Глава 17 - Дети Червя
Несколько минут прошли в полной тишине, и Артем, решивший, что их оставили одних, снова задергался, пытаясь хотя бы сесть. Слишком сильно скрученные ноги и руки затекли и болели. Артем вспомнил слова отчима, который объяснял ему однажды, что если оставить даже повязку или жгут слишком надолго, ткани могут начать отмирать. Хотя, подумалось ему, какая теперь разница?
– Враг, лежи тихо! – раздался вдруг голос. – Дрон плюет игла-паралиш!
– Не надо, – Артем послушно замер, – не надо стрелять.
У него мелькнула надежда: что, если, разговорившись со своим тюремщиком, он сможет убедить его помочь им выбраться отсюда? Но о чем можно разговаривать с дикарем, который вряд ли поймет и половину его слов?
– А кто это – Великий Червь? – спросил он первое, что ему пришло в голову.
– Великий Червь делает землю. Делает мир, делает человека. Великий Червь – все. Великий Червь – жизнь. Враги Великого Червя, люди машин – смерть.
– Я никогда о нем не слышал, – тщательно подбирая слова, произнес Артем. – Где он живет?
– Великий Червь здесь живет. Рядом. Вокруг. Все ходы Великий Червь копает. Человек потом говорит – это он делает. Нет. Великий Червь. Дает жизнь, забирает жизнь. Копает новые ходы, люди в них живут. Добрые люди почитают Великого Червя. Враги Великого Червя хотят убивать. Жрецы так говорят.
– Кто такие жрецы?
– Старые люди, с волосами на голове. Только они могут. Они знают, слушают желания Великого Червя, говорят людям. Добрые люди делают так. Плохие люди не слушают. Плохие люди враги, добрые их едят.
Вспомнив подслушанный разговор, Артем начал постепенно соображать, что к чему. Одним из таких жрецов был, верно, и рассказывавший легенду о Черве старик.
– Жрец говорит: нельзя есть людей. Говорит, Великий Червь плачет, когда один человек ест другого, – стараясь выражать свои мысли так же, как и дикарь, напомнил ему Артем. – Есть людей – против воли Великого Червя. Если мы здесь останемся, нас съедят. Великий Червь будет опечален, будет плакать… – осторожно добавил он.
– Великий Червь, конечно, будет плакать, – послышался из темноты насмешливый голос. – Но эмоции эмоциями, а белковую пищу в рационе ничем не заменишь.
Говорил тот самый старик, Артем сразу узнал его тембр и интонации. Он только не мог понять, находился ли тот в комнате все время или незаметно прокрался в нее только что. Как бы то ни было, надежды выбраться из клетки не осталось.
Потом Артему в голову пришла еще одна мысль, от которой его начало знобить. Какое счастье, что Антон до сих пор не очнулся и не слышит этого, подумал он.
– А ребенка? Детей, которых вы воруете? Вы их тоже едите? Мальчика? Олега? – глядя в темноту широко раскрытыми от ужаса глазами, почти беззвучно спросил он.
– Маленьких не едим, – отозвался дикарь, хотя Артем думал, что ответит старик. – Маленькие не могут быть злые. Не могут быть враги. Маленьких мы забираем, чтобы объяснить, как жить. Говорим про Великого Червя. Учим почитать.
– Молодец, Дрон, – похвалил жрец. – Любимый ученик, – пояснил он.
– Что случилось с мальчиком, которого украли прошлой ночью? Где он? Это ваше чудовище его утащило, я знаю, – сказал Артем.
– Чудовище? И кто же этих чудовищ наплодил?! – взорвался старик. – Кто наплодил этих немых, трехглазых, безруких, шестипалых, умирающих при рождении и неспособных размножаться? Кто лишил их человеческого обличья, пообещав им рай, и бросил подыхать в слепой кишке этого проклятого города? Кто в этом виноват и кто после этого настоящий монстр?
Артем молчал. Старик тоже ничего больше не говорил и только тяжело дышал, стараясь успокоиться. И в этот момент Антон наконец очнулся.
– Где он? – просипел он. – Где мой сын? Где мой сын?! Отдайте мне сына!
Он перешел на крик и, пытаясь освободиться, принялся кататься по полу, ударяясь то о прутья решетки, то о стену.
– Буйный, – прежним насмешливым тоном отметил старик. – Дрон, успокой его.
Послышался странный звук – как будто кто-то кашлянул или сильно выдохнул. Что-то коротко свистнуло в воздухе, и через несколько секунд Антон снова затих.
– Очень поучительно, – сказал жрец. – Пойду, приведу мальчика, пусть посмотрит на папу, попрощается. Хороший, кстати, мальчуган, папа может им гордиться – так славно сопротивляется гипнозу… – Он зашаркал по полу, удаляясь, скрипнула открывающаяся дверь.
– Не надо бояться, – неожиданно мягко сказал тюремщик. – Добрые люди не убивают, не едят детей врагов. Маленькие не грешат. Можно научить жить хорошо. Великий Червь прощает маленьких врагов.
– Боже мой, да какой Великий Червь? Это же полный абсурд! Хуже сектантов и сатанистов! Как вы в него верите? Его кто-нибудь видел когда-нибудь, вашего Червя? Ты его видел, что ли? – свою последнюю тираду Артем постарался произнести с сарказмом, но, лежа на полу со связанными руками и ногами, сделать это убедительно оказалось нелегко.
Как и в тот раз, когда он ждал казни в плену у фашистов, им стало овладевать равнодушие к собственной судьбе. Он положил голову на холодный пол и закрыл глаза, не рассчитывая на ответ.
– На Великого Червя нельзя смотреть. Запрет! – отрезал дикарь.
– Да не может такого быть, – нехотя отозвался Артем. – Нет никакого Червя… А туннели люди делали. Они все на картах обозначены… Там один даже круглый, где Ганза, такое только люди могут построить. Да ты, наверное, даже и не знаешь, что такое карта…
– Я знаю, – спокойно сказал Дрон. – Я учусь у жреца, он показывает. На карте много ходов нет. Великий Червь делал новые ходы, а на карте нет. Даже тут, у нас дома, есть новые ходы – священные, а на карте нет. Люди машин делают карты, думают, ходы копают они. Глупые, гордые. Ничего не знают. За это Великий Червь их наказывает.
– За что наказывает? – не понял Артем.
– За гор… гор?ды?ну, – тщательно выговорил дикарь.
– За гордыню, – подтвердил голос жреца. – Великий Червь сотворил человека последним, и был человек самым любимым детищем его. Ибо другим не дал разума, а человеку дал. Знал он, что разум – опасная игрушка, и потому наказал: живи в мире с собой, в мире с землей, в мире с жизнью и всеми тварями, и почитай меня. После этого ушел Великий Червь в самые недра Земли, но перед этим сказал: настанет день, и вернусь. Делай так, как если бы я был рядом. И люди послушались своего создателя и жили в мире с землей, которую он сотворил, и в мире друг с другом, и в мире с другими тварями, и почитали Великого Червя. И у них родились дети, и у их детей родились дети, и от отца к сыну, от матери к дочери передавали они слова Великого Червя. Но умерли те, кто своими ушами слушал наказ его, и умерли их дети, и сменилось много поколений, а Великий Червь все не возвращался. И тогда один за другим перестали люди соблюдать его заветы и делать, как он хотел. И появились те, кто сказал: Великого Червя не было никогда и нет сейчас. И другие ждали, что Великий Червь вернется и покарает их. Спалит их светом своих глаз, пожрет их тела и обвалит ходы, где они живут. Но Великий Червь не возвращался и только плакал о людях. И слезы его поднимались из глубины и подтапливали нижние ходы. Но те, кто отказался от своего создателя, сказали: нас никто не сотворил, мы были всегда. Прекрасен и могуч человек, не может он быть сотворен земляным червем! И сказали: вся земля наша, и была наша, и будет, и ходы в ней сделал не Великий Червь, а мы и предки наши. И зажгли огонь, и стали убивать созданий, которых создал Великий Червь, говоря: вот, вся жизнь, что вокруг, наша, и все здесь только, чтобы утолить наш голод. И создали машины, чтобы убивать быстрее, чтобы сеять смерть, чтобы рушить жизнь, созданную Великим Червем, и подчинить его мир себе. Но и тогда не поднялся он из дремучих глубин, куда ушел. И засмеялись они, и стали дальше делать против того, что говорил он. И решили, чтобы унизить его, построить такие машины, которые повторяли бы обличие его. И создали они такие машины, и зашли в их нутро, и смеялись: вот, сказали, теперь можем сами управлять Великим Червем, и не одним, а десятками. И бьет свет из их очей, и гремит гром, когда ползут, и люди выходят из чрева их. Создали мы Червя, а не Червь нас. Но и этого не хватило им. Росла ненависть в сердце их. Решили они сделать так, чтобы разрушить саму землю, где жили. И создали тысячи машин разных: исторгающих пламя, и плюющих железом, и рвущих землю на части. И стали уничтожать землю и все живое, что было в ней. И тогда не выдержал Великий Червь и проклял их: отнял у них самый ценный дар свой – разум. Овладело ими безумие, обратили они свои машины друг против друга и стали убивать один другого. И уже не помнили, зачем делают то, что делают, но не могли остановиться. Так покарал Великий Червь человека за гордыню.
– Но не всех? – спросил детский голос.
– Нет. Были те, кто всегда помнил о Великом Черве и почитал его. Отреклись они от машин и света и жили в мире с землей. Они спаслись, и Великий Червь не забыл верности их, и сохранил разум их, и обещал отдать им весь мир, когда враги его падут. И будет так.
– И будет так, – хором повторили дикарь и ребенок.
– Олег? – услышав в детском голоске что-то знакомое, позвал Артем.
Ребенок ничего не ответил.
– И по сей день враги Великого Червя живут в прорытых им ходах, потому что больше негде им укрыться, но продолжают боготворить не его, а свои машины. Терпение Великого Червя огромно, и хватило его на долгие века человеческих бесчинств. Но и оно не бесконечно. Предсказано, что, когда нанесет он последний удар по темному сердцу страны врагов, их воля будет сломлена, а мир достанется добрым людям. Предсказано, что пробьет час, и призовет Великий Червь на помощь реки, и землю, и воздух. И просядет толща земная, и ринутся потоки бурлящие, и будет темное сердце врага низвергнуто в небытие. И тогда наконец восторжествует праведный, и будет счастье доброму, и жизнь без болезней, и грибов досыта, и всякого скота в изобилии.
Загорелся огонек. Артему кое-как удалось опереться спиной о стену, и теперь ему не надо больше было мучительно выгибаться, чтобы удерживать в поле зрения людей по ту сторону решетки.
На полу посреди комнаты, спиной к нему, сидел по-турецки маленький мальчик. Над ним возвышалась иссохшая фигура жреца, освещенная пламенем зажатой в руке зажигалки. Дикарь с духовой трубкой в руках стоял рядом, прислонившись к дверному косяку. Все глаза были устремлены на старика, который только что закончил свое повествование.
Артем с трудом повернул голову и глянул на Антона, застывшего в той судорожной позе, в которой его настигла парализующая игла. Он уставился в потолок и не мог видеть сына, но наверняка все слышал.
– Встань, сынок, и посмотри на этих людей, – сказал жрец.
Мальчик тут же вскочил на ноги и повернулся к Артему. Это был Олег.
– Подойди к ним ближе. Узнаешь ли ты кого-нибудь из них? – спросил старик.
– Да, – утвердительно кивнул мальчик, исподлобья глядя на Артема. – Это мой папа, а с этим дядей мы вместе слушали ваши песенки. Через трубы.
– Твой папа и его друг – плохие люди. Они использовали машины и хотели унизить Великого Червя. Помнишь, ты рассказал мне и дяде Вартану, что делал твой папа, когда плохие люди решили разрушить мир?
– Да, – еще раз кивнул Олег.
– Скажи-ка нам это еще раз, – старик переложил зажигалку в другую руку.
– Мой папа работал в эрвэа. Ракетных войсках. Он был ракетчиком. Я тоже хотел стать как он, когда вырасту.
У Артема пересохло в горле. Как же он раньше не смог разгадать эту загадку? Вот откуда у мальчишки взялась та странная нашивка и вот почему он заявлял, что тоже ракетчик, как и убитый Третьяк! Совпадение было почти невероятное, на все метро людей, служивших в ракетных войсках, оставались единицы… И двое из них оказались на Киевской. Могло ли это быть случайностью?
– Ракетчиком… Эти люди сделали больше зла миру, чем все остальные, вместе взятые. Они направляли машины и устройства, которые сожгли и уничтожили землю и почти всю жизнь на ней. Великий Червь прощает многих заблудших, но не тех, кто отдавал приказы рушить мир и сеять в нем смерть, и не тех, кто выполнял их. Твой отец причинил невыносимую боль Великому Червю. Твой отец своими руками разрушал наш мир. Ты знаешь, чего он заслуживает? – голос старика сделался суровым, в нем снова зазвенела сталь.
– Смерти? – неуверенно спросил мальчик, оглядываясь то на жреца, то на своего отца, скрючившегося на полу обезьянника.
– Смерти, – подтвердил жрец. – Он должен умереть. Чем раньше умрут злые люди, сделавшие больно Великому Червю, тем скорее исполнится его обещание, и мир возродится и будет отдан добрым людям.
– Тогда папа должен умереть, – согласился Олег.
– Вот молодец! – старик ласково потрепал мальчика по голове. – А теперь беги, поиграй еще с дядей Вартаном и с ребятишками! Только, смотри, осторожней в темноте, не упади! Дрон, проводи его, а я тут посижу еще с ними. Возвращайся через полчаса с другими, и мешки захватите, готовить будем.
Свет погас. Стремительные шуршащие шаги дикаря и легкий детский топоток утихли в отдалении. Жрец кашлянул и сказал Артему:
– Я тут с тобой поболтаю немножко, если ты не против. У нас пленных обычно не берут, разве только детей, а то свои все чахлые и больные родятся… А взрослых все больше оглушенных приносят. Я бы и рад с ними поговорить, да и они сами, может, не прочь, только вот съедают их слишком быстро…
– Зачем вы тогда их учите, что есть людей – это плохо? – равнодушно спросил Артем. – Червь там плачет и прочее?
– Ну, как сказать… Это им на будущее. Вам, конечно, этого момента не застать, да и мне тоже, но сейчас закладывается основа будущей цивилизации: культуры, которая будет жить в мире с природой. Для них каннибализм – это вынужденное зло. Без животных белков, видишь ли, никуда. Но предания останутся, и когда прямая потребность убивать и жрать себе подобных пропадет, они должны прекратить это делать. Вот тогда Великий Червь и напомнит о себе. Жаль только, жить в эту пору прекрасную… – старик снова неприятно засмеялся.
– Знаете, я столько всего уже навидался в метро, – сказал Артем. – На одной станции верят в то, что, если глубоко копать, можно докопаться до ада. На другой, что мы уже живем в преддверии рая, потому что последняя битва добра и зла завершена и те, кто выжил, избраны для вхождения в Царство Божие. После этого история про вашего Червя уже как-то неубедительно звучит. Вы сами хотя бы в него верите?
– Какая разница, во что верю я или другие жрецы? – усмехнулся старик. – Жить тебе осталось немного, пару часов, так что расскажу-ка я тебе кое-что. Ни с кем не удается быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесет в могилу… Так вот, во что верю я сам, не важно. Главное, во что верят люди. Нелегко уверовать в бога, которого сам создал… – жрец ненадолго прервался, задумавшись, а потом продолжил: – Как бы тебе объяснить? Я когда студентом был, учил философию и психологию в университете, хотя тебе это вряд ли о чем-то говорит. И был у меня профессор: преподаватель когнитивной психологии, умнейший человек, так весь мыслительный процесс по полочкам раскладывал – любо-дорого послушать. Я тогда как раз, как и все остальные в этом возрасте, задавался вопросом: есть ли Бог, книги разные читал, разговоры на кухне до утра разговаривал – ну, как обычно. И склонялся к тому, что, скорее, все-таки нет. И как-то я решил, что именно этот профессор, большой знаток человеческой души, может мне на больной для меня вопрос ответить точно. Пришел к нему в кабинет, вроде как реферат обсуждать, а потом спрашиваю: а как по-вашему, Иван Михалыч, есть он все же, Бог-то? Он меня тогда очень удивил. Для меня, говорит, этот вопрос даже не стоит. Я сам из верующей семьи, привык к мысли, что он есть. С психологической точки зрения веру анализировать не пытаюсь, потому что не хочу. И вообще, говорит, для меня это не столько вопрос принципиального знания, сколько повседневного поведения. Моя вера не в том, что я искренне убежден в существовании высшей силы, а в том, что я выполняю предписанные заповеди, молюсь на ночь, в церковь хожу. Лучше мне от этого становится, спокойнее. Вот так-то, – старик замолчал.
– И что? – не выдержал Артем после минутной паузы.
– А то. Верю я в Великого Червя или не верю – не так уж важно. Но заповеди, вложенные в божественные уста, живут веками. Дело за малым: создать бога и научить его нужным словам. И поверь мне, Великий Червь – не хуже других богов и переживет многих из них.
Артем закрыл глаза. Ни Дрон, ни вождь этого удивительного племени, ни даже такие странные создания, как Вартан, наверняка не подвергали веру в Великого Червя ни малейшему сомнению. Для них это была данность, единственное объяснение того, что они видели вокруг, единственное руководство к действию и мерило добра и зла. Во что еще можно было верить человеку, в своей жизни никогда не видевшему ничего, кроме метро? Но было в легендах о Черве еще что-то, чего Артем пока не мог понять.
– Но почему вы их так настраиваете против машин? Что плохого в механизмах? Электричество, свет, огнестрельное оружие – как вы хотите, чтобы ваш народ выжил без этого? – спросил он.
– Что плохого в машинах?! – тон старика разительно переменился: фальшивое добродушие и терпение, с которыми он только что излагал свои мысли, улетучилось. – Ты же не собираешься за час до своей смерти проповедовать мне о пользе машин?! Да оглянись вокруг! Только слепец не заметит, что если человечество и обязано чему-то своим закатом, то только тому, что слишком полагалось на машины! Как ты смеешь заикаться о важной роли техники здесь, на моей станции? Ничтожество!
Артем никак не ожидал, что его вопрос, куда менее крамольный, чем предыдущий, о вере в Великого Червя, вызовет у старца такую реакцию. Не найдя, что ответить, он замолк. В темноте было слышно, как жрец тяжело дышит, шепча какие-то проклятия и стараясь успокоиться. Заговорил он только через несколько минут.
– Отвык с неверными разговаривать, – судя по голосу, старик снова взял себя в руки. – Заболтался я с вами, да молодежь что-то задерживается, мешки не несут, – надавив на слово «мешки», он выдержал артистическую паузу.
– Какие еще мешки? – поддался на уловку Артем.
– Готовить вас будут. Я ведь когда про пытки говорил, неправильно выразился. Великому Червю противна бессмысленная жестокость. Зачем пытать, если еще и вопрос задать не успеешь, а человек уже на него сам отвечает? Я имел в виду другое. Мы с коллегами, когда поняли, что каннибализм как явление здесь укоренился, и с ним уже ничего не сделаешь, решили, по крайней мере, позаботиться о кулинарной стороне вопроса. Вот и вспомнил кто-то, что корейцы, когда собак едят, кладут их живьем в мешок и палками насмерть забивают. Мясо от этого очень выигрывает. Мягкое становится, нежное. Кому множественные гематомы, так сказать, а кому отбивная. Так что не обессудьте. Я-то, может, и рад был бы сначала умертвить, а потом уже палками, но непременно надо, чтобы внутреннее кровоизлияние. Рецепт есть рецепт, – старик даже щелкнул зажигалкой, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. – Однако что-то задерживаются, не случилось бы… – добавил он.
На середине фразы его прервал пронзительный визг. Послышались крики, беготня, детский плач, зловещий свист… На станции что-то происходило. Жрец беспокойно прислушался к шуму, потом потушил огонь и затих.
Через несколько минут на пороге загрохотали тяжелые башмаки, и низкий голос пророкотал:
– Есть кто живой?
– Да! Мы здесь! Артем и Антон! – что было сил закричал Артем, надеясь, что у старика за пазухой нет трубки с ядовитыми иглами.
– Здесь они! Прикрой меня и пацана! – крикнул кто-то.
Вспыхнул ослепительно яркий свет. Старец метнулся к выходу, но человек, загораживавший проход, сбил его с ног ударом по шее. Жрец коротко захрипел и упал.
– Дверь, дверь держи!
Что-то грохнуло, с потолка посыпалась известь, и Артем зажмурился. Когда он открыл глаза, в комнате уже стояли двое человек. Выглядели они весьма необычно – такого ему до сих пор видеть не доводилось.
Одетые в тяжелые длинные бронежилеты поверх подогнанной черной униформы, оба были вооружены необычными короткими автоматами с лазерными прицелами и набалдашниками глушителей. И без того внушительный вид дополняли массивные титановые шлемы с забралами, как у спецназовцев Ганзы, и непонятного назначения большие металлические щиты со смотровыми щелями. У одного за спиной виднелся ранцевый огнемет.
Они быстро осмотрели комнату, освещая ее длинным и невероятно сильным фонарем, по форме скорее напоминавшим дубинку.
– Эти? – спросил один из них.
– Они, – подтвердил другой.
Деловито оглядев замок на двери обезьянника, первый отошел назад, сделал несколько шагов и в прыжке ударил сапогом по решетке. Ржавые петли не выдержали напора, и дверь рухнула в полушаге от Артема. Человек опустился перед ним на одно колено и поднял забрало. Все стало на свои места: на Артема, прищурившись, смотрел Мельник. Широкий зазубренный нож скользнул по проводам, спутывавшим ноги и руки Артема. Потом сталкер в несколько ударов разрезал проволоку, которой был связан Антон.
– Живой, – удовлетворенно отметил Мельник. – Идти сможешь?
Артем закивал, но подняться на ноги не сумел. Занемевшее тело все еще почти не подчинялось ему.
В комнату вбежали еще несколько человек, двое из которых тут же заняли оборонительные позиции у дверей. Всего в отряде было восемь бойцов: они были одеты и экипированы почти так же, как и те, что ворвались в комнату первыми, но на нескольких были еще и длинные кожаные плащи, как у Хантера. Один из них опустил на землю ребенка, которого до этого зажимал под мышкой, прикрывая надетым на руку щитом. Тот сразу бросился в клетку и склонился над Антоном.
– Папа! Папа! Я специально им наврал, как будто я за них, правда! Я дяде показал, где ты! Извини, папа! Папа, не молчи! – мальчик еле сдерживал слезы.
Антон равнодушно глядел в потолок стеклянными глазами. Артем испугался, что вторая парализующая игла за день могла оказаться для командира дозора последней. Мельник положил указательный палец на шею распростертого на полу Антона.
– Порядок, – заключил он через несколько секунд. – Жив. Носилки сюда!
Пока Артем рассказывал про воздействие ядовитых игл, двое бойцов развернули на полу матерчатые носилки и погрузили на них Антона.
На полу завозился и забормотал что-то сбитый с ног старик.
– Это еще кто? – спросил Мельник, и, услышав от Артема объяснение, решил: – Берем с собой, будем им прикрываться. Как обстановка?
– Тихо все, – доложил державший входную дверь боец.
– Отходим к туннелю, из которого пришли, – объявил сталкер. – Должны вернуться на базу с раненым и заложником для допроса. На вот, – он кинул Артему автомат, – если все будет нормально, пользоваться не придется. У тебя даже брони нет, так что будешь оставаться под нашим прикрытием. За мальчишкой следи.
Артем кивнул и взял Олега за руку, еле оторвав ребенка от носилок, на которых лежал его отец.
– Строимся «черепахой», – отдал приказ Мельник.
Бойцы мгновенно образовали овал, выставив наружу сомкнутые щиты, над которыми виднелись только шлемы. Свободными руками четверо взялись за носилки. Мальчик и Артем оказались внутри строя, полностью прикрытые щитами. Пленному старику заткнули кляпом рот, связали за спиной руки и выставили его в голове построения. После нескольких крепких тычков он прекратил попытки вырваться и затих, угрюмо уставившись в пол.
Глазами «черепахи» служили двое первых бойцов, у которых были особые приборы ночного видения: они крепились прямо на шлем, так что руки оставались не заняты. По команде отряд пригнулся, прикрывая щитами ноги, и стремительно двинулся вперед.
Зажатый между бойцами, Артем тащил за руку не поспевавшего за ним Олега. Ему ничего не было видно, и о происходившем он мог судить только по отрывистым переговорам остальных.
– Трое справа… женщины, ребенок.
– Слева! В арке, в арке! Стреляют! – о железо щита зазвенели иглы.
– Снимай их!
Послышались ответные автоматные хлопки.
– Один есть… Двое есть… Двигаемся, двигаемся!
– Сзади! Ломов! – Снова выстрелы.
– Куда, куда? Там не пройти!
– Вперед, я сказал! Заложника держи!
– Черт, прямо рядом с глазами пролетело…
– Стой! Стой! Стоять!
– Что там?
– Все блокировано! Там их человек сорок! Баррикады!
– Далеко?
– Двадцать метров до них. Не стреляют.
– С боков заходят!
– Когда они успели баррикады построить? !
На щиты обрушился настоящий дождь игл. По сигналу все опустились на одно колено, так что теперь броня закрывала их целиком. Артем пригнулся, прикрывая мальчика. Носилки с Антоном поставили на пол, и теперь стрелков стало вдвое больше.
– Не отвечать! Не отвечать! Ждем…
– В сапог попало…
– Готовь свет… На счет три – фонари и огонь. У кого ПНВ – выбирайте цели сейчас… Раз…
– Как лупят…
– Два! Три!
Одновременно зажглись несколько мощных фонарей и заработали автоматы. Где-то впереди послышались крики и стоны умирающих. Потом стрельба неожиданно прекратилась. Артем прислушался.
– Вон, вон, с белым флагом… Сдаются, что ли?
– Прекратить огонь! Говорить будем. Заложника выставьте!
– Стой, падла, куда!.. Держу, держу! Шустрый старикан…
– У нас ваш жрец! Дайте нам уйти! – выкрикнул Мельник. – Дайте нам вернуться в туннель! Повторяю, дайте нам уйти!
– Ну, что там? Что там?
– Ноль реакции. Молчат.
– Да они вообще нас понимают?
– Ну-ка, посветите мне на него получше…
– Дайте глянуть…
Потом переговоры оборвались. Бойцы словно погрузились в раздумье – сначала те, что стояли впереди, потом затихли и прикрывавшие тыл. Наступила напряженная, нехорошая тишина.
– Что там? – спросил Артем тревожно.
Ему никто не ответил. Люди перестали даже шевелиться. Артем почувствовал, как мальчик сжал его ладонь своей вспотевшей от волнения ручонкой. Его трясло.
– Я чувствую… Он на них смотрит… – сказал он тихо.
– Заложника отпустить, – произнес вдруг Мельник.
– Отпустить заложника, – повторил другой боец.
Тогда Артем, не выдержав, разогнулся и посмотрел поверх щитов и шлемов – вперед, где в десяти шагах от них, в пересечении трех ослепительных лучей света стоял, не жмурясь и не прикрываясь руками, высокий сгорбленный человек с белой тряпкой в вытянутой узловатой руке. С этого расстояния лицо человека было видно очень хорошо… Слишком хорошо. Это было существо, похожее на Вартана, который допрашивал его несколько часов назад. Артем юркнул за щиты и привел свой автомат в боевую готовность.
Сцена, которую он только что видел, все еще стояла перед глазами. Одновременно жуткая и завораживающая, она вдруг на миг напомнила ему о старой книжке «Сказки и мифы древней Греции», которую он любил рассматривать, когда был маленьким. Одна из легенд рассказывала о чудовищном создании в получеловеческом обличии, взгляд которого превратил в камень многих отважных воинов.
Он перевел дух, собрал волю в кулак, запретив себе смотреть гипнотизеру в лицо, вскочил над щитами, словно чертик на пружине, и спустил курок. После странного, бесшумного боя, который вели между собой противники, вооруженные автоматами с глушителями и духовыми трубками, очередь «Калашникова», казалось, сотрясла своды станции.
Хотя Артем был уверен, что промахнуться с такого расстояния невозможно, случилось то, чего он боялся больше всего: непостижимым образом это создание угадало его движение, и как только голова Артема появилась над щитами, взгляд угодил в ловушку его мертвых глаз. Он успел нажать на спусковой крючок, но невидимая рука плавно отвела ствол в сторону. Почти вся очередь ушла мимо, и только одна пуля впилась существу в плечо. Оно издал режущий ухо гортанный звук и одним неуловимым движением кануло во тьму.
Есть несколько секунд, подумал Артем. Всего несколько секунд. Когда отряд Мельника прорывался на Парк Победы, на его стороне был элемент неожиданности. Но теперь, когда дикари организовали оборону и выставили вперед своих нелюдей, шанса преодолеть созданный ими заслон, кажется, не было. Единственным выходом оставалось бегство другим путем. В голове промелькнули слова тюремщика: со станции в неизвестном направлении уходят туннели, которых нет на карте метро.
– Здесь другие туннели есть? – спросил он у Олега.
– Там еще одна станция, за переходом, такая же как эта, как будто отражение в зеркале, – мальчик махнул рукой. – Мы там играли. Там еще туннели, как здесь, но нам сказали, туда ходить нельзя.
– Отступаем! К переходу! – стараясь понизить голос и подделаться под командный бас Мельника, заорал Артем.
– Какого черта?! – недовольно прорычал сталкер.
Он, кажется, приходил в себя. Артем схватил его за плечо.
– Скорее, у них там гипнотизер, – затараторил он. – Нам этот заслон не прорвать! Там другой выход есть, за переходом!
– Верно, она же двойная, эта станция… Отходим! – принял решение сталкер. – Держите баррикаду! Назад! Шагом, шагом!
Остальные медленно, словно нехотя, зашевелились. Подстегивая их новыми приказами, Мельник сумел заставить отряд перестроиться и начать отступление прежде, чем из темноты в них полетели новые иглы. Когда они стали подниматься по ступеням перехода, боец, шедший последним, вскрикнул и схватился за голень. Он еще переступал деревенеющими ногами несколько секунд, Артем видел это в отсветах фонаря. Но потом все тело раненого свела чудовищная судорога, его скрутило, словно отжатую после стирки тряпку, и он рухнул на землю. Отряд остановился. Под прикрытием щитов двое свободных бойцов бросились поднимать своего товарища с земли, но все было кончено. Его тело на глазах синело, а на губах выступила пена. Артем уже знал, что это означает, как знал это, похоже, и Мельник.
– Возьми его щит, шлем и автомат! Быстро! – приказал он Артему. – Отходим, отходим! – закричал он остальным.
Титановый шлем был перепачкан страшной пеной, и снимать его пришлось бы через голову мертвого. Артем так и не смог заставить себя это сделать. Ограничившись автоматом и щитом, он дал круговую очередь, надеясь отпугнуть растворившихся в темноте убийц, занял место в хвосте построения, укрылся щитом и двинулся вслед за остальными.
Они уже почти бежали. Потом кто-то бросил далеко вперед дымовую шашку, и, воспользовавшись неразберихой, отряд начал спускаться на пути. Удивленно вскрикнул и упал на землю еще один боец. Носилки с раненным Антоном нести теперь пришлось только троим. Показываться из-за щита Артем так и не решился и несколько раз стрелял назад наугад. Потом наступило странное затишье: в них больше не летели иглы, хотя, судя по шелесту шагов и голосов вокруг, преследование не прекратилось. Набравшись храбрости, Артем выглянул наружу.
Отряд находился в десятке метров от входа в туннель. Первые бойцы уже шагнули внутрь, двое, развернувшись, обшаривали лучами подступы и прикрывали остальных. Но потребности в этом не было: дикари, кажется, не собирались следовать за ними в туннели. Столпившись полукругом, опустив свои трубки и прикрываясь руками от слепящего света фонарей, они молча чего-то ждали.
– Враги Великого Червя, слушайте!
Из толпы выступил вперед тот самый бородатый вождь, который отдавал распоряжения во время допроса.
– Враги идут в священные ходы Великого Червя. Добрые люди не идут за вами. Сегодня туда идти запрет. Большая опасность. Смерть, проклятие. Пусть враги отдают старого жреца и уходят.
– Не отпускать, не слушать их, – немедленно распорядился Мельник. – Отходим.
Они осторожно продолжили движение. Артем и еще несколько бойцов, которые шли последними, отступали, пятясь и не спуская остающуюся позади станцию с прицела. Сначала за ними действительно никто не шел. Со станции доносились голоса: кто-то спорил, сперва негромко, потом перейдя на крик.
– Дрон не может! Дрон должен идти! За учителем!
– Запрет идти! Стоять! Стоять!
Черная фигура метнулась из темноты в лучи фонарей с такой скоростью, что попасть по ней было совершенно невозможно. Вслед за ней вдалеке показались и другие. Не успевая поймать в прицел первого дикаря, один из бойцов швырнул что-то вперед.
– Ложись! Граната!
Артем кинулся на шпалы лицом вниз, прикрывая руками голову, и раскрыл рот, как его учил отчим. Невообразимый грохот и оглушительная сила взрывной волны ударили по ушам, прижали его к земле. Еще несколько минут он лежал, открывая и закрывая глаза, пытаясь прийти в себя. В голове звенело, перед глазами кружились цветные пятна. Первым звуком, который дошел до его сознания, были неуклюжие, бесконечно повторяющиеся слова:
– Нет, нет, не стреляй, не стреляй, не стреляй, у Дрона нет оружия, не стреляй!
Он оторвал голову и осмотрелся. В перекрестье лучей, высоко подняв руки, стоял тот самый дикарь, что охранял их, пока они сидели в обезьяннике. Двое бойцов держали его на прицеле, ожидая приказов, остальные поднимались с земли и отряхивались. В воздухе висела тяжелая каменная пыль, со стороны станции полз едкий дым.
– Что, рухнуло? – спросил кто-то.
– От одной гранаты… На соплях все метро держится…
– Ну, зато уже не сунутся. Пока завал разберут…
– Этого связать и с собой. Уходим, времени нет, неизвестно, когда они там опомнятся, – распорядился подошедший Мельник.
Привал они сделали только через час. За это время туннель несколько раз раздваивался, и сталкер, шагавший впереди, делал выбор между ответвлениями. В одном месте в стенах виднелись огромные чугунные петли, когда-то, наверное, несшие на себе мощные ставни. Рядом с ними валялись обломки гермозатвора. Кроме этого, ничего интересного не попадалось: туннель был совершенно пуст, черен и безжизнен.
Шли медленно: у пленного старика заплетались ноги, и несколько раз он, споткнувшись, падал на землю. Дрон шагал нехотя и все время бормотал себе под нос что-то про запрет и проклятия, пока ему тоже не заткнули кляпом рот.
Когда сталкер разрешил наконец остановиться и разослал часовых с приборами ночного видения на пятьдесят метров в обе стороны, обессиленный жрец рухнул на пол. Дикарь, умоляюще мыча сквозь тряпку, добился того, чтобы конвоиры подвели его к старику и, опустившись перед ним на колени, скованными руками погладил его по голове.
Маленький Олег бросился к носилкам, на которых лежал его отец, и заплакал. Паралич у Антона прошел, но он все еще был в обмороке, так же, как после первого попадания иглы. Сталкер тем временем поманил Артема в сторонку. Тот больше не мог сдерживать любопытства.
– Как вы нас нашли? Я ведь уже думал, все, съедят, – признался он Мельнику.
– Да что вас искать-то было? Вы дрезину прямо под люком оставили. Дозорные ее через полчаса заметили, когда Антона к чаю не дождались. Просто сами туда не отважились соваться. Охрану выставили, начальнику доложили. Ведь ты меня совсем чуть-чуть не дождался. Потом я еще к Смоленской ушел, на базу, за подкреплением. По тревоге собирались, но на все время нужно. Пока еще экипироваться… Я только на Маяковской начал понимать, что к чему. Там похоже было: тоже обваленный боковой туннель, где мы с Третьяком разделились – по карте искали вход в Д?6. Метров на пятьдесят разошлись. Он, наверное, ближе к нему подобрался. Всего на три минуты отошел, кричу ему – он не отзывается. Подбегаю – лежит весь синий, вспух, губы этой дрянью обметаны. Тут уж было не до поисков. За ноги его взял и на станцию. Пока тащил, вспомнил Семеныча и его историю с отравленным часовым. Посветил на Третьяка – точно, игла в ноге. Тут все и начало становиться на места. Отправил тебе поскорее гонца, чтобы ты оставался на станции, дела уладил и вернулся. Но не успел.
– Неужели на Маяковской тоже они? – удивился Артем. – Но как же они туда с Парка Победы попадают?
– А вот так и попадают, – сталкер снял тяжелый шлем и поставил его на пол. – Ты меня, конечно, извини, но мы не только за тобой сюда пришли, но и на разведку. Я думаю, отсюда должен быть еще один выход в Метро?2. Через него эти твои людоеды до Маяковской и добрались. Там, кстати, та же история, что здесь: дети по ночам со станции исчезают. И вообще черт знает, где они еще шастают, а мы про них ни слухом, ни духом.
– То есть… вы хотите сказать… – сама мысль показалась Артему такой невероятной, что он не сразу осмелился произнести ее вслух. – По-вашему, вход в Метро?2 где-то здесь?
Неужели врата в Д?6, таинственную тень метро, находились совсем рядом с ними? Артему в голову полезли слухи, байки, легенды и теории о Метро?2, которых он успел наслушаться за свою жизнь. Чего стоила хотя бы вера в Невидимых Наблюдателей, о которой ему рассказали два его странных собеседника на Полянке! Он невольно огляделся по сторонам, словно рассчитывая увидеть незримое.
– Скажу тебе больше, – подмигнул ему сталкер. – Я думаю, мы уже в нем.
В это поверить было уже совсем невозможно. Попросив у одного из бойцов фонарь, Артем принялся исследовать стены туннеля. Он ловил на себе удивленные взгляды остальных, прекрасно понимая, что вид у него сейчас, должно быть, преглупый, но ничего не мог с собой поделать. Он и сам не до конца понимал, что рассчитывал увидеть, попав в Метро?2. Золотые рельсы? Людей, живущих, как жили прежде, не знающих об ужасах нынешнего существования, в сказочном изобилии? Богов? Он прошел от одного дозорного к другому, но, так ничего и не обнаружив, вернулся к Мельнику. Тот разговаривал с бойцом, охранявшим дикарей.
– Что с заложниками? В расход? – буднично поинтересовался конвоир.
– Сначала пообщаемся, – ответил сталкер.
Нагнувшись, он вытащил кляп изо рта старика, потом проделал то же со вторым пленным.
– Учитель! Учитель! Дрон идет с тобой! Я иду с тобой, учитель! – сразу же запричитал дикарь, раскачиваясь из стороны в сторону над стонущим жрецом.
– Дрон нарушает запрет, Дрон готов умереть от руки врагов Великого Червя, но Дрон идет с тобой, до конца!
– Что там дальше? Что еще за червь? Какие еще священные ходы? – спросил Мельник.
Старик молчал. Испуганно оглянувшись на конвоиров, Дрон поспешно сказал:
– Священные ходы Великого Червя – запрет для добрых людей. Там Великий Червь может показаться. Человек может увидеть. Запрет смотреть! Только жрецы могут. Дрон боится, но идет. Дрон идет с учителем.
– Какой еще червь? – поморщился сталкер.
– Великий Червь… Создатель жизни, – объяснил Дрон. – Дальше священные ходы. Не каждый день можно ходить. Есть дни запрета. Сегодня день запрета. Если увидеть Великого Червя, станешь пепел. Если услышишь, станешь проклят, быстро умрешь. Все знают. Старейшины говорят.
– Там у них все, что ли, такие дегенераты? – сталкер оглянулся на Артема.
– Нет, – помотал головой тот, – со жрецом поговорите.
– Ваше преосвященство, – издевательски обратился Мельник к старику. – Вы меня извините, я, так сказать, старый солдат… Как бы это выразиться… Высоким языком не умею. Но тут где-то в ваших владениях есть одно место, которое мы ищем. Как бы доступнее… Там хранятся… Огненные стрелы? Гроздья гнева?
Он всматривался в лицо старика, надеясь, что тот отзовется на одну из его метафор, но жрец упорно молчал, угрюмо уставившись на него исподлобья.
– Горящие слезы богов? – под удивленными взглядами Артема и конвоиров продолжал изощряться сталкер. – Молнии Зевеса?
– Кончайте паясничать, – наконец презрительно оборвал его старик. – Нечего топтать трансцендентальное своими грязными солдатскими сапогами.
– Ракеты, – сразу перешел на деловой тон Мельник. – Ракетная часть в ближнем Подмосковье. Выход из туннеля от Маяковской. Вы должны понимать, о чем я говорю. Нам срочно надо туда, и вам лучше нам помочь.
– Ракеты… – медленно, словно пробуя слово на вкус, повторил старик. – Ракеты… Вам, наверное, лет пятьдесят, так? Вы еще помните. СС?18 на Западе назвали «Сатаной». Это было единственное прозрение слепой от рождения человеческой цивилизации. Неужели вам мало?! Вы уничтожили весь мир, неужели вам мало?! !
– Послушайте, ваше преосвященство, у нас на это нет времени, – оборвал его Мельник. – Даю вам пять минут, – он хрустнул костяшками, разминая ладони.
Старик скривился. Похоже, ни боевое облачение сталкера и его бойцов, ни плохо скрытая угроза в голосе Мельника не производили на него ни малейшего впечатления.
– А что, что вы мне можете сделать? – усмехнулся он. – Запытать? Убить? Сделайте одолжение, я все равно стар, а нашей вере не хватает мучеников. Так убейте же меня, как вы убили сотни миллионов других людей! Как вы убили весь мой мир! Весь наш мир! Давайте, нажмите на курок вашей чертовой машинки, как вы нажимали на курки и кнопки десятков тысяч разных смертоносных устройств!
Голос старика, сначала слабый и хриплый, быстро наливался сталью. Несмотря на спутанные седые волосы, связанные руки и небольшой рост, он больше не смотрелся жалко: от него исходила странная сила, каждое новое его слово звучало более убедительно и грозно, чем предыдущее.
– Вам не надо душить меня своими руками, вам даже не придется видеть моей агонии… Будьте вы прокляты со всеми вашими машинами! Вы обесценили и жизнь и смерть… Вы считаете меня безумцем? Но истинные безумцы – это вы, ваши отцы и ваши дети! Разве не было опасным сумасшествием стараться подчинить себе всю землю, накинув на природу узду, загнать ее до пены и судорог? А потом, из ненависти к себе и таким же, как вы, пытаться окончательно расправиться с ней? Где вы были, когда мир рушился? Видели ли вы, как это было? Видели ли вы то, что видел я? Небо, сначала плавящееся, а потом затянутое каменными облаками? Кипящие реки и моря, выплевывающие на берег сварившихся заживо созданий, а потом превращающиеся в морозное желе? Солнце, пропавшее с небосклона на долгие годы? Дома, в доли секунды обращенные в пыль, и живших в них людей, обращенных в пепел? Вы слышали их крики о помощи?! А умирающих от эпидемий и изувеченных излучением? Вы слышали их проклятия?! Посмотрите на него! – он указал на Дрона. – Посмотрите на всех безруких, безглазых, шестипалых! Даже те из них, кто приобрел новые способности, клеймят вас!
Дикарь упал на колени и с благоговением ловил каждое слово своего жреца. Артем и сам чувствовал в этот момент похожее желание. Даже конвоиры невольно сделали шаг назад, и только Мельник продолжал, прищурившись, смотреть старцу в глаза.
– Видели ли вы гибель этого мира? – продолжал жрец. – Понимаете ли вы, кто в ней повинен? Кто знает по именам тех, кто одним нажатием кнопки, даже не видя того, что творит, стирал с лица земли сотни тысяч людей? Превращал бескрайние зеленые леса в выжженные пустыни? Что вы сделали с этим миром? С моим миром?! Как вы посмели взять на себя ответственность за то, чтобы обратить его в ничто? Земля не знала большего зла, чем ваша адская машинная цивилизация, цивилизация, противопоставляющая неживые механизмы природе! Она сделала все возможное, чтобы окончательно подмять, сожрать и переварить мир, но зарвалась и истребила самое себя… Ваша цивилизация – это раковая опухоль, это огромная амеба, жадно всасывающая в себя все, что есть полезного и питательного вокруг и исторгающая только зловонные отравленные отходы. И теперь вам снова нужны ракеты! Вам нужно самое страшное оружие, созданное цивилизацией преступников! Зачем? Чтобы довершить начатое? Чтобы шантажировать последних выживших? Прорваться к власти? Убийцы! Я ненавижу вас, ненавижу вас всех! – в исступлении закричал он, потом закашлялся и замолк.
Никто не проронил ни слова, пока он не справился с кашлем и не продолжил:
– Но ваше время заканчивается… И пусть я сам уже не доживу до этого, но вам на смену придут другие, придут те, кто понимает губительность техники, те, кто сможет обходиться без нее! Вы вырождаетесь, и вам остается недолго. Как жаль, что я не увижу вашей агонии! Но мы взрастим сыновей, которые увидят! Человек раскается в том, что в гордыне своей уничтожил все, что было у него ценного! После веков обмана и иллюзий он наконец научится различать зло и добро, правду и ложь! Мы воспитаем тех, кто заселит землю после вас. А чтобы ваша агония не затянулась, мы скоро воткнем вам кинжал милосердия в самое сердце! В дряблое сердце вашей догнивающей цивилизации… Этот день близится! – Он плюнул под ноги Мельнику.
Сталкер ответил не сразу. Он оценивающе разглядывал дрожавшего от ярости старика. Потом, скрестив руки на груди, заинтересованно спросил:
– И что же, вы выдумали какого-то червяка и насочиняли баек, только чтобы внушить вашим людоедам ненависть к технике и прогрессу?
– Молчите! Что вы знаете о моей ненависти к вашей треклятой, вашей дьявольской технике! Что вы понимаете в людях, в их надеждах, целях, потребностях?! Человеку не хватало именно такого бога… Такого, как мы создали! Если старые божества позволили человеку сорваться в пропасть и сами погибли вместе со своим миром, нет смысла их оживлять… В ваших словах я слышу это чертово высокомерие, это презрение, эту гордыню, которые и привели человечество на край пропасти. Да, пусть Великого Червя нет, пусть мы его выдумали, но у вас очень скоро будет возможность убедиться, что этот выдуманный подземный бог куда более могуществен, чем ваши небожители, эти идолы, сверзившиеся со своих тронов и разлетевшиеся на куски! Вы смеетесь над Великим Червем? Смейтесь! Но последними будете смеяться не вы!..
– Довольно. Кляп! – приказал сталкер. – Пока его не трогать, он нам еще может пригодиться.
Сопротивлявшемуся и выкрикивавшему проклятия старику снова запихнули в рот тряпку. Дикарь, которого на всякий случай держали за руки двое бойцов, никак не проявлял своего сострадания. Он стоял молча, его плечи были бессильно опущены, а потухший взгляд не отрывался от жреца.
– Учитель… Что значит: Великого Червя нет? – тяжело выговорил он наконец.
Старец даже не посмотрел на него.
– Что значит: учитель выдумал Великого Червя? – тупо произнес Дрон, качая головой из стороны в сторону.
Жрец не отвечал. Артему показалось, что на свою речь старик израсходовал всю жизненную энергию и волю и теперь, выплюнув наружу весь без остатка огонь ненависти и презрения, впал в прострацию.
– Учитель… Учитель… Великий Червь есть… Ты обманываешь! Зачем? Ты говоришь неправду – запутать врагов! Он есть… Есть!
Неожиданно Дрон начал глухо и жутко подвывать. В его полувое-полуплаче слышалось такое отчаяние, что Артему захотелось подойти к нему, чтобы утешить. Старец, кажется, уже попрощался с жизнью и потерял всякий интерес к своему ученику, его теперь тревожили совсем другие вопросы.
– Есть! Есть! Он есть! Мы его дети! Мы все его дети! Он есть, и был всегда, и будет всегда! Он есть! Если Великого Червя нет… Значит… Мы совсем одни…
С дикарем, предоставленным самому себе, творилось что-то жуткое. Дрон вошел в транс, мотая головой, словно надеясь забыть услышанное, выводя одну и ту же ноту, и капающие из его глаз слезы мешались с обильно стекавшей слюной. Он даже не делал попыток утереться, вцепившись руками в свой бритый череп. Конвоиры отпустили его, и он упал на землю, затыкая руками уши, ударяя себя по голове, расходясь все больше и больше, пока его тело не стало бесконтрольно выделывать дикие кульбиты, а крик не заполнил весь туннель. Бойцы попытались усмирить его, но даже пинки и удары могли только на секунду перебить и сдержать рвавшийся наружу из его груди вопль.
Мельник неодобрительно посмотрел на заходящегося в припадке людоеда, потом расстегнул набедренную кобуру, выдернул оттуда «Стечкин» с глушителем, навел его на Дрона и спустил курок. Тихо стукнул глушитель, и изгибавшийся на полу дикарь мгновенно обмяк.
Нечленораздельный крик, в котором он заходился, оборвался, но эхо еще несколько секунд повторяло его последние звуки, словно на миг продляя Дрону жизнь:
– Ииииииииииииииии…
И только сейчас до Артема начало доходить, что именно кричал перед смертью дикарь.
«Одни!»
Сталкер сунул пистолет обратно в кобуру. Артем почему-то не мог заставить себя поднять на него глаза, вместо этого рассматривая успокоившегося Дрона и сидящего неподалеку жреца. Тот никак не отреагировал на смерть своего ученика. Когда раздался пистолетный хлопок, старик чуть дернулся, потом мельком оглянулся на тело дикаря и снова равнодушно отвернулся.
– Идем дальше, – приказал Мельник. – На такой шум сюда сейчас полметро сбежится.
Отряд моментально построился. Артема поставили в хвост, на место замыкающего, снабдив мощным фонарем и бронежилетом одного из бойцов, который нес Антона. Через минуту они снялись с места и двинулись вглубь туннелей.
На роль замыкающего Артем сейчас не годился. Он с трудом переставлял ноги, запинаясь о шпалы и беспомощно оглядываясь на шагающих впереди бойцов.
В ушах все еще стоял предсмертный плач Дрона. Его отчаяние, разочарование и нежелание верить в то, что в этом страшном угрюмом мире человек остался совсем один, передалось Артему. Странно, но, только услышав вопль дикаря, полный безысходной тоски по нелепому, выдуманному божеству, он начал понимать то вселенское чувство одиночества, которое питало человеческую веру.
Ступая по пустому безжизненному туннелю, он и сам сейчас ощущал нечто подобное. Если сталкер оказался прав и они уже больше часа углублялись в недра Метро?2, то загадочное сооружение оказывалось простой инженерной конструкцией, давным-давно заброшенной хозяевами и захваченной полуразумными людоедами и их фанатичными жрецами.
Бойцы зашептались. Отряд вступал на пустую станцию крайне необычного вида. Короткая платформа, низкий потолок, толстенные колонны из железобетона и кафельные стены вместо привычного мрамора указывали на то, что от станции не требовалось, чтобы она радовала глаз, и единственное ее призвание заключалось в том, чтобы как можно надежней защитить тех, кто ею пользовался.
Потускневшие от времени бронзовые буквы на стенах складывались в непонятное слово «Совмин». В другом месте значилось «Дом Правительства РФ». Артем точно знал, что станции ни под одним из этих названий в обычном метро не было, и означать это могло только одно: они уже давно вышли за его пределы. Мельник, похоже, не собирался здесь задерживаться. Спешно осмотревшись вокруг, он негромко посовещался о чем-то со своими бойцами, и отряд двинулся дальше.
Артема заполняло странное чувство, которое ему вряд ли удалось бы выразить словами. …Словно в подаренном ему отчимом на день рождения ярком свертке оказалась одна газетная бумага, а самого подарка найти так и не удалось.
Невидимые Наблюдатели на его глазах мертвели, превращались из грозной, мудрой и непостижимой силы в фантасмагорические античные скульптуры, иллюстрирующие древние мифы, крошащиеся от сырости и сквозняков туннелей. Заодно с ними в его сознании рассыпались шелухой и другие верования, с которыми ему пришлось столкнуться за это путешествие.
Перед ним раскрывалась одна из самых больших тайн метро. Он ступал по Д?6, названному кем-то из его собеседников Золотым мифом метрополитена. Однако вместо радостного волнения Артем испытывал непонятную горечь. Он начинал понимать, что некоторые тайны прекрасны именно потому, что не имеют разгадки, и что есть вопросы, ответов на которые лучше никому не знать.
Артем ощутил, как щеке стало холодно – в том месте, где дыхание туннелей прошлось по следу от ползущей вниз слезы. Он отрицательно покачал головой, совсем как это недавно делал пристреленный дикарь. Его начало знобить то ли от промозглого сквозняка, несущего запах сырости и запустения, то ли от пронзительного чувства одиночества и пустоты.
На долю секунды ему показалось, что все на свете вдруг потеряло смысл – и его миссия, и попытки человека выжить в изменившемся мире, и вообще жизнь во всех ее проявлениях. В ней не было ничего – только пустой темный туннель отмеренного каждому времени, по которому он должен вслепую брести от станции «Рождение» до станции «Смерть». Искавшие веру просто пытались найти в этом перегоне боковые ответвления. Но станций было всего две, и туннель строился только для того, чтобы их связать, поэтому никаких ответвлений в нем не было и быть не могло.
Когда Артем опомнился, оказалось, что он отстал от отряда на несколько десятков шагов. Что заставило его прийти в себя, он понял не сразу. Потом, оглядевшись по сторонам и прислушавшись, осознал: в одной из стен виднелась неплотно прикрытая дверь, через которую до него доносился странный нарастающий шум – чей-то глухой рокот или недовольное урчание. Его, наверное, совсем еще не было слышно, когда мимо двери проходили остальные. Но теперь не заметить этот шум становилось все сложнее.
Сейчас отряд оторвался от него уже, наверное, на сотню метров. Преодолев желание броситься вдогонку, Артем затаил дыхание, приблизился к двери и толкнул ее. За ней открывался довольно длинный и широкий коридор, оканчивавшийся черным квадратом выхода. Именно оттуда и долетал рокот, все больше напоминавший рев огромного животного.
Шагнуть внутрь Артем так и не осмелился. Как завороженный, он стоял, уставившись в чернеющую пустоту выхода в конце коридора и прислушиваясь, пока рев не усилился многократно и в проеме не показалось в ярком луче фонаря что-то смутное, неимоверно огромное, неудержимо несущееся вперед, мимо открытого прохода – дальше.
Артем отпрянул, захлопнул дверь и бросился догонять отряд.
