Linguistic anthropology and xenophobia, tradition and human rights | Dmitryi Oparin | TEDxMoscow
Транскрайбер: Tatiana Efremova Редактор: Olga Mansurova
Здравствуйте.
Я этнолог, антрополог, и я занимаюсь
исследованием культур народов Севера, народов Сибири.
Моя диссертация была посвящена ритуальным практикам
азиатских эскимосов и приморских чукчей, которые проживают на Чукотке.
А также с Высшей школой экономики я делаю исследование
среди московских мигрантов-мусульман.
Я всегда избегал какого-либо контакта с национализмом,
как академического, научного, так и реального.
Во-первых, потому что очень болезненно всё это воспринимал.
А воспринимал это болезненно, потому что понимал, что я не активист,
я не правозащитник, я не могу ничего изменить.
И так получилось, что примерно полтора года назад
я написал пост в фейсбуке после ночной поездки на такси
о том, что компания GetTaxi меняет азиатские, кавказские имена водителей
на русские, на принятые в России имена.
На самом деле этот пост был довольно праздным.
Это не было никакое научное высказывание.
Это было скорее эмоциональное, раздражённое высказывание
не антрополога, не этнолога, не преподавателя МГУ,
а просто москвича, просто человека.
Этот пост не имел никакого анализа или научного подхода.
Я его написал утром, а к вечеру уже появилось огромное количество
статей в СМИ, посвящённых этой проблеме.
Дело в том, что, когда вы вызываете такси,
вам приходит уведомление на телефон о том, что к вам едет такой-то таксист,
имя, фамилия, и приходит также номер машины.
Так получилось, что несколько раз подряд оказывалось,
что имя таксиста, который приезжал, не соответствовало его реальному имени.
То есть и имя, и фамилия не соответствовали его реальному имени.
И после этого поста появились статьи практически во всех русскоязычных СМИ.
Помимо этого об этом даже написала почему-то англоязычная редакция BBC,
совершенно непонятно почему, в рубрике «News from Elsewhere».
А также к этой проблеме подключился Совет при Президенте России
по развитию гражданского общества и правам человека.
Безусловно, после всей этой кампании, после всей этой общественной реакции,
не могла не последовать реакция со стороны компании GetTaxi.
И директор компании ответила, что они просто проводили эксперимент,
они хотели посмотреть, увеличится ли рейтинг этих водителей,
если у них будут русские имена.
И станут ли пассажиры к ним лояльнее, и не будут ли они от них отказываться.
Я хотел бы сказать, что весь этот правозащитный скандал,
который произошёл в СМИ, в соцсетях,
превратился просто в коллективную публичную порку одной компании,
он превратился в борьбу против этой компании.
И я хотел бы сейчас рассказать вообще об этой проблеме
не как правозащитник, ни в коем случае не как пользователь фейсбука,
как меня во всех СМИ почему-то указывали,
а как антрополог, как этнолог, как учёный.
Эта проблема появилась не вчера
и не позавчера, и существует множество исторических примеров того,
как изменяли, трансформировали имена.
В одном из исследований, которые я делал по Москве,
я столкнулся с тем, что имя, фамилия и отчество героя моего исследования
менялись на протяжении 20 лет 4 раза.
Вот этот человек, московский армянин,
который приехал в Москву ещё в начале XX века, он стоит слева на фотографии,
его имя, фамилия и отчество поменялись за 20 лет в различных документах 4 раза.
Безусловно, Россия — это не единственная страна,
которая меняла и меняет имена чужеземцев.
Существует хрестоматийный пример об африканских рабах, которых вывозили
в Новый Свет или в Великобританию. И им, безусловно, меняли имена.
Но что удивительно: самыми популярными именами,
которые им давали рабовладельцы, были древнеримские имена.
Их называли Цезарь, Помпей, Цицерон и Нерон.
Помпей, кстати, было самым популярным именем.
Безусловно, такие древнеримские имена должны были маркировать экзотичность
этих людей, должны были исключить их из социальной структуры общества.
И они должны были оторвать их от земли,
от их родины, от предков, от клана, от ритуального пространства.
А вообще-то на самом деле существует целая отрасль в науке,
которая называется «антропология имени» или «антропология имянаречения»,
по-английски это anthropology of name или anthropology of naming,
которая получила наибольшее развитие в 70-е годы.
Этнологов, антропологов всегда волновало в первую очередь,
конечно, зарождение имени, имянаречение, когда человека нарекают именем.
Известный американский антрополог Клиффорд Гирц сказал,
что имянаречение — это важнейший аспект превращения «никого» в «кого-либо».
Невероятно всегда интересовала антропологов социальная жизнь имени:
как человека называют другие люди, как он сам себя идентифицирует и называет,
как трансформируются все эти имена человека
и смерть имени, уничтожение имени.
Если мы заговорили об антропологии имени, то я бы хотел, конечно, привести примеры
из своей исследовательской практики, из своего поля — чукотского поля.
Я хотел бы привести пример, когда практически каждый представитель
целого народа России имеет два имени:
русское, публичное, официальное и национальное, личное, неофициальное.
Я говорю сейчас об азиатских эскимосах.
Традиционные ономастические представления эскимосов
очень хорошо сохранились по сей день, несмотря на христианизацию,
паспортизацию, введение фамилий, инкорпорацию европейских имён.
Как же даётся это личное неофициальное имя?
Мать или бабушка во сне видят умершего родственника,
и этот умерший родственник изъявляет своё желание вернуться.
Он говорит: «Я хочу вернуться. Я хочу опять жить».
И тогда ребёнка, только что родившегося,
называют в честь этого умершего родственника.
И уже в этом ребёнке начинают искать черты этого человека:
у него такой же взгляд, у него такой же смех,
какие-то его желания, пристрастия
совпадают с желаниями или пристрастиями умершего человека.
Существуют, безусловно, различные вариации.
Сейчас я вам рассказывал такую фабулу, нереализованный сценарий,
но существуют вариации: иногда людей называют в честь животных,
иногда людей называют в честь реки, озера и так далее.
В 30-е годы на Чукотке, как и по всей Сибири,
произошло введение европейских имён и инкорпорация, введение фамилий.
Я хотел бы привести отрывок из интервью с одной азиатской эскимоской,
которая родилась в 1934 году, и она вспоминает о своём детстве.
Когда она пошла в школу, у неё было три имени.
Сначала Наташа, её так учительница называла.
Потом через несколько дней та посчитала, что имя Наташа ей не подходит,
и учительница назвала её Галей.
Потом сестра вспомнила, что старшую сестру по-русски зовут Галей,
и тогда её назвали Людмилой.
Так за очень короткое время, наверное, за сентябрь,
когда она пошла в школу она сменила три имени,
и в конце концов сейчас её зовут Людмила Ивановна Айнана.
В Канаде, что интересно, в канадской Арктике в то же время
проходили тоже довольно занимательные процессы.
Дело в том, что как раз в 30-40-е годы Канада поняла, что у них
существуют такие жители, как эскимосы, они тоже являются гражданами этой страны,
они занимают огромные стратегически важные арктические территории.
Но они никак не были инкорпорированы в структуру государства.
Поэтому нужно было всё это упорядочить, и каждый эскимос получил номер.
Этот номер был вырезан на кожаной бляхе,
которую каждый эскимос должен был либо вшить в одежду, либо носить как амулет.
Вот они так примерно и выглядели: Eskimo Identification Canada.
И такая система сохранялась до 70-х годов.
Сейчас каждый эскимос имеет своё имя, которое сам себе выбрал, имеет фамилию.
Но несмотря на эту историю, которая была довольно репрессивной,
люди любят свои номера, люди помнят свои номера,
они относятся к ним как к чему-то индивидуальному,
к чему-то своему, как к своей истории.
Иногда люди даже делают себе татуировки с этими номерами,
со своими номерами или с номерами своих родителей,
может быть, с номерами своих родственников.
Есть такое понятие как underground naming,
которое можно перевести с английского как «подпольное имянаречение».
Я хотел бы привести несколько примеров опять же
из своей чукотской современности, из своего поля.
Уборщица в школе назвала своего сына Сивухтыкак,
ещё когда она была беременна.
Дело в том, что она пришла на похороны и повстречала бабушку,
не свою бабушку, а чужую пожилую женщину.
И эта бабушка увидела в беременной женщине своего покойного мужа.
Она обратилась к беременной женщине в мужском роде.
«Жена Сивухтыкака Айпина, когда увидела меня, сказала: "А ты чего пришёл?"
Я говорю: "Я не пришёл, я пришла с мамой". А мама сразу у неё спросила: "Кто это?"
Айпина говорит: "Это Сивухтыкак вернулся"».
Это интервью, которое я брал в 2012 году.
Молодому охотнику приснился сон, что он добыл морского зайца, лахтака.
«Когда я к нему подходил, он повернулся, и оказалось, что у него лицо бабушки.
Она хотела, чтобы я свою дочь назвал Маклъяк, это по-эскимосски лахтак».
Библиотекаря Людмилу зовут в честь утонувшей собаки.
Дело в том, что у её дедушки был брат Кавра,
который утонул вместе с собачьей упряжкой.
И её мать, мать библиотекаря, была названа в честь этого брата деда, Кавры,
библиотекарь Людмила была названа в честь первой утонувшей собаки,
а её дочь была названа в честь второй утонувшей собаки.
Что очень интересно, происходит сейчас на Чукотке проецирование
эскимосских представлений на русские имена.
Например, когда я там жил, заболела маленькая девочка,
младенец совсем, и ей изменили имя, но ей изменили не эскимосское имя,
ей изменили русское имя, и этим людям пришлось менять документы.
Одного парня в школе звали Сергей,
действительно официально звали Сергей, но его все называли Алексей,
и даже учителя его называли Алексеем, потому что он вернулся тем человеком,
которого когда-то звали по-русски Алексей.
Безусловно, имя вписывает человека в социальную структуру;
но что очень важно, имя вписывает человека и в историческую ткань:
имя связывает человека с предками,
оно связывает человека с семейной мифологией.
Это список имён учеников первого класса.
Слева тут официальные их имена и фамилии: Виктория, Виктор, Михаил, Алексей, Ольга
и так далее, а справа — те умершие родственники,
в честь которых они названы, те люди, которыми они вернулись.
Это как раз те люди, чьи черты угадывают в этих первоклашках.
Безусловно, такие ономастические представления
порождают иное отношение к смерти.
Я думаю, многие знают, что в Арктике —
и в российской Арктике, и в Канаде, в Гренландии, на Аляске —
к сожалению, очень высокий уровень суицидов.
Например, в канадской Арктике уровень суицидов
в 11 раз превышает уровень суицидов в южной Канаде.
Существует множество специалистов, существует целый корпус специалистов,
которые занимаются предотвращением суицидов.
Это психологи, соцработники.
И они постоянно проводят симпозиумы, конференции, встречи, тренинги.
Они проводят их иногда в Арктике, иногда они приезжают на корабле.
И местные эскимосы в шутку называют эти симпозиумы, тренинги и так далее
«суицидальным круизом».
Эти люди приезжают, и в каждой школе в канадской Арктике
вы увидите какие-нибудь плакаты: «Цени свою жизнь», «Жизнь — это дар»,
«Думай о будущем» и так далее.
А антропологи, в свою очередь, пишут об ином отношении к смерти.
О том, что смерть для многих — это не конец, это возможность:
возможность переродиться, возможность вернуться в ином теле в иное время.
Это не значит, что антропологи оправдывают суицид.
Нет, ни в коем случае.
Но это значит, что антропологи смотрят на эту проблему, на суицид,
не как социальный работник, а как антрополог.
И также я хотел бы посмотреть на эту проблему с GetTaxi
не как пользователь фейсбука, безусловно, да, не как москвич,
не как правозащитник, а как антрополог.
И поэтому необходимо понимать,
в каком контексте произошла вся эта ситуация.
Ключевой момент заключается в том,
что многие водители на самом деле — это говорила директор компании,
это я узнал, когда поговорил с другими водителями потом —
многие водители сами хотели менять свои имена
на имена, принятые в России.
Они сами хотели менять кавказские и азиатские имена
на те имена, которые приняты в России, на, скажем, европейские имена,
потому что у них будет меньше проблем:
от них не будут отказываться, они будут меньше встречаться с ксенофобией.
Но тут появился я, появились либеральные СМИ,
появился Совет по правам человека и гражданскому обществу
со своей правозащитной и евроцентрической риторикой на самом деле.
Я не хочу сказать, что имена менять — это хорошо,
и я не хочу сказать, что вмешиваться в эту проблему — это плохо,
но я хочу сказать, что это вторжение в некоторой степени тоже колониализм,
это такой позитивный евроцентрический колониализм,
так же как и антисуицидальная риторика в канадской Арктике.
Я хотел бы закончить несколькими цитатами из известного антрополога,
американского антрополога Майкла Джексона — антрополога, не певца —
о том, что разговор о правах человека —
это очень редко разговор людей, у которых этих прав нет,
это разговор, напротив, тех людей, которые имеют эти права.
Это разговор не тех, у кого нет власти, это разговор тех, у кого есть власть,
от имени тех, у кого нет власти, в интересах тех, у кого этой власти нет.
Именно поэтому экзистенциальные факторы, контекст, оказываются намного важнее,
чем культурные моменты и чем вопросы прав человека.
И в действительности, в контексте конкурентного рынка,
в контексте ксенофобской, мигрантофобской страны
желание водителей менять свои имена является оправданным.
А вот вся эта правозащитная риторика —
частью которой являюсь и я — она находится в параллельном измерении.
Спасибо.
(Аплодисменты)