Замятин - Мы - Запись 12-я Zamyatin - We - Record 12 Zamyatin - Nous - Entrée 12 Zamyatin - Nós - Entrada 12 Замятін - Ми - Запис 12-й

Запись 12-я. Конспект: Ограничение бесконечности. Ангел. Размышления о поэзии Entry 12. Summary: The Limitation of Infinity. Angel. Reflections on Poetry

Мне все же кажется – я выздоровею, я могу выздороветь. I still think - I'll get better, I can get better. Прекрасно спал. Никаких этих снов или иных болезненных явлений. No those dreams or other painful phenomena. Завтра придет ко мне милая О, все будет просто, правильно и ограничено, как круг. Tomorrow comes to me sweet O, everything will be simple, right and limited, like a circle. Я не боюсь этого слова – «ограниченность»: работа высшего, что есть в человеке, – рассудка – сводится именно к непрерывному ограничению бесконечности, к раздроблению бесконечности на удобные, легко переваримые порции – дифференциалы. I am not afraid of the word "limitedness": the work of the intellect, the highest thing in man, boils down precisely to the continuous limitation of infinity, to the fragmentation of infinity into convenient, easily digestible portions - differentials. В этом именно божественная красота моей стихии – математики. That is exactly the divine beauty of my element, mathematics. И вот понимания этой самой красоты как раз и не хватает той. And it is the understanding of this very beauty that is lacking. Впрочем, это так – случайная ассоциация. But that's just a random association.

Все это – под мерный, метрический стук колес подземной дороги. All this - to the measured, metrical clatter of the wheels of the underground road. Я про себя скандирую колеса – и стихи (его вчерашняя книга). I'm chanting wheels - and poetry (his book yesterday) to myself. И чувствую: сзади, через плечо, осторожно перегибается кто-то и заглядывает в развернутую страницу. And I feel: behind me, over my shoulder, someone carefully bends over and looks at the unfolded page. Не оборачиваясь, одним только уголком глаза я вижу: розовые, распростертые крылья-уши, двоякоизогнутое… он! Without turning around, out of the corner of my eye I see: pink, outstretched wings-ears, double-curved ... him! Не хотелось мешать ему – и я сделал вид, что не заметил. I didn't want to disturb him, so I pretended not to notice. Как он очутился тут – не знаю: когда я входил в вагон – его как будто не было. How he got here - I don't know: when I entered the carriage, it was as if he wasn't there.

Это незначительное само по себе происшествие особенно хорошо подействовало на меня, я бы сказал: укрепило. This incident, insignificant in itself, had a particularly good effect on me, I would say, strengthened me. Так приятно чувствовать чей-то зоркий глаз, любовно охраняющий от малейшей ошибки, от малейшего неверного шага. It is so nice to feel someone's watchful eye, lovingly guarding against the slightest mistake, against the slightest wrong step. Пусть это звучит несколько сентиментально, но мне приходит в голову опять все та же аналогия: ангелы-хранители, о которых мечтали древние. It may sound a little sentimental, but the same analogy comes to my mind again: the guardian angels that the ancients dreamed of. Как много из того, о чем они только мечтали, в нашей жизни материализовалось. How much of what they only dreamed of has materialized in our lives.

В тот момент, когда я ощутил ангела-хранителя у себя за спиной, я наслаждался сонетом, озаглавленным «Счастье». The moment I felt the guardian angel at my back, I was enjoying a sonnet titled "Happiness. Думаю – не ошибусь, если скажу, что это редкая по красоте и глубине мысли вещь. I think - I will not be mistaken if I say that this is a rare thing in beauty and depth of thought. Вот первые четыре строчки:

Вечно влюбленные дважды два, Forever in love with the two-by-two, Amoureux à jamais, deux fois sur deux,

Вечно слитые в страстном четыре, Eternally merged in a passionate four,

Самые жаркие любовники в мире — The hottest lovers in the world

Неотрывающиеся дважды два… Unbreakable two-two...

И дальше все об этом: о мудром, вечном счастье таблицы умножения. And then it's all about that: the wise, eternal happiness of the multiplication table.

Всякий подлинный поэт – непременно Колумб. Every true poet is necessarily a Columbus. Америка и до Колумба существовала века, но только Колумб сумел отыскать ее. America had existed for centuries before Columbus, but only Columbus was able to find it. Таблица умножения и до R-13 существовала века, но только R-13 сумел в девственной чаще цифр найти новое Эльдорадо. The multiplication table had existed for centuries before R-13, but only R-13 managed to find a new Eldorado in the virgin space of numbers. В самом деле: есть ли где счастье мудрее, безоблачнее, чем в этом чудесном мире. Indeed: is there anywhere wiser, cloudless happiness than in this wonderful world. Сталь – ржавеет; древний Бог – создал древнего, т. е. способного ошибаться человека – и, следовательно, сам ошибся. Steel - rusts; the ancient God - created an ancient, i.e., capable of making mistakes - and, therefore, made a mistake himself. Таблица умножения мудрее, абсолютнее древнего Бога: она никогда – понимаете: никогда – не ошибается. The multiplication table is wiser, more absolute than the ancient God: it is never - you know: never - wrong. И нет счастливее цифр, живущих по стройным вечным законам таблицы умножения. And there are no happier numbers living by the slender eternal laws of the multiplication table. Ни колебаний, ни заблуждений. No hesitation, no delusion. Истина – одна, и истинный путь – один; и эта истина – дважды два, и этот истинный путь – четыре. The truth is one, and the true way is one; and this truth is two times two, and this true way is four. И разве не абсурдом было бы, если бы эти счастливо, идеально перемноженные двойки – стали думать о какой-то свободе, т. е. ясно – об ошибке? And wouldn't it be absurd if these happily, perfectly multiplied twos - began to think of some kind of freedom, i.e., clearly - a mistake? Для меня – аксиома, что R-13 сумел схватить самое основное, самое… For me it is an axiom that R-13 managed to capture the most basic, the most...

Тут я опять почувствовал – сперва на своем затылке, потом на левом ухе – теплое, нежное дуновение ангела-хранителя. Then I felt again, first on the back of my head and then in my left ear, the warm, gentle whiff of a guardian angel. Он явно приметил, что книга на коленях у меня – уже закрыта и мысли мои – далеко. He clearly noticed that the book in my lap was already closed and my thoughts were far away. Что ж, я хоть сейчас готов развернуть перед ним страницы своего мозга: это такое спокойное, отрадное чувство. Well, I'm ready to unfold the pages of my brain in front of him right now: it's such a peaceful, comforting feeling. Помню: я даже оглянулся, я настойчиво, просительно посмотрел ему в глаза, но он не понял – или не захотел понять – он ни о чем меня не спросил… Мне остается одно: все рассказывать вам, неведомые мои читатели (сейчас вы для меня так же дороги, и близки, и недосягаемы – как был он в тот момент). I remember: I even looked back, I looked insistently, pleadingly into his eyes, but he didn't understand - or didn't want to understand - he didn't ask me anything... I have only one thing left: to tell you, my unknown readers (you are as dear, and close, and unreachable to me now as he was at that moment).

Вот был мой путь: от части к целому; часть – R-13, величественное целое – наш Институт Государственных Поэтов и Писателей. Here was my journey: from part to whole; the part is R-13, the majestic whole is our Institute of State Poets and Writers. Я думал: как могло случиться, что древним не бросалась в глаза вся нелепость их литературы и поэзии. I thought: how could it be that the ancients were not struck by the absurdity of their literature and poetry. Огромнейшая великолепная сила художественного слова – тратилась совершенно зря. The enormous, magnificent power of the artistic word - wasted for nothing. Просто смешно: всякий писал – о чем ему вздумается. It's just funny: everyone wrote about whatever he wanted. Так же смешно и нелепо, как то, что море у древних круглые сутки тупо билось о берег, и заключенные в волнах силлионы килограммометров – уходили только на подогревание чувств у влюбленных. It is as ridiculous and absurd as the fact that the sea of the ancients beat stupidly against the shore all day long, and the silillions of kilograms in the waves were used only for warming the feelings of lovers. Мы из влюбленного шепота волн – добыли электричество, из брызжущего бешеной пеной зверя – мы сделали домашнее животное: и точно так же у нас приручена и оседлана когда-то дикая стихия поэзии. We have extracted electricity from the amorous whispering of the waves, we have made a pet from the splashing foam of the beast: and in the same way we have tamed and saddled the once wild element of poetry. Nous avons fabriqué de l'électricité à partir du murmure amoureux des vagues, nous avons fabriqué un animal de compagnie à partir de l'écume éclaboussante d'une bête : de la même manière, nous avons apprivoisé et sellé l'élément autrefois sauvage de la poésie. Теперь поэзия – уже не беспардонный соловьиный свист: поэзия – государственная служба, поэзия – полезность. Now poetry is no longer an unapologetic nightingale whistle: poetry is public service, poetry is usefulness.

Наши знаменитые «Математические Нонны»: без них – разве могли бы мы в школе так искренне и нежно полюбить четыре правила арифметики? Our famous "Math Nones": without them - could we have loved the four rules of arithmetic so sincerely and fondly at school? А «Шипы» – это классический образ: Хранители – шипы на розе, охраняющие нежный Государственный Цветок от грубых касаний… Чье каменное сердце останется равнодушным при виде невинных детских уст, лепечущих как молитву: «Злой мальчик розу хвать рукой. And "Thorns" is a classic image: the Guardians are the thorns on the rose, guarding the delicate State Flower from rough touches... Whose stony heart would remain indifferent at the sight of innocent children's mouths babbling like a prayer: "The wicked boy pinches the rose with his hand. Но шип стальной кольнул иглой, шалун – ой, ой – бежит домой» и так далее? But the thorn of steel pricked the needle, the varmint - oops, oops - runs home," and so on? А «Ежедневные оды Благодетелю»? And "Daily Ode to the Benefactor"? Кто, прочитав их, не склонится набожно перед самоотверженным трудом этого Нумера из Нумеров? Who, after reading them, would not bow devoutly to the selfless work of this Numer of Numbers? А жуткие красные «Цветы Судебных приговоров»? And the creepy red Judgment Flowers? А бессмертная трагедия «Опоздавший на работу»? And the immortal tragedy of Late to Work? А настольная книга «Стансов о половой гигиене»? And the Stans' board book on sexual hygiene?

Вся жизнь во всей ее сложности и красоте – навеки зачеканена в золоте слов. All life in all its complexity and beauty is forever minted in the gold of words.

Наши поэты уже не витают более в эмпиреях: они спустились на землю; они с нами в ногу идут под строгий механический марш Музыкального Завода; их лира – утренний шорох электрических зубных щеток и грозный треск искр в Машине Благодетеля, и величественное эхо Гимна Единому Государству, и интимный звон хрустально-сияющей ночной вазы, и волнующий треск падающих штор, и веселые голоса новейшей поваренной книги, и еле слышный шепот уличных мембран. Our poets are no longer hovering in the empyreans: they have come down to earth; they walk in step with us to the austere mechanical march of the Music Factory; their lyre is the morning rustle of electric toothbrushes and the menacing crackle of sparks in the Benefactor Machine, and the majestic echo of the Hymn to the One State, and the intimate ringing of the crystal-bright night vase, and the exciting crackle of falling curtains, and the cheery voices of the latest cookbook, and the faint whisper of street membranes.

Наши боги – здесь, с нами – в Бюро, в кухне, в мастерской, в уборной; боги стали, как мы: эрго – мы стали, как боги. Our gods are here with us - in the bureau, in the kitchen, in the workshop, in the restroom; the gods have become like us: ergo - we have become like the gods. И к вам, неведомые мои планетные читатели, к вам мы придем, чтобы сделать вашу жизнь божественно-разумной и точной, как наша… And to you, my unknown planetary readers, to you we will come to make your life divinely intelligent and precise, like ours...