40. О странностях английского языка, часть 2 40. Über die Merkwürdigkeiten der englischen Sprache, Teil 2 40. On the Oddities of the English Language, Part 2 40. Sobre las rarezas de la lengua inglesa, parte 2

О странностях английского языка, часть 2

Благодаря притоку новых слов из французского и из латыни (часто трудно установить первоначальный источник конкретного слова) в английском появились такие слова, как crucified (распятый), fundamental (фундаментальный), definition (определение) и conclusion (вывод). Thanks to the influx of new words from French and Latin (it is often difficult to establish the original source of a particular word), words such as crucified (crucified), fundamental (fundamental), definition (definition) and conclusion (conclusion) appeared in English. Эти слова воспринимаются сегодня как вполне английские, но когда они были новыми, многие образованные люди в XVI веке (и позже) считали их раздражающе претенциозными и навязчивым, и именно так они бы оценили фразу «раздражающе претенциозный и навязчивый» (irritatingly pretentious and intrusive). These words are perceived today as quite English, but when they were new, many educated people in the 16th century (and later) found them annoyingly pretentious and intrusive, and this is how they would rate the phrase “irritatingly pretentious and intrusive” ...

Подумайте о том, как французские педанты сегодня морщат носы, сталкиваясь с потоком проникающих в их язык английских слов. Think about how French pedants today wrinkle their noses when faced with the flow of English words that penetrate their language. А еще были даже такие литераторы, которые предлагали заменить родными английскими словами высокопарные латинские заимствования, и сложно не сожалеть по поводу утраты некоторых из них: вместо crucified, fundamental, definition и conclusion мы могли бы иметь crossed, groundwrought, saywhat и endsay. And there were even those writers who suggested replacing grandiloquent Latin borrowings with their native English words, and it's hard not to regret the loss of some of them: instead of crucified, fundamental, definition and conclusion, we could have crossed, groundwrought, saywhat and endsay.

Однако язык склонен не делать то, что мы от него хотим. However, language tends not to do what we want it to do. Жребий уже был брошен: английский язык получил тысячи новых слов, которые стали конкурировать с английскими словами для обозначения одних и тех же вещей. The die had already been cast: English received thousands of new words, which began to compete with English words for the same things. В итоге у нас появились тройняшки, что позволяет нам выражать идею с различной степенью формальности. As a result, we have triplets, which allows us to express an idea with varying degrees of formality.

Возьмите, к примеру, слово «помогать»: help — это старое английское слово, родственное немецкому ‘helfen'; aid — слово французского происхождения, assist — латинского. Take the word "help" for example: help is an old English word akin to the German 'helfen'; aid is a French word, assist is Latin. То же самое относится к слову «королевский»: kingly — английское слово, родственное другим германским языкам, royal — слово французского происхождения, regal — латинского. The same applies to the word "royal": kingly is an English word related to other Germanic languages, royal is a word of French origin, regal is Latin. Обратите внимание на то, как в этих словах усиливается значимость с каждым новым вариантом: слово kingly звучит почти насмешливо, regal — такое же прямое, как трон, тогда как слово royal находится где-то посредине — достойный, но не безупречный монарх. Notice how these words increase in importance with each new variation: the word kingly sounds almost derisive, regal is as direct as a throne, while the word royal is somewhere in the middle - a worthy but not impeccable monarch.

А еще есть двойняшки — они менее драматичны, чем тройняшки, но, тем не менее, они забавные. And then there are twins - they are less dramatic than triplets, but they are funny nonetheless. Речь идет о таких англо-французских парах, как в случае со словом «начинать»: begin и commence, а также со словом «желать»: want и desire. We are talking about such Anglo-French pairs, as in the case of the word "begin": begin and commence, as well as the word "desire": want and desire. Здесь особенно следует отметить кулинарные превращения: мы убиваем корову (cow) или свинью (pig) — это английские слова — чтобы получить говядину (beef) или свинину (pork), а это уже французские слова. Culinary transformations should be especially noted here: we kill a cow (cow) or a pig (pig) - these are English words - to get beef (beef) or pork (pork), and these are already French words.

Почему так происходит? Why is this happening? Вероятно, в основном потому, что в завоеванной норманнами Англии англоговорящие рабочие работали на скотобойнях и обслуживали таким образом богатых франкоязычных и их застолье. Wahrscheinlich vor allem deshalb, weil im von den Normannen eroberten England englischsprachige Arbeiter in den Schlachthäusern arbeiteten und so die wohlhabenden Frankophonen und ihre Feste versorgten. Probably mainly because in Norman-conquered England, English-speaking workers worked in slaughterhouses and thus served the rich French-speaking and their feast. Различные способы обозначения мяса зависели от места человека в существовавшей системе вещей, и классовые различия дошли до нас в данной ненавязчивой форме. Die verschiedenen Arten, Fleisch zu kennzeichnen, hingen von der Stellung im bestehenden System ab, und die Klassenunterschiede sind in dieser unauffälligen Form auf uns übergegangen. Different ways of designating meat depended on the place of a person in the existing system of things, and class differences have come down to us in this unobtrusive form.

Однако caveat, lector (лат. However, caveat, lecturer (lat. «читатель, остерегайся» ), поскольку традиционные объяснения английского языка склонны преувеличивать важность импортированных формальных уровней в нашей речи. "Leser, pass auf" ), da die traditionellen Erklärungen des Englischen dazu neigen, die Bedeutung der importierten formalen Ebenen in unserer Sprache zu übertreiben. "Reader beware"), as traditional explanations of the English language tend to exaggerate the importance of imported formal levels in our speech. Некоторые считают, что только они делают английский язык уникально богатым. Manche Menschen glauben, dass sie allein das Englische zu einer einzigartig reichen Sprache machen. Some believe that only they make the English language uniquely rich. Именно такой точки зрения придерживаются Роберт Маккрам (Robert McCrum), Вильям Крэн (William Cran) и Роберт Макнил (Robert MacNeil) в своей книге «История английского» (The Story of English, 1986). This is the view taken by Robert McCrum, William Cran and Robert MacNeil in their book The Story of English (1986). По их мнению, первое большое заимствование латинских слов позволило людям, говорившим на древнеанглийском, выражать абстрактные мысли. Ihrer Ansicht nach ermöglichte die erste große Entlehnung lateinischer Wörter den Menschen, die Altenglisch sprachen, abstrakte Gedanken auszudrücken. In their opinion, the first large borrowing of Latin words allowed people who spoke Old English to express abstract thoughts.

Однако никто не определял в количественных показателях богатство и абстрактность в этом смысле (кто эти люди, люди любого уровня развития, которые могут свидетельствовать об отсутствии абстрактных мыслей и даже об отсутствии способности их выражать?) Allerdings hat niemand den Reichtum und die Abstraktheit in diesem Sinne quantifiziert (wer sind diese Menschen, egal auf welcher Entwicklungsstufe, die einen Mangel an abstrakten Gedanken und sogar einen Mangel an der Fähigkeit, sie auszudrücken, bezeugen können?) However, no one quantified wealth and abstractness in this sense (who are these people, people of any level of development, who can testify to the absence of abstract thoughts and even the lack of the ability to express them?) Кроме того, неизвестен такой язык, где для обозначения одной концепции существовало бы лишь одно слово. Außerdem gibt es keine bekannte Sprache, in der es nur ein Wort für einen einzigen Begriff gibt. In addition, there is no known language where there would be only one word to denote one concept.

В языках, как и в человеческом мышлении, слишком много нюансов — и даже неопределенностей — чтобы они могли оставаться столь элементарными. Sprachen haben, wie das menschliche Denken, zu viele Nuancen - und sogar Unsicherheiten - um so elementar zu bleiben. In languages, as in human thought, there are too many nuances - and even ambiguities - for them to remain so basic. Даже не имеющие письменности языки имеют формальные регистры. Auch nicht geschriebene Sprachen haben formale Register. Even languages without writing have formal registers. Более того, в английском языке есть простое слово «жизнь» (life), а также утонченное слово «существование» (existence), тогда как на языке американских аборигенов зуни существует еще более изысканное слово — «вдыхание». Moreover, in the English language there is a simple word for life, as well as a subtle word for existence, while in the language of the American Zuni aborigines there is an even more subtle word - inhalation.

Даже в английском языке родные корни делают больше, чем мы обычно замечаем. Even in English, native roots do more than we usually notice. О богатстве словарного запаса древнеанглийского языка мы можем судить лишь по немногим сохранившимся произведениям. Über den Reichtum des Wortschatzes der altenglischen Sprache können wir nur anhand der wenigen erhaltenen Werke urteilen. We can judge about the richness of the vocabulary of the Old English language only by the few surviving works. Проще сказать, что слово «постигать» (comprehend) во французском предоставило нам новый формальный повод сказать «понимаю» (understand). Es ist einfacher zu sagen, dass das französische Wort für "begreifen" (comprehend) uns einen neuen formalen Grund gegeben hat, "verstehen" zu sagen. Easier to say, the word “comprehend” in French has given us a new formal reason to say “understand”.

Однако уже в дневнеанглийском существовали слова, которые в переводе на современный английский выглядели бы примерно так: forstand, underget и undergrasp. Allerdings gab es im Altenglischen bereits Wörter, die im modernen Englisch in etwa so aussehen würden: forstand, underget und undergrasp. However, already in Day English there were words that, translated into modern English, would look something like this: forstand, underget and undergrasp. Судя по всему, все они означают «понимать», однако у них, несомненно, были различные коннотации, и весьма вероятно, что эти отличия включали в себя определенный уровень формальности. Offensichtlich bedeuten sie alle "verstehen", aber sie hatten zweifellos unterschiedliche Konnotationen, und es ist sehr wahrscheinlich, dass diese Unterschiede ein gewisses Maß an Formalität beinhalteten. They all seem to mean "to understand," but they certainly had different connotations, and it is very likely that these differences involved a certain level of formality.

Тем не менее, латинское вторжение действительно стало причиной появления определенных особенностей в нашем языке. Nevertheless, the Latin invasion really caused the appearance of certain features in our language. Так, например, именно в тот момент возникло представление, будто «большие слова» являются более изощренными. Damals entstand zum Beispiel die Vorstellung, dass "große Wörter" anspruchsvoller sind. So, for example, it was at that moment that the idea arose that "big words" were more sophisticated. В большинстве языков мира более длинные слова не считаются «более высокими» или какими-то особенными. In den meisten Sprachen der Welt werden längere Wörter nicht als "höher" oder irgendwie besonders angesehen. In most of the world's languages, longer words are not considered "higher" or any special. На языке суахили фраза Tumtazame mbwa atakavyofanya означает всего лишь «Посмотрим, что будет делать собака». In Suaheli bedeutet der Satz Tumtazame mbwa atakavyofanya einfach "Mal sehen, was der Hund macht". In Swahili, the phrase Tumtazame mbwa atakavyofanya simply means "Let's see what the dog does." Если формальные концепции настаивали бы на использовании еще более длинных слов, то в таком случае от человека, говорящего на суахили, потребовались бы сверхчеловеческие способности контроля над своим дыханием. Wenn formale Konzepte auf der Verwendung noch längerer Wörter bestehen würden, müsste ein Swahili-Sprecher übermenschliche Fähigkeiten haben, um seine Atmung zu kontrollieren. If formal concepts insisted on using even longer words, then a Swahili speaker would be required to have superhuman ability to control their breathing.

Английское представление о том, что большие слова более значимы, объясняется тем фактом, что французские и особенно латинские слова, как правило, длиннее, чем слова в древнеанглийском: сравните end («конец») и conclusion, walk («ходить») и ambulate. The English belief that big words are more meaningful is explained by the fact that French and especially Latin words tend to be longer than words in Old English: compare end and conclusion, walk and ambulate ... Многочисленные случаи притока иностранных слов также частично объясняет тот факт, что английские слова имеют столько различных источников — иногда сразу несколько в пределах одного предложения. Die vielen Fälle von Fremdwortzufluss erklären auch zum Teil die Tatsache, dass englische Wörter so viele verschiedene Quellen haben - manchmal gleich mehrere in einem einzigen Satz. The many cases of influx of foreign words also partly explains the fact that English words have so many different sources - sometimes several at once within the same sentence.

Сама идея относительно того, что этимология — «шведский стол» полиглота, а каждое слово имеет захватывающую историю миграции и обменов, представляется нам вполне обычной. Schon der Gedanke, dass die Etymologie das Buffet der Polyglotten ist und jedes Wort eine faszinierende Geschichte der Migration und des Austauschs hat, erscheint uns ganz normal. The very idea that etymology is a polyglot's buffet, and that every word has a fascinating history of migration and exchange, seems to us quite common. Однако корни значительного большинства слов намного более туманные. Die Wurzeln der allermeisten Wörter sind jedoch viel obskurer. However, the roots of the vast majority of words are much more obscure. Типичное слово может быть, скажем, ранней версией того же слова. A typical word might be, say, an early version of the same word. Изучение этимологии не очень плодотворно, например, для тех, кто говорит на арабском языке. Das Studium der Etymologie ist zum Beispiel für diejenigen, die Arabisch sprechen, nicht sehr fruchtbar. The study of etymology is not very fruitful, for example, for those who speak Arabic.

Справедливости ради следует сказать, что нелепые, неуклюжие  слова весьма распространены в мире, однако гибридность английского языка значительно превосходит большинство других европейских языков. In fairness, it should be said that ridiculous, awkward words are very common in the world, but the hybridity of the English language is much superior to most other European languages. В одном англитйском предложении, например, может присутствовать смесь слов из дневнеанглийского, дневнескандинавского, древненемецкого, французского и латыни. One English sentence, for example, may contain a mixture of words from Day English, Day Scandinavian, Old German, French, and Latin.

Еще один источник — греческий язык: в альтернативном мире мы бы назвали фотографию «светописью». Eine andere Quelle ist das Griechische: In einer alternativen Welt würden wir die Fotografie "Lichtschrift" nennen. Another source is Greek: in an alternate world, we would call photography "light painting." В соответствии с модой, достигшей своего пика в XIX столетии, научные понятия должны были получить греческие обозначения. Jahrhundert erreichte, sollten die wissenschaftlichen Begriffe griechische Bezeichnungen erhalten. In accordance with a fashion that reached its peak in the 19th century, scientific concepts were to be given Greek designations. Поэтому мы имеем непонятные слова, обозначающие химические элементы: почему бы нам не называть глутамат-мононатрий «односолевой глутаминовой кислотой»? Wir haben also obskure Wörter für chemische Elemente: Warum nennen wir Glutamat Mononatrium nicht "Monosalz-Glutaminsäure"? Therefore, we have incomprehensible words denoting chemical elements: why not call monosodium glutamate "single-salt glutamic acid"? Но поздно задавать такие вопросы. But it's too late to ask such questions. Вместе с тем подобный «дворняжный», «непородистый» словарный состав является одной из причин, отделяющих английский язык от его ближайших лингвистических соседей. At the same time, such a "mongrel", "non-pedigree" vocabulary is one of the reasons separating the English language from its closest linguistic neighbors.

И, наконец, из-за этого потока заимствованных слов мы, носители английского языка, вынуждены сталкиваться с двумя различными способами постановки ударения. And finally, because of this flood of borrowed words, we, native English speakers, are forced to deal with two different ways of stating stress. Добавьте суффикс к слову wonder («чудо») и вы получите слово wonderful («чудесный»). Add a suffix to wonder and you get the word wonderful. Но если вы добавите окончание к слову modern («современный»), то это окончание потянет за собой и ударение: MO-dern, однако mo-DERN-ity, а не MO-dern-ity. But if you add an ending to the word modern ("modern"), then this ending also pulls the stress: MO-dern, but mo-DERN-ity, not MO-dern-ity. Однако такие вещи не происходят со словом wonder, и поэтому мы имеем WON-der и WON-der-ful, а также CHEER-y («веселый») и CHEER-i-ly («весело»). However, such things do not happen with the word wonder, and so we have WON-der and WON-der-ful, as well as CHEER-y (“fun”) and CHEER-i-ly (“fun”). Вместе с тем этого не происходит со словом PER-sonal («личный») и person-AL-ity («личность»). However, this does not happen with the word PER-sonal (“personal”) and person-AL-ity (“personality”).

Так в чем различие? So what's the difference? Не в том ли, что —ful и —ly — германские окончания, тогда как —ity пришли к нам из Франции? Is it not that —ful and —ly are Germanic endings, while —ity came to us from France? Французские и латинские окончания приближают к себе ударение — TEM-pest, tem-PEST-uous — тогда как германские окончания оставляют ударение в покое. The French and Latin endings move closer to the stress - TEM-pest, tem-PEST-uous - while the Germanic endings leave the stress alone. Такие вещи обычно не замечаешь, но это одна из причин, почему этот «простой» язык на самом деле вовсе не прост. You don't usually notice such things, but this is one of the reasons why this "simple" language is not really simple at all.

Таким образом история английского языка с того момента, когда он оказался на берегах Британии 1600 лет назад, и до сегодняшнего дня показывает, как язык становится приятно странным. Thus, the history of the English language, from the moment it landed on the shores of Britain 1600 years ago, to the present day, shows how the language becomes pleasantly strange. С ним произошло значительно больше событий, чем с каким-нибудь родственным ему языком или с любым другим языком на Земле. Significantly more events have happened to him than to any related language or any other language on Earth. Вот пример древнескандинавского языка, взятый из X века: речь идет о первых строках из Младшей Эдды. Hier ein Beispiel für die alt-skandinavische Sprache aus dem 10. Jahrhundert: Es handelt sich um die ersten Zeilen aus der Jüngeren Edda. Here is an example of the Old Norse language taken from the 10th century: we are talking about the first lines from the Younger Edda. Эти строки в переводе означают: «В гневе был Вингтор, когда проснулся» (Angry was Ving-Thor/he woke up или he was mad when he woke up). These lines in translation mean: "Angry was Ving-Thor / he woke up or he was mad when he woke up". На древнескандинавском это написано так: Vreiðr vas Ving-Þórr / es vaknaði. Im Alt-Skandinavischen wird es wie folgt geschrieben: Vreiðr vas Ving-Þórr / es vaknaði. In Old Norse it is written Vreiðr vas Ving-Þórr / es vaknaði.

А вот как звучат эти две строки на современном исландском: Reiður var þá Vingþórr / er hann vaknaði. Und so klingen diese beiden Zeilen im modernen Isländisch: Reiður var þá Vingþórr / er hann vaknaði. And this is how these two lines sound in modern Icelandic: Reiður var þá Vingþórr / er hann vaknaði.

Не нужно владеть исландским, чтобы понять: этот язык не сильно изменился. Man muss nicht fließend Isländisch sprechen, um zu erkennen: Die Sprache hat sich nicht sehr verändert. You don't need to know Icelandic to understand that the language hasn't changed much. Слово «гневный» раньше было vreiðr, а сегодня — reiður, то есть это одно и то же слово с небольшим различием в окончании. The word "wrathful" used to be vreiðr, and today it is reiður, that is, it is the same word with a slight difference in the ending. На древнескандинавском слово vas означало was («был»), а сегодня нужно говорить var. In Old Norse, the word vas meant was (was), but today you need to say var. Небольшое изменение. Small change.

Однако на древнеанглийском фраза «Вингтор был в гневе, когда проснулся» звучала бы так: «Wraþmod wæs Ving-Þórr/he áwæcnede). However, in Old English the phrase “Wingtor was angry when he woke up” would have been “Wraþmod wæs Ving-Þórr / he áwæcnede). Мы не без труда можем догадаться, что это «английский», однако мы сегодня находимся значительно дальше «Беовульфа», чем жители Рейкьявика от Вингтора. Es ist nicht schwer zu erraten, dass es sich um "Englisch" handelt, aber von "Beowulf" sind wir heute viel weiter entfernt als die Menschen in Reykjavik von Wingtor. We can not easily guess that this is "English", but today we are much further "Beowulf" than the people of Reykjavik from Wingtor.

Английский — действительно странный язык. Достаточно посмотреть на его правописание. Sehen Sie sich nur seine Rechtschreibung an. Just look at its spelling. В своей весьма популярной книге Globish (2010) ее автор Маккрам прославляет английский как уникально «живой» язык, как «весьма стойкий язык, подавить который не удалось норманнским завоевателям». In seinem sehr populären Buch Globish (2010) verherrlicht der Autor McCrum das Englische als eine einzigartig "lebendige" Sprache, als "eine äußerst widerstandsfähige Sprache, die die normannischen Eroberer nicht unterdrücken konnten". In his highly popular book Globish (2010), its author McCrum glorifies English as a uniquely "living" language, as "a very persistent language that the Norman conquerors failed to suppress." Он также считает английский язык замечательно «гибким» и «способным к приспособлению» и находится под впечатлением его «дворняжного», гибридного словарного состава. He also finds English remarkably "flexible" and "adaptable" and is impressed by its "mongrel", hybrid vocabulary.

На самом деле, Маккрам просто следует давней традиции блистательных и мощных восхвалений своего языка. In Wirklichkeit folgt McCrum einfach einer langen Tradition glühender und kraftvoller Lobreden auf seine Sprache. In fact, McCrum is simply following a long tradition of brilliant and powerful praises of his language. Это напоминает русскую идею о «великом и могучем» русском языке, как его назвал в XIX веке писатель Иван Тургенев, или французскую идею относительно того, что их язык уникально «ясен» Ce qui n'est pas clair n'est pas français («то, что не ясно, это не по-французски»). This resembles the Russian idea of a "great and powerful" Russian language, as the writer Ivan Turgenev called it in the 19th century, or the French idea that their language is uniquely "clear" Ce qui n'est pas clair n'est pas français (“ what is not clear is not in French ”).

Однако мы не склонны решать, какие языки «могучие», а какие нет, особенно если принять во внимание, что некоторые туманные языки, на которых говорит небольшое количество людей, могут быть величественно сложными. Wir sind jedoch nicht geneigt zu entscheiden, welche Sprachen "mächtig" sind und welche nicht, insbesondere wenn wir bedenken, dass einige obskure Sprachen, die von einer kleinen Anzahl von Menschen gesprochen werden, majestätisch komplex sein können. However, we are not inclined to decide which languages are "powerful" and which are not, especially when you consider that some obscure languages spoken by a small number of people can be majestically complex. Обычная мысль, будто английский занимает господствующее положение в мире благодаря «гибкости», предполагает следующее: существовали языки, которые не смогли выйти за пределы своего племени, потому что были загадочным образом негибкими. Die übliche Vorstellung, dass das Englische die Welt aufgrund seiner "Flexibilität" beherrscht, setzt Folgendes voraus: Es gab Sprachen, die es nicht geschafft haben, über ihren Stamm hinauszuwachsen, weil sie auf mysteriöse Weise unflexibel waren. The common idea that English dominates the world through "flexibility" suggests that there were languages that could not transcend their tribe because they were mysteriously inflexible. Однако мне такие языки не известны. Solche Sprachen sind mir jedoch nicht bekannt. However, such languages are not known to me.

Что на самом деле отличает английский от других языков, так это существенная необычность в структурном плане. Was das Englische wirklich von anderen Sprachen unterscheidet, ist, dass es strukturell sehr ungewöhnlich ist. What really sets English apart from other languages is its significant structural strangeness. И он приобрел эту необычность в результате необходимости выносить «удары пращи и стрел судьбы жестокой», а также испытывать на себе ее капризы. Und er hat diese Einzigartigkeit dadurch erlangt, dass er "die Schleudern und Pfeile des grausamen Schicksals" ertragen und dessen Launen erfahren musste. And he acquired this unusualness as a result of the need to endure the "blows of the sling and arrows of cruel fate," and also to experience her whims.

Примечание: Note:

Джон Макуортер (John McWhorter) — американский лингвист и консервативный политолог афроамериканского происхождения. John McWhorter is an African American linguist and conservative political scientist. Родился в Филадельфии. Born in Philadelphia. Получил магистерскую степень по американистике в Нью-Йоркском университете и кандидатскую степень (Ph.D.) Received an MA in American Studies from New York University and a Ph.D. по лингвистике в Стенфордском университете. Преподает лингвистику, философию, американистику, историю музыки в Колумбийском университете. Интересуется вопросами происхождения языков и их развития, пиджинов, креольских языков и расовой проблемой. He is interested in the issues of the origin of languages and their development, pidgin, Creole languages and racial issues. На его взгляды оказали влияние исследования Джозефа Гринберга и Меррита Рулена, хотя Макуортер и высказывался критически о ряде их теорий. Seine Ansichten wurden von den Forschungen von Joseph Greenberg und Merritt Ruhlen beeinflusst, obwohl MacWhorter eine Reihe ihrer Theorien kritisch betrachtete. His views were influenced by the studies of Joseph Greenberg and Merritt Rulen, although McWhorter was critical of a number of their theories. Занимал должность ассоциированного профессора (доцента) в Калифорнийском университете (Беркли) в 1995—2003, затем перешёл на должность старшего научного сотрудникам (Senior Fellow) Манхэттенского института, считающегося мозговым центром правых консерваторов, и стал колумнистом в газете The New Republic, New York Sun, The Root, The New York Daily News, The Daily Beast and Time. Er war von 1995 bis 2003 Associate Professor (Associate Professor) an der University of California (Berkeley), wechselte dann auf die Position eines Senior Fellow am Manhattan Institute, das als Think Tank der Rechtskonservativen gilt, und wurde Kolumnist für The New Republic, New York Sun., The Root, The New York Daily News, The Daily Beast und Time. He served as Associate Professor (Associate Professor) at the University of California (Berkeley) from 1995-2003, then became Senior Fellow at the Manhattan Institute, considered a conservative think tank, and became a columnist for The New Republic, New York Sun , The Root, The New York Daily News, The Daily Beast and Time.

Полиглот. Polyglott. В анкетах указывал, что может свободно читать на следующих языках: английский, французский, испанский, итальянский, португальский, немецкий, нидерландский, шведский, иврит, русский, суахили, японский и эсперанто. In the questionnaires, he indicated that he could read fluently in the following languages: English, French, Spanish, Italian, Portuguese, German, Dutch, Swedish, Hebrew, Russian, Swahili, Japanese and Esperanto. Считает себя сумасбродным либеральным демократом: поддерживает идеи Барака Обамы, гей-браки и считает, что английский афроамериканцев имеет связанную речь (coherent speech). (подготовил, записал и снабдил примечанием Евгений40, 2021) He considers himself an extravagant liberal democrat: he supports Barack Obama's ideas, gay marriage and believes that the English of African Americans has a coherent speech. (prepared, written down and annotated by Evgeniy40, 2021)