×

We use cookies to help make LingQ better. By visiting the site, you agree to our cookie policy.


image

вДудь, Деревянко – депрессия, Венесуэла, фрилав / вДудь (2)

Деревянко – депрессия, Венесуэла, фрилав / вДудь (2)

Мы писали как бы самих себя, ну грубо говоря, максимально приближенно это было,

к себе самим, эти персонажи.

Юрка побрился кстати специально для фильма.

— А, был волосатым? — Чтобы быть максимально похожим.

— Моего героя звали Павел Давыденко.

Я Павел Деревянко, он был Павел Давыденко,

тоже из Таганрога, отец-слесарь, все такое прочее.

Вот, то есть максимально был приближен ко мне.

Я понимал, что нужно танцевать стриптиз, нужно быть стриптизером, короче говоря.

Я хоть и всегда в форме, но я не стриптизер, потому что они такие…

— Они рельефные.

— Не-не-не, они ни хрена не рельефные,

они обычно чуть-чуть подзаплывшие — но есть разные, окей.

Ну они такие — всегда у них масса есть, бицухи,

жопухи, и все такое.

Так как дико ответственно отношусь к своей работе,

люблю ее, обожаю, и для работы могу сделать все —

и только для работы, для себя нет,

короче говоря, я не вылезал из спортзала четыре месяца, до съемок фильма.

У меня было плюс пять чистой массы.

Это все было сделано ради первой сцены,

когда мой герой танцует, Павел Давыденко танцует

в клубе стриптиз, как бы перед этим, когда мы заявляем его, что вот он такой.

Сняли этот танец, там осталась пара съемочных дней, то есть

роль была у меня в кармане, я понимал, что сделал максимум.

Это был Хеллоуин,

я приехал в Москву, в свой отчий дом уже.

Думаю: «Так хочется мне что-то разврата какого-то хочется».

Я надел этот костюм.

Черные сапоги на таком каблуке,

черная пилотка такая полуфашистская, стек, там какие-то

трусы кожаные с таким вот

прицелом, выложенным из страз красных.

Была тогда очень модная популярная «Крыша мира».

Все ребята, все товарищи, знакомые, кого я встречал, говорили:

«Деревянко, ты че?»

Я говорил: «Ну да, да, есть такое, а чего?»

А действительно, они сказали, когда мы снимали, что стриптизеры бреют ноги, грудь, вот это все.

Я действительно… Мне так нравилось свое тело, мне так нравились свои бритые ноги, своя грудь, я ходил только

в зеркало очень часто смотрел на себя,

мне нравилось смотреть на себя, и я подумал: «Блин, сейчас закончатся съемки, опять у меня вырастут волосы, опять все это будет некрасиво».

Короче я ходил там кайфовал от себя.

— Ты пошел в клуб.

— Рядом со мной была девушка, которая мне очень нравилась.

Ну я себя немножко вот так вот…

— …странновато вел. — Вульгарно немного.

— Можно так сказать, да. — Разнузданно.

— Ну да.

Мне хотелось всего получить в этот вечер.

Мне казалось, я абсолютно был достоен, больше чем

некоторые другие, многие другие.

И она говорит: «Слушай, что-то ты какой-то…»

Что-то мне сказала такое.

Я говорю: «Слушай, тебе что, не нравится? Пф, больно надо».

В общем, как-то вечер закончился никак.

Я приехал домой, заснул, утром проснулся.

Что-то настроение хреновое, думаю: «Что было-то? Что было?»

И ужаснулся.

Потому что я понял, что

вчера это был не я.

Вчера был…

я…

плюс этот… Вернее мой герой,

Павел Давыденко, стриптизер, плюс я, то есть

первый он был — это был не я, представляешь?

Не я.

То есть он настолько вошел, вот это все.

И я офигел.

Я так испугался, мне так противно стало.

Я скомкал этот костюм,

выбросил его в мусорку, я перестал сразу же, тут же, ходить в спортзал.

И у меня наступила депрессуха просто жесточайшая.

Меня больше не было, полгода я ходил блин…

…вялый, ужасно себя чувствовал.

— Ты рассказывал у Дениса Ковальского,

и мне сразу стало интересно — что такое депрессия на полгода?

— Это знаешь, Юр… У тебя не было депрессии?

— Не, никогда. — Не было?

— Никогда. — Ты крутой чувак! Вообще пипец.

— Не думаю, что это с этим связано, но окей, мне кажется, это особенности…

— Ну как, ну это особенности… — …темперамента.

— Возможно. — Да.

— У Юрки кстати наверное тоже не было.

— У Колокольникова? — У Колокольникова, да.

— Мне казалось, что у него никогда депрессии нет.

Короче, хреново, Юр.

Ходишь и тебе хреново, физически…

— Ну ты же в холодильник залезаешь, жрешь,

просыпаешься в плохом настроении…

— Просыпаешься в плохом настроении, аппетита у меня как раз нет, я из других.

— Так.

— Я вот такой худой, слабый…

У меня сразу психофизика дает такой сбой…

Эндорфины уходят куда-то, гормоны там внизу эти.

— А снимаешься? Ну, работаешь?

— Нет я тогда что-то не работал.

Хреново было. Не, работа она помогает, она тебя вытаскивает, но…

…тогда было хреново.

Потом через полгода, я не помню как,

наверное через работу какую-то выскочил.

Но в общем это было жестко.

И!

Когда была премьера фильма,

продюсер как-то не поверил в этот фильм,

совсем никак.

И у нас была премьера — человек десять там было,

пятнадцать, может двадцать максимум, в зале.

И он вообще никуда не пошел.

Вообще никак, никуда.

То есть ты работал сколько,

ты получил такую жесткую…

последствия такие после него,

ты в депрессии вообще,

странно себя чувствуешь,

и еще и фильм не вышел — ну вообще было.

Ну вот бывает такая…

Но это знаешь, больше у меня

никогда ничего подобного не было.

— Блин, и это все рассказывает человек, который

который так готовится к роли и вживается…

Мне это все рассказывает человек, который снимался в «Гителере капут!»

— И че?

— Об этом позже.

— Хорошо.

(музыкальная заставка)

— С большим, с большим скрипом,

с большим трудом меня туда утверждали, в этот проект, «Брестская крепость».

Потому что у меня до этого был «Гитлер капут!»,

твой горячо любимый фильм.

Говорили: «Ну какой… У него «Гитлер капут!», все вот это,

Штирлицы-шмирлицы,

какой он полковой комиссар Фомин,

еврей, защитник Брестской крепости, герой?»

Вот, ну в общем утвердили как-то.

И я к этому с большим вниманием подходил,

к подготовке, смотрел много фильмов

наших старых, военных.

Прочитал конечно книжку Смирнова «Брестская крепость».

Мы приехали туда накануне, заранее.

— Нам провели, каждому из артистов, индивидуально… — Экскурсию?

— Экскурсию, да, и все это так сильно трогало,

мы все больше погружались вот в эту атмосферу.

Настал день съемок.

Собственно, на нас надели

хорошие, качественные костюмы,

не новенькие вот эти, знаешь, фуфло, во многих фильмах современных про войну

жуткие костюмы, а это все было отфактурено.

Декорациями служили вот эти собственно кирпичные стены,

там, где все это было — обоженное огнями,

там выбоины от пуль, и все такое прочее.

Первая сцена,

в которой я должен был сниматься —

начинается, значит, атака фашистов.

И начинается паника.

И мой герой выходит: «Панику прекратить! Командование беру на себя!» — что-то такое.

Очень громко надо было это сказать, понимаешь.

«Панику прекратить!» Я выхожу там значит, первый дубль. Я говорю:

«Панику прекратить! Командование беру на себя!»

Что-то еще… И тут…

Звук моего голоса, он так мне режет слух.

Я не верю себе, интонации этой.

— Я говорю: «Саша…», Саша Котт. — Ага, режиссер.

— Режиссер, да, этого фильма. Я говорю: «Так, давай еще раз, сейчас».

Дубль два. Выхожу:

«Панику прекратить! Командование беру на себя!» — как-то по-другому сказал.

Говорю: «Нет».

Еще третьим образом сказал.

Я понимаю, что я себе не верю вообще.

Понимаешь? Происходит какой-то бред.

У меня внутренний диссонанс.

И в общем с этого момента я

перестал себе верить абсолютно, своему герою.

Я видел, что полная херня, шняга, ложь.

И я понял, что, к сожалению, я ошибся в себе,

я пероценил свои возможности.

И мой удел, к сожалению, только комедии.

И я был в полной уверенности, что это провал.

И 22 июня

в Брестской крепости в два часа ночи была премьера этого фильма.

Построили импровизированный такой небольшой кинотеатр.

Буквально у стены, где расстреляли моего героя.

И я… Там…

Приехала вся группа, приехали ветераны,

какие-то чиновники из Минска, из Москвы,

Игорь Угольников, продюсер, Саша Котт.

И я сел буквально вот так вот, закрылся,

готовясь увидеть провал — и свой, и кино.

И прошел фильм, я думаю: «А что?

Неплохой фильм».

Как-то такого быть не может.

Этим же вечером в рамках Московского кинофестиваля в Москве, в «Октябре» был тоже показ этого фильма.

Я уже пригласил Дашулю, и своих каких-то друзей, и уже так…

…посвободнее стал, посмотрел — и мне понравилось

и как я играл, и как вообще все это случилось.

Я говорю: «Саш! А как все это получилось?

Я же видел, что это было плохо, это было ужасно, это был провал».

Он сказал одно слово:

«Монтаж».

— Ну у тебя отлегло?

Вот это «я могу только в комедиях сниматься».

У тебя отлегло тогда?

— Отлегло.

— И поверил в себя?

— Ну как-то да, я понимал, что я могу ошибаться,

потому что у меня до этого был уже достаточно большой опыт,

куча наработок,

и были какие-то небольшие драматические роли, допустим, «Махно».

Вот, но это был сильный удар для меня,

разочарование, а потом опять очарование.

В общем, это было удивительно, я понимаю что век живи — век учись.

(музыкальная заставка)

— Твоя пирамидка!

— Откуда ты знаешь, что это посмотрели в администрации президента?

— Ну мне говорили.

— Люди из администрации президента? — Ну.

— Ты общаешься с ними? — Нет.

— Иногда мы можем пересекаться, но давно уже нет.

На Днях рождения у Миши Галустяна, у Саши Реввы,

ну или где-то бывало.

Случайная встреча.

— И они говорили, что смотрели.

— Да, они говорили:

«Просто блеск!»

— Смотрел ли Путин?

— Я думаю, что смотрел, говорили, что смотрел.

— Как ты думаешь, почему они кайфанули,

если это, по сути, про них?

— Я вот думаю…

…нормальное чувство юмора у ребят.

Чувство иронии, самоиронии.

Потому что мы же как бы стебемся над ними, и…

Но это же чистая правда, так и есть.

Взяточничество, коррупция, да?

И вот они смотрят, ну как бы…

Они смотрят про самих себя

ну и кайфуют — не знаю.

Наверное потому что они видят по-настоящему как-то,

верят всему происходящему на экране.

— М-м. — Вот.

— То есть «я вор, но самоиронично».

— Ну наверное да, я не знаю.

Надо у них спросить.

— Ты же встречался с Путиным.

— Да.

— Расскажи.

— Это было очень смешно.

Позвонили нам накануне, за несколько дней, и говорят:

«Все, будет встреча с президентом».

Ничего не говорили, что нужно одевать, что нужно спрашивать.

Я думал сейчас будут какие-то ЦУ давать.

Нет, ничего такого нет, не было.

Я думаю: «Так, хорошо, что мне одеть?»

Я одеваю какие-то выцветшие джинсы,

прямо такие знаешь болотного дурацкого цвета, уже ношеные,

одеваю футболку такого же цвета,

не черного, а уже такого знаешь болотного,

вот с таким вот вырезом,

вот эта цепуха на мне, бусики,

и пиджак сверху кожаный.

И жду ребята когда за мной заедут.

И сижу там в кресле.

— Уточнение. Это было по поводу «Салюта 7»?

— Абсолютно точно, это было по поводу «Салюта 7»,

— …мы показывали президенту «Салют 7» в Кремле. — Так.

Заезжает Бакур Бакурадзе за мной и Володя Вдовиченков.

И я уже выходя,

перед дверью, я так — раз! — на себя в зеркало, и думаю:

«Блин, че-то я легкомысленно оделся.

Блин, ну уже времени нет.

Блин!»

— А-а-а! — Да.

— Слегка легкомысленно.

— Самую малость. — И я так уже: «А, черт, времени нет! Блин!»

Вышел, сел в машину.

Говорю: «Вован…» А они все на гаврилах, вот это все.

И Бакур, и все. Я говорю…

Мы на заднем сидим, я говорю: «Вован, че-то я как-то оделся…»

Он говорит: «Ну че…» Я говорю: «Блин!»

И я парюсь короче.

И мы приезжаем в Кремль, проходим там несколько кордонов.

Джанибеков, Савиных — это наши герои, которых мы играли.

Вот, там Добродеев — ну в общем все.

Топ там какие-то генералы, самые-самые.

Мы сидим ждем президента два часа где-то.

Пьем чай.

Вот. Идет!

Мы заходим в специальную комнатку,

причем это не был кинозал, я подумал, что странно как-то,

комнату просто оборудовали — оборудование там стоит какое-то.

Заходит Песков.

Ну как бы предваряя.

Раз — в дверь.

Улыбка — и по всем — ты-ты-ры-ты-ты.

На мне так — джинь!

И я понимаю… Понимаешь вот этот…

«Ну ты че, идиот? Ты что, бля?»

Ну и дальше повел. Я думаю: «Да что ж…»

А у меня, знаешь, есть момент,

мне после вот этого взгляда стало вдруг вообще

так пофиг на все!

Как-то хорошее настроение.

Пришел Владимир Владимирович.

Со всеми поздоровался.

Не обратил внимания наверное на мою майку, не знаю,

было все равно… Ну что, и понравилось ему кино.

Мы показали где-то минут 25 ему нарезку.

— Вот посадили нас… — А 25 потому что он опоздал, да?

— Нет, ну потому что там сколько, два часа,

полтора часа все-таки… Я не знаю почему.

Там такие места, вот.

Первый ряд, значит — Владимир Владимирович посередине,

по правую руку от него я, Володя Вдовиченков, здесь

Савиных и Джанибеков,

кого мы играли собственно — ну и там сзади все остальные.

По-моему все прошло хорошо.

Им понравилось, он потом задавал какие-то вопросы.

Ну что-то такое было.


Деревянко – депрессия, Венесуэла, фрилав / вДудь (2) Derevyanko - Depression, Venezuela, Freelove / vDud (2) Derevyanko - depression, Venezuela, freelove / vDud (2) Derevyanko - depressie, Venezuela, freelove / vDud (2)

Мы писали как бы самих себя, ну грубо говоря, максимально приближенно это было,

к себе самим, эти персонажи.

Юрка побрился кстати специально для фильма.

— А, был волосатым? — Чтобы быть максимально похожим.

— Моего героя звали Павел Давыденко.

Я Павел Деревянко, он был Павел Давыденко,

тоже из Таганрога, отец-слесарь, все такое прочее.

Вот, то есть максимально был приближен ко мне.

Я понимал, что нужно танцевать стриптиз, нужно быть стриптизером, короче говоря.

Я хоть и всегда в форме, но я не стриптизер, потому что они такие…

— Они рельефные.

— Не-не-не, они ни хрена не рельефные,

они обычно чуть-чуть подзаплывшие — но есть разные, окей.

Ну они такие — всегда у них масса есть, бицухи,

жопухи, и все такое.

Так как дико ответственно отношусь к своей работе,

люблю ее, обожаю, и для работы могу сделать все —

и только для работы, для себя нет,

короче говоря, я не вылезал из спортзала четыре месяца, до съемок фильма.

У меня было плюс пять чистой массы.

Это все было сделано ради первой сцены,

когда мой герой танцует, Павел Давыденко танцует

в клубе стриптиз, как бы перед этим, когда мы заявляем его, что вот он такой.

Сняли этот танец, там осталась пара съемочных дней, то есть

роль была у меня в кармане, я понимал, что сделал максимум.

Это был Хеллоуин,

я приехал в Москву, в свой отчий дом уже.

Думаю: «Так хочется мне что-то разврата какого-то хочется».

Я надел этот костюм.

Черные сапоги на таком каблуке,

черная пилотка такая полуфашистская, стек, там какие-то

трусы кожаные с таким вот

прицелом, выложенным из страз красных.

Была тогда очень модная популярная «Крыша мира».

Все ребята, все товарищи, знакомые, кого я встречал, говорили:

«Деревянко, ты че?»

Я говорил: «Ну да, да, есть такое, а чего?»

А действительно, они сказали, когда мы снимали, что стриптизеры бреют ноги, грудь, вот это все.

Я действительно… Мне так нравилось свое тело, мне так нравились свои бритые ноги, своя грудь, я ходил только

в зеркало очень часто смотрел на себя,

мне нравилось смотреть на себя, и я подумал: «Блин, сейчас закончатся съемки, опять у меня вырастут волосы, опять все это будет некрасиво».

Короче я ходил там кайфовал от себя.

— Ты пошел в клуб.

— Рядом со мной была девушка, которая мне очень нравилась.

Ну я себя немножко вот так вот…

— …странновато вел. — Вульгарно немного.

— Можно так сказать, да. — Разнузданно.

— Ну да.

Мне хотелось всего получить в этот вечер.

Мне казалось, я абсолютно был достоен, больше чем

некоторые другие, многие другие.

И она говорит: «Слушай, что-то ты какой-то…»

Что-то мне сказала такое.

Я говорю: «Слушай, тебе что, не нравится? Пф, больно надо».

В общем, как-то вечер закончился никак.

Я приехал домой, заснул, утром проснулся.

Что-то настроение хреновое, думаю: «Что было-то? Что было?»

И ужаснулся.

Потому что я понял, что

вчера это был не я.

Вчера был…

я…

плюс этот… Вернее мой герой,

Павел Давыденко, стриптизер, плюс я, то есть

первый он был — это был не я, представляешь?

Не я.

То есть он настолько вошел, вот это все.

И я офигел.

Я так испугался, мне так противно стало.

Я скомкал этот костюм,

выбросил его в мусорку, я перестал сразу же, тут же, ходить в спортзал.

И у меня наступила депрессуха просто жесточайшая.

Меня больше не было, полгода я ходил блин…

…вялый, ужасно себя чувствовал.

— Ты рассказывал у Дениса Ковальского,

и мне сразу стало интересно — что такое депрессия на полгода?

— Это знаешь, Юр… У тебя не было депрессии?

— Не, никогда. — Не было?

— Никогда. — Ты крутой чувак! Вообще пипец.

— Не думаю, что это с этим связано, но окей, мне кажется, это особенности…

— Ну как, ну это особенности… — …темперамента.

— Возможно. — Да.

— У Юрки кстати наверное тоже не было.

— У Колокольникова? — У Колокольникова, да.

— Мне казалось, что у него никогда депрессии нет.

Короче, хреново, Юр.

Ходишь и тебе хреново, физически…

— Ну ты же в холодильник залезаешь, жрешь,

просыпаешься в плохом настроении…

— Просыпаешься в плохом настроении, аппетита у меня как раз нет, я из других.

— Так.

— Я вот такой худой, слабый…

У меня сразу психофизика дает такой сбой…

Эндорфины уходят куда-то, гормоны там внизу эти.

— А снимаешься? Ну, работаешь?

— Нет я тогда что-то не работал.

Хреново было. Не, работа она помогает, она тебя вытаскивает, но…

…тогда было хреново.

Потом через полгода, я не помню как,

наверное через работу какую-то выскочил.

Но в общем это было жестко.

И!

Когда была премьера фильма,

продюсер как-то не поверил в этот фильм,

совсем никак.

И у нас была премьера — человек десять там было,

пятнадцать, может двадцать максимум, в зале.

И он вообще никуда не пошел.

Вообще никак, никуда.

То есть ты работал сколько,

ты получил такую жесткую…

последствия такие после него,

ты в депрессии вообще,

странно себя чувствуешь,

и еще и фильм не вышел — ну вообще было.

Ну вот бывает такая…

Но это знаешь, больше у меня

никогда ничего подобного не было.

— Блин, и это все рассказывает человек, который

который так готовится к роли и вживается…

Мне это все рассказывает человек, который снимался в «Гителере капут!»

— И че?

— Об этом позже.

— Хорошо.

(музыкальная заставка)

— С большим, с большим скрипом,

с большим трудом меня туда утверждали, в этот проект, «Брестская крепость».

Потому что у меня до этого был «Гитлер капут!»,

твой горячо любимый фильм.

Говорили: «Ну какой… У него «Гитлер капут!», все вот это,

Штирлицы-шмирлицы,

какой он полковой комиссар Фомин,

еврей, защитник Брестской крепости, герой?»

Вот, ну в общем утвердили как-то.

И я к этому с большим вниманием подходил,

к подготовке, смотрел много фильмов

наших старых, военных.

Прочитал конечно книжку Смирнова «Брестская крепость».

Мы приехали туда накануне, заранее.

— Нам провели, каждому из артистов, индивидуально… — Экскурсию?

— Экскурсию, да, и все это так сильно трогало,

мы все больше погружались вот в эту атмосферу.

Настал день съемок.

Собственно, на нас надели

хорошие, качественные костюмы,

не новенькие вот эти, знаешь, фуфло, во многих фильмах современных про войну

жуткие костюмы, а это все было отфактурено.

Декорациями служили вот эти собственно кирпичные стены,

там, где все это было — обоженное огнями,

там выбоины от пуль, и все такое прочее.

Первая сцена,

в которой я должен был сниматься —

начинается, значит, атака фашистов.

И начинается паника.

И мой герой выходит: «Панику прекратить! Командование беру на себя!» — что-то такое.

Очень громко надо было это сказать, понимаешь.

«Панику прекратить!» Я выхожу там значит, первый дубль. Я говорю:

«Панику прекратить! Командование беру на себя!»

Что-то еще… И тут…

Звук моего голоса, он так мне режет слух.

Я не верю себе, интонации этой.

— Я говорю: «Саша…», Саша Котт. — Ага, режиссер.

— Режиссер, да, этого фильма. Я говорю: «Так, давай еще раз, сейчас».

Дубль два. Выхожу:

«Панику прекратить! Командование беру на себя!» — как-то по-другому сказал.

Говорю: «Нет».

Еще третьим образом сказал.

Я понимаю, что я себе не верю вообще.

Понимаешь? Происходит какой-то бред.

У меня внутренний диссонанс.

И в общем с этого момента я

перестал себе верить абсолютно, своему герою.

Я видел, что полная херня, шняга, ложь.

И я понял, что, к сожалению, я ошибся в себе,

я пероценил свои возможности.

И мой удел, к сожалению, только комедии.

И я был в полной уверенности, что это провал.

И 22 июня

в Брестской крепости в два часа ночи была премьера этого фильма.

Построили импровизированный такой небольшой кинотеатр.

Буквально у стены, где расстреляли моего героя.

И я… Там…

Приехала вся группа, приехали ветераны,

какие-то чиновники из Минска, из Москвы,

Игорь Угольников, продюсер, Саша Котт.

И я сел буквально вот так вот, закрылся,

готовясь увидеть провал — и свой, и кино.

И прошел фильм, я думаю: «А что?

Неплохой фильм».

Как-то такого быть не может.

Этим же вечером в рамках Московского кинофестиваля в Москве, в «Октябре» был тоже показ этого фильма.

Я уже пригласил Дашулю, и своих каких-то друзей, и уже так…

…посвободнее стал, посмотрел — и мне понравилось

и как я играл, и как вообще все это случилось.

Я говорю: «Саш! А как все это получилось?

Я же видел, что это было плохо, это было ужасно, это был провал».

Он сказал одно слово:

«Монтаж».

— Ну у тебя отлегло?

Вот это «я могу только в комедиях сниматься».

У тебя отлегло тогда?

— Отлегло.

— И поверил в себя?

— Ну как-то да, я понимал, что я могу ошибаться,

потому что у меня до этого был уже достаточно большой опыт,

куча наработок,

и были какие-то небольшие драматические роли, допустим, «Махно».

Вот, но это был сильный удар для меня,

разочарование, а потом опять очарование.

В общем, это было удивительно, я понимаю что век живи — век учись.

(музыкальная заставка)

— Твоя пирамидка!

— Откуда ты знаешь, что это посмотрели в администрации президента?

— Ну мне говорили.

— Люди из администрации президента? — Ну.

— Ты общаешься с ними? — Нет.

— Иногда мы можем пересекаться, но давно уже нет.

На Днях рождения у Миши Галустяна, у Саши Реввы,

ну или где-то бывало.

Случайная встреча.

— И они говорили, что смотрели.

— Да, они говорили:

«Просто блеск!»

— Смотрел ли Путин?

— Я думаю, что смотрел, говорили, что смотрел.

— Как ты думаешь, почему они кайфанули,

если это, по сути, про них?

— Я вот думаю…

…нормальное чувство юмора у ребят.

Чувство иронии, самоиронии.

Потому что мы же как бы стебемся над ними, и…

Но это же чистая правда, так и есть.

Взяточничество, коррупция, да?

И вот они смотрят, ну как бы…

Они смотрят про самих себя

ну и кайфуют — не знаю.

Наверное потому что они видят по-настоящему как-то,

верят всему происходящему на экране.

— М-м. — Вот.

— То есть «я вор, но самоиронично».

— Ну наверное да, я не знаю.

Надо у них спросить.

— Ты же встречался с Путиным.

— Да.

— Расскажи.

— Это было очень смешно.

Позвонили нам накануне, за несколько дней, и говорят:

«Все, будет встреча с президентом».

Ничего не говорили, что нужно одевать, что нужно спрашивать.

Я думал сейчас будут какие-то ЦУ давать.

Нет, ничего такого нет, не было.

Я думаю: «Так, хорошо, что мне одеть?»

Я одеваю какие-то выцветшие джинсы,

прямо такие знаешь болотного дурацкого цвета, уже ношеные,

одеваю футболку такого же цвета,

не черного, а уже такого знаешь болотного,

вот с таким вот вырезом,

вот эта цепуха на мне, бусики,

и пиджак сверху кожаный.

И жду ребята когда за мной заедут.

И сижу там в кресле.

— Уточнение. Это было по поводу «Салюта 7»?

— Абсолютно точно, это было по поводу «Салюта 7»,

— …мы показывали президенту «Салют 7» в Кремле. — Так.

Заезжает Бакур Бакурадзе за мной и Володя Вдовиченков.

И я уже выходя,

перед дверью, я так — раз! — на себя в зеркало, и думаю:

«Блин, че-то я легкомысленно оделся.

Блин, ну уже времени нет.

Блин!»

— А-а-а! — Да.

— Слегка легкомысленно.

— Самую малость. — И я так уже: «А, черт, времени нет! Блин!»

Вышел, сел в машину.

Говорю: «Вован…» А они все на гаврилах, вот это все.

И Бакур, и все. Я говорю…

Мы на заднем сидим, я говорю: «Вован, че-то я как-то оделся…»

Он говорит: «Ну че…» Я говорю: «Блин!»

И я парюсь короче.

И мы приезжаем в Кремль, проходим там несколько кордонов.

Джанибеков, Савиных — это наши герои, которых мы играли.

Вот, там Добродеев — ну в общем все.

Топ там какие-то генералы, самые-самые.

Мы сидим ждем президента два часа где-то.

Пьем чай.

Вот. Идет!

Мы заходим в специальную комнатку,

причем это не был кинозал, я подумал, что странно как-то,

комнату просто оборудовали — оборудование там стоит какое-то.

Заходит Песков.

Ну как бы предваряя.

Раз — в дверь.

Улыбка — и по всем — ты-ты-ры-ты-ты.

На мне так — джинь!

И я понимаю… Понимаешь вот этот…

«Ну ты че, идиот? Ты что, бля?»

Ну и дальше повел. Я думаю: «Да что ж…»

А у меня, знаешь, есть момент,

мне после вот этого взгляда стало вдруг вообще

так пофиг на все!

Как-то хорошее настроение.

Пришел Владимир Владимирович.

Со всеми поздоровался.

Не обратил внимания наверное на мою майку, не знаю,

было все равно… Ну что, и понравилось ему кино.

Мы показали где-то минут 25 ему нарезку.

— Вот посадили нас… — А 25 потому что он опоздал, да?

— Нет, ну потому что там сколько, два часа,

полтора часа все-таки… Я не знаю почему.

Там такие места, вот.

Первый ряд, значит — Владимир Владимирович посередине,

по правую руку от него я, Володя Вдовиченков, здесь

Савиных и Джанибеков,

кого мы играли собственно — ну и там сзади все остальные.

По-моему все прошло хорошо.

Им понравилось, он потом задавал какие-то вопросы.

Ну что-то такое было.