ГЛАВА ТРЕТЬЯ - ПОСЛЕ ЖИЗНИ KAPITEL DREI - NACH DEM LEBEN CHAPTER THREE - AFTER LIFE HOOFDSTUK DRIE - NA HET LEVEN CAPÍTULO TRÊS - DEPOIS DA VIDA

Гомеру показалось, что он на всю жизнь запомнит взгляд дозорного, который прощался с ними на крайнем северном посту. It seemed to Homer that he would remember for the rest of his life the look of the sentinel who bade them farewell at the far northern post. Так смотрят на тело павшего героя, когда почетный караул залпом отдает ему последнюю честь: с восхищением и тоской. This is how one looks at the body of a fallen hero when the honor guard salutes him with a salvo: with admiration and longing. Прощаясь навсегда.

Живым такие взгляды не предназначались; Гомер почувствовал себя так, словно он забирался по шаткой приставной лесенке в кабину крохотного, не умеющего приземляться самолета, превращенного коварными японскими конструкторами в адскую машину. Such looks were not meant for the living; Homer felt as if he were climbing up a rickety ladder into the cockpit of a tiny airplane that could not land and had been turned into a hellish machine by devious Japanese designers. Соленый ветер трепал лучистое имперское знамя, на летном поле суетились механики, гудели, оживая, моторы и прижимал пальцы к козырьку пузатый генерал, в заплывших глазах которого искрилась самурайская зависть… The salty wind fluttered the radiant imperial banner, on the airfield fussed mechanics, humming, reviving, engines and pressed his fingers to the visor of the pudgy general, in whose swollen eyes sparkled samurai envy ...

– Чего такой радостный? - Why so happy? – хмуро спросил замечтавшегося старика Ахмед. - Ahmed asked the frowning old man.

Он, в отличие от Гомера, не стремился первым разузнать, что же творится на Серпуховской. Unlike Homer, he was not the first to try to find out what was going on at Serpukhovskaya. На платформе осталась его молчаливая жена, левой державшая за руку старшего, а в правой – мяукающий сверток, который она осторожно примостила к груди. His silent wife remained on the platform, with her left hand holding the older man's arm, and in her right a meowing bundle which she gently rested against her breast.

– Это как встать в рост – и в психическую атаку, на пулеметы. - It's like standing up tall - and going on a psychic attack, on machine guns. Такой отчаянный задор. Such desperate gusto. Нас ждет огонь смертельный… – попробовал объяснить Гомер. A deadly fire awaits us," Homer tried to explain.

– Эти атаки твои неслучайно так назвали, – пробурчал Ахмед, оглядываясь назад, на маленький светлый пятачок в конце туннеля. - Your attacks are called that for a reason," Ahmed muttered, looking back at the small patch of light at the end of the tunnel. – Как раз для таких психов, как ты. - Just for psychos like you. Нормальный человек добровольно на пулемет не полезет. A normal man wouldn't voluntarily climb on a machine gun. Никому такие подвиги не нужны. No one needs that kind of feat.

– Понимаешь, какое дело, – не сразу откликнулся старик. - You see, it's a matter of course," the old man said. – Когда чувствуешь, что время подходит, задумываешься: успел я что-то сделать? - When you feel the time is right, you wonder: did I have time to do something? Запомнят меня? Will they remember me?

– Насчет тебя – не уверен. - I'm not sure about you. А у меня дети. And I have kids. Они уж точно не забудут… Старший, по крайней мере, – помолчав, тяжело добавил тот. They certainly won't forget... The older one, at least," he added heavily after a silence.

Гомер, ужаленный, хотел огрызнуться, но последние Ахмедовы слова сбили его с воинственного лада. Homer, stung, wanted to snap back, but Ahmed's last words knocked him off his belligerence. И правда – это ему, старому, бездетному, легко рисковать своей побитой молью шкурой, а у парня впереди – слишком долгая жизнь, чтобы печься о бессмертии. It was easy for him, old and childless, to risk his moth-eaten hide, but the boy had too long a life ahead of him to worry about immortality.

Позади остался последний фонарь – стеклянная банка с лампочкой внутри, забранная в решетку из арматуры и переполненная обгоревшими мухами и крылатыми тараканами. The last lantern was left behind, a glass jar with a light bulb inside, trapped in a grate of rebar and overrun with burnt flies and winged cockroaches. Хитиновая масса чуть заметно кишела: некоторые насекомые еще были живы и пробовали выползти, будто недобитые смертники, сваленные в общий ров вместе с остальными расстрелянными. The chitinous mass was swarming: some insects were still alive and trying to crawl out, as if they were unkilled suicide bombers, piled in a common ditch with the rest of the executed.

Гомер невольно на миг задержался в дрожащем, умирающем пятне слабого желтого света, который выжимала из себя эта лампа-могильник. Homer lingered involuntarily for a moment in the quivering, dying spot of faint yellow light that this grave lamp was squeezing out. Набрал воздуха и вслед за остальными погрузился в чернильную тьму, разлившуюся от границ Севастопольской и до самых до подступов к Тульской; если, конечно, такая станция все еще существовала. He drew air and, following the others, plunged into the inky darkness that spread from the borders of Sevastopol to the very outskirts of Tulskaya; if, of course, such a station still existed.

\* \* \*

Вросшая в гранитные плиты пола угрюмая женщина с двумя маленькими детьми была не одна на опустевшей платформе. Burrowed into the granite slabs of the floor, a sullen woman with two small children was not alone on the empty platform. Чуть поодаль, провожая взглядом ушедших, замер одноглазый толстяк с борцовскими плечами, а в шаге за его спиной тихо переговаривался с ординарцем поджарый старик в солдатском бушлате. A little farther away, looking after the departed, stood a one-eyed fat man with wrestling shoulders, and one step behind him a lean old man in a soldier's coat was quietly talking to his orderly.

– Остается только ждать, – рассеянно гоняя потухший окурок из одного угла рта в другой, резюмировал Истомин. - We can only wait," Istomin summarized, absent-mindedly chasing the extinguished cigarette butt from one corner of his mouth to the other.

– Ты жди, а я своими делами займусь, – упрямо отозвался полковник. - You wait and I'll do my own thing," the colonel said stubbornly.

– Говорю тебе, это Андрей был. - I'm telling you, it was Andrei. Старший последней тройки, которую мы отправили, – Владимир Иванович еще раз прислушался к голосу из телефонной трубки, назойливо продолжающему звучать в его голове. Senior of the last three we sent, - Vladimir Ivanovich once again listened to the voice from the telephone receiver, annoyingly continuing to sound in his head.

– И что теперь? Может, они его под пытками заставили это сказать. Maybe they tortured him into saying it. Специалистам известны разные способы, – приподнял бровь старик. Specialists know different ways," the old man raised an eyebrow.

– Не похоже, – задумчиво покачал головой начальник. - It doesn't look like it," the chief shook his head thoughtfully. – Ты бы слышал, как он это говорил. - You should have heard him say it. Там что-то другое происходит, необъяснимое. There's something else going on there, something unexplainable. Кавалерийским наскоком тут не возьмешь… You can't take a cavalry charge.

– Я тебе дам объяснение в два счета, – заверил его Денис Михайлович. - I'll give you an explanation in no time," Denis Mikhailovich assured him. – Тульская захвачена бандитами. - Tulskaya has been taken over by bandits. Устроили засаду, наших – кого убили, кого взяли в заложники. We were ambushed, our people were killed, taken hostage. Электричество не обрезают, потому что и сами им пользуются, и Ганзу нервировать не хотят. They don't cut the electricity because they use it themselves and don't want to make Hansa nervous. А вот телефон отключили. But the phone's been disconnected. Что за история с телефоном, который то работает, то не работает? What's the story with the phone that's on and off?

– У него голос такой был… – словно и не слушая его, гнул свое Истомин. - He had such a voice... - as if not listening to him, Istomin bent his mind.

– Да какой голос?! - What kind of voice is that?! – взорвался полковник, заставив ординарца деликатно отступить на несколько шагов. - exploded the colonel, causing the orderly to delicately retreat a few paces. – Загони тебе булавки под ногти, у тебя еще не такой будет! - Get some pins under your nails, you're not going to have one yet! А при помощи слесарных клещей вообще можно бас на фальцет на всю жизнь переделать! And with a pair of locksmith pliers, you can convert a bass to a falsetto for life!

Ему уже было все ясно, он сделал свой выбор. It was already clear to him, he had made his choice. Разрешившись от сомнений, он снова почувствовал себя на коне, и шашка сама просилась в руку, что бы там ни канючил Истомин. Having resolved his doubts, he felt himself on horseback again, and the checker itself was asking for his hand, no matter what Istomin whined.

Тот не спешил с ответом, давая вскипевшему полковнику выпустить пар. The man didn't rush to answer, letting the boiling colonel blow off steam.

– Подождем, – примирительно, но твердо наконец сказал он. - We'll wait," he said conciliatory but firmly at last.

– Два дня, – старик скрестил руки на груди. - Two days," the old man crossed his arms over his chest.

– Два дня, – кивнул Истомин. - Two days," Istomin nodded.

Полковник крутанулся на месте и затопал в казарму: он-то не был намерен терять драгоценные часы. The colonel spun on the spot and stomped into the barracks: he had no intention of wasting precious hours. Командиры ударных отрядов уже битый час ждали его в штабе, расположившись с двух флангов долгого дощатого стола. The strike force commanders had been waiting for him in the headquarters for the past hour, seated on either flank of a long boardwalk table. Пустовали только стулья в двух противоположных концах: его и истоминский. Only the chairs at two opposite ends were empty: his and Istomin's. Но на сей раз начинать придется без руководства. But this time we'll have to start without a manual.

На уход Дениса Михайловича начальник станции внимания не обратил. The stationmaster paid no attention to Denis Mikhailovich's departure.

– Забавно, как у нас роли поменялись, да? - It's funny how our roles have reversed, isn't it? – толи к нему, то ли к самому себе обратился Истомин. - Istomin turned to him or to himself.

Не дождавшись ответа, обернулся, натолкнулся на сконфуженный взгляд ординарца, махнув рукой, отпустил его. Without waiting for an answer, he turned around, met the confused look of the orderly, waved his hand and let him go. «Полковника, который наотрез отказывался выделить хотя бы одного лишнего бойца, не узнать, – думал начальник. "A colonel who flatly refused to allocate even one extra fighter is unrecognizable," thought the chief. – Что-то чувствует, старый волчара. - He senses something, the old wolf. Но вот не подводит ли его нюх?» But is it the sniffing that's failing him?"

Самому Истомину его собственный подсказывал совсем другое: затаиться. To Istomin himself, his own prompted quite the opposite: to lay low. Ждать. Странный звонок только усилил нехорошее предчувствие: на Тульской их тяжелой пехоте предстояло лицом к лицу встретиться с таинственным, непобедимым противником. The strange call only intensified the bad feeling: at Tula their heavy infantry was to come face to face with a mysterious, invincible enemy.

Владимир Иванович пошарил по карманам, отыскал зажигалку, высек искру. Vladimir Ivanovich rummaged in his pockets, found a lighter, and lit a spark. И пока над его головой поднимались рваные кольца дыма, он не двигался с места и не сводил глаз с темного провала туннеля, зачарованно уставившись в него, словно кролик в манящую удавью пасть. And while the jagged rings of smoke rose above his head, he did not move from his seat and kept his eyes fixed on the dark failure of the tunnel, staring into it as mesmerized as a rabbit into a tantalizing mouth.

Докурив, снова покачал головой и побрел к себе. Finished, he shook his head again and wandered back to his room. Вынырнув из тени, на почтительном расстоянии за ним последовал ординарец. Stepping out of the shadows, the orderly followed at a respectful distance.

\* \* \*

Глухой щелчок – и ребристые туннельные своды озарились на добрые пятьдесят метров вперед. There was a deafening click, and the ribbed tunnel vaults lit up a good fifty meters ahead. Фонарь Хантера размерами и мощностью больше напоминал прожектор. Hunter's flashlight was more like a spotlight in size and power. Гомер неслышно выдохнул – в последние минуты он не мог избавиться от глупой мысли, что бригадир не станет зажигать свет, потому что его глаза вполне cмогут без него обходиться. Homer exhaled silently - in the last few minutes he couldn't get rid of the silly thought that the foreman wouldn't turn on the light because his eyes could do without it.

Вступив в темный перегон, тот еще меньше стал напоминать обычного человека, да и, пожалуй, человека вообще. As he entered the dark distillation, he began to look even less like a normal human being, or perhaps a human being at all. Его движения обрели звериную грацию и порывистость. His movements took on a beastly grace and gustiness. Фонарь он, похоже, включил только для своих спутников, сам же больше полагался на другие чувства. He seemed to turn on the lantern only for his companions, relying more on his other senses. Сняв шлем и повернувшись ухом к туннелю, он часто прислушивался и даже, укрепляя Гомеровы подозрения, время от времени замирал, чтобы втянуть носом ржавый воздух. Taking off his helmet and turning his ear toward the tunnel, he listened often and even, reinforcing Homer's suspicions, paused now and then to suck in the rusty air with his nose.

Беззвучно скользя в нескольких шагах впереди, к остальным он не оборачивался, будто забыв об их существовании. Gliding silently a few paces ahead, he didn't turn to the others, as if oblivious to their existence. Ахмед, редко дежуривший на южной заставе и не привыкший к чудачествам бригадира, недоуменно ткнул старика в бок – что это с ним? Ahmed, who was rarely on duty at the southern outpost and was not used to the brigadier's eccentricities, perplexedly poked the old man in the side - what was the matter with him? Тот только развел руками: разве тут в двух словах объяснишь… He only spread his hands: he could not explain it in two words.....

Зачем они вообще ему понадобились? Why did he need them in the first place? Хантер, казалось, ощущал себя в здешних туннелях куда уверенней Гомера, для которого он сам же и уготовил роль туземца-проводника. Hunter seemed to feel more confident in these tunnels than Homer, for whom he had prepared the role of a native guide. А ведь старик, спроси его, мог бы многое рассказать о здешних местах – и небылиц, и правды, иной раз куда более страшной и причудливой, чем самые невероятные байки скучающих у одинокого костра дозорных. And if you asked him, the old man could tell you a lot about this place, both tall tales and truths, sometimes much scarier and fancier than the most incredible tales of bored sentries around a lonely campfire.

В голове у него была своя карта метро – не чета истоминской. He had his own subway map in his head, not unlike Istomin's. Там, где на схеме станционного начальника зияли пустоты, Гомер мог бы покрыть своими пометками и пояснениями все свободное пространство. Where there were gaping voids in the stationmaster's diagram, Homer could have covered all the available space with his notes and explanations. Вертикальные шахты, открытые или законсервированные служебные помещения, паутинки межлинейных соединений. Vertical shafts, open or mothballed service areas, spider webs of interline connections. На его схеме между Чертановской и Южной – через одну вниз от Севастопольской – от линии отпочковывалось ответвление, врастающее в гигантский бурдюк метродепо «Варшавское», оплетенный прожилками десятков тупиков-отстойников. On his scheme, between Chertanovskaya and Yuzhnaya - one down from Sevastopolskaya - a branch line sprang off the line, growing into the gigantic burgundy of the Varshavskoye subway depot, braided with the veins of dozens of dead-ends. Депо для Гомера, с его священным трепетом перед поездами, было местом мрачным и мистическим, вроде кладбища слонов. The depot for Homer, with its sacred awe of trains, was a place dark and mystical, like an elephant graveyard. Про него старик мог говорить часами – лишь бы нашлись слушатели, готовые ему поверить. The old man could talk about him for hours - as long as there were listeners willing to believe him.

Участок Севастопольская-Нахимовский Гомер считал весьма непростым. The Sevastopolskaya-Nakhimovsky section was considered by Homer to be quite challenging. Правила безопасности и просто здравый смысл требовали держаться вместе, продвигаться медленно и осторожно, тщательно обследуя стены и пол впереди себя. Safety rules and just common sense demanded that we stick together, moving slowly and cautiously, scrutinizing the walls and floor ahead of us. И даже в этом перегоне, где все люки и щели были трижды замурованы и опломбированы севастопольскими инженерными бригадами, ни в коем случае нельзя было оставлять неприкрытым тыл. And even in this passage, where all the hatches and slits were thrice bricked up and sealed by Sevastopol engineering brigades, it was by no means possible to leave the rear uncovered.

Вспоротый фонарным лучом мрак срастался сразу же за их спинами, дробилось эхо шагов, отражаясь от перегородок бесчисленных тюбингов, и где-то вдалеке тоскливо подвывал пойманный в вентиляционные колодцы ветер. The darkness, cut through by the lantern beam, grew together just behind their backs, the echo of footsteps echoing off the partitions of countless tubing, and somewhere in the distance the wind caught in the ventilation wells howled longingly. Неторопливо собираясь в потолочных щелях, падали вниз крупные тягучие капли – может быть, просто вода, но Гомер старался от них уворачиваться. Slowly gathering in the ceiling crevices, large heavy droplets fell downward-maybe just water, but Homer tried to dodge them. Так, на всякий случай. Just in case.

\* \* \*

В стародавние времена, еще когда раздувшийся на поверхности город-монстр был жив своей горячечной жизнью, а метро еще казалось беспокойным горожанам просто бездушной транспортной системой – уже тогда совсем еще юный Гомер, которого все звали просто Колей, с фонарем и железным ящиком инструментов бродил по его перегонам.

Простым смертным путь туда был заказан, им отводились только полторы сотни начищенных до блеска мраморных залов и обклеенные цветастой рекламой тесные вагоны. Ordinary mortals were not allowed to go there, they were allotted only one hundred and fifty shiny marble halls and cramped carriages pasted with colorful advertisements. Ежедневно проводя по два-три часа в гудящих и покачивающихся составах, миллионы людей не сознавали, что им дозволяется увидеть лишь десятую часть неимоверно огромного подземного царства, раскинувшегося под землей. Every day spending two or three hours in the humming and swaying trains, millions of people did not realize that they are allowed to see only a tenth of the incredibly huge underground kingdom, spreading under the ground. И чтобы они не задумывались об истинных его размерах, о том, куда ведут неприметные дверцы и железные заслоны, темные боковые ответвления туннелей и закрытые на вечный ремонт переходы, их отвлекали блестящими до рези в глазах картинками, вызывающе глупыми слоганами и деревянными голосами рекламных объявлений, не дающих расслабиться даже на эскалаторах. And to keep them from thinking about its true size, about where the inconspicuous doors and iron barriers, the dark side tunnel branches and the passages closed for eternal repair lead, they were distracted by glittering pictures, defiantly silly slogans and wooden voices of advertisements that did not let them relax even on the escalators. Так, во всяком случае, казалось самому Коле, после того, как он начал проникать в секреты этого государства в государстве. So, at any rate, it seemed to Kola himself, after he had begun to penetrate the secrets of this state within a state.

Легкомысленная радужная схема метро, висящая в вагонах, была призвана убеждать любопытных, что перед ними – исключительно гражданский объект. The light-hearted rainbow subway diagram hanging in the cars was designed to convince the curious that what lay before them was an exclusively civilian facility. Но на деле ее весело раскрашенные линии были обвиты невидимыми ветвями секретных туннелей, на которых тяжелыми гроздьями висели военные и правительственные бункеры, а перегоны соединялись с клубком катакомб, вырытых под городом еще язычниками. But in fact its cheerfully colored lines were twisted with invisible branches of secret tunnels, on which military and government bunkers hung in heavy clusters, and the passages connected to a tangle of catacombs dug beneath the city by pagans.

Во времена ранней Колиной юности, когда его страна была слишком бедна, чтобы состязаться с другими в силе и амбициях, а Судный день казался так далек, бункеры и убежища, сооруженные в его ожидании, копили пыль. In the days of Colin's early youth, when his country was too poor to compete with others in power and ambition, and Judgment Day seemed so far away, the bunkers and shelters built in anticipation of it were gathering dust. Но с деньгами вернулся и былой гонор, а вместе с ним – недоброжелатели. But with the money returned and the former arrogance, and with it - the detractors. Уже подернувшиеся ржавчиной многотонные чугунные двери были со скрежетом открыты, запасы продовольствия и медикаментов обновлены, воздушные и водные фильтры – приведены в готовность. The multi-ton cast-iron doors, already rusty, were rattled open, food and medical supplies were updated, air and water filters were put on standby. И очень кстати. And it's very convenient.

Прием на работу в метро был для него, иногороднего и нищего, сродни вступлению в масонскую ложу. Hiring a subway was for him, a foreigner and a pauper, akin to joining the Masonic lodge. Из отверженного безработного он превращался в члена могущественной организации, щедро оплачивающей те скромные услуги, которые он умел ей оказать, и обещающей причастить его сокровенных тайн мироустройства. He was transformed from a rejected unemployed man into a member of a powerful organization, generously paying for the modest services he was able to render it, and promising to commune him the innermost mysteries of the world order. Заработок, который сулила афишка о найме, показался Коле весьма соблазнительным, а требований к будущим обходчикам путей не выдвигалось почти никаких. The earnings promised by the recruitment poster seemed very tempting to Kolya, and there were almost no requirements for the future bypassers.

Далеко не сразу он из неохотных объяснений своих новых сослуживцев начал понимать, отчего метрополитен вынужден заманивать сотрудников высокими окладами и надбавками за вредность. It was not immediately that he began to understand from the reluctant explanations of his new coworkers why the subway is forced to lure employees with high salaries and allowances for harmfulness. Дело было не в напряженном графике и не в добровольном отказе от дневного света. It wasn't about busy schedules or voluntarily giving up daylight. Нет, речь шла об опасностях совсем иного рода. No, it was about dangers of a very different kind.

Неистребимым мрачным слухам о чертовщине он, как человек скептического склада ума, не верил. He, as a man of skeptical mind, did not believe the dark rumors of deviltry. Но однажды из обхода короткого слепого перегона не вернулся его приятель. But one day his buddy didn't return from a detour on a short blind run. Искать его отчего-то не стали – начальник смены обреченно махнул рукой, – а вслед за приятелем так же бесследно исчезли и все документы, подтверждавшие, что он когда-либо работал в метро. For some reason they didn't look for him - the shift supervisor waved his hand in doom - and after his friend, all the documents confirming that he had ever worked in the subway disappeared without a trace. Коле – единственному, кто по молодости и наивности никак не мог смириться с его пропажей, кто-то из старших шепотом, озираясь по сторонам, сообщил наконец, что его друга «забрали». Kolya, the only one who, because of his youth and naiveté, could not accept his disappearance, was finally told by one of the elders in a whisper, looking around, that his friend had been "taken away". Поэтому кому, как не Гомеру, было знать, что нехорошие события происходили в московских подземельях задолго до того, как мегаполис вымер, опаленный дыханием Армагеддона… Therefore, who but Homer knew that bad events were taking place in the Moscow dungeons long before the metropolis died out, scorched by the breath of Armageddon ...

Лишившись друга и коснувшись запретных знаний, Коля мог бы испугаться и бежать, бросить эту работу и найти другую. Having lost his friend and touched forbidden knowledge, Kolya could have been frightened and fled, left this job and found another. Однако получилось так, что со временем его брак по расчету с метро перерос в страстный роман. However, it turned out that over time, his marriage of convenience with the Underground Railroad turned into a passionate affair. Пресытившись пешими странствиями по туннелям, он прошел обряд инициации в помощники машиниста, заняв более прочное место в сложной иерархии метрополитена. Having had enough of wandering the tunnels on foot, he underwent the initiation rite to become a driver's assistant, taking a firmer place in the complex hierarchy of the subway.

И чем ближе он знакомился с этим неучтенным чудом света, с этим ностальгирующим по античности лабиринтом, выморочным циклопическим городом, перевернутым вверх тормашками и отраженным от своего прообраза в бурой московской земле, тем глубже и беззаветней влюблялся в него. And the closer he got acquainted with this unrecorded wonder of the world, with this nostalgic labyrinth of antiquity, a disembodied cyclopean city turned upside down and reflected from its prototype in the brown Moscow earth, the deeper and more wholeheartedly he fell in love with it. Этот рукотворный Тартар был безоговорочно достоин поэзии настоящего Гомера, на худой конец, летучего пера Свифта, который бы увидел в нем штуку посильнее Лапуты… Но его тайным воздыхателем и неумелым певцом стал всего лишь Коля. This man-made Tartarus was unquestionably worthy of the poetry of the real Homer, at the worst, the flying pen of Swift, who would have seen in him a thing stronger than Laputa ... But his secret admirer and inept singer was only Kolya. Николаев Николай Иванович. Смешно. That's funny.

Казалось бы, можно еще любить Хозяйку Медной горы, но любить саму Медную гору? It would seem that one can still love the Mistress of Copper Mountain, but love Copper Mountain itself? Однако эта любовь, оказавшись взаимной до ревности, в свой час отняла у Коли семью, но спасла ему жизнь. However, this love, turning out to be mutual to the point of jealousy, in its hour took away from Kolya's family, but saved his life.

\* \* \*

Хантер застыл на месте так внезапно, что Гомер, зарывшийся в перину воспоминаний, не успел выбраться обратно и на полном ходу влетел бригадиру в спину. Hunter froze in place so suddenly that Homer, buried in a featherbed of memories, didn't have time to get out in time and flew into the brigadier's back at full speed. Тот, не издав ни звука, отшвырнул от себя старика и снова замер, опустив голову и обратив к туннелю свое изуродованное ухо. Without making a sound, he shoved the old man away from him and froze again, his head down and his mangled ear turned toward the tunnel. Словно летучая мышь, вслепую рисующая себе пространство, он перехватывал одному ему слышимые волны. Like a bat blindly drawing its own space, he intercepted the waves he heard alone.

Гомер же почувствовал иное: запах Нахимовского проспекта, запах, который невозможно было спутать ни с чем. Homer smelled something else: the smell of Nakhimovsky Prospekt, a smell that could not be confused with anything else. Быстро же они добрались… Как бы не пришлось заплатить за то, с какой легкостью их сюда пропустили. They'd gotten here fast... As if they wouldn't have to pay for the ease with which they'd been let in here. Словно слыша его мысли, Ахмед сдернул с плеча автомат и щелкнул предохранителем. As if hearing his thoughts, Ahmed pulled his automatic rifle off his shoulder and flicked the safety on.

– Кто там? – обернувшись к старику, вдруг прогудел Хантер. - Turning to the old man, Hunter suddenly muttered.

Гомер усмехнулся про себя: кто же знает, кого там дьявол принес? Homer chuckled to himself: who knows who the devil brought in there? В распахнутые ворота Нахимовского сверху как в воронку затягивало самых невообразимых тварей. The most unimaginable creatures were drawn into the open gates of Nakhimovsky from above like a funnel. Но были у этой станции и свои постояльцы. But this station had its regulars. Хотя они и считались неопасными, старик к ним питал особое чувство – липкую смесь страха и гадливости. Although they were considered non-threatening, the old man had a special feeling for them, a sticky mixture of fear and nastiness.

– Небольшие… Безволосые, – попробовал описать их бригадир, и Гомеру этого хватило: они. - Small... Hairless," the foreman tried to describe them, and that was enough for Homer: they were.

– Трупоеды, – негромко сказал он. - Corpse-eaters," he said softly.

От Севастопольской до Тульской, а может, и в других краях метро это шаблонное ругательство теперь имело другое, новое значение. From Sevastopolskaya to Tulskaya, and maybe even in other parts of the subway, this formulaic swear word now had a different, new meaning. Буквальное. Literal.

– Хищники? - Predators? – спросил Хантер.

– Падальщики, – неуверенно отозвался старик. - Scavengers," the old man said uncertainly.

Эти отвратительные создания, похожие одновременно на пауков и на приматов, не рисковали в открытую нападать на людей и кормились мертвечиной, которую стаскивали на облюбованную ими станцию с поверхности. These disgusting creatures, resembling both spiders and primates, did not risk openly attacking humans, and fed on the dead meat that was dragged to their favorite station from the surface. На Нахимовском гнездилась большая стая, и все окрестные туннели были напитаны тошнотворно-сладким смрадом разложения. A large flock was nesting on Nakhimovsky, and all the surrounding tunnels were saturated with the sickly-sweet stench of decomposition. На самом же Проспекте под его тяжестью начинала кружиться голова, и многие, не выдерживая, надевали противогазы уже на подходах. On the Prospect itself, under its weight, one began to feel dizzy, and many people, unable to stand it, put on gas masks on the approaches.

Гомер, превосходно помнивший об этой особенности Нахимовского, торопливо извлек из походной сумки намордник респиратора и натянул его на себя. Homer, who remembered this peculiarity of Nakhimovsky's perfectly, hastily retrieved a respirator muzzle from his camping bag and pulled it on. Ахмед, собиравшийся наспех, завистливо глянул на него и прикрыл лицо рукавом: расползавшиеся со станции миазмы постепенно окутывали их, подстегивая, сгоняя с места. Ahmed, who had gathered hastily, glanced at him enviously and covered his face with his sleeve: the miasmas spreading from the station gradually enveloped them, spurring them on, driving them away.

Хантер же будто ничего не ощущал. Hunter, on the other hand, didn't feel a thing.

– Что-то ядовитое? - Something poisonous? Споры? Arguments? – уточнил он у Гомера. - He clarified with Homer.

– Запах, – промычал тот сквозь маску и поморщился. - The smell," he mumbled through his mask and wrinkled his nose.

Бригадир испытующе оглядел старика, будто пытаясь определить, не смеется ли тот над ним, потом пожал своими широченными плечами. The foreman looked at the old man questioningly, as if trying to determine if he was laughing at him, then shrugged his broad shoulders.

– Обычный, – и отвернулся. - Ordinary," and turned away.

Он перехватил поудобнее свой короткий автомат, поманил их за собой и, мягко ступая, двинулся дальше первым. He intercepted his short automatic, beckoned them behind him, and, treading softly, moved on first. Еще через полсотни шагов к чудовищной вони присоединился летучий, неразборчивый шепоток. After another fifty paces, the monstrous stench was joined by a volatile, unintelligible whisper. Гомер вытер со лба обильно выступившую испарину и попытался осадить свое галопирующее сердце. Homer wiped the evaporation from his forehead and tried to calm his galloping heart. Совсем близко. Very close.

Наконец луч нащупал что-то… Стер мрак с разбитых фар, слепо вперившихся в никуда, с пыльных лобовых стекол под сетью трещин, с упрямо не желающей ржаветь синей обшивки… Впереди виднелся первый вагон поезда, гигантской пробкой заткнувшего горловину туннеля. At last the beam found something... Wiped the gloom off the broken headlights, blindly staring into nowhere, from the dusty windshields under the network of cracks, from the stubbornly unwilling to rust blue paneling... Ahead could be seen the first car of the train, a giant cork plugged the neck of the tunnel.

Поезд был давно и безнадежно мертв, но каждый раз при его виде Гомеру как мальчишке хотелось забраться в разоренную кабину машиниста, приласкать клавиши приборной доски и, закрыв глаза, представить, что он снова мчится на полной скорости по туннелям, увлекая за собой гирлянду ярко освещенных вагонов, наполненных людьми – читающими, дремлющими, глазеющими на рекламу или силящимися переговариваться сквозь гул двигателей… The train was long ago and hopelessly dead, but every time Homer saw it, he wanted to climb into the ruined driver's cabin like a boy, caress the keys of the dashboard and, closing his eyes, imagine that it is once again rushing at full speed through the tunnels, dragging behind him a garland of brightly lit cars filled with people - reading, napping, gazing at advertisements or trying to talk through the hum of the engines ...

«В случае подачи сигнала тревоги „Атом“ двигаться к ближайшей станции, там встать и открыть двери. "In the event of an Atom alarm, move to the nearest station, stand there and open the doors. Содействовать силам гражданской обороны и армии в эвакуации пострадавших и герметизации станций метрополитена…» Assist civil defense and army forces in evacuating victims and sealing subway stations..."

Инструкция о том, что в Судный день делать машинистам, была четкой и несложной. The instructions on what to do on Judgment Day for machinists were clear and uncomplicated. Везде, где это оказалось возможным, она была выполнена. Wherever possible, it has been fulfilled. Большинство составов, застыв у платформ станций, забылись летаргическим сном и постепенно были растащены на запчасти жителями метро, которым вместо обещанных нескольких недель пришлось задержаться в этом убежище на вечность. Most of the trains, frozen at the station platforms, had fallen into a lethargic sleep and were gradually dismantled for parts by the subway residents, who instead of the promised few weeks had to stay in this refuge for eternity.

Кое-где их сохранили и обжили, но Гомеру, которому в поездах всегда виделась некая одушевленная сущность, это казалось кощунственным – все равно, что набивать чучело из любимой кошки. In some places they were preserved and inhabited, but to Homer, who always saw in trains some animate entity, it seemed sacrilegious - like stuffing a favorite cat. В местах, непригодных для обитания, таких, как Нахимовский проспект, составы стояли обглоданные временем и вандалами, но все же еще целые. In places uninhabitable, such as Nakhimovsky Prospekt, the trains stood nibbled by time and vandals, but still intact.

Гомер никак не мог оторвать взгляд от вагона, а в его ушах, перекрывая шорохи и шипенье, все громче доносящиеся со станции, выла призрачная сирена тревоги и басил гудок, выводя никогда не слышанный до того дня сигнал: один длинный – два коротких: «Атом»! Homer could not take his eyes off the car, and in his ears, overlapping the rustling and hissing, increasingly louder from the station, the ghostly alarm siren was howling and the horn was blaring, bringing out a signal never heard before that day: one long - two short: "Atom"!

…Протяжный лязг тормозов и растерянное объявление по вагонам: «Уважаемые пассажиры, по техническим причинам поезд дальше не пойдет…» Ни бубнящий в микрофон машинист, ни сам Гомер, его помощник, не могут еще осознать, какой безысходностью веет от этих казенных слов. ...A protracted clang of brakes and a confused announcement on the carriages: "Dear passengers, for technical reasons the train will not go further..." Neither the driver muttering into the microphone, nor Homer himself, his assistant, can not yet realize the hopelessness of these bureaucratic words.

Натужный скрежет гермозатворов, навсегда разделяющих мир живых и мир мертвых. The dull rattle of the seals that forever separate the world of the living from the world of the dead. По инструкции ворота должны были окончательно запереться не позже чем через шесть минут после подачи тревожного сигнала, невзирая на то, сколько людей оставалось по другую сторону жизни. According to instructions, the gate was to be finally locked no later than six minutes after the alarm was sounded, regardless of how many people remained on the other side of life. В тех, кто пытался препятствовать закрытию, рекомендовалось стрелять. Those who tried to obstruct the closure were advised to be shot.

Сможет ли сержантик, охранявший станцию от бездомных и пьяных, выстрелить в живот мужчине, который пытается задержать огромную железную махину, чтобы успела добежать его сломавшая каблук жена? Can the sergeant guarding the station from homeless people and drunks shoot a man in the stomach who is trying to hold up a huge iron machine in time for his wife, who broke her heel, to make a run for it? Сумеет ли нахрапистая турникетная тетка в форменном кепи, весь свой тридцатилетний стаж в метро совершенствовавшаяся в двух искусствах – не пускать и свистеть, – не пропустить задыхающегося старика с жалобной орденской планкой? Will the pushy turnstile aunt in a uniform cap, whose entire 30-year experience in the subway perfected in the two arts - not to let and whistle - not let the panting old man with a pathetic plaque? Инструкция отводила всего шесть минут на то, чтобы превратиться из человека – в механизм. The instructions gave only six minutes to transform from human to machine. Или в чудовище. Or a monster.

…Визг женщин и возмущенные крики мужчин, самозабвенные детские рыдания. ...The shrieks of women and the indignant cries of men, the self-indulgent sobs of children. Пистолетные хлопки и грохот автоматных очередей. Gun pops and the rumble of machine gun bursts. Ретранслируемые каждым динамиком металлическим бесстрастным голосом зачитанные призывы сохранять спокойствие – зачитанные, потому что ни один человек, знающий, что происходит, не смог бы совладать с собой и просто сказать это так… Равнодушно. Retransmitted by each speaker in a metallic, impassive voice, the exhortation to remain calm is read out-read out because no one who knows what's going on could control themselves and just say it like this-indifferently. «Не поддавайтесь панике…» Плач, мольбы… "Don't panic..." Crying, pleading...

Снова стрельба. Shooting again.

И ровно через шесть минут после тревоги, за минуту до Армагеддона – гулкий, похоронный набат смыкающихся секций гермоворот. And exactly six minutes after the alarm, one minute before Armageddon, there was the resounding, funeral chime of the closing sections of the gates. Смачные щелчки запоров. The savory clicks of constipation. Тишина. Silence.

Как в склепе. It's like a crypt.

Вагон пришлось обходить по стенке – машинист затормозил слишком поздно. The car had to go around the wall - the driver braked too late. Может быть, отвлекся на происходившее в тот миг на платформе… По чугунной лесенке они забрались наверх и через мгновенье стояли уже в удивительном просторном зале. Maybe he was distracted by what was happening on the platform at that moment... They climbed up the cast-iron ladder and in a moment they were standing in a marvelous spacious hall. Никаких колонн, единый полукруглый свод с яйцевидными углублениями под светильники. No columns, a single semi-circular vault with egg-shaped recesses for lamps. Свод огромный, обнимающий и платформу, и оба пути вместе со стоящими на них составами. The vault is huge, hugging both the platform and both tracks along with the trains standing on them. Невероятное изящество конструкции – простой, небесно легкой, лаконичной… Только не смотреть вниз, не под ноги, не впереди себя. The incredible grace of the design - simple, heavenly light, concise... Just don't look down, don't look under your feet, don't look ahead of you.

Не видеть того, во что превращена станция теперь. Not to see what the station has become now. Этот гротескный погост, где нельзя обрести покой, эти жуткие мясные ряды, заваленные обгрызенными скелетами, гниющими тушами, оторванными частями чьих-то туловищ. This grotesque graveyard where you can't find peace, these ghastly meat rows littered with gnawed skeletons, rotting carcasses, torn off parts of someone's torso. Мерзкие создания жадно тащили сюда все, до чего могли дотянуться в пределах своих обширных владений, больше, чем могли сожрать сразу, про запас. The vile creatures greedily dragged in everything they could reach within their vast domain, more than they could devour at once, to spare. Запасы эти тухли и разлагались, но их все равно копили, копили бесконечно. These stocks would rot and decay, but they were still saved, saved endlessly.

Кучи мертвого мяса против всех законов шевелились, будто дышали, и отовсюду вокруг раздавался противный скребущий звук. The piles of dead meat against all laws moved as if they were breathing, and there was a nasty scraping sound from everywhere around. Луч поймал одну из странных фигур: долгие узловатые конечности, дряблая, висящая складками, безволосая серая кожа, перекошенная спина… Мутные глаза подслеповато лупают, огромные ушные раковины движутся, живут своей жизнью. The beam caught one of the strange figures: long, knotty limbs, flabby, hanging folds, hairless gray skin, twisted back... Muddy eyes peering blindly, huge ear flaps moving, living a life of their own.

Существо издало сиплый крик и неторопливо затрусило к распахнутым вагонным дверям, перебирая всеми четырьмя ногами-руками. The creature let out a hoarse cry and trotted leisurely toward the open wagon doors, all four of its legs and arms flailing about. С остальных куч так же лениво стали слезать другие трупоеды, недовольно сипя и всхлипывая, щерясь и огрызаясь на путников. Other corpse-eaters lazily began to climb down from the other piles, sneezing and sobbing, snapping and snapping at the travelers.

Выпрямившись, они едва ли доходили до груди даже невысокому Гомеру, к тому же он прекрасно знал, что трусливые твари не должны нападать на сильного, здорового человека. Straightened out, they barely reached the chest of even the short Homer, besides, he knew very well that cowardly creatures should not attack a strong, healthy man. Но иррациональный ужас, который Гомер испытывал перед этими созданиями, рос из его ночных кошмаров: он, ослабевший, покинутый, лежал один на заброшенной станции, а бестии подбирались все ближе. But the irrational terror Homer felt for these creatures grew out of his nightmares: he, weakened, abandoned, lay alone in an abandoned station, while the bestiaries crept ever closer. Как акулы в океане за километры слышат запах капли крови, так эти существа чувствовали чужую приближающуюся смерть и спешили освидетельствовать ее. Just as sharks in the ocean can hear the scent of a drop of blood from miles away, so these creatures sensed another's approaching death and rushed to witness it.

Старческие страхи, презрительно говорил себе Гомер, в свое время начитавшийся учебников по прикладной психологии. Old age fears, Homer said contemptuously to himself, in his time he had read textbooks on applied psychology. Если бы только это помогало. If only it would help.

Трупоеды же людей не боялись: тратить патроны на отталкивающих, но вроде бы безвредных пожирателей падали на Севастопольской посчитали бы преступным расточительством. The corpse-eaters were not afraid of people: spending bullets on repulsive but seemingly harmless fall eaters on Sevastopolskaya would have been considered a criminal waste. Проходящие мимо караваны старались не обращать на них внимание, хотя порой трупоеды вели себя вызывающе. Caravans passing by tried to ignore them, though sometimes the corpse-eaters behaved defiantly.

Здесь их расплодилось великое множество, и по мере того, как тройка продвигалась все глубже, с противным хрустом давя сапогами чьи-то мелкие косточки, разбросанные по полу, все новые и новые твари нехотя отрывались от пиршества и разбредались по укрытиям. There were a great number of them here, and as the three went deeper and deeper, crunching their boots against the small bones scattered on the floor, more and more of them reluctantly broke away from the feast and scattered to their hiding places. Гнездовища у них располагались в поездах, и за это Гомер ненавидел их еще больше. They had their nests in trains, and Homer hated them even more for that.

Гермозатворы на Нахимовском проспекте были открыты. The sealing gates on Nakhimovsky Prospekt were opened. Считалось, что если двигаться через Проспект быстро, доза облучения была небольшой и здоровью не угрожала, но останавливаться тут запрещалось. It was believed that if one moved quickly through Prospect, the radiation dose was small and health was not endangered, but it was forbidden to stop here. Так и получилось, что оба состава относительно хорошо сохранились: стекла целы, сквозь проемы дверей видны загаженные сиденья, синяя краска и не думала облезать с железных боков. So it turned out that both trains were relatively well preserved: the windows were intact, the soiled seats were visible through the doorways, the blue paint did not think to peel off the iron sides.

Посреди зала высился настоящий курган, сложенный из перекрученных остовов неведомых созданий. In the middle of the hall was a veritable mound of twisted hulks of unknown creatures. Поравнявшись с ним, Хантер вдруг остановился. As he neared him, Hunter suddenly stopped. Ахмед и Гомер тревожно переглянулись, пытаясь определить, откуда может исходить опасность. Ahmed and Homer glanced around anxiously, trying to determine where the danger might be coming from. Но причина задержки оказалась иной. But the reason for the delay turned out to be different.

У подножия, смачно хрупая и урча, два небольших трупоеда обдирали собачий скелет. At the foot, two small corpse-eaters were scraping a dog's skeleton, crunching and rumbling. Спрятаться они не успели: то ли, слишком увлекшись трапезой, не вняли сигналам своих сородичей, то ли не смогли перебороть свою жадность. They had no time to hide: either they were too absorbed in the meal to heed the signals of their kin, or they could not overcome their greed.

Щурясь в режущем свете бригадирского фонаря, они, продолжая жевать, начали медленно отступать к ближайшему вагону, но вдруг один за другим кувырнулись и глухо, как два мешка с требухой, шлепнулись на пол. Squinting in the cutting light of the brigadier's lantern, they continued chewing and began to retreat slowly to the nearest wagon, but suddenly one after the other tumbled and fell to the floor like two sacks of sackcloth.

Гомер удивленно смотрел на Хантера, который убирал в подплечную кобуру тяжелый армейский пистолет, удлиненный цилиндром глушителя. Homer stared in surprise at Hunter, who was tucking a heavy army pistol, extended with a silencer cylinder, into his shoulder holster.

Лицо его оставалось таким же непроницаемым, неживым, как и обычно. His face remained as impenetrable, as inanimate as usual.

– Голодные, наверное, очень были, – пробормотал себе под нос Ахмед, с брезгливым интересом разглядывая темные лужи, растекавшиеся от размозженных черепов убитых тварей. - They must have been hungry," Ahmed muttered under his breath, looking with squeamish interest at the dark puddles spreading from the crushed skulls of the slain creatures.

– Я тоже, – вдруг невнятно отозвался бригадир, заставив Гомера вздрогнуть. - Me, too," the foreman said in a slurred voice that made Homer wince.

Не оборачиваясь на остальных, Хантер двинулся вперед, а старику почудилось, что он снова слышит стихшее было жадное урчание. Hunter moved forward without turning to look at the others, and the old man thought he heard again the eager rumbling that had died down. С каким трудом каждый раз он сам одолевал соблазн выпустить в этих гадин пулю! With what difficulty every time he himself overcame the temptation to fire a bullet at those creeps! Уговаривал себя, успокаивал и в конце концов одерживал верх, доказывал себе, что он зрелый человек, умеющий обуздать свои кошмары, не дать им свести себя с ума. Хантер же, видимо, и не собирался бороться со своими желаниями.

Но что это были за желания?

Неслышная гибель двух членов стаи подхлестнула остальных трупоедов: почуяв свежую смерть, даже самые храбрые и ленивые из них убрались с платформы, еле слышно хрипя и поскуливая. Набившись в оба поезда, они облепили окна и, столпившись в дверях вагонов, притихли.

Злобы или желания отомстить, отразить нападение эти создания не проявляли. Стоит отряду покинуть станцию, они немедленно сожрут своих убитых сородичей. «Агрессия свойственна охотникам, – подумал Гомер. – Тем, кто питается падалью, в ней нет нужды, как нет необходимости убивать. Все живое рано или поздно умирает само. Умерев, оно все равно станет их пищей. Нужно просто подождать».

В свете фонаря сквозь грязные зеленоватые стекла были видны приставшие к ним с обратной стороны мерзкие морды, криво скроенные тела, когтистые руки, беспокойно ощупывающие изнутри этот сатанинский аквариум. В полном безмолвии сотни пар тусклых глаз неотступно следили за проходившим мимо отрядом, и головы созданий поворачивались с поразительной синхронностью, провожая его долгим внимательным взглядом. Так смотрели бы на посетителей кунсткамеры запертые в формалиновых колбах уродцы, если бы им предусмотрительно не зашили веки. This is how freaks locked in formalin flasks would look at visitors to the Kunstkammer, if they had not had their eyelids stitched shut.

Несмотря на приближающийся час расплаты за безбожие, Гомер так и не смог заставить себя поверить ни в Господа, ни в дьявола. Но если бы Чистилище существовало, для старика оно приняло бы именно такую форму. Сизиф был обречен на борьбу с тяготением, Тантал приговорен к пытке неутолимой жаждой. Гомера же на станции его смерти ожидал мятый китель машиниста и этот чудовищный призрачный поезд с отвратительными пассажирами-горгульями, насмешка мстительных богов. И после отправления состава с платформы туннель, как в одной из старинных легенд метро, сомкнется в ленту Мебиуса, в дракона, пожирающего свой хвост. And after the train leaves the platform, the tunnel, as in one of the ancient legends of the subway, will close into a ribbon of Moebius, into a dragon eating its tail.

Хантера эта станция и ее обитатели больше не интересовали. Остаток зала отряд преодолел скорым шагом: Ахмед и Гомер еле поспевали за сорвавшимся с места бригадиром.

Старика подмывало обернуться, закричать, выстрелить – спугнуть это обнаглевшее отродье, отогнать тяжелые мысли. Но вместо этого он семенил, опустив голову и сосредоточившись на том, чтобы не наступить на чьи-нибудь догнивающие останки. Понурился и Ахмед, занятый своими думами. И в этом их безоглядном бегстве с Нахимовского проспекта никто уже не думал осматриваться вокруг.

Пятно света от фонаря Хантера суетливо летало из стороны в сторону, словно следуя за неким невидимым гимнастом под куполом этого зловещего цирка, но и бригадир уже не обращал внимания на то, что оно цепляло.

В луче мелькнули на долю секунды и тут же сгинули во мраке никем не замеченные, свежие кости и не до конца еще обглоданный череп – явно человеческий. Рядом бесполезной скорлупой валялись стальная солдатская каска и бронежилет.

На облезлом зеленом шлеме по трафарету было белой краской выведено: «Севастопольская».