеленый Лес».

Кладбище вступило в пору расцвета, можно сказать, стало главным кладбищем страны, и надолго, на целых сто лет — на то самое столетие, в ходе которого, собственно, и сложилась сверхэффективная химическая формула под названием «Соединенные Штаты Америки».

На Грин-Вуде присутствуют все ее исходные ингредиенты.

Первой из кладбищенских «звезд», поселившейся здесь еще раньше, чем губернатор Клинтон, стала представительница коренного населения Америки — дочь индейского вождя До-Хум-Ми, главная звезда великосветского сезона 1843 года. Бедняжка простудилась и умерла, провожаемая в последний путь стуком бубнов и завываниями своих соплеменников. Те хотели увезти покойницу в родные прерии, но владельцы Грин-Вуда то ли упросили, то ли подкупили краснокожих, и кладбище обзавелось своей первой знаменитостью. Ее белокаменное надгробье высечено Робертом Лауницем, самым плодовитым из грин-вудских скульпторов (и, между прочим, петербуржским уроженцем).

Следующую по хронологии генерацию американцев представляет Уильям Пул (1821–1855), потомок первых переселенцев и предводитель ксенофобской партии (а точнее шайки) «Природных американцев». Эта колоритная фигура недавно приобрела всемирную известность благодаря голливудскому блокбастеру «Банды Нью-Йорка». Билл-Мясник был знаменитым драчуном, искусным метателем ножей и лютым врагом ирландских иммигрантов, за что и получил от одного из них пулю в сердце. Изумляя врачей, богатырь боролся за жизнь целых две недели и испустил дух со словами «Я умираю настоящим американцем».

Вторые переселенцы, которые, в отличие от первых, приплыли в Америку не добровольно, а скованные цепями, в прежние времена могли попасть на чопорный Грин-Вуд лишь в порядке исключения, но, на счастье нынешних попечителей, на кладбище имеется-таки чрезвычайно политкорректная знаменитость: Сьюзен Смит Мак-Кинни-Стюард (1846–1918), первая чернокожая женщина-врач города Нью-Йорка.

Главное событие американской истории 19 столетия, Гражданская война, совпало с золотым веком Грин-Вуда, украсив его множеством памятников, барельефов и героических эпитафий. Генералы обеих враждующих армий представлены здесь в таком неисчислимом изобилии, что даже образовалась местная достопримечательность: могила Элизабет Хамилтон. Эта дама побывала замужем сразу за двумя видными военачальниками Северной армии и покоится между обоими своими супругами, на одинаковом расстоянии от одного и от другого.

Некрополь напоминает выставку достижений американского хозяйства: то и дело попадаются знакомые имена, которые сегодня ассоциируются уже не с живыми людьми, а с фирменными названиями и брендами. Но на Грин-Вуде убеждаешься — все они, внесшие свою лепту в величие Америки, действительно существовали: человек-телеграф Морзе, человек-тюбик Колгейт, человек-пишмашинка Ундервуд, человек-пианино Стейнвей, человек-ластик Фэйзер, человек-безделушка Тиффани.

Еще из каких клише состоит Америка?

Из шоу-бизнеса? Спорта? Адвокатуры? Мафии?

Эти классические разновидности Homo Americanus представлены здесь, что называется, в ассортименте. Не стану перечислять всех грин-вудских «звезд», довольно будет по одному имени из каждой категории. Писать о таких судьбах хочется крикливым языком газетных заголовков — вроде тех, что сопровождали этих людей при жизни.

Итак, шоу-бизнес:

Женщина — которую преследовали несчастья

Кейт Клакстон (1852–1924) была известнейшей актрисой своей эпохи, американской Ермоловой. Ее личная жизнь являла собой сплошную череду потрясений: сын покончил с собой, муж втайне от нее женился на другой актрисе, но репутацию женщины, навлекающей беду, Кейт заработала еще прежде того, в ранней молодости. Она была на сцене Бруклинского театра, когда там начался ужасный пожар, унесший 278 жизней. Сама актриса спаслась чудом, сильно обгорев и едва не повредившись рассудком. Вскоре после этого сгорела гостиница, в которой она остановилась во время гастролей, — и с тех пор суеверные и малодушные зрители стали избегать спектаклей с ее участием.

Спортсмены:

Сорвал резьбу

Первая звезда бейсбола Джим Крейтон (1841–1862) был известен как «человек-винт».

Это он изобрел крученую подачу, а, отбивая мяч, «завинчивался» таким невообразимым образом, что все только диву давались. Однажды в момент удара раздался странный треск, словно лопнул ремень. Мяч был отбит на славу, Джим обежал полный круг по площадке — и вдруг упал замертво: оказалось, что он порвал себе мочевой пузырь.

Адвокаты:

Роковая случайность

Америка — страна, которую создали (и, должно быть, когда-нибудь погубят) адвокаты. Это их безраздельная вотчина. На Грин-Вуде похоронен великий и ужасный Уильям Хоу (1821–1900), виртуознейший из судебно-процессуальных краснобаев и крючкотворов. Он специализировался на «особо тяжких», причем состоял на постоянном жаловании у нью-йоркских воров и грабителей. За свою адвокатскую карьеру Уильяму довелось защищать 650 убийц. Его выступления были выстроены по всем правилам драматического искусства, особенно удавались мэтру скупые мужские слезы. Шедевром его ораторского искусства была речь, убедившая присяжных, что обвиняемая произвела шесть выстрелов подряд «по чистейшей случайности».

Гангстеры:

Бриться нужно дома

Итальянец с нежной фамилией Анастасия (1903–1957) был боссом знаменитого синдиката «Мёрдер инкорпорэйтед», бравшего заказы на убийства и выполнившего в общей сложности около 500 «контрактов». При этом за свою долгую карьеру Альберто Анастасия попался с поличным только однажды. Полтора года просидел в камере смертников, но потом адвокаты добились пересмотра дела, и во время повторного процесса обнаружилось, что четверо ключевых свидетелей обвинения пропали без вести… Погубила Анастасию привычка бриться в парикмахерской. Именно там, в кресле, с намыленной физиономией, его и изрешетили киллеры, подосланные коварным Вито Дженовезе.

При всей причудливости своих биографий эти четверо гринвудцев безусловно относятся к разряду «типичных представителей». Однако среди обитателей кладбища есть такие, чья судьба поражает воображение, потому что такого просто не бывает.

Больше всего мне хотелось посмотреть на могилу самой знаменитой (вернее, самой скандальной) женщины 19 века Лолы Монтес (1821–1861). Я знал расположение участка и номер могилы, но так ее и не нашел. Это меня не очень удивило — в глубине души я подозревал, что никакой Лолы на самом деле не было, что ее выдумали газетчики и беллетристы. Недолгая жизнь этой хрестоматийной femme fatale слишком театральна, в ней слишком много роковых любовей и великих любовников, невероятных взлетов и сокрушительных падений. В самом деле, возможно ли, чтобы обыкновенная ирландская девчонка за несколько лет успела побывать возлюбленной Листа, Бальзака, Дюма-отца, Николая Первого, звездой эротического танца, фавориткой баварского короля Людвига (и правительницей его страны), баронессой и графиней, спириткой, причиной одной революции, нескольких судебных процессов и множества дуэлей? Она курила сигары, разгуливала с белым попугаем на плече, с легкостью меняла страны, континенты и подданства. Ее любимой присказкой было: «Когда Лола чего-то хочет, она идет и берет». Ее скандальная карьера закончилась к тридцати годам. Она была вынуждена покинуть Старый Свет, в Новом не преуспела и умерла, всеми покинутая, едва достигнув сорока. Неудивительно, что я не нашел ее могилы. Как выяснилось потом, на камне значится не эффектное «Лола Монтес» и не аристократичное «графиня фон Ландсфельдт», а заурядное имя, с которым женщина-вамп появилась на свет: Элиза Джилберт.

Еще одна загадка Грин-Вуда, будоражившая воображение современников, — Молли Фэнчер (1846–1916). В двадцать лет, после несчастного случая, который теперь отнесли бы к категории ДТП, она оказалась полностью парализованной и впала в кому. Последующие полвека, до самой смерти, провела в постели, без сознания, но при этом шепотом отвечала на вопросы. Она видела, что происходит за стенами ее комнаты, могла прочесть запечатанное письмо, предсказывала пожары и прочие несчастья. Одни называли ее шарлатанкой, другие говорили, что мисс Фэнчер повисла между миром живых и миром мертвых и поэтому ей открыто больше, чем обычным людям. Мне больше нравится вторая гипотеза.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Femme fatale, у которой все в прошлом

Как всякое почтенное кладбище, Грин-Вуд хранит в своих анналах некоторое количество душераздирающих историй на тему «Любовь и Смерть». В трагедиях этого рода содержится некий консервант, делающий их неподвластными времени. Драма оборванной любви одинаково волнует и современников, и потомков. Может быть, оттого что всё истинно печальное красиво?

Бедный Теодор Рузвельт. 14 февраля 1884 года на него обрушился страшный удар. В один и тот же день по трагическому стечению обстоятельств он лишился сначала жены, а через несколько часов и матери. «Свет погас. Моя жизнь кончена», — написал он в дневнике. Так, собственно, и произошло. Впоследствии Рузвельт стал полицейским, солдатом, министром, самым молодым в истории США президентом, но он никогда больше не произносил имени своей первой жены, потому что она осталась в прежней, закончившейся жизни.

Самая известная из грин-вудских любовных трагедий не по-американски романтична. К готическому монументу Шарлотты Канда (1828–1845) водят экскурсии и сегодня, а в 19 веке сюда устраивались настоящие паломничества. Дочь бывшего наполеоновского офицера погибла в день своего 17-летия: понесли лошади, испугавшиеся грома, карета перевернулась. Безутешный отец потратил целое состояние на памятник. Роковое число 17, погубившее девушку, присутствует повсюду: высота обелиска 17 футов, склеп под ним 17-футовой глубины, на каменном щите 17 роз. А чуть поодаль, на неосвященной земле, стоит скромное надгробие жениха Шарлотты — Шарля, застрелившегося ровно год спустя в ее доме. История красивая, но какая-то не американская. Она больше подошла бы парижскому Пер-Лашез. Что поделаешь — французы.

Лично на меня куда более сильное впечатление произвел наивный барельеф на памятнике Джейн Гриффит (1819–1857). Ничего романтичного: обычная женщина, умерла от сердечного приступа. Скульптор запечатлел миг ее расставания с мужем. Они прощаются на ступеньках своего уютного дома. Он уезжает по каким-то обыденным делам (в углу изображен ожидающий омнибус), Джейн вышла его проводить. Я перевидал много скорбящих ангелов и трогательных эпитафий, но не знаю ничего пронзительней этого памятника безвозвратно ушедшему счастью.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Барельеф с памятника Джейн Гриффит

Кладбище есть кладбище, место скорби, сколько его ни драпируй кущами и дубравами. Крепкие же были нервы у пикникующих, если соседство с надгробием Джейн Гриффит не портило им аппетита. А впрочем, ньюйоркцев 19 столетия не пугала и собственная могила. Богатый человек Уильям Ниблоу (1789–1875) выстроил себе мавзолей еще при жизни, разбил вокруг него сад, вырыл пруд, развел там карпов и много лет подряд устраивал у места своего будущего упокоения званые гарден-парти. И это было не чудачество, а довольно распространенная практика. Некий капитан Корреджа (1826–1910) поставил себе на заранее купленной могиле памятник из каррарского мрамора: будущий покойник изображен в полный рост, в фуражке, с секстантом в руке. Скульптура была изготовлена за полвека до кончины моряка, так что к моменту похорон успела покрыться благородной патиной.

Именно таковы настоящие грин-вудские захоронения: добротные, оплаченные не в момент необходимости, а заранее, по спеццене — этакие выгодные инвестиции в будущее. На кладбище, разумеется, есть и клиенты Внезапной Смерти — жертвы войн, катастроф, несчастных случаев и преступлений, но явное первенство не за бурной, а за спокойной смертью, не за розой или обрубленной колонной, а за колосом, отходящим ко снопу.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

В грин-вудских закромах

Грин-Вуд — территория запланированной смерти, первая ласточка пресловутого positive thinking [22] , того самого американского оптимизма, который так раздражает иностранцев. Для жителей Нового Света очень важно, чтобы у них всё было тип-топ — даже если дело принимает скверный оборот. Эта экзистенциальная установка зафиксирована и на уровне идиоматики. Сколько раз мы видели в голливудских фильмах, как один герой наклоняется над другим (а тот весь израненный-переломанный) и спрашивает: «Are you okay?» — хотя слепому видно, что тот никак не может быть okay, и по-нашему следовало бы запричитать: «Господи, какой ужас! Что они, гады, с тобой сделали!» Но первый не станет причитать, а второй мужественно ответит: «I'm fine». Потому что оба настоящие американцы, оба мыслят позитивно. Кого-то, знаю, от этой позитивности с души воротит, а мне, пожалуй, она нравится. Не ныть, не давить на жалость, не навязывать другим свои проблемы. Чем плохо? Пожалуй, даже красиво. I'm fine, говорит умирающий герой — и мы его теряем.

Оптимисты позапрошлого века, гулявшие и устраивавшие пикники среди гробов, были носителями истинно американского пионерского духа. Они пробовали освоить владения Смерти точно так же, как осваивали просторы Дикого Запада: построить там удобные дороги и дома, сделать мертвую пустыню пригодной и даже удобной для обитания. Эти принципиальные позитивисты пытались цивилизовать не только свой мир, но и негативистские владения Смерти. Чего нам Ее бояться, будто спрашивают пышные мавзолеи и умеренные памятники. Мы честно жили, честно работали и вправе рассчитывать на подобающее воздаяние. Не может быть, чтобы Будущая Жизнь нас разочаровала, это была бы unfair play [23] .

Ар ю о'кэй? — спрашивает через воды Ист-Ривера силуэт Манхэттена, небоскребы которого, потеряв двух своих товарищей, сомкнулись плечо к плечу, так что у них теперь всё снова в полном порядке.

Ай'м файн, отвечает кладбище Грин-Вуд. Всё будет олл раит.

Are you ok, или Оптимистичная смерть Geht es Ihnen gut, oder sind Sie ein optimistischer Tod. Are you ok, or an optimistic death Ar jums viskas gerai, ar optimistinė mirtis. Está bem, ou é uma morte optimista? 你还好吗?

Кладбище Грин-Вуд (Нью-Йорк) Green-Wood Cemetery, New York.

Are you ok, или Оптимистичная смерть

Кладбищенские истории - Акунин Борис Кладбищенские истории - Акунин Борис Cemetery Stories - Akunin Boris Cemetery Stories - Akunin Boris

Я не был уверен, что это правильное кладбище. I wasn't sure it was the right cemetery. Вроде бы старое, из тех, у которых всё в прошлом, однако смущали два обстоятельства. It seemed to be an old one, the kind of one that has everything in the past, but two things were disconcerting.

Во-первых, сами размеры. First, the dimensions themselves. Возможно ли, чтобы рядом с Манхэттеном, где земля, мягко говоря, недешева, сохранился исторический некрополь площадью чуть не в десять московских Кремлей? Is it possible that next to Manhattan, where land is, to put it mildly, not cheap, a historical necropolis with an area almost as large as ten Moscow Kremlins could be preserved?

Во-вторых, здорово напугал деловитый интернетовский сайт с рекламным зазывом: «Покупайте участки заранее, по нынешним ценам — это выгодное капиталовложение. Secondly, a businesslike Internet site with an advertising appeal scared me: "Buy plots in advance, at current prices - it is a profitable investment. Сколько бы вам ни было лет, разумнее позаботиться о месте упокоения прямо сейчас». No matter how old you are, it's wise to take care of the resting place right now."

Приедешь туда, и увидишь у ворот очередь из катафалков, думал я. И тогда останется только развернуться и уехать — я ведь уже писал, что активно функционирующие фабрики смерти мне неинтересны, я тафофил, а не некрофил. When you get there, you'll see a line of hearse cars at the gate, I thought. And then the only thing left to do would be to turn around and leave - I've already written that I'm not interested in actively functioning death factories, I'm a taphophile, not a necrophile.

Но начало было обнадеживающим: ни один из таксистов о Грин-Вуде слыхом не слыхивал, отправиться на поиски согласился только четвертый и потом долго плутал по невыразительным улицам, расположенным за Бруклинским туннелем. But the beginning was encouraging: none of the cab drivers had ever heard of Green-Wood, only the fourth agreed to go in search of it, and then he wandered for a long time through the unimpressive streets beyond the Brooklyn Tunnel.

А когда я увидел дивные готические ворота и зеленеющие за ними лесистые холмы, в воздухе явственно пахнуло Остановившимся Временем — ароматом, от которого у меня учащается пульс. And when I saw the marvelous Gothic gates and the verdant wooded hills behind them, there was a distinct smell of Stopped Time in the air, a scent that makes my pulse quicken.

Катафалков я не видел — ни одного. I didn't see any hearse - not one. Посетителей тоже, что и неудивительно: представьте себе город с шестисоттысячным населением, в котором все жители сидят по домам, да и в гости к ним мало кто ходит, потому что все, кто их знал, давно умерли. Visitors too, which is not surprising: imagine a city with a population of six hundred thousand people, in which all the inhabitants sit at home, and few people go to visit them, because everyone who knew them, long dead.

Живописные пруды, рощи, лощины, плавные возвышенности. Picturesque ponds, groves, hollows, and gently rolling uplands. Кое-где попадаются разноцветные попугайчики — несколько лет назад сбежали из аэропорта Кеннеди и размножились на здешнем приволье. There are colorful parrots somewhere - they escaped from JFK airport a few years ago and bred in the local wilderness.

Истинный элизиум, райский сад. A true elisium, a garden of Eden. Именно таким Грин-Вуд и замышлялся. That's exactly what Green-Wood was intended to be. В эпоху, когда он возник, в европейских языках появилось новое слово — cemetery, cimitiere, cimitiero, от изящного греческого «койметери-он», то есть «место сна». In the era in which it originated, a new word appeared in European languages - cemetery, cimitiere, cimitiero, from the elegant Greek "koimeteri-on," that is, "place of sleep." До девятнадцатого столетия смерть воспринималась западным человеком как ужасный порог, за которым лишь могильные черви да расплата за грехи. Until the nineteenth century, death was perceived by Western man as a horrible threshold beyond which only grave worms and the wages of sins were to be paid. Для того чтоб было не так страшно, ложиться в землю следовало поближе к стенам церкви. To make it less scary, it was necessary to lie in the ground closer to the walls of the church. Больших кладбищ не существовало — лишь маленькие погосты, лепившиеся к многочисленным храмам. There were no large cemeteries - only small pogosts molded to the numerous churches.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Место сна

Но наступил Век Просвещения. Зародилось понятие санитарии — медики стали говорить, что город не может стоять на трупах, мертвых необходимо хоронить подальше от жилых кварталов, чтобы миазмы гниения не проникали в подземные источники вод. The concept of sanitation was born - medics began to say that a city could not stand on corpses, the dead had to be buried away from residential neighborhoods so that the miasmas of decay would not penetrate underground water sources. Чуть позже вошел в моду романтизм, который впервые со времен античности напомнил изысканному обществу, что смерть — это не только страшно, но еще и красиво. A little later, Romanticism came into fashion, which for the first time since antiquity reminded sophisticated society that death is not only scary, but also beautiful. Возникла своего рода каменная поэзия надгробий, языка которой современному человеку без перевода уже не понять. There appeared a kind of stone poetry of tombstones, the language of which modern people cannot understand without translation. Жителю 19 века памятники на могилах сообщали гораздо больше, чем нам. To a 19th century resident, monuments on graves communicated much more than they do to us. Изображение розы означало, что здесь похоронена девушка или молодая женщина. The image of a rose meant that a girl or young woman was buried here. Обрубленная колонна — молодой мужчина, чьим чаяниям не суждено было свершиться. The severed column is a young man whose aspirations were not destined to be fulfilled. Две колонны — супружеская пара, которую даже смерть не смогла разлучить. The two columns are a married couple that even death could not separate. Ягненок — невинное дитя. The lamb is an innocent child. Бабочка — ранняя юность. Сноп колосьев — мирная кончина в преклонном возрасте, когда отходишь яко колос ко снопу. A sheaf of ears - a peaceful demise in old age, when you depart like an ear to a sheaf. Все эти метафоры, конечно, печальны, но все же печаль — чувство совсем иного регистра, нежели животный страх смерти. All these metaphors are sad, of course, but still sadness is a feeling of a very different register than the animal fear of death.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Сломанная роза

В человеческое сознание встроен антидепрессантный механизм, помогающий преодолевать ужас перед неизбежностью конца. There is an anti-depressant mechanism built into the human mind that helps us overcome the horror of the inevitability of the end. В средние века эту роль исполняла глубокая, нерассуждающая вера в Вечную Жизнь. In the Middle Ages, this role was filled by a deep, non-judgmental belief in Eternal Life. Когда же человек начал умничать, выискивать доказательства существования Бога (каковых, разумеется, не нашел, потому что вере доказательства не нужны), сформировалась новая концепция — смерти как возвращения в лоно природы. When man began to get clever, to search for proofs of God's existence (which, of course, he did not find, because faith does not need proofs), a new concept was formed - death as a return to the bosom of nature. Несмотря на тысячи крестов, истинной религиозности в Грин-Вуде не ощущается. Despite the thousands of crosses, there is no sense of true religiosity in Green-Wood. Просто в новом респектабельном квартале под названием «Afterlife» [21] , куда переселяется усопший, принято украшать дом христианской атрибутикой — там «так носят». It's just that in a new respectable neighborhood called "Afterlife". [21], where the deceased moves, it is customary to decorate the house with Christian paraphernalia - it is "worn" there.

Именно в середине 19 столетия зародилось то отношение к смерти, о котором полтора века спустя Лев Лосев напишет: It was in the middle of the 19th century that the attitude to death was born, about which Lev Losev would write a century and a half later:

Гробы изнутри здесь вроде матраса, The coffins inside here are like a mattress,

с точки зрения местного среднего класса

смерть — это красиво и как бы сон.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Могила — как дверь в Afterlife

Грин-Вуд с самого начала создавался как парк, куда люди будут приезжать не столько по скорбной необходимости, сколько просто покататься, погулять, устроить пикник на траве. Green-Wood was created from the beginning as a park where people would come not so much for mournful necessity, but just to ride, walk, picnic on the grass. И заодно убедиться в том, что ничего такого уж страшного в смерти нет. And at the same time to make sure that there's nothing so terrible about death. Вон какое место славное, и вид отменный. It's a nice place, and the view is great.

От Манхэттена отсюда всего три мили, а сообщение было удобное: четыре паромных линии через Ист-Ривер, омнибусы, наемные фиакры, извозчики. It was only three miles from Manhattan, and the connections were convenient: four ferry lines across the East River, omnibuses, hired fiacres, coachmen. Кладбище быстро стало популярнейшим местом для прогулок. The cemetery quickly became a popular place to walk. В 60-е годы 19 века его кущи и аллеи ежегодно посещало полмиллиона человека. In the 1960s of the 19th century, half a million people visited its bushes and alleys each year. Соседство мавзолеев, усыпальниц, могильных крестов не портило гуляющим настроения и аппетита, не мешало флиртовать и веселиться. The neighborhood of mausoleums, shrines, grave crosses did not spoil the mood and appetite of strollers, did not interfere with flirting and fun. Атмосферу праздника, правда, могла подпортить похоронная процессия, но, завидев траурный караван, веселые компании просто уходили подальше, благо места хватало. The atmosphere of the celebration, however, could spoil the funeral procession, but, seeing the funeral caravan, the merry companies simply went far away, there was enough space.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Оград больше нет; их отсутствие — памятник войне There are no more fences; their absence is a monument to war

В те времена Грин-Вуд выглядел еще нарядней и ухоженней, чем теперь. In those days, Green-Wood looked even more ornate and well-maintained than it does now. Мрамор и бронза не успели померкнуть под воздействием дождя и снега, могилы были обнесены затейливыми коваными оградами (почти все они пошли на переплавку в годы последней войны), посреди каждого из четырех водоемов било по фонтану. The marble and bronze had no time to fade under the influence of rain and snow, the graves were surrounded by intricate wrought iron fences (almost all of them were melted down during the last war), in the middle of each of the four reservoirs there was a fountain. Во всех книгах и статьях об истории кладбища непременно приводится цитата 1866 года из газеты «Нью-Йорк таймс»: «Мечта всякого нью-йоркца — жить на Пятой авеню, гулять в Центральном Парке и упокоиться в Грин-Вуде». In all books and articles about the history of the cemetery, an 1866 quote from the New York Times is invariably cited: "The dream of every New Yorker is to live on Fifth Avenue, walk in Central Park, and be laid to rest in Green-Wood."

Учрежденный в 1838 году, бруклинский парк-некрополь уже через несколько лет начал приносить прибыль, что с новыми кладбищами случается редко. Established in 1838, Brooklyn Necropolis Park began to turn a profit within a few years, something that rarely happens with new cemeteries.

Тактика устроителей была стандартной: сделать пиар за счет «звезд», а там потянется и массовый клиент. The organizers' tactics were standard: to make PR at the expense of "stars", and then the mass client will follow. Победив в ожесточеннейшей конкурентной борьбе, Грин-Вуд добыл самого завидного из тогдашних нью-йоркских покойников — губернатора Де Витта Клинтона. Winning a fiercely competitive race, Green-Wood extracted the most enviable of then-New York's late Governor DeWitt Clinton. Трофей, правда, был не первой свежести — великий человек скончался четвертью века ранее, но гроб извлекли из прежней могилы и с большой помпой перевезли на новое место. The trophy, however, was not the first freshness - the great man died a quarter of a century earlier, but the coffin was removed from the former grave and with great pomp moved to a new place. Паблисити было на всю страну, и после этого бизнес пошел как по маслу. The publicity was nationwide, and after that, business was booming.

Успех был столь велик, что в разных городах страны начали появляться собственные некропарки с тем же названием — «Зеленый Лес». The success was so great that different cities around the country began to have their own necroparks with the same name - "Green Forest".

Кладбище вступило в пору расцвета, можно сказать, стало главным кладбищем страны, и надолго, на целых сто лет — на то самое столетие, в ходе которого, собственно, и сложилась сверхэффективная химическая формула под названием «Соединенные Штаты Америки». The cemetery entered its heyday, one might say became the country's premier cemetery, and for a long time, for a full hundred years - the very century during which, in fact, the super-efficient chemical formula called the United States of America was formed.

На Грин-Вуде присутствуют все ее исходные ингредиенты.

Первой из кладбищенских «звезд», поселившейся здесь еще раньше, чем губернатор Клинтон, стала представительница коренного населения Америки — дочь индейского вождя До-Хум-Ми, главная звезда великосветского сезона 1843 года. The first of the cemetery's "stars" to settle here, even earlier than Governor Clinton, was a Native American woman, the daughter of Indian Chief Do-Hum-Mee, the main star of the 1843 high society season. Бедняжка простудилась и умерла, провожаемая в последний путь стуком бубнов и завываниями своих соплеменников. The poor thing caught a cold and died, escorted to her final resting place by the clanging of tambourines and the howling of her tribesmen. Те хотели увезти покойницу в родные прерии, но владельцы Грин-Вуда то ли упросили, то ли подкупили краснокожих, и кладбище обзавелось своей первой знаменитостью. They wanted to take the deceased to their native prairies, but the owners of Green-Wood either begged or bribed the redskins, and the cemetery got its first celebrity. Ее белокаменное надгробье высечено Робертом Лауницем, самым плодовитым из грин-вудских скульпторов (и, между прочим, петербуржским уроженцем).

Следующую по хронологии генерацию американцев представляет Уильям Пул (1821–1855), потомок первых переселенцев и предводитель ксенофобской партии (а точнее шайки) «Природных американцев». The next generation of Americans in chronology is represented by William Poole (1821-1855), a descendant of the first settlers and leader of the xenophobic party (or rather gang) of "Natural Americans." Эта колоритная фигура недавно приобрела всемирную известность благодаря голливудскому блокбастеру «Банды Нью-Йорка». This colorful figure recently gained worldwide fame thanks to the Hollywood blockbuster "Gangs of New York." Билл-Мясник был знаменитым драчуном, искусным метателем ножей и лютым врагом ирландских иммигрантов, за что и получил от одного из них пулю в сердце. Bill the Butcher was a famous brawler, a skilled knife thrower, and a bitter enemy of Irish immigrants, for which he was shot in the heart by one of them. Изумляя врачей, богатырь боролся за жизнь целых две недели и испустил дух со словами «Я умираю настоящим американцем». Amazing the doctors, the rich man fought for life for two whole weeks and gave his breath with the words, "I die a real American."

Вторые переселенцы, которые, в отличие от первых, приплыли в Америку не добровольно, а скованные цепями, в прежние времена могли попасть на чопорный Грин-Вуд лишь в порядке исключения, но, на счастье нынешних попечителей, на кладбище имеется-таки чрезвычайно политкорректная знаменитость: Сьюзен Смит Мак-Кинни-Стюард (1846–1918), первая чернокожая женщина-врач города Нью-Йорка.

Главное событие американской истории 19 столетия, Гражданская война, совпало с золотым веком Грин-Вуда, украсив его множеством памятников, барельефов и героических эпитафий. The major event of 19th century American history, the Civil War, coincided with Green-Wood's golden age, gracing it with many monuments, bas-reliefs, and heroic epitaphs. Генералы обеих враждующих армий представлены здесь в таком неисчислимом изобилии, что даже образовалась местная достопримечательность: могила Элизабет Хамилтон. Generals from both opposing armies are represented here in such incalculable abundance that a local landmark has even formed: the grave of Elizabeth Hamilton. Эта дама побывала замужем сразу за двумя видными военачальниками Северной армии и покоится между обоими своими супругами, на одинаковом расстоянии от одного и от другого. This lady has been married to two prominent commanders of the Northern Army at once, and rests between both her spouses, at an equal distance from one and the other.

Некрополь напоминает выставку достижений американского хозяйства: то и дело попадаются знакомые имена, которые сегодня ассоциируются уже не с живыми людьми, а с фирменными названиями и брендами. The necropolis resembles an exhibition of the achievements of the American economy: every now and then you come across familiar names, which today are associated not with living people, but with corporate names and brands. Но на Грин-Вуде убеждаешься — все они, внесшие свою лепту в величие Америки, действительно существовали: человек-телеграф Морзе, человек-тюбик Колгейт, человек-пишмашинка Ундервуд, человек-пианино Стейнвей, человек-ластик Фэйзер, человек-безделушка Тиффани. But at Green-Wood you are convinced - all of them, who contributed to the greatness of America, really existed: Morse the telegraph man, Colgate the tube man, Underwood the typewriter man, Steinway the piano man, Fazer the eraser man, Tiffany the trinket man.

Еще из каких клише состоит Америка?

Из шоу-бизнеса? Спорта? Адвокатуры? Мафии?

Эти классические разновидности Homo Americanus представлены здесь, что называется, в ассортименте. These classic Homo Americanus varieties are represented here in what is called an assortment. Не стану перечислять всех грин-вудских «звезд», довольно будет по одному имени из каждой категории. Писать о таких судьбах хочется крикливым языком газетных заголовков — вроде тех, что сопровождали этих людей при жизни. To write about such fates one would like to write in the wry language of newspaper headlines - like those that accompanied these people in their lifetime.

Итак, шоу-бизнес:

Женщина — которую преследовали несчастья A woman haunted by misfortune

Кейт Клакстон (1852–1924) была известнейшей актрисой своей эпохи, американской Ермоловой. Ее личная жизнь являла собой сплошную череду потрясений: сын покончил с собой, муж втайне от нее женился на другой актрисе, но репутацию женщины, навлекающей беду, Кейт заработала еще прежде того, в ранней молодости. Her personal life was a continuous series of shocks: her son committed suicide, her husband secretly married another actress, but the reputation of a woman who brings trouble, Kate earned even before that, in her early youth. Она была на сцене Бруклинского театра, когда там начался ужасный пожар, унесший 278 жизней. She was on stage at the Brooklyn Theater when a horrific fire broke out there, claiming 278 lives. Сама актриса спаслась чудом, сильно обгорев и едва не повредившись рассудком. The actress herself was saved by a miracle, badly burned and almost damaged her mind. Вскоре после этого сгорела гостиница, в которой она остановилась во время гастролей, — и с тех пор суеверные и малодушные зрители стали избегать спектаклей с ее участием. Shortly afterward, the hotel where she stayed during the tour burned down - and since then, superstitious and cowardly viewers began to avoid performances with her participation.

Спортсмены:

Сорвал резьбу Stripped the threads

Первая звезда бейсбола Джим Крейтон (1841–1862) был известен как «человек-винт». Baseball's first star, Jim Creighton (1841-1862), was known as the "screw man."

Это он изобрел крученую подачу, а, отбивая мяч, «завинчивался» таким невообразимым образом, что все только диву давались. It was he who invented the twisting serve, and, batting the ball, "screwed" in such an unimaginable way that all only marveled. Однажды в момент удара раздался странный треск, словно лопнул ремень. Once on impact there was a strange cracking sound, as if a belt had burst. Мяч был отбит на славу, Джим обежал полный круг по площадке — и вдруг упал замертво: оказалось, что он порвал себе мочевой пузырь. The ball was kicked well, Jim ran a full circle around the court - and suddenly dropped dead: it turned out that he tore his bladder.

Адвокаты:

Роковая случайность A fatal accident

Америка — страна, которую создали (и, должно быть, когда-нибудь погубят) адвокаты. America is a country that was created (and must someday be ruined) by lawyers. Это их безраздельная вотчина. На Грин-Вуде похоронен великий и ужасный Уильям Хоу (1821–1900), виртуознейший из судебно-процессуальных краснобаев и крючкотворов. Buried at Green-Wood is the great and terrible William Howe (1821-1900), the most virtuoso of courtroom redditors and hookworms. Он специализировался на «особо тяжких», причем состоял на постоянном жаловании у нью-йоркских воров и грабителей. He specialized in "major felonies," and was on the permanent payroll of New York thieves and robbers. За свою адвокатскую карьеру Уильяму довелось защищать 650 убийц. William has defended 650 murderers in his legal career. Его выступления были выстроены по всем правилам драматического искусства, особенно удавались мэтру скупые мужские слезы. His performances were built on all the rules of dramatic art, especially succeeded maestro stingy male tears. Шедевром его ораторского искусства была речь, убедившая присяжных, что обвиняемая произвела шесть выстрелов подряд «по чистейшей случайности». The masterpiece of his oratory was a speech convincing the jury that the defendant fired six shots in a row "by pure accident."

Гангстеры:

Бриться нужно дома

Итальянец с нежной фамилией Анастасия (1903–1957) был боссом знаменитого синдиката «Мёрдер инкорпорэйтед», бравшего заказы на убийства и выполнившего в общей сложности около 500 «контрактов». An Italian with the affectionate surname Anastasia (1903-1957) was the boss of the famous Murder Incorporated syndicate, which took orders for murders and executed a total of about 500 "contracts". При этом за свою долгую карьеру Альберто Анастасия попался с поличным только однажды. In his long career, Alberto Anastasia has only been caught red-handed once. Полтора года просидел в камере смертников, но потом адвокаты добились пересмотра дела, и во время повторного процесса обнаружилось, что четверо ключевых свидетелей обвинения пропали без вести… Погубила Анастасию привычка бриться в парикмахерской. He spent a year and a half on death row, but then his lawyers got the case reconsidered, and during the retrial it was discovered that four key witnesses for the prosecution were missing... Anastasia was ruined by her habit of shaving in a barbershop. Именно там, в кресле, с намыленной физиономией, его и изрешетили киллеры, подосланные коварным Вито Дженовезе. It was there, in the chair, with a soaped face, that he was riddled with killers sent by the insidious Vito Genovese.

При всей причудливости своих биографий эти четверо гринвудцев безусловно относятся к разряду «типичных представителей». For all the quirkiness of their biographies, these four Greenwoodians certainly fall into the category of "typical representatives." Однако среди обитателей кладбища есть такие, чья судьба поражает воображение, потому что такого просто не бывает. However, among the inhabitants of the cemetery there are some whose fate boggles the mind, because there is simply no such thing.

Больше всего мне хотелось посмотреть на могилу самой знаменитой (вернее, самой скандальной) женщины 19 века Лолы Монтес (1821–1861). Я знал расположение участка и номер могилы, но так ее и не нашел. I knew the location of the plot and the grave number, but never found it. Это меня не очень удивило — в глубине души я подозревал, что никакой Лолы на самом деле не было, что ее выдумали газетчики и беллетристы. It didn't really surprise me - deep down I suspected that there was no Lola, that she had been invented by newspapers and fiction writers. Недолгая жизнь этой хрестоматийной femme fatale слишком театральна, в ней слишком много роковых любовей и великих любовников, невероятных взлетов и сокрушительных падений. The short life of this textbook femme fatale is too theatrical, with too many fateful loves and great lovers, incredible highs and crushing lows. В самом деле, возможно ли, чтобы обыкновенная ирландская девчонка за несколько лет успела побывать возлюбленной Листа, Бальзака, Дюма-отца, Николая Первого, звездой эротического танца, фавориткой баварского короля Людвига (и правительницей его страны), баронессой и графиней, спириткой, причиной одной революции, нескольких судебных процессов и множества дуэлей? In fact, is it possible that an ordinary Irish girl in a few years managed to be the lover of Liszt, Balzac, Dumas-father, Nicholas the First, a star of erotic dance, favorite of King Ludwig of Bavaria (and ruler of his country), baroness and countess, spiritualist, the cause of one revolution, several trials and many duels? Она курила сигары, разгуливала с белым попугаем на плече, с легкостью меняла страны, континенты и подданства. She smoked cigars, walked around with a white parrot on her shoulder, and changed countries, continents, and nationalities with ease. Ее любимой присказкой было: «Когда Лола чего-то хочет, она идет и берет». Her favorite saying was, "When Lola wants something, she goes and gets it." Ее скандальная карьера закончилась к тридцати годам. Она была вынуждена покинуть Старый Свет, в Новом не преуспела и умерла, всеми покинутая, едва достигнув сорока. She was forced to leave the Old World, did not succeed in the New and died, abandoned by all, barely forty. Неудивительно, что я не нашел ее могилы. Как выяснилось потом, на камне значится не эффектное «Лола Монтес» и не аристократичное «графиня фон Ландсфельдт», а заурядное имя, с которым женщина-вамп появилась на свет: Элиза Джилберт. As it turned out later, on the stone is not a spectacular "Lola Montes" and not aristocratic "Countess von Landsfeldt", and the ordinary name with which the vamp woman was born: Eliza Gilbert.

Еще одна загадка Грин-Вуда, будоражившая воображение современников, — Молли Фэнчер (1846–1916). Another Green-Wood mystery that stirred the imagination of contemporaries was Molly Fancher (1846-1916). В двадцать лет, после несчастного случая, который теперь отнесли бы к категории ДТП, она оказалась полностью парализованной и впала в кому. In her twenties, after an accident that would now be categorized as a traffic accident, she found herself completely paralyzed and in a coma. Последующие полвека, до самой смерти, провела в постели, без сознания, но при этом шепотом отвечала на вопросы. She spent the next half-century, until her death, in bed, unconscious but still answering questions in whispers. Она видела, что происходит за стенами ее комнаты, могла прочесть запечатанное письмо, предсказывала пожары и прочие несчастья. She could see what was happening outside the walls of her room, could read a sealed letter, and predicted fires and other misfortunes. Одни называли ее шарлатанкой, другие говорили, что мисс Фэнчер повисла между миром живых и миром мертвых и поэтому ей открыто больше, чем обычным людям. Some called her a charlatan; others said that Miss Fancher hung between the world of the living and the world of the dead, and therefore more was revealed to her than to ordinary people. Мне больше нравится вторая гипотеза.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Femme fatale, у которой все в прошлом

Как всякое почтенное кладбище, Грин-Вуд хранит в своих анналах некоторое количество душераздирающих историй на тему «Любовь и Смерть». В трагедиях этого рода содержится некий консервант, делающий их неподвластными времени. Tragedies of this kind contain a certain preservative that makes them timeless. Драма оборванной любви одинаково волнует и современников, и потомков. The drama of cut-off love is equally disturbing to both contemporaries and descendants. Может быть, оттого что всё истинно печальное красиво? Maybe because everything truly sad is beautiful?

Бедный Теодор Рузвельт. 14 февраля 1884 года на него обрушился страшный удар. On February 14, 1884, a terrible blow fell upon him. В один и тот же день по трагическому стечению обстоятельств он лишился сначала жены, а через несколько часов и матери. On the same day, by tragic coincidence, he lost first his wife and a few hours later his mother. «Свет погас. Моя жизнь кончена», — написал он в дневнике. Так, собственно, и произошло. Впоследствии Рузвельт стал полицейским, солдатом, министром, самым молодым в истории США президентом, но он никогда больше не произносил имени своей первой жены, потому что она осталась в прежней, закончившейся жизни. Roosevelt later became a policeman, a soldier, a minister, the youngest president in U.S. history, but he never spoke his first wife's name again because she remained in the previous, ended life.

Самая известная из грин-вудских любовных трагедий не по-американски романтична. К готическому монументу Шарлотты Канда (1828–1845) водят экскурсии и сегодня, а в 19 веке сюда устраивались настоящие паломничества. Дочь бывшего наполеоновского офицера погибла в день своего 17-летия: понесли лошади, испугавшиеся грома, карета перевернулась. The daughter of a former Napoleonic officer died on the day of her 17th birthday: the horses, frightened by thunder, overturned the carriage. Безутешный отец потратил целое состояние на памятник. Роковое число 17, погубившее девушку, присутствует повсюду: высота обелиска 17 футов, склеп под ним 17-футовой глубины, на каменном щите 17 роз. The fateful number 17, which killed the girl, is present everywhere: the obelisk is 17 feet high, the crypt beneath it is 17 feet deep, there are 17 roses on the stone shield. А чуть поодаль, на неосвященной земле, стоит скромное надгробие жениха Шарлотты — Шарля, застрелившегося ровно год спустя в ее доме. And a little farther away, on unconsecrated ground, stands the modest gravestone of Charlotte's fiancé, Charles, who shot himself exactly one year later in her home. История красивая, но какая-то не американская. Она больше подошла бы парижскому Пер-Лашез. She'd be more suited to Père Lachaise in Paris. Что поделаешь — французы.

Лично на меня куда более сильное впечатление произвел наивный барельеф на памятнике Джейн Гриффит (1819–1857). Ничего романтичного: обычная женщина, умерла от сердечного приступа. Nothing romantic: ordinary woman, died of a heart attack. Скульптор запечатлел миг ее расставания с мужем. Они прощаются на ступеньках своего уютного дома. They say goodbye on the steps of their cozy home. Он уезжает по каким-то обыденным делам (в углу изображен ожидающий омнибус), Джейн вышла его проводить. He is leaving on some mundane errand (a waiting omnibus is shown in the corner), Jane has come out to see him off. Я перевидал много скорбящих ангелов и трогательных эпитафий, но не знаю ничего пронзительней этого памятника безвозвратно ушедшему счастью. I have seen many mourning angels and touching epitaphs, but I know nothing more poignant than this monument to irrevocably departed happiness.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

Барельеф с памятника Джейн Гриффит The bas-relief from the Jane Griffith monument.

Кладбище есть кладбище, место скорби, сколько его ни драпируй кущами и дубравами. A cemetery is a cemetery, a place of grief, no matter how much you drape it with bushes and oak trees. Крепкие же были нервы у пикникующих, если соседство с надгробием Джейн Гриффит не портило им аппетита. The picnickers had a lot of nerve if the proximity of Jane Griffith's tombstone didn't spoil their appetite. А впрочем, ньюйоркцев 19 столетия не пугала и собственная могила. However, 19th century New Yorkers were not afraid of their own grave. Богатый человек Уильям Ниблоу (1789–1875) выстроил себе мавзолей еще при жизни, разбил вокруг него сад, вырыл пруд, развел там карпов и много лет подряд устраивал у места своего будущего упокоения званые гарден-парти. William Niblow (1789-1875), a wealthy man, built himself a mausoleum while he was still alive, laid out a garden around it, dug a pond, raised carp there, and for many years in a row organized garden-parties at the place of his future resting place. И это было не чудачество, а довольно распространенная практика. And it wasn't a crank move, it was a fairly common practice. Некий капитан Корреджа (1826–1910) поставил себе на заранее купленной могиле памятник из каррарского мрамора: будущий покойник изображен в полный рост, в фуражке, с секстантом в руке. A certain Captain Correja (1826-1910) put a monument made of Carrara marble on a pre-purchased grave: the future deceased is depicted in full height, in a cap, with a sextant in his hand. Скульптура была изготовлена за полвека до кончины моряка, так что к моменту похорон успела покрыться благородной патиной. The sculpture was made half a century before the death of the sailor, so that by the time of the funeral had time to cover with a noble patina.

Именно таковы настоящие грин-вудские захоронения: добротные, оплаченные не в момент необходимости, а заранее, по спеццене — этакие выгодные инвестиции в будущее. That's what a real Green-Wood burial is: good, paid for not in the moment of need, but in advance, at a special price - a kind of profitable investment in the future. На кладбище, разумеется, есть и клиенты Внезапной Смерти — жертвы войн, катастроф, несчастных случаев и преступлений, но явное первенство не за бурной, а за спокойной смертью, не за розой или обрубленной колонной, а за колосом, отходящим ко снопу. In the cemetery, of course, there are clients of Sudden Death - victims of wars, disasters, accidents, and crimes - but the clear primacy is not for the violent but for the quiet death, not for the rose or the stumped column, but for the spike that goes to the sheaf.

Кладбищенские истории - Акунин Борис

В грин-вудских закромах

Грин-Вуд — территория запланированной смерти, первая ласточка пресловутого positive thinking [22] , того самого американского оптимизма, который так раздражает иностранцев. Green-Wood is the territory of planned death, the first swallow of the notorious positive thinking [22] , the very American optimism that so annoys foreigners. Для жителей Нового Света очень важно, чтобы у них всё было тип-топ — даже если дело принимает скверный оборот. For New Worlders, it's important to have everything in tip-top shape - even if things take a nasty turn. Эта экзистенциальная установка зафиксирована и на уровне идиоматики. This existential attitude is fixed at the level of idiomatics as well. Сколько раз мы видели в голливудских фильмах, как один герой наклоняется над другим (а тот весь израненный-переломанный) и спрашивает: «Are you okay?» — хотя слепому видно, что тот никак не может быть okay, и по-нашему следовало бы запричитать: «Господи, какой ужас! How many times have we seen in Hollywood movies how one character bends over another (and the other one is all bruised and broken) and asks: "Are you okay?" - Even though a blind man can see that he can't be okay, and in our way we should have wailed: "Oh my God, what a horror! Что они, гады, с тобой сделали!» Но первый не станет причитать, а второй мужественно ответит: «I'm fine». What have they done to you, you bastards!" But the first will not lament, and the second will courageously answer: "I'm fine. Потому что оба настоящие американцы, оба мыслят позитивно. Because both are true Americans, both think positively. Кого-то, знаю, от этой позитивности с души воротит, а мне, пожалуй, она нравится. Some people, I know, are sickened by this positivity, but I think I like it. Не ныть, не давить на жалость, не навязывать другим свои проблемы. Don't whine, don't press pity, don't impose your problems on others. Чем плохо? Пожалуй, даже красиво. I'm fine, говорит умирающий герой — и мы его теряем.

Оптимисты позапрошлого века, гулявшие и устраивавшие пикники среди гробов, были носителями истинно американского пионерского духа. The optimists of the century before last, walking and picnicking among the coffins, were bearers of a truly American pioneer spirit. Они пробовали освоить владения Смерти точно так же, как осваивали просторы Дикого Запада: построить там удобные дороги и дома, сделать мертвую пустыню пригодной и даже удобной для обитания. They tried to develop Death's domain in the same way they had developed the Wild West: to build comfortable roads and houses, to make the dead desert suitable and even habitable. Эти принципиальные позитивисты пытались цивилизовать не только свой мир, но и негативистские владения Смерти. These principled positivists attempted to civilize not only their world, but also the negativist domains of Death. Чего нам Ее бояться, будто спрашивают пышные мавзолеи и умеренные памятники. What do we have to fear Her, as if asking opulent mausoleums and moderate monuments. Мы честно жили, честно работали и вправе рассчитывать на подобающее воздаяние. We have lived honestly, worked honestly, and have the right to expect a fitting recompense. Не может быть, чтобы Будущая Жизнь нас разочаровала, это была бы unfair play [23] . It cannot be that Future Life disappoints us, it would be unfair play [23] .

Ар ю о'кэй? — спрашивает через воды Ист-Ривера силуэт Манхэттена, небоскребы которого, потеряв двух своих товарищей, сомкнулись плечо к плечу, так что у них теперь всё снова в полном порядке. - asks across the waters of the East River the silhouette of Manhattan, whose skyscrapers, having lost two of their comrades, have converged shoulder to shoulder, so that they now have everything all right again.

Ай'м файн, отвечает кладбище Грин-Вуд. Всё будет олл раит.