Замятин - Мы -Запись 26-я Zamyatin - Wir - Rekord 26 Zamyatin - We - Record 26 Zamyatin - Nosotros - Grabación 26. Zamyatin - Nous - Disque 26 Zamyatin - Noi - Registrazione 26. Zamyatin - Us - Record 26 Zamyatin - Nós - Disco 26

Запись 26-я. Конспект: Мир существует. Сыпь. 41° Entry 26th. Synopsis: The world exists. Rash. 41°

Утро. Morning. Сквозь потолок – небо по-всегдашнему крепкое, круглое, краснощекое. Through the ceiling, the sky is perpetually strong, round, red-cheeked. A través del techo, el cielo es perpetuamente fuerte, redondo y de mejillas rojas. Я думаю – меня меньше удивило бы, если бы я увидел над головой какое-нибудь необычайное четырехугольное солнце, людей в разноцветных одеждах из звериной шерсти, каменные, непрозрачные стены. I think - it would have surprised me less to see some extraordinary quadrilateral sun overhead, people in colorful animal-wool garb, stone, opaque walls. Так что же, стало быть, мир – наш мир – еще существует? So what, then, is the world - our world - still in existence? Или это только инерция, генератор уже выключен, а шестерни еще громыхают и вертятся – два оборота, три оборота – на четвертом замрут… Or is it just inertia, the generator is already off, and the gears are still rumbling and spinning - two turns, three turns - on the fourth they will stop....

Знакомо ли вам это странное состояние? Ночью вы проснулись, раскрыли глаза в черноту и вдруг чувствуете – заблудились, и скорее, скорее начинаете ощупывать кругом, искать что-нибудь знакомое и твердое – стену, лампочку, стул. At night you wake up, open your eyes into the blackness and suddenly you feel - lost, and rather, rather start groping around, looking for something familiar and solid - a wall, a light bulb, a chair. Именно так я ощупывал, искал в Единой Государственной Газете – скорее, скорее – и вот: That's exactly how I groped, searched the One State Newspaper - more like it, more like it - and lo and behold:

«Вчера состоялся давно с нетерпением ожидавшийся всеми День Единогласия. "Yesterday was the long eagerly awaited Unanimity Day that everyone had been looking forward to. В 48-й раз единогласно избран все тот же, многократно доказавший свою непоколебимую мудрость Благодетель. For the 48th time, the same Benefactor, who has repeatedly proven his unshakable wisdom, was unanimously elected. Торжество омрачено было некоторым замешательством, вызванным врагами счастья, которые тем самым, естественно, лишили себя права стать кирпичами обновленного вчера фундамента Единого Государства. The triumph was marred by some confusion caused by the enemies of happiness, who thereby naturally deprived themselves of the right to become the bricks of the foundation of the One State renewed yesterday. Всякому ясно, что принять в расчет их голоса было бы так же нелепо, как принять за часть великолепной, героической симфонии – кашель случайно присутствующих в концертном зале больных…» It is clear to everyone that to take their voices into account would be as absurd as to take as part of a magnificent, heroic symphony the cough of the casually present sick in the concert hall..."

О мудрый! Неужели мы все-таки, несмотря ни на что, спасены? Are we really saved after all, in spite of everything? Но что же в самом деле можно возразить на этот кристальнейший силлогизм? But what indeed can be objected to this most crystalline syllogism?

И дальше – еще две строки:

«Сегодня в 12 состоится соединенное заседание Бюро Административного, Бюро Медицинского и Бюро Хранителей. "There will be a combined meeting of the Bureau of Administration, the Bureau of Medicine and the Bureau of Guardians today at 12. На днях предстоит важный Государственный акт». There's an important State Act coming up the other day."

Нет, еще стоят стены – вот они – я могу их ощупать. No, there are still walls standing - there they are - I can feel them. И уж нет этого странного ощущения, что я потерян, что я неизвестно где, что я заблудился, и нисколько не удивительно, что вижу синее небо, круглое солнце; и все – как обычно – отправляются на работу. And there is no longer this strange feeling that I am lost, that I am unknown where I am, that I am lost, and it is not at all surprising to see the blue sky, the round sun; and everyone - as usual - going to work.

Я шел по проспекту особенно твердо и звонко – и мне казалось, так же шли все. I walked down the avenue in a particularly firm and ringing way - and it seemed to me that everyone else was walking the same way. Но вот перекресток, поворот за угол, и я вижу: все как-то странно, стороной огибают угол здания – будто там в стене прорвало какую-то трубу, брызжет холодная вода, и по тротуару нельзя пройти. But here's an intersection, turning the corner, and I see: everyone is somehow strange, side stepping around the corner of the building - as if some pipe burst in the wall there, cold water is splashing, and you can't walk on the sidewalk.

Еще пять, десять шагов – и меня тоже облило холодной водой, качнуло, сшибло с тротуара… На высоте примерно 2-х метров на стене – четырехугольный листок бумаги, и оттуда – непонятные – ядовито-зеленые буквы: Another five, ten steps - and I too was doused with cold water, rocked, knocked off the sidewalk ... At a height of about 2 meters on the wall - a four-cornered piece of paper, and from there - incomprehensible - poison-green letters:

МЕФИ

А внизу – образно изогнутая спина, прозрачно колыхающиеся от гнева или от волнения крылья-уши. And underneath, a figuratively arched back, wings-ears rippling transparently with anger or excitement. Поднявши вверх правую руку и беспомощно вытянув назад левую – как больное, подбитое крыло, он подпрыгивал вверх – сорвать бумажку – и не мог, не хватало вот столько. With his right arm raised up and his left arm stretched back helplessly - like a sick, battered wing - he jumped up - to snatch the paper - and couldn't, there wasn't enough of it.

Вероятно, у каждого из проходивших мимо была мысль: «Если подойду я, один из всех, – не подумает ли он: я в чем-нибудь виноват и именно потому хочу…» Probably everyone who passed by had the thought: "If I come up, one of all, won't he think: I'm guilty of something and that's why I want to..."

Сознаюсь: та же мысль была и у меня. I confess: I had the same thought. Но я вспомнил, сколько раз он был настоящим моим ангелом-хранителем, сколько раз он спасал меня, и смело подошел, протянул руку, сорвал листок. But I remembered how many times he had been my true guardian angel, how many times he had saved me, and I boldly walked over, reached out my hand, and tore off the sheet.

S оборотился, быстро-быстро буравчики в меня, на дно, что-то достал оттуда. S turned around, quickly-quickly drills into me, to the bottom, pulls something out of there. Потом поднял вверх левую бровь, бровью подмигнул на стену, где висело «Мефи». Then he raised his left eyebrow upward, eyebrow winking at the wall where Mephie hung. И мне мелькнул хвостик его улыбки – к моему удивлению, как будто даже веселой. And I caught a glimpse of the tail of his smile - to my surprise, as if even cheerful. А впрочем, чего же удивляться. Томительной, медленно подымающейся температуре инкубационного периода врач всегда предпочтет сыпь и сорокаградусный жар: тут уж, по крайней мере, ясно, что за болезнь. Lingering, slowly rising temperature incubation period doctor will always prefer a rash and forty-degree fever: here, at least, it is clear what the disease. «Мефи», высыпавшее сегодня на стенах, – это сыпь. "Mephi" sprinkled on the walls today is a rash. Я понимаю его улыбку…\[Примечание: Должен сознаться, что точное решение этой улыбки я нашел только через много дней, доверху набитых событиями самыми странными и неожиданными.\] I understand his smile...[Note: I must confess that I found the exact solution to this smile only after many days, filled to the brim with the strangest and most unexpected events.]

Спуск в подземку – и под ногами, на непорочном стекле ступеней – опять белый листок: «Мефи». Down into the subway - and underfoot, on the immaculate glass of the steps - the white sheet again: 'Mephi'. И на стене внизу, на скамейке, на зеркале в вагоне (видимо, наклеено наспех – небрежно, криво) – везде та же самая белая, жуткая сыпь. And on the wall below, on the bench, on the mirror in the carriage (apparently glued hastily - carelessly, crookedly) - everywhere the same white, horrible rash.

В тишине – явственное жужжание колес, как шум воспаленной крови. In the silence is the distinct whirring of wheels, like the murmur of inflamed blood. Кого-то тронули за плечо – он вздрогнул, уронил сверток с бумагами. Someone was touched on the shoulder - he flinched, dropped a roll of papers. И слева от меня – другой: читает в газете все одну и ту же, одну и ту же, одну и ту же строчку, и газета еле заметно дрожит. And to my left is another: reading the same, same, same, same line in the newspaper, and the newspaper shakes faintly. И я чувствую, как всюду – в колесах, руках, газетах, ресницах – пульс все чаще и, может быть, сегодня, когда я с I попаду туда, – будет 39, 40, 41 градус – отмеченные на термометре черной чертой… And I can feel everywhere - in my wheels, my hands, my hands, my papers, my eyelashes - my pulse is getting more and more frequent and maybe today when I get there with I will be 39, 40, 41 degrees - marked on the thermometer with a black line....

На эллинге – такая же, жужжащая далеким, невидимым пропеллером тишина. On the boathouse - the same, buzzing with a distant, invisible propeller silence. Станки молча, насупившись стоят. The machines stand silent, frowning. И только краны, чуть слышно, будто на цыпочках, скользят, нагибаются, хватают клешнями голубые глыбы замороженного воздуха и грузят их в бортовые цистерны «Интеграла»: мы уже готовим его к пробному полету. And only the cranes, slightly audibly, as if on tiptoe, slip, bend, grab blue blocks of frozen air with their claws and load them into the onboard tanks of Integral: we are already preparing it for a test flight.

– Ну что: в неделю кончим погрузку? - So, shall we finish loading in a week?

Это я Второму Строителю. That's me to the Second Builder. Лицо у него – фаянс, расписанный сладко-голубыми, нежно-розовыми цветочками (глаза, губы), но они сегодня какие-то линялые, смытые. His face is earthenware painted with sweet blue, delicate pink flowers (eyes, lips), but they're a bit faded, washed out today. Мы считаем вслух, но я вдруг обрубил на полуслове и стою, разинув рот: высоко под куполом на поднятой краном голубой глыбе – чуть заметный белый квадратик – наклеена бумажка. We count aloud, but I suddenly cut off at half a word and stand there with my mouth hanging open: high under the dome on a crane-raised blue block - a slightly noticeable white square - a piece of paper is pasted on it. И меня всего трясет – может быть, от смеха, – да, я сам слышу, как я смеюсь (знаете ли вы это, когда вы сами слышите свой смех? And I'm shaking all over - maybe from laughing - yes, I can hear myself laughing (do you know it when you hear yourself laughing? ).

– Нет, слушайте… – говорю я. – Представьте, что вы на древнем аэроплане, альтиметр пять тысяч метров, сломалось крыло, вы турманом вниз, и по дороге высчитываете: «Завтра – от двенадцати до двух… от двух до шести… в 6 обед…» Ну не смешно ли? - Imagine that you are on an ancient airplane, altimeter five thousand meters, the wing broke, you tourman down, and on the way you calculate: "Tomorrow - from twelve to two ... from two to six ... at 6 lunch ...". Isn't that funny? А ведь мы сейчас – именно так! And that's exactly what we are right now!

Голубые цветочки шевелятся, таращатся. The blue flowers are moving, gawking. Что, если б я был стеклянный и не видел, что через каких-нибудь 3–4 часа… What if I had been glassy eyed and didn't see that in some 3-4 hours.....