"Евгений Онегин" (Глава 7, Часть 2) "Eugen Onegin" (Kapitel 7, Teil 2) A.S. Pushkin, "Eugene Onegin", chapter 7, part 2 "Eugenio Onegin" (Capitolo 7, Parte 2) "Eugene Onegin" (Capítulo 7, Parte 2)

XXVII

Старушка очень полюбила The old woman fell in love very much

Совет разумный и благой; Reasonable and good advice;

Сочлась - и тут же положила I poured out - and immediately put

В Москву отправиться зимой. To go to Moscow in winter.

И Таня слышит новость эту. And Tanya hears this news.

На суд взыскательному свету To the judgment of the discerning light

Представить ясные черты Present clear features

Провинциальной простоты, Provincial simplicity

И запоздалые наряды, And belated outfits

И запоздалый склад речей; And the belated warehouse of speeches;

Московских франтов и цирцей Moscow dandies and circus

Привлечь насмешливые взгляды!.. Attract mocking glances! ..

О страх! Oh fear! нет, лучше и верней no, better and truer

В глуши лесов остаться ей. She should stay in the wilderness of the woods.

XXVIII XXVIII

Вставая с первыми лучами, Rising with the first rays,

Теперь она в поля спешит Now she is in a hurry to the fields

И, умиленными очами And, with tender eyes

Их озирая, говорит: Looking around them, he says:

"Простите, мирные долины, "Sorry, peaceful valleys, И вы, знакомых гор вершины, And you, the familiar mountain peaks,

И вы, знакомые леса; And you, familiar forests;

Прости, небесная краса, Forgive me heavenly beauty

Прости, веселая природа; Sorry, cheerful nature;

Меняю милый, тихий свет Changing sweet, quiet light

На шум блистательных сует... To the noise of the brilliant vanity ...

Прости ж и ты, моя свобода! Forgive you too, my freedom!

Куда, зачем стремлюся я? Where, why am I striving?

Что мне сулит судьба моя?" What does my fate promise me? " XXIX

Ее прогулки длятся доле. Her walks last for a share.

Теперь то холмик, то ручей Now now a hillock, now a stream

Остановляют поневоле Stop involuntarily

Татьяну прелестью своей. Tatiana with her charm.

Она, как с давними друзьями, She, as with old friends,

С своими рощами, лугами With their groves, meadows

Еще беседовать спешит. Still in a hurry to talk.

Но лето быстрое летит. But summer flies fast.

Настала осень золотая. The golden autumn has come.

Природа трепетна, бледна, Nature is tremulous, pale,

Как жертва, пышно убрана... Like a sacrifice, sumptuously removed ...

Вот север, тучи нагоняя, Here is the north, catching up with clouds,

Дохнул, завыл - и вот сама He breathed, howled - and now she

Идет волшебница зима. The winter sorceress is coming.

XXX XXX

Пришла, рассыпалась; клоками Came, crumbled; shreds

Повисла на суках дубов; Hanged on the branches of oak trees;

Легла волнистыми коврами Laid down in wavy carpets

Среди полей, вокруг холмов; Among the fields, around the hills;

Брега с недвижною рекою Brega with a motionless river

Сравняла пухлой пеленою; Equalized with a plump shroud;

Блеснул мороз. Frost flashed. И рады мы And we are glad

Проказам матушки зимы. The pranks of mother winter.

Не радо ей лишь сердце Тани. Only Tanya's heart is not happy with her.

Нейдет она зиму встречать, She will not meet the winter,

Морозной пылью подышать Breathe frosty dust

И первым снегом с кровли бани And the first snow from the roof of the bath

Умыть лицо, плеча и грудь: Wash your face, shoulders and chest:

Татьяне страшен зимний путь. The winter path is terrible for Tatyana.

XXXI

Отъезда день давно просрочен, The day of departure is long overdue,

Проходит и последний срок. The last term is also passing.

Осмотрен, вновь обит, упрочен Inspected, re-upholstered, hardened

Забвенью брошенный возок. A carriage abandoned by oblivion.

Обоз обычный, три кибитки Regular wagon train, three wagons

Везут домашние пожитки, Carrying household belongings

Кастрюльки, стулья, сундуки, Pots, chairs, chests,

Варенье в банках, тюфяки, Jam in jars, mattresses,

Перины, клетки с петухами, Feather beds, cages with roosters,

Горшки, тазы et cetera, Pots, basins et cetera,

Ну, много всякого добра. Well, a lot of good stuff.

И вот в избе между слугами And here in the hut between the servants

Поднялся шум, прощальный плач: There was a noise, a farewell cry:

Ведут на двор осьмнадцать кляч, Eighteen nags are leading into the yard,

XXXII

В возок боярский их впрягают, They are harnessed to the boyar carriage,

Готовят завтрак повара, Chefs prepare breakfast

Горой кибитки нагружают, They load the wagons with a mountain,

Бранятся бабы, кучера. Women scold, coachmen.

На кляче тощей и косматой On a skinny and shaggy nag

Сидит форейтор бородатый, A bearded postil sits,

Сбежалась челядь у ворот The servants came running at the gate

Прощаться с барами. Say goodbye to bars. И вот

Уселись, и возок почтенный, Sit down, and the carriage is venerable,

Скользя, ползет за ворота. Sliding, crawling through the gate.

"Простите, мирные места! "Sorry, peaceful places! Прости, приют уединенный! Sorry, the shelter is secluded!

Увижу ль вас?.." Will I see you? .. " И слез ручей And the brook tears

У Тани льется из очей. Tanya's eyes are pouring.

XXXIII

Когда благому просвещенью When good enlightenment

Отдвинем более границ, Let's move more boundaries

Современем (по расчисленью Modern (by calculation

Философических таблиц, Philosophical tables,

Лет чрез пятьсот) дороги, верно,

У нас изменятся безмерно: We will change immensely:

Шоссе Россию здесь и тут, Highway Russia here and here,

Соединив, пересекут. Having connected, they will cross.

Мосты чугунные чрез воды Cast iron bridges across the water

Шагнут широкою дугой, They will step in a wide arc

Раздвинем горы, под водой Let's move mountains, under water

Пророем дерзостные своды, We break through insolent vaults,

И заведет крещеный мир And will lead the baptized world

На каждой станции трактир. There is an inn at each station.

XXXIV

Теперь у нас дороги плохи {42}, Now our roads are bad {42},

Мосты забытые гниют, Forgotten bridges rot

На станциях клопы да блохи At the stations there are bugs and fleas

Заснуть минуты не дают; They do not give a minute to fall asleep;

Трактиров нет. There are no taverns. В избе холодной In a cold hut

Высокопарный, но голодный Pompous but hungry

Для виду прейскурант висит For the sake of appearance, the price list hangs

И тщетный дразнит аппетит, And the vain teases the appetite,

Меж тем как сельские циклопы While rural cyclops

Перед медлительным огнем Before a slow fire

Российским лечат молотком Russian is treated with a hammer

Изделье легкое Европы, Light product of Europe,

Благословляя колеи Blessing the ruts

И рвы отеческой земли. And the ditches of the paternal land.

XXXV XXXV

Зато зимы порой холодной But winters are sometimes cold

Езда приятна и легка. The ride is pleasant and easy.

Как стих без мысли в песне модной, Like a verse without a thought in a fashionable song,

Дорога зимняя гладка. The winter road is smooth.

Автомедоны наши бойки, Automedons are our strikers,

Неутомимы наши тройки, Our triplets are tireless

И версты, теша праздный взор, And miles, amusing an idle gaze,

В глазах мелькают, как забор {43}. In the eyes flicker like a fence {43}.

К несчастью, Ларина тащилась, Unfortunately, Larina dragged herself

Боясь прогонов дорогих, Afraid of the dear ones

Не на почтовых, на своих, Not on the post office, on our own,

И наша дева насладилась And our maiden took delight

Дорожной скукою вполне: Road boredom is quite:

Семь суток ехали оне. They drove for seven days.

XXXVI XXXVI

Но вот уж близко. But now it’s close. Перед ними In front of them

Уж белокаменной Москвы Already white-stone Moscow

Как жар, крестами золотыми Like heat, with golden crosses

Горят старинные главы. Old chapters are burning.

Ах, братцы! Ah, brothers! как я был доволен, how pleased I was

Когда церквей и колоколен, When churches and bell towers,

Садов, чертогов полукруг Gardens, palaces semicircle

Открылся предо мною вдруг! Opened before me suddenly!

Как часто в горестной разлуке, How often in sorrowful separation,

В моей блуждающей судьбе, In my wandering destiny

Москва, я думал о тебе! Moscow, I was thinking about you!

Москва... как много в этом звуке Moscow ... how much of this sound

Для сердца русского слилось! For the Russian heart it has merged!

Как много в нем отозвалось! How much it echoed!

XXXVII

Вот, окружен своей дубравой, Here, surrounded by its oak forest,

Петровский замок. Petrovsky castle. Мрачно он Gloomy he

Недавнею гордится славой. Recently proud of fame.

Напрасно ждал Наполеон, Napoleon waited in vain,

Последним счастьем упоенный, Intoxicated with the last happiness,

Москвы коленопреклоненной Moscow kneeling

С ключами старого Кремля: With the keys of the old Kremlin:

Нет, не пошла Москва моя No, my Moscow did not go

К нему с повинной головою. To him with a guilty head.

Не праздник, не приемный дар, Not a holiday, not an accepted gift,

Она готовила пожар She was preparing a fire

Нетерпеливому герою. An impatient hero.

Отселе, в думу погружен, From here, immersed in thought,

Глядел на грозный пламень он. He looked at the formidable flame.

XXXVIII

Прощай, свидетель падшей славы, Goodbye witness to fallen glory

Петровский замок. Petrovsky castle. Ну! не стой,

Пошел! Уже столпы заставы Already the pillars of the outpost

Белеют: вот уж по Тверской They turn white: already along Tverskaya

Возок несется чрез ухабы. The carriage rushes through the bumps.

Мелькают мимо будки, бабы, They flash past the booth, women,

Мальчишки, лавки, фонари, Boys, benches, lanterns,

Дворцы, сады, монастыри, Palaces, gardens, monasteries,

Бухарцы, сани, огороды, Bukharians, sleighs, vegetable gardens,

Купцы, лачужки, мужики, Merchants, hovels, peasants,

Бульвары, башни, казаки, Boulevards, towers, Cossacks,

Аптеки, магазины моды, Pharmacies, fashion stores,

Балконы, львы на воротах Balconies, lions at the gates

И стаи галок на крестах. And flocks of jackdaws on the crosses.

XXXIX. ХL

В сей утомительной прогулке

Проходит час-другой, и вот

У Харитонья в переулке

Возок пред домом у ворот

Остановился. К старой тетке,

Четвертый год больной в чахотке,

Они приехали теперь.

Им настежь отворяет дверь,

В очках, в изорванном кафтане,

С чулком в руке, седой калмык.

Встречает их в гостиной крик

Княжны, простертой на диване.

Старушки с плачем обнялись,

И восклицанья полились.

ХLI

- Княжна, mon аngе! "Раchеttе!" - Алина! "Кто б мог подумать? Как давно!

Надолго ль? Милая! Кузина!

Садись - как это мудрено!

Ей-богу, сцена из романа..." - А это дочь моя, Татьяна. "Ах, Таня! подойди ко мне -

Как будто брежу я во сне...

Кузина, помнишь Грандисона?" - Как, Грандисон?.. а, Грандисон!

Да, помню, помню. Где же он? "В Москве, живет у Симеона; Меня в сочельник навестил;

Недавно сына он женил.

ХLII

А тот... но после все расскажем,

Не правда ль? Всей ее родне

Мы Таню завтра же покажем.

Жаль, разъезжать нет мочи мне;

Едва, едва таскаю ноги.

Но вы замучены с дороги;

Пойдемте вместе отдохнуть...

Ох, силы нет... устала грудь...

Мне тяжела теперь и радость,

Не только грусть... душа моя,

Уж никуда не годна я...

Под старость жизнь такая гадость..." И тут, совсем утомлена,

В слезах раскашлялась она.

XLIII

Больной и ласки и веселье

Татьяну трогают; но ей

Нехорошо на новоселье,

Привыкшей к горнице своей.

Под занавескою шелковой Beneath the silk curtain

Не спится ей в постеле новой, She can't sleep in a new bed,

И ранний звон колоколов, And the early ringing of bells

Предтеча утренних трудов,

Ее с постели подымает.

Садится Таня у окна.

Редеет сумрак; но она

Своих полей не различает:

Пред нею незнакомый двор,

Конюшня, кухня и забор.

XLIV

И вот: по родственным обедам

Развозят Таню каждый день Tanya is taken every day

Представить бабушкам и дедам Introduce to grandparents

Ее рассеянную лень. Her absent-minded laziness.

Родне, прибывшей издалеча, Relatives who have arrived from afar,

Повсюду ласковая встреча, Everywhere an affectionate meeting

И восклицанья, и хлеб-соль.

"Как Таня выросла! Давно ль

Я, кажется, тебя крестила? I think I baptized you?

А я так на руки брала! And I took it in my arms!

А я так за уши драла! And I was so hard for the ears!

А я так пряником кормила!" And I fed it with gingerbread! " И хором бабушки твердят: And grandmothers chorus repeating:

"Как наши годы-то летят!" "How our years fly by!" XLV

Но в них не видно перемены;

Все в них на старый образец:

У тетушки княжны Елены

Все тот же тюлевый чепец;

Все белится Лукерья Львовна,

Все то же лжет Любовь Петровна,

Иван Петрович так же глуп,

Семен Петрович так же скуп,

У Пелагеи Николавны

Все тот же друг мосье Финмуш,

И тот же шпиц, и тот же муж;

А он, все клуба член исправный,

Все так же смирен, так же глух

И так же ест и пьет за двух.

XLVI

Их дочки Таню обнимают.

Младые грации Москвы

Сначала молча озирают

Татьяну с ног до головы;

Ее находят что-то странной,

Провинциальной и жеманной,

И что-то бледной и худой,

А впрочем очень недурной;

Потом, покорствуя природе,

Дружатся с ней, к себе ведут,

Целуют, нежно руки жмут,

Взбивают кудри ей по моде

И поверяют нараспев

Сердечны тайны, тайны дев,

XLVII

Чужие и свои победы,

Надежды, шалости, мечты.

Текут невинные беседы

С прикрасой легкой клеветы.

Потом, в отплату лепетанья,

Ее сердечного признанья

Умильно требуют оне.

Но Таня, точно как во сне,

Их речи слышит без участья,

Не понимает ничего,

И тайну сердца своего,

Заветный клад и слез и счастья,

Хранит безмолвно между тем

И им не делится ни с кем.

XLVIII

Татьяна вслушаться желает

В беседы, в общий разговор;

Но всех в гостиной занимает

Такой бессвязный, пошлый вздор;

Все в них так бледно, равнодушно;

Они клевещут даже скучно;

В бесплодной сухости речей,

Расспросов, сплетен и вестей

Не вспыхнет мысли в целы сутки,

Хоть невзначай, хоть наобум;

Не улыбнется томный ум,

Не дрогнет сердце, хоть для шутки.

И даже глупости смешной

В тебе не встретишь, свет пустой.

XLIX

Архивны юноши толпою

На Таню чопорно глядят

И про нее между собою

Неблагосклонно говорят.

Один какой-то шут печальный

Ее находит идеальной

И, прислонившись у дверей,

Элегию готовит ей.

У скучной тетки Таню встретя,

К ней как-то Вяземский подсел

И душу ей занять успел.

И, близ него ее заметя,

Об ней, поправя свой парик,

Осведомляется старик.

Но там, где Мельпомены бурной

Протяжный раздается вой,

Где машет мантией мишурной

Она пред хладною толпой,

Где Талия тихонько дремлет

И плескам дружеским не внемлет,

Где Терпсихоре лишь одной

Дивится зритель молодой

(Что было также в прежни леты,

Во время ваше и мое),

Не обратились на нее

Ни дам ревнивые лорнеты,

Ни трубки модных знатоков

Из лож и кресельных рядов.

LI

Ее привозят и в Собранье.

Там теснота, волненье, жар,

Музыки грохот, свеч блистанье,

Мельканье, вихорь быстрых пар,

Красавиц легкие уборы,

Людьми пестреющие хоры,

Невест обширный полукруг,

Все чувства поражает вдруг.

Здесь кажут франты записные

Свое нахальство, свой жилет

И невнимательный лорнет.

Сюда гусары отпускные

Спешат явиться, прогреметь,

Блеснуть, пленить и улететь.

LII

У ночи много звезд прелестных,

Красавиц много на Москве.

Но ярче всех подруг небесных

Луна в воздушной синеве.

Но та, которую не смею

Тревожить лирою моею,

Как величавая луна,

Средь жен и дев блестит одна.

С какою гордостью небесной

Земли касается она!

Как негой грудь ее полна!

Как томен взор ее чудесный!.. How languid her wonderful gaze! ..

Но полно, полно; перестань:

Ты заплатил безумству дань.

LIII

Шум, хохот, беготня, поклоны,

Галоп, мазурка, вальс... Меж тем,

Между двух теток у колонны,

Не замечаема никем,

Татьяна смотрит и не видит,

Волненье света ненавидит;

Ей душно здесь... она мечтой

Стремится к жизни полевой,

В деревню, к бедным поселянам,

В уединенный уголок,

Где льется светлый ручеек,

К своим цветам, к своим романам

И в сумрак липовых аллей,

Туда, где он являлся ей.

LIV

Так мысль ее далече бродит:

Забыт и свет и шумный бал,

А глаз меж тем с нее не сводит

Какой-то важный генерал.

Друг другу тетушки мигнули

И локтем Таню враз толкнули,

И каждая шепнула ей:

- Взгляни налево поскорей. "Налево? "Left? где? что там такое?" - Ну, что бы ни было, гляди...

В той кучке, видишь? впереди,

Там, где еще в мундирах двое...

Вот отошел... вот боком стал... -

"Кто? толстый этот генерал?" LV

Но здесь с победою поздравим But here we congratulate you on your victory

Татьяну милую мою Tatiana my dear

И в сторону свой путь направим, And we will direct our way to the side,

Чтоб не забыть, о ком пою... So as not to forget who I'm singing about ...

Да кстати, здесь о том два слова: By the way, here are two words about that:

Пою приятеля младого I'm singing a young friend

И множество его причуд.

Благослови мой долгий труд, Bless my long work

О ты, эпическая муза!

И, верный посох мне вручив,

Не дай блуждать мне вкось и вкрив.

Довольно. С плеч долой обуза!

Я классицизму отдал честь:

Хоть поздно, а вступленье есть.