×

We use cookies to help make LingQ better. By visiting the site, you agree to our cookie policy.


image

"Записки из подполья" Фёдор Достоевский, IX

IX

Господа, я, конечно, шучу, и сам знаю, что неудачно шучу, но ведь и нельзя же все принимать за шутку. Я, может быть, скрыпя зубами шучу. Господа, меня мучат вопросы; разрешите их мне. Вот вы, например, человека от старых привычек хотите отучить и волю его исправить, сообразно с требованиями науки и здравого смысла. Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так переделывать? из чего вы заключаете, что хотенью человеческому так необходимо надо исправиться? Одним словом, почему вы знаете, что такое исправление действительно принесет человеку выгоду? И, если уж все говорить, почему вы так наверно убеждены, что не идти против настоящих, нормальных выгод, гарантированных доводами разума и арифметикой, действительно для человека всегда выгодно и есть закон для всего человечества? Ведь это покамест еще только одно ваше предположение. Положим, что это закон логики, но, может быть, вовсе не человечества. Вы, может быть, думаете, господа, что я сумасшедший?

Позвольте оговориться. Я согласен: человек есть животное, по преимуществу созидающее, принужденное стремиться к цели сознательно и заниматься инженерным искусством, то есть вечно и беспрерывно дорогу себе прокладывать хотя куда бы то ни было . Но вот именно потому-то, может быть, ему и хочется иногда вильнуть в сторону, что он присужден пробивать эту дорогу, да еще, пожалуй, потому, что как ни глуп непосредственный деятель вообще, но все-таки ему иногда приходит на мысль, что дорога-то, оказывается, почти всегда идет куда бы то ни было и что главное дело не в том, куда она идет, а в том, чтоб она только шла и чтоб благонравное дитя, пренебрегая инженерным искусством, не предавалось губительной праздности, которая, как известно, есть мать всех пороков. Человек любит созидать и дороги прокладывать, это бесспорно. Но отчего же он до страсти любит тоже разрушение и хаос? Вот это скажите-ка! Но об этом мне самому хочется заявить два слова особо. Не потому ли, может быть, он так любит разрушение и хаос (ведь это бесспорно, что он иногда очень любит, это уж так), что сам инстинктивно боится достигнуть цели и довершить созидаемое здание? Почем вы знаете, может быть, он здание-то любит только издали, а отнюдь не вблизи; может быть, он только любит созидать его, а не жить в нем, предоставляя его потом домашнее животное, как-то муравьям, баранам и проч., и проч. Вот муравьи совершенно другого вкуса. У них есть одно удивительное здание в этом же роде, навеки нерушимое,— муравейник.

С муравейника достопочтенные муравьи начали, муравейником, наверно, и кончат, что приносит большую честь их постоянству и положительности. Но человек существо легкомысленное и неблаговидное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не самую цель. И кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два четыре, то есть формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти. По крайней мере человек всегда как-то боялся этого дважды два четыре, а я и теперь боюсь. Положим, человек только и делает, что отыскивает эти дважды два четыре, океаны переплывает, жизнью жертвует в этом отыскивании, но отыскать, действительно найти,— ей-богу, как-то боится. Ведь он чувствует, что как найдет, так уж нечего будет тогда отыскивать. Работники, кончив работу, по крайней мере деньги получат, в кабачок пойдут, потом в часть попадут, — ну вот и занятия на неделю.

А человек куда пойдет? По крайней мере каждый раз замечается в нем что-то неловкое при достижении подобных целей. Достижение он любит, а достигнуть уж и не совсем, и это, конечно, ужасно смешно. Одним словом, человек устроен комически; во всем этом, очевидно, заключается каламбур. Но дважды два четыре — все-таки вещь пренесносная. Дважды два четыре — ведь это, по моему мнению, только нахальство-с. Дважды два четыре смотрит фертом, стоит поперек вашей дороги руки в боки и плюется. Я согласен, что дважды два четыре — превосходная вещь; но если уже все хвалить, то и дважды два пять — премилая иногда вещица.

И почему вы так твердо, так торжественно уверены, что только одно нормальное и положительное, — одним словом, только одно благоденствие человеку выгодно? Не ошибается ли разум-то в выгодах? Ведь, может быть, человек любит не одно благоденствие? Может быть, он ровно настолько же любит страдание? Может быть, страдание-то ему ровно настолько же и выгодно, как благоденствие? А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти, и это факт. Тут уж и со всемирной историей справляться нечего; спросите себя самого, если только вы человек и хоть сколько-нибудь жили. Что же касается до моего личного мнения, то любить только одно благоденствие даже как-то и неприлично. Хорошо ли, дурно ли, но разломать иногда что-нибудь тоже очень приятно. Я ведь тут собственно не за страдание стою, да и не за благоденствие. Стою я… за свой каприз и за то, чтоб он был мне гарантирован, когда понадобится. Страдание, например, в водевилях не допускается, я это знаю.

В хрустальном дворце оно и немыслимо: страдание есть сомнение, есть отрицание, а что за хрустальный дворец, в котором можно усумниться? А между тем я уверен, что человек от настоящего страдания, то есть от разрушения и хаоса, никогда не откажется. Страдание — да ведь это единственная причина сознания. Я хоть и доложил вначале, что сознание, по-моему, есть величайшее для человека несчастие, но я знаю, что человек его любит и не променяет ни на какие удовлетворения. Сознание, например, бесконечно выше, чем дважды два. После дважды двух уж, разумеется, ничего не останется, не только делать, но даже и узнавать. Все, что тогда можно будет, это — заткнуть свои пять чувств и погрузиться в созерцание. Ну, а при сознании хоть и тот же результат выходит, то есть тоже будет нечего делать, но по крайней мере самого себя иногда можно посечь, а это все-таки подживляет. Хоть и ретроградно, а все же лучше, чем ничего.


IX

Господа, я, конечно, шучу, и сам знаю, что неудачно шучу, но ведь и нельзя же все принимать за шутку. Gentlemen, I'm joking, of course, and I myself know that I'm joking badly, but you can't take everything for a joke. Я, может быть, скрыпя зубами шучу. I may be joking with my teeth. Господа, меня мучат вопросы; разрешите их мне. Gentlemen, I am tormented by questions; solve them for me. Вот вы, например, человека от старых привычек хотите отучить и волю его исправить, сообразно с требованиями науки и здравого смысла. For example, you want to wean a person from old habits and want to correct him, in accordance with the requirements of science and common sense. Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так переделывать? But why do you know that a person is not only possible, but also necessary to be altered in this way? из чего вы заключаете, что хотенью человеческому так необходимо надо исправиться? from what do you conclude that human desire so needs to be corrected? Одним словом, почему вы знаете, что такое исправление действительно принесет человеку выгоду? In short, why do you know that such a correction will really benefit the person? И, если уж все говорить, почему вы так наверно убеждены, что не идти против настоящих, нормальных выгод, гарантированных доводами разума и арифметикой, действительно для человека всегда выгодно и есть закон для всего человечества? And, if we are to say everything, why are you so probably convinced that not going against the real, normal benefits guaranteed by the arguments of reason and arithmetic is really always beneficial for a person and there is a law for all mankind? Ведь это покамест еще только одно ваше предположение. After all, this is still only one of your assumptions. Положим, что это закон логики, но, может быть, вовсе не человечества. Let us assume that this is a law of logic, but perhaps not at all of humanity. Вы, может быть, думаете, господа, что я сумасшедший? Perhaps you think, gentlemen, that I am crazy?

Позвольте оговориться. Let me make a reservation. Я согласен: человек есть животное, по преимуществу созидающее, принужденное стремиться к цели сознательно и заниматься инженерным искусством, то есть вечно и беспрерывно дорогу себе прокладывать хотя куда бы то ни было . I agree: man is an animal, predominantly a creative one, forced to strive for a goal consciously and engage in engineering, that is, to eternally and continuously pave his way for himself, at least somewhere. Но вот именно потому-то, может быть, ему и хочется иногда вильнуть в сторону, что он присужден пробивать эту дорогу, да еще, пожалуй, потому, что как ни глуп непосредственный деятель вообще, но все-таки ему иногда приходит на мысль, что дорога-то, оказывается, почти всегда идет куда бы то ни было и что главное дело не в том, куда она идет, а в том, чтоб она только шла и чтоб благонравное дитя, пренебрегая инженерным искусством, не предавалось губительной праздности, которая, как известно, есть мать всех пороков. But it is precisely for this reason, perhaps, that he sometimes wants to swerve to the side, because he is condemned to punch this road, and, perhaps, because no matter how stupid the direct agent in general, he still sometimes comes to the idea, that the road, it turns out, almost always goes anywhere, and that the main thing is not where it goes, but that it only goes and that the well-behaved child, neglecting the art of engineering, does not indulge in destructive idleness, which is known to be the mother of all vices. Человек любит созидать и дороги прокладывать, это бесспорно. A person loves to create and pave roads, this is indisputable. Но отчего же он до страсти любит тоже разрушение и хаос? But why does he also love destruction and chaos to passion? Вот это скажите-ка! Tell me that! Но об этом мне самому хочется заявить два слова особо. But I myself would like to say two words about this. Не потому ли, может быть, он так любит разрушение и хаос (ведь это бесспорно, что он иногда очень любит, это уж так), что сам инстинктивно боится достигнуть цели и довершить созидаемое здание? Is it not because, perhaps, he loves destruction and chaos so much (after all, it is indisputable that he sometimes loves very much, this is so), that he himself is instinctively afraid to achieve the goal and complete the building being built? Почем вы знаете, может быть, он здание-то любит только издали, а отнюдь не вблизи; может быть, он только любит созидать его, а не жить в нем, предоставляя его потом домашнее животное, как-то муравьям, баранам и проч., и проч. How do you know, maybe he loves the building only from afar, and not at all near; maybe he only loves to create it, and not live in it, leaving it later with a pet, somehow ants, rams, etc., and so on. Вот муравьи совершенно другого вкуса. Here are ants of a completely different taste. У них есть одно удивительное здание в этом же роде, навеки нерушимое,— муравейник. They have one amazing building of the same kind, forever indestructible - an anthill.

С муравейника достопочтенные муравьи начали, муравейником, наверно, и кончат, что приносит большую честь их постоянству и положительности. From the anthill, the venerable ants began, and they will probably end up with the anthill, which brings great honor to their constancy and positiveness. Но человек существо легкомысленное и неблаговидное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не самую цель. But man is a frivolous and unseemly creature and, perhaps, like a chess player, loves only one process of achieving a goal, and not the goal itself. И кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть не иное что, как дважды два четыре, то есть формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти. And who knows (you cannot vouch), it may be that the whole goal on earth, towards which humanity strives, only consists in this one continuity of the process of achievement, in other words, in life itself, and not in the goal itself, which, of course , there must be nothing more than twice two four, that is, a formula, and after all twice two four is no longer life, gentlemen, but the beginning of death. По крайней мере человек всегда как-то боялся этого дважды два четыре, а я и теперь боюсь. At least a person has always somehow been afraid of this twice two four, and I am afraid even now. Положим, человек только и делает, что отыскивает эти дважды два четыре, океаны переплывает, жизнью жертвует в этом отыскивании, но отыскать, действительно найти,— ей-богу, как-то боится. Suppose a person only does what he looks for these two times two four, swims across the oceans, sacrifices his life in this search, but to find, really find, - by God, he is somehow afraid. Ведь он чувствует, что как найдет, так уж нечего будет тогда отыскивать. After all, he feels that as soon as he finds, there will be nothing to look for. Работники, кончив работу, по крайней мере деньги получат, в кабачок пойдут, потом в часть попадут, — ну вот и занятия на неделю. The workers, having finished their work, at least will receive money, they will go to the tavern, then they will go to the unit - well, here's a week's work.

А человек куда пойдет? And where will the person go? По крайней мере каждый раз замечается в нем что-то неловкое при достижении подобных целей. At least every time you notice something awkward in him when achieving such goals. Достижение он любит, а достигнуть уж и не совсем, и это, конечно, ужасно смешно. He loves achievement, but achievement is not quite, and this, of course, is terribly funny. Одним словом, человек устроен комически; во всем этом, очевидно, заключается каламбур. In a word, man is comical; there is obviously a pun in all this. Но дважды два четыре — все-таки вещь пренесносная. Дважды два четыре — ведь это, по моему мнению, только нахальство-с. Дважды два четыре смотрит фертом, стоит поперек вашей дороги руки в боки и плюется. Twice two four looks with a dick, stands across your road, hands on the hips and spits. Dos veces dos cuatro miradas con una polla, se para al otro lado de la calle, las manos en las caderas y escupe. Я согласен, что дважды два четыре — превосходная вещь; но если уже все хвалить, то и дважды два пять — премилая иногда вещица. I agree that twice two is four is an excellent thing; but if you already praise everything, then twice two five is sometimes a nice little thing.

И почему вы так твердо, так торжественно уверены, что только одно нормальное и положительное, — одним словом, только одно благоденствие человеку выгодно? And why are you so firmly, so solemnly convinced that only one normal and positive - in a word, only one prosperity is beneficial to a person? Не ошибается ли разум-то в выгодах? Is the mind wrong about the benefits? Ведь, может быть, человек любит не одно благоденствие? After all, maybe a person loves more than one prosperity? Может быть, он ровно настолько же любит страдание? Maybe he loves suffering just as much? Может быть, страдание-то ему ровно настолько же и выгодно, как благоденствие? Perhaps suffering is just as beneficial to him as prosperity? А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти, и это факт. And sometimes a person loves suffering terribly, to the point of passion, and this is a fact. Тут уж и со всемирной историей справляться нечего; спросите себя самого, если только вы человек и хоть сколько-нибудь жили. Here, too, there is nothing to cope with world history; ask yourself if you are human and have lived at least some time. Что же касается до моего личного мнения, то любить только одно благоденствие даже как-то и неприлично. As for my personal opinion, it is somehow indecent to love only one well-being. Хорошо ли, дурно ли, но разломать иногда что-нибудь тоже очень приятно. Good or bad, but sometimes breaking something is also very pleasant. Я ведь тут собственно не за страдание стою, да и не за благоденствие. I’m not actually standing here for suffering, and not for well-being. Стою я… за свой каприз и за то, чтоб он был мне гарантирован, когда понадобится. I stand ... for my whim and for the fact that he was guaranteed to me when I need it. Страдание, например, в водевилях не допускается, я это знаю. Suffering, for example, is not allowed in vaudeville, I know that.

В хрустальном дворце оно и немыслимо: страдание есть сомнение, есть отрицание, а что за хрустальный дворец, в котором можно усумниться? In a crystal palace it is unthinkable: suffering is doubt, there is denial, but what kind of crystal palace is one in which one can doubt? А между тем я уверен, что человек от настоящего страдания, то есть от разрушения и хаоса, никогда не откажется. Meanwhile, I am sure that a person will never give up real suffering, that is, destruction and chaos. Страдание — да ведь это единственная причина сознания. Suffering is the only cause of consciousness. Я хоть и доложил вначале, что сознание, по-моему, есть величайшее для человека несчастие, но я знаю, что человек его любит и не променяет ни на какие удовлетворения. Although I reported at the beginning that consciousness, in my opinion, is the greatest misfortune for a person, but I know that a person loves it and will not exchange it for any satisfaction. Сознание, например, бесконечно выше, чем дважды два. Consciousness, for example, is infinitely higher than two times two. После дважды двух уж, разумеется, ничего не останется, не только делать, но даже и узнавать. Все, что тогда можно будет, это — заткнуть свои пять чувств и погрузиться в созерцание. All that will then be possible is to shut up your five senses and plunge into contemplation. Ну, а при сознании хоть и тот же результат выходит, то есть тоже будет нечего делать, но по крайней мере самого себя иногда можно посечь, а это все-таки подживляет. Well, and with consciousness, although the same result comes out, that is, there will also be nothing to do, but at least one can sometimes whip oneself, and this still revives. Хоть и ретроградно, а все же лучше, чем ничего. Retrograde, but better than nothing.