Замятин - Мы Запись 4-я Zamyatin - Us Record 4 Zamyatin - Us Record 4 Zamyatin - Mes esame įrašas 4 Zamyatin - Us Record 4 Замятін - Ми Запис 4-й

Запись 4-я. Конспект: Дикарь с барометром. Эпилепсия. Если бы Entry 4. Summary: Savage with a barometer. Epilepsy. If.

До сих пор мне все в жизни было ясно (недаром же у меня, кажется, некоторое пристрастие к этому самому слову «ясно»). So far, everything in my life has been clear to me (it's not for nothing that I seem to have a certain predilection for this very word "clear"). А сегодня… Не понимаю. And today... I don't get it.

Первое: я действительно получил наряд быть именно в аудиториуме 112, как она мне и говорила. One: I really did get an outfit to be exactly in Auditorium 112, just like she told me. Хотя вероятность была — 150/ 10 000 000 =3/20 000 (1500 – это число аудиториумов, 10 000 000 – нумеров). Although the probability was 150/ 10,000,000 =3/20,000 (1,500 is the number of audiences, 10,000,000 is the number of numbers). А второе… Впрочем, лучше по порядку. And the second... Well, better in order.

Аудиториум. Огромный, насквозь просолнечный полушар из стеклянных массивов. A huge, sun-drenched hemisphere of glass arrays. Циркулярные ряды благородно шарообразных, гладко остриженных голов. Circular rows of nobly spherical, smoothly trimmed heads. С легким замиранием сердца я огляделся кругом. I looked around with a slight twitch of my heart. Думаю, я искал: не блеснет ли где над голубыми волнами юниф розовый серп – милые губы О. Вот чьи-то необычайно белые и острые зубы, похоже… нет, не то. I think I was looking to see if a pink sickle would glisten somewhere over the blue waves of the unif pink - the lovely lips of O. Here are someone's unusually white and sharp teeth, it looks like... no, not that. Нынче вечером, в 21, О придет ко мне – желание увидеть ее здесь было совершенно естественно. Tonight, at 21, O is coming to see me-it was only natural to want to see her here.

Вот – звонок. Мы встали, спели Гимн Единого Государства – и на эстраде сверкающий золотым громкоговорителем и остроумием фонолектор. We stood up, sang the One State Hymn - and a phono-lectric on the bandstand sparkled with golden loudspeaker and wit.

– «Уважаемые нумера! - "Dear Numbers! Недавно археологи откопали одну книгу двадцатого века. Archaeologists recently dug up a book from the twentieth century. В ней иронический автор рассказывает о дикаре и о барометре. In it, the ironic author talks about the savage and the barometer. Дикарь заметил: всякий раз, как барометр останавливался на „дожде“, действительно шел дождь. Savage noticed: whenever the barometer stopped at "rain," it was indeed raining. И так как дикарю захотелось дождя, то он повыковырял ровно столько ртути, чтобы уровень стал на „дождь“ (на экране – дикарь в перьях, выколупывающий ртуть: смех). And because the savage wanted rain, he forged out exactly enough mercury to make the level "rain" (on the screen - a savage in feathers, digging out the mercury: laughter). Вы смеетесь: но не кажется ли вам, что смеха гораздо более достоин европеец той эпохи. You laugh: but don't you think a European of that era is much more worthy of laughter. Так же, как дикарь, европеец хотел „дождя“ – дождя с прописной буквы, дождя алгебраического. Just like the savage, the European wanted "rain" - rain with a capital letter, rain algebraic. Но он стоял перед барометром мокрой курицей. But he stood in front of the barometer as a wet chicken. У дикаря по крайней мере было больше смелости и энергии и – пусть дикой – логики: он сумел установить, что есть связь между следствием и причиной. At least the savage had more courage and energy and - even if wild - logic: he was able to establish that there was a connection between effect and cause. Выковыряв ртуть, он сумел сделать первый шаг на том великом пути, по которому…» By forging the mercury, he was able to take the first step on that great path on which..."

Тут (повторяю: я пишу, ничего не утаивая) – тут я на некоторое время стал как бы непромокаемым для живительных потоков, лившихся из громкоговорителей. Here (I repeat: I am writing without concealing anything) - here for a while I became as if impermeable to the life-giving streams pouring from the loudspeakers. Мне вдруг показалось, что я пришел сюда напрасно (почему «напрасно» и как я мог не прийти, раз был дан наряд? It suddenly seemed to me that I came here for nothing (why "for nothing" and how could I not come, since I was given an order? ); мне показалось – все пустое, одна скорлупа. ); it seemed to me - all empty, one shell. И я с трудом включил внимание только тогда, когда фонолектор перешел уже к основной теме: к нашей музыке, к математической композиции (математик – причина, музыка – следствие), к описанию недавно изобретенного музыкометра. And I barely turned my attention back on only when the phono-lectric had already moved on to the main topic: our music, the mathematical composition (mathematician is cause, music is effect), and the description of the recently invented musicometer.

– «…Просто вращая вот эту ручку, любой из вас производит до трех сонат в час. - "...Just turning this knob here, any one of you produces up to three sonatas an hour. А с каким трудом давалось это вашим предкам. And how hard it was for your ancestors. Они могли творить, только доведя себя до припадков „вдохновения“ – неизвестная форма эпилепсии. They could only create by driving themselves to fits of "inspiration"-an unknown form of epilepsy. И вот вам забавнейшая иллюстрация того, что у них получалось, – музыка Скрябина – двадцатый век. And here's the funniest illustration of how they did it - Scriabin's music - twentieth century. Этот черный ящик (на эстраде раздвинули занавес и там – их древнейший инструмент) – этот ящик они называли „рояльным“ или „королевским“, что лишний раз доказывает, насколько вся их музыка…» This black box (on the stage they pulled the curtain and there - their oldest instrument) - this box they called "piano" or "royal," which once again proves how all their music..."

И дальше – я опять не помню, очень возможно потому, что… Ну, да скажу прямо: потому что к «рояльному» ящику подошла она – I-330. And then - I don't remember again, very possibly because... Well, let me put it bluntly: because she - I-330 - came up to the "piano" box. Вероятно, я был просто поражен этим ее неожиданным появлением на эстраде. I was probably just stunned by this unexpected appearance of her on the stage.

Она была в фантастическом костюме древней эпохи: плотно облегающее черное платье, остро подчеркнуто белое открытых плечей и груди, и эта теплая, колыхающаяся от дыхания тень между… и ослепительные, почти злые зубы… She wore a fantastic costume of the ancient era: a tightly fitting black dress, sharply emphasized white open shoulders and chest, and that warm, rippling shade of breath between... and dazzling, almost angry teeth...

Улыбка – укус, сюда – вниз. A smile is a bite, down here. Села, заиграла. Sitting down, she played. Дикое, судорожное, пестрое, как вся тогдашняя их жизнь, – ни тени разумной механичности. Wild, convulsive, motley, like their whole life at the time-not a shadow of rational mechanics. И конечно, они, кругом меня, правы: все смеются. And of course, they, all around me, are right: everyone is laughing. Только немногие… но почему же и я – я? Only a few... but why me, too?

Да, эпилепсия – душевная болезнь – боль. Yes, epilepsy is a mental illness - pain. Медленная, сладкая боль – укус – и чтобы еще глубже, еще больнее. Slow, sweet pain - the bite - and to go even deeper, even more painful. И вот, медленно – солнце. And then, slowly, the sun. Не наше, не это голубовато-хрустальное и равномерное сквозь стеклянные кирпичи – нет: дикое, несущееся, опаляющее солнце – долой все с себя – все в мелкие клочья. Not ours, not this bluish-crystal and uniform through the glass bricks - no: the wild, rushing, scorching sun - take it all off - all in little shreds.

Сидевший рядом со мной покосился влево – на меня – и хихикнул. The man sitting next to me looked to my left - at me - and chuckled. Почему-то очень отчетливо запомнилось: я увидел – на губах у него выскочил микроскопический слюнный пузырек и лопнул. For some reason, I remember very clearly: I saw - on his lips popped a microscopic salivary bubble and burst. Этот пузырек отрезвил меня. This vial sobered me up. Я – снова я. I'm me again.

Как и все, я слышал только нелепую, суетливую трескотню струн. Like everyone else, all I could hear was the ridiculous, fidgety crackling of strings. Я смеялся. I laughed. Стало легко и просто. It became easy and simple. Талантливый фонолектор слишком живо изобразил нам эту дикую эпоху – вот и все. A talented phono-lecturer has portrayed this wild era for us all too vividly, that's all.

С каким наслаждением я слушал затем нашу теперешнюю музыку. With what pleasure I then listened to our current music. (Она продемонстрирована была в конце для контраста.) (It was demonstrated at the end for contrast.) Хрустальные хроматические ступени сходящихся и расходящихся бесконечных рядов – и суммирующие аккорды формул Тэйлора, Маклорена; целотонные, квадратногрузные ходы Пифагоровых штанов; грустные мелодии затухающе-колебательного движения; переменяющиеся фраунгоферовыми линиями пауз яркие такты – спектральный анализ планет… Какое величие! Crystal chromatic steps of convergent and divergent infinite series - and summing chords of Taylor's and McLaren's formulas; whole-toned, square-loaded passages of Pythagoras' pants; sad melodies of fading oscillatory motion; bright bars changing by fraunhofer lines of pauses - spectral analysis of planets... What grandeur! Какая незыблемая закономерность! What an immutable pattern! И как жалка своевольная, ничем – кроме диких фантазий – не ограниченная музыка древних… And how pathetic is the arbitrary, unconstrained music of the ancients - except for wild fantasies...

Как обычно, стройными рядами, по четыре, через широкие двери все выходили из аудиториума. As usual, in orderly rows of four, everyone exited the auditorium through the wide doors. Мимо мелькнула знакомая двоякоизогнутая фигура; я почтительно поклонился. A familiar double-curved figure flashed by; I bowed respectfully.

Через час должна прийти милая О. Я чувствовал себя приятно и полезно взволнованным. In an hour sweet O. should be here. I felt pleasantly and usefully excited. Дома – скорей в контору, сунул дежурному свой розовый билет и получил удостоверение на право штор. At home - hurried to the office, slipped the officer on duty his pink ticket and got a certificate for the right of blinds. Это право у нас только для сексуальных дней. We only have that right for sexy days. А так среди своих прозрачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха, стен – мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом. And so among its transparent walls, as if woven of sparkling air, we live always in view, eternally bathed in light. Нам нечего скрывать друг от друга. We have nothing to hide from each other. К тому же это облегчает тяжкий и высокий труд Хранителей. Besides, it makes the hard and high work of the Guardians easier. Иначе мало ли что могло быть. Otherwise, you never know what could have happened. Возможно, что именно странные, непрозрачные обиталища древних породили эту их жалкую клеточную психологию. Perhaps it was the strange, opaque dwellings of the ancients that gave rise to this pathetic cellular psychology of theirs. «Мой (так!) дом – моя крепость» – ведь нужно же было додуматься! The house is my fortress" - you had to think of that!

В 21 я опустил шторы – и в ту же минуту вошла немного запыхавшаяся О. Протянула мне свой розовый ротик – и розовый билетик. At 21, I lowered the curtains - and at the same minute a slightly out of breath O. walked in. She handed me her pink mouth - and a pink ticket. Я оторвал талон и не мог оторваться от розового рта до самого последнего момента – 22.15. I ripped off the ticket and couldn't tear myself away from the pink mouth until the very last moment - 10:15 p.m.

Потом показал ей свои «записи» и говорил – кажется, очень хорошо – о красоте квадрата, куба, прямой. Then he showed her his "notes" and talked - very well, it seems - about the beauty of the square, the cube, the straight line. Она так очаровательно-розово слушала – и вдруг из синих глаз слеза, другая, третья – прямо на раскрытую страницу (стр. She was listening so charmingly pink - and suddenly a tear came out of her blue eyes, another, a third - straight to the open page (p. 7-я). Чернила расплылись. The ink was blurred. Ну вот, придется переписывать. Well, I'll have to rewrite it.

– Милый Д, если бы только вы, если бы… - Sweet D, if only you, if only you, if only you...

Ну что «если бы»? Что «если бы»? Опять ее старая песня: ребенок. There's her old song again: baby. Или, может быть, что-нибудь новое – относительно… относительно той? Or maybe something new - regarding... regarding that one? Хотя уж тут как будто… Нет, это было бы слишком нелепо. Although it's as if... No, that would be too ridiculous.