Много ли человеку земли нужно - Лев Толстой Wie viel Land braucht eine Person (1) How much land does a person need (1) Será que um homem precisa de muita terra - Leo Tolstoy

Лев Николаевич Толстой

Много ли человеку земли нужно How much land does a person need

I

Приехала из города старшая сестра к меньшей в деревню. Die ältere Schwester kam aus der Stadt zur jüngeren Schwester ins Dorf. The older sister came from the city to the younger sister in the village. Старшая за купцом была в городе, а меньшая за мужиком в деревне. Der Ältere folgte dem Kaufmann in die Stadt und der Jüngere folgte dem Bauern aufs Land. The older one followed the merchant in the city, and the younger one followed the peasant in the countryside. 大人在城里跟着商人，小人在乡下跟着农民。 Пьют чай сестры, разговаривают. Sisters drink tea, talk. 姐妹们喝茶，聊天。 Стала старшая сестра чваниться – свою жизнь в городе выхвалять: как она в городе просторно и чисто живет и ходит, как она детей наряжает, как она сладко ест и пьет и как на катанья, гулянья и в театры ездит. The older sister began to boast - to praise her life in the city: how she lives and walks spaciously and cleanly in the city, how she dresses up the children, how she eats and drinks sweetly, and how she goes to rides, festivities and to theaters.

Обидно стало меньшей сестре, и стала она купеческую жизнь унижать, а свою крестьянскую возвышать. Es war eine Beleidigung für die kleine Schwester, und sie fing an, das Leben des Kaufmanns zu demütigen und ihr bäuerliches Leben zu erhöhen. It was insulting to the little sister, and she began to humiliate the merchant's life, and elevate her peasant life.

– Не променяю я, – говорит, – своего житья на твое. - Ich tausche nicht, - sagt er, - mein Leben gegen deins. - I will not exchange, - he says, - my life for yours. Даром что серо живем, да страху не знаем. Wir leben für nichts Graues, aber wir kennen keine Angst. We live for nothing that is gray, but we do not know fear. Вы и почище живете, да либо много наторгуете, либо вовсе проторгуетесь. Sie leben ein saubereres Leben, aber entweder verhandeln Sie viel, oder Sie verhandeln überhaupt. You live a cleaner life, but either you bargain a lot, or you bargain at all. 你过着更清洁的生活，但要么讨价还价，要么根本不讨价还价。 И пословица живет: барышу наклад – большой брат. And the proverb lives on: a profit for a profit is a big brother. Бывает и то: нынче богат, а завтра под окнами находишься. It also happens: today you are rich, but tomorrow you are under the windows. А наше мужицкое дело вернее: у мужика живот тонок, да долог, богаты не будем, да сыты будем. And our peasant business is more accurate: the peasant's stomach is thin, but long, we won't be rich, but we'll be full.

Стала старшая сестра говорить:

– Сытость-то какая – со свиньями да с телятами! - What satiety - with pigs and calves! Ни убранства, ни обращенья! No decoration, no treatment! Как ни трудись твой хозяин, как живете в навозе, так и помрете, и детям то же будет. No matter how hard your master works, no matter how you live in manure, you will die, and the same will happen to your children.

– А что ж, – говорит меньшая, – наше дело такое. Зато твердо живем, никому не кланяемся, никого не боимся. А вы в городу все в соблазнах живете; нынче хорошо, а завтра подвернется нечистый – глядь, и соблазнит хозяина твоего либо на карты, либо на вино, либо на кралю какую. And you all live in temptations in the city; today it’s good, but tomorrow an unclean one will turn up - look, and seduce your master either into cards, or into wine, or into some kind of steal. И пойдет все прахом. Разве не бывает?

Слушал Пахом – хозяин – на печи, что бабы балакают. He listened to Pahom - the owner - on the stove that the women were balaking.

– Правда это, – говорит, – истинная. „Es ist wahr“, sagt er, „es ist wahr. Как наш брат сызмальства ее, землю-матушку, переворачивает, так дурь-то в голову и не пойдет. Wenn sich unser Bruder ihrer Kindheit, Mutter Erde, umdreht, wird ihr keine Dummheit in den Sinn kommen. As our brother of her childhood, mother earth, turns over, so foolishness will not go into her head. Одно горе – земли мало! Eine Trauer - es gibt nicht genug Land! One grief - there is not enough land! А будь земли вволю, так я никого, и самого черта, не боюсь! Und wenn es viel Land gibt, dann habe ich vor niemandem Angst und vor dem Teufel selbst! And if there is plenty of land, then I am not afraid of anyone, and the devil himself!

Отпили бабы чай, побалакали еще об нарядах, убрали посуду, полегли спать. Die Frauen tranken Tee, plauderten über die Outfits, spülten das Geschirr und gingen zu Bett.

А черт за печкой сидел, все слышал. And the devil was sitting behind the stove, he heard everything. Обрадовался он, что крестьянская жена на похвальбу мужа навела: похваляется, что, была б у него земля, его и черт не возьмет. Er freute sich, dass die Bäuerin ihren Mann zum Prahlen gebracht hatte: Sie rühmt sich, wenn er Land hätte, würde ihn der Teufel nicht nehmen. He was delighted that the peasant wife had led her husband to boast: she boasts that if he had land, the devil would not take him.

«Ладно, думает, поспорим мы с тобой; я тебе земли много дам. Землей тебя и возьму». Ich werde dich mit der Erde nehmen." I will take you with the earth."

II

Жила рядом с мужиками барынька небольшая. A little lady lived next to the peasants. Было у ней сто двадцать десятин земли. She had one hundred and twenty acres of land. И жила прежде с мужиками смирно – не обижала. And she used to live peacefully with the peasants - she did not offend. Да нанялся к ней солдат отставной в приказчики и стал донимать мужиков штрафами. Ja, ein pensionierter Soldat wurde als ihr Angestellter eingestellt und begann, die Bauern mit Geldstrafen zu belästigen. Yes, a retired soldier was hired to be her clerk and began to pester the peasants with fines. Как ни бережется Пахом, а либо лошадь в овсы забежит, либо корова в сад забредет, либо телята в луга уйдут – за всё штраф. No matter how careful Pahom is, either a horse will run into the oats, or a cow will wander into the garden, or the calves will leave for the meadows - a fine for everything.

Расплачивается Пахом и домашних ругает и бьет. Pakhom zahlt und schimpft und schlägt den Haushalt. Pakhom pays and scolds and beats the household. И много греха от этого приказчика принял за лето Пахом. And Pahom took a lot of sin from this clerk over the summer. Уж и рад был, что скотина на двор стала, – хоть и жалко корму, да страху нет. I was already glad that the cattle were in the yard - although it was a pity for the feed, but there was no fear.

Прошел зимой слух, что продает барыня землю и что ладит купить ее дворник с большой дороги. Im Winter machte das Gerücht die Runde, die Dame verkaufe das Grundstück und ihr Hausmeister von der Hauptstraße wolle es kaufen. In the winter, a rumor got around that the lady was selling the land and that her janitor from the main road was going to buy it. Услыхали мужики, ахнули. Die Männer hörten und schnappten nach Luft. The men heard and gasped. «Ну, думают, достанется земля дворнику, замучает штрафами хуже барыни. “Well, they think that the janitor will get the land, he will torture you with fines worse than the mistress. Нам без этой земли жить нельзя, мы все у ней в кругу». We cannot live without this land, we are all in her circle. Пришли мужики к барыне миром, стали просить, чтоб не продавала дворнику, а им отдала. Die Bauern kamen in Frieden zu der Herrin und baten sie, sie nicht an den Hausmeister zu verkaufen, sondern es ihnen zu geben. Обещали дороже заплатить. Согласилась барыня. Стали мужики ладить миром всю землю купить; сбирались и раз и два на сходки – не сошлось дело. The peasants began to get along in peace to buy all the land; We gathered once or twice for gatherings - it didn’t work out. Разбивает их нечистый, никак не могут согласиться. The unclean one breaks them, they can not agree in any way. И порешили мужики порознь покупать, сколько кто осилит. And the men decided to buy separately, as much as anyone can handle. Согласилась и на это барыня. Услыхал Пахом, что купил у барыни двадцать десятин сосед и она ему половину денег на года рассрочила. Завидно стало Пахому: «Раскупят, думает, всю землю, останусь я ни при чем». Pakhom became envious: "They will buy up, he thinks, the whole land, I will have nothing to do with it." Стал с женой советовать.

– Люди покупают, надо, – говорит, – и нам купить десятин десяток. - People are buying, it is necessary, - he says, - and we should buy dozens of acres. А то жить нельзя: одолел приказчик штрафами. And then you can’t live: the clerk overcame with fines.

Обдумали, как купить. Think about how to buy. Было у них отложено сто рублей, да жеребенка продали, да пчел половину, да сына заложили в работники, да еще у свояка занял, и набралась половина денег. They had a hundred rubles set aside, but they sold the foal, and half of the bees, and put their son to work, and even borrowed from the brother-in-law, and half of the money accumulated.

Собрал Пахом деньги, облюбовал землю, пятнадцать десятин с лесочком, и пошел к барыне торговаться. Pakhom sammelte Geld, fand Gefallen an dem Land, fünfzehn Morgen mit einem Wald, und ging zu der Herrin, um zu feilschen. Pakhom collected money, took a fancy to the land, fifteen acres with a forest, and went to the mistress to bargain. Выторговал пятнадцать десятин, ударил по рукам и задаток дал. Bargained fifteen acres, shook hands and gave a deposit. Поехали в город, купчую закрепили, деньги половину отдал, остальные в два года обязался выплатить. We went to the city, fixed the bill of sale, gave half the money, and promised to pay the rest in two years.

И стал Пахом с землей. Und wurde Pahom mit der Erde. Занял Пахом семян, посеял покупную землю; родилось хорошо. Pakhom occupied seeds, sowed purchased land; born well. В один год выплатил долг и барыне и свояку. In one year, he paid off the debt to both the mistress and the brother-in-law. И стал Пахом помещиком: свою землю пахал и сеял, на своей земле сено косил, со своей земли колья рубил и на своей земле скотину кормил. And Pahom became a landowner: he plowed and sowed his land, mowed hay on his land, chopped stakes from his land and fed cattle on his land. Выедет Пахом на свою вечную землю пахать или придет всходы и луга посмотреть – не нарадуется. Pahom wird in sein ewiges Land aufbrechen, um zu pflügen, oder er wird kommen, um Triebe und Wiesen zu sehen - er wird nicht überglücklich sein. Pahom will leave for his eternal land to plow, or he will come to see shoots and meadows - he will not be overjoyed. И трава-то, ему кажется, растет, и цветы-то цветут на ней совсем иные. And the grass, it seems to him, grows, and the flowers bloom on it completely different. Бывало, проезжал по этой земле – земля как земля, а теперь совсем земля особенная стала. Früher bin ich durch dieses Land gefahren – das Land ist wie Land, aber jetzt ist das Land etwas ganz Besonderes geworden. I used to drive through this land - the land is like land, but now the land has become completely special.

III

Живет так Пахом, радуется. Pahom lebt so, freut sich. Pahom lives like this, rejoices. Все бы хорошо, только стали мужики у Пахома хлеб и луга травить. Alles würde gut werden, nur die Bauern von Pakhom begannen, Brot und Wiesen zu vergiften. Everything would be fine, only the peasants at Pakhom began to poison bread and meadows. Честью просил, все не унимаются: то пастухи упустят коров в луга, то лошади из ночного на хлеба зайдут. Er fragte ehrenvoll, alle sind nicht zufrieden: Entweder lassen die Hirten die Kühe auf die Wiesen, oder die Pferde gehen aus der Nacht, um Brot zu holen. He asked with honor, everyone is not appeased: either the shepherds will let the cows into the meadows, or the horses will go out of the night for bread. И сгонял Пахом и прощал, все не судился, потом наскучило, стал в волостное жаловаться. And he drove Pakhom and forgave, he didn’t sue, then he got bored, he began to complain to the volost. И знает, что от тесноты, а не с умыслом делают мужики, а думает: «Нельзя же и спускать, этак они все вытравят. And he knows that the peasants do it out of tightness, and not with intent, but he thinks: “You can’t even let it go, that way they will exterminate everything. Надо поучить». We have to teach."

Поучил так судом раз, поучил другой, оштрафовали одного, другого. Taught so by the court once, taught another, fined one, another. Стали мужики-соседи на Пахома сердце держать; стали другой раз и нарочно травить. The peasants-neighbors on Pakhom began to hold their hearts; began another time and deliberately poisoned. Забрался какой-то ночью в лесок, десяток липок на лыки срезал. One night I climbed into the woods, cut a dozen lindens into basts. Проехал по лесу Пахом – глядь, белеется. I drove through the Pahom forest - looking, it turns white. Подъехал – лутошки брошены лежат, и пенушки торчат. I drove up - the litter boxes are thrown, and the foam sticks out. Хоть бы из куста крайние срезал, одну оставил, а то подряд, злодей, все счистил. If only he cut the outermost ones from the bush, left one, otherwise, in a row, the villain, cleaned everything off. Обозлился Пахом: «Ах, думает, вызнать бы, кто это сделал; уж я бы ему выместил». Pakhom got angry: “Ah, he thinks he should find out who did it; I would take revenge on him." Думал, думал, кто: «Больше некому, думает, как Семке». Пошел к Семке на двор искать, ничего не нашел, только поругались. И еще больше уверился Пахом, что Семен сделал. And Pakhom was even more convinced that Semyon had done it. Подал прошение. Submitted a request. Вызвали на суд. Судили, судили – оправдали мужика: улик нет. Еще пуще обиделся Пахом; с старшиной и с судьями разругался. Pahom was even more offended; quarreled with the foreman and with the judges.

– Вы, – говорит, – воров руку тянете. “You,” he says, “are pulling the hand of thieves. Кабы сами по правде жили, не оправляли бы воров.

Поссорился Пахом и с судьями и с соседями. Pahom quarreled with both judges and neighbors. Стали ему и красным петухом грозиться. They began to threaten him with a red rooster. Стало Пахому в земле жить просторней, а в миру теснее. Pakhom began to live more spaciously in the earth, and closer in the world.

И прошел в то время слух, что идет народ на новые места. И думает Пахом: «Самому мне от своей земли идти незачем, а вот кабы из наших кто пошли, у нас бы просторнее стало. And Pahom thinks: “I myself have no need to leave my land, but if some of ours went, we would have more space. Я бы их землю на себя взял, себе в круг пригнал; житье бы лучше стало. I would take their land upon myself, drive it into my circle; life would be better. А то все теснота». And then it's all cramped."

Сидит раз Пахом дома, заходит мужик прохожий. Once Pakhom sits at home, a passer-by man comes in. Пустили ночевать мужика, покормили, разговорились – откуда, мол, бог несет? They let the peasant spend the night, fed him, talked - where, they say, God brings? Говорит мужик, что идет снизу, из-за Волги, там в работе был. The man says that he is coming from below, because of the Volga, he was there at work. Слово за слово, рассказывает мужик, как туда народ селиться идет. Word for word, the peasant tells how people go to settle there. Рассказывает, поселились там ихние, приписались в общество, и нарезали им по десять десятин на душу. He says that theirs settled there, joined the society, and cut them ten acres per soul.

– А земля такая, – говорит, – что посеяли ржи, так солома – лошади не видать, а густая, что горстей пять – и сноп. - And the land is such, - he says, - that they sowed rye, so straw - you can’t see a horse, but thick, that there are five handfuls - and a sheaf. Один мужик, – говорит, – совсем бедный, с одними руками пришел, а теперь шесть лошадей, две коровы. One man, - he says, - is completely poor, he came with only his hands, and now there are six horses, two cows.

Разгорелось у Пахома сердце. Pakhom's heart flared up. Думает: «Что ж тут в тесноте бедствовать, коли можно хорошо жить. He thinks: “What is there to live in poverty, if you can live well. Продам здесь и землю и двор; там я на эти деньги выстроюсь и заведенье все заведу. I will sell both the land and the yard here; there I will line up with this money and run the establishment. А здесь в этой тесноте – грех один. And here in this cramped place there is only one sin. Только самому все путем вызнать надо». You just need to find out everything by yourself.”

Собрался на лето, пошел. До Самары плыл по Волге вниз на пароходе, потом пеший верст четыреста прошел. To Samara, he sailed down the Volga on a steamer, then walked four hundred miles on foot. Дошел до места. Все так точно. Живут мужики просторно, по десять десятин земли на душу нарезано, и принимают в общество с охотой. The peasants live spaciously, cut up ten acres of land per capita, and are willingly accepted into society. А коли кто с денежками, покупай, кроме надельной, в вечную, сколько хочешь, по три рубля самой первой земли; сколько хочешь, купить можно! And if someone is with money, buy, in addition to allotment, in eternal, as much as you want, three rubles of the very first land; as much as you want, you can buy!

Разузнал все Пахом, вернулся к осени домой, стал все распродавать. Pahom found out everything, returned home by autumn, began to sell everything. Продал землю с барышом, продал двор свой, продал скотину всю, выписался из общества, дождался весны и поехал с семьей на новые места. He sold his land with a profit, sold his yard, sold all his cattle, retired from society, waited for spring and went with his family to new places.

IV

Приехал Пахом на новые места с семейством, приписался в большое село в общество. Pakhom came to new places with his family, assigned to a large village in society. Попоил стариков, бумаги все выправил. Got the old people drunk, straightened out the papers. Приняли Пахома, нарезали ему на пять душ надельной земли пятьдесят десятин в разных полях, кроме выгона. They took Pahom, cut him into five souls of allotment land fifty acres in different fields, except for pasture. Построился Пахом, скотину завел. Pahom lined up, brought in cattle. Земли у него одной душевой против прежнего втрое стало. His land was one per capita compared to the previous three times. И земля хлебородная. And the land is fertile. Житье против того, что на старине было, вдесятеро лучше. Living against what was in the old days is ten times better. И пахотной земли и кормов вволю. And plenty of arable land and fodder. Скотины сколько хочешь держи. Keep as many cattle as you like.

Сначала, покуда строился да заводился, хорошо показалось Пахому, да обжился – и на этой земле тесно показалось. At first, while it was being built and started up, it seemed good to Pakhom, but it settled down - and it seemed cramped on this land. Посеял первый год Пахом пшеницу на душевой – хороша уродилась. Разохотился он пшеницу сеять, а душевой земли мало. He got tired of sowing wheat, but there is not enough land for a soul. И какая есть – не годится. And what is - is not good. Пшеницу там на ковыльной или залежной земле сеют. Wheat is sown there on feather grass or fallow land. Посеют год, два и запускают, пока опять ковылем прорастет. They will sow a year or two and start it until it sprouts again like a feather grass. А на такую землю охотников много, на всех и не хватает. And there are many hunters on such a land, and not enough for everyone. Тожо из-за нее споры; побогаче кто – хотят сами сеять, а бедняки отдают купцам за подати. Also because of her disputes; the richer who want to sow themselves, and the poor give it to merchants for taxes. Захотел Пахом побольше посеять. Pahom wanted to sow more. Поехал на другой год к купцу, купил земли на год. I went to the merchant the next year, bought land for a year. Посеял побольше – родилось хорошо; да далеко от села – верст за пятнадцать возить надо. He sowed more - it was born well; Yes, far from the village - fifteen miles to carry. Видит – в округе купцы-мужики хуторами живут, богатеют. He sees - in the district, merchants-muzhiks live in farms, grow rich. «То ли дело, – думает Пахом, – коли бы тоже в вечность землицы купить да построить хутор. “Is it a matter,” Pahom thinks, “if one would also buy land in eternity and build a farm. Все бы в кругу было». Everything would be in the circle. И стал подумывать Пахом, как бы земли в вечность купить.

Прожил так Пахом три года. Снимал землю, пшеницу сеял. He rented land, sowed wheat. Года вышли хорошие, и пшеница хороша рожалась, и деньги залежные завелись. The years turned out to be good, and the wheat was born well, and the fallow money started up. Жить бы да жить, да скучно показалось Пахому каждый год в людях землю покупать, из-за земли воловодиться: где хорошенькая землица есть, сейчас налетят мужики, всю разберут; не поспел укупить, и не на чем сеять. To live and live, but it seemed boring to Pakhom every year to buy land from people, to live for the land: where there is a pretty piece of land, the peasants will immediately fly in, they will sort it all out; did not have time to buy, and there is nothing to sow. А то купил на третий год с купцом пополам выгон у мужиков; и вспахали уж, да засудились мужики, так и пропала работа. And then I bought a pasture from the peasants in the third year with a merchant; and plowed already, but the peasants sued, and the work was gone. «Кабы своя земля была, думает, никому бы не кланялся, и греха бы не было». “If he had his own land, he thinks, he would not bow to anyone, and there would be no sin.”

И стал Пахом разузнавать, где купить земли в вечность. And Pahom began to find out where to buy land for eternity. И попал на мужика. And hit the guy. Были куплены у мужика пятьсот десятин, да разорился он и продает задешево. Five hundred acres were bought from a peasant, but he went bankrupt and sells cheaply. Стал Пахом ладить с ним. Pahom began to get along with him. Толковал, толковал – сладился за тысячу пятьсот рублей, половину денег обождать. He explained, he explained - he managed for one thousand five hundred rubles, half of the money to wait. Совсем уж было поладили, да заезжает раз к Пахому купец проезжий на двор покормить. They got along quite well, but once a merchant comes to Pakhom, passing through the yard, to feed him. Попили чайку, поговорили. We drank tea and talked. Рассказывает купец, что едет он из дальних башкир. The merchant tells that he is coming from distant Bashkirs. Там, рассказывает, купил у башкирцев земли тысяч пять десятин. There, he says, he bought five thousand acres of land from the Bashkirs. И стало всего тысяча рублей. Стал расспрашивать Пахом. Рассказал купец.

– Только, – говорит, – стариков ублаготворил. “Only,” he says, “he pleased the old people.” Халатов, ковров раздарил рублей на сто, да цибик чаю, да попоил винцом, кто пьет. Dressing gowns, carpets gave away a hundred rubles, and cibik tea, and drink wine, who drinks. И по двадцать копеек за десятину взял. And he took twenty kopecks for a tithe. – Показывает купчую. - Shows the bill of sale. – Земля, – говорит, – но речке, и степь вся ковыльная. - The land, - he says, - but the river, and the steppe is all feather grass.

Стал расспрашивать Пахом, как и что.

– Земли, – говорит купец, – там не обойдешь и в год: все башкирская. - The land, - says the merchant, - you can’t get around there even in a year: everything is Bashkir. А народ несмышленый, как бараны. And the people are stupid, like sheep. Можно почти даром взять. You can almost take it for free.

«Ну, – думает Пахом, – что ж мне за мои тысячу рублей пятьсот десятин купить да еще долг на шею забрать. “Well,” Pahom thinks, “what can I buy five hundred acres for my thousand rubles, and even take a debt around my neck. А тут я за тысячу рублей чем завладаю!» And here I am for a thousand rubles than I will take possession!

V

Расспросил Пахом, как проехать, и только проводил купца, собрался сам ехать. Pahom asked how to get there, and only saw the merchant off, he was about to go himself. Оставил дом на жену, сам собрался с работником, поехал. Заехали в город, купили чаю цибик, подарков, вина – все, как купец сказал. Ехали, ехали, верст пятьсот отъехали. We drove, we drove, we drove off about five hundred miles. На седьмые сутки приехали на башкирскую кочевку. On the seventh day we arrived at the Bashkir nomad camp. Все так, как купец говорил. Живут все в степи, над речкой, в кибитках войлочных. Everyone lives in the steppe, above the river, in felt tents. Сами не пашут и хлеба не едят. They do not plow themselves and do not eat bread. А в степи скотина ходит и лошади косяками. And in the steppe cattle and horses walk in shoals. За кибитками жеребята привязаны, и к ним два раза в день маток пригоняют; кобылье молоко доят и из него кумыс делают. Бабы кумыс болтают и сыр делают, а мужики только и знают – кумыс и чай пьют, баранину едят да на дудках играют. Гладкие все, веселые, все лето празднуют. Народ совсем темный, и по-русски не знают, а ласковый.

Только увидали Пахома, повышли из кибиток башкирцы, обступили гостя. Нашелся переводчик. Сказал ему Пахом, что он об земле приехал. Обрадовались башкирцы, подхватили Пахома, свели его в кибитку хорошую, посадили на ковры, подложили под него подушек пуховых, сели кругом, стали угощать чаем, кумысом. Барана зарезали и бараниной накормили. Достал Пахом из тарантаса подарки, стал башкирцам раздавать. Одарил Пахом башкирцев подарками и чай разделил. Обрадовались башкирцы. Лопотали, лопотали промеж себя, потом велели переводчику говорить.

– Велят тебе сказать, – говорит переводчик, – что они полюбили тебя и что у нас обычай такой – гостю всякое удовольствие делать в за подарки отдаривать. Ты нас одарил; теперь скажи, что тебе из нашего полюбится, чтоб тебя отдарить?

– Полюбилась мне, – говорит Пахом, – больше всего у вас земля. У нас, – говорит, – в земле теснота, да и земля выпаханная, а у вас земли много и земля хороша. Я такой и не видывал.

Передал переводчик. Поговорили, поговорили башкирцы. Не понимает Пахом, что они говорят, а видит, что веселы, кричат что-то, смеются. Затихли потом, смотрят на Пахома, а переводчик говорит: