ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ "СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ", глава 10 FEDOR MIKHAILOVICH Dostoevsky "THE SKVERSHIP ANECDOTE", Chapter 10 FEDOR MIKHAILOVITCH Dostoïevski, "L'ANECDOTE CARRÉE", chapitre 10. O ANECDOTE DA ESQUERDA, de FEDOR MIKHAILOVICH Dostoiévski, Capítulo 10

10.

Всё это, конечно, действовало на него плачевным образом. All dies hatte natürlich eine beklagenswerte Wirkung auf ihn. All this, of course, had a deplorable effect on him.

Особенно неприятно было и еще одно наблюдение: Иван Ильич совершенно убедился, что он начинает как-то неясно и затруднительно выговаривать слова, что сказать хочется очень много, но язык не двигается. One more observation was especially unpleasant: Ivan Ilyich was completely convinced that he was beginning to pronounce words somehow vaguely and with difficulty, that he wanted to say a lot, but his tongue did not move.

Потом, что вдруг он как будто стал забываться и, главное, ни с того ни с сего вдруг фыркнет и засмеется, тогда как вовсе нечему было смеяться. Then, that suddenly he seemed to start to forget and, most importantly, for no reason, suddenly he would snort and laugh, while there was nothing to laugh at all. Это расположение скоро прошло после стакана шампанского, который Иван Ильич хоть и налил было себе, но не хотел пить, и вдруг выпил как-то совершенно нечаянно. This disposition soon passed after a glass of champagne, which Ivan Ilyich had poured for himself, but did not want to drink, and suddenly drank it somehow completely by accident.

Ему вдруг после этого стакана захотелось чуть не плакать. He suddenly felt like crying after this glass. Он чувствовал, что впадает в самую эксцентрическую чувствительность; он снова начинал любить, любить всех, даже Пселдонимова, даже сотрудника «Головешки». He felt himself falling into the most eccentric sensibility; he again began to love, love everyone, even Pseldonimov, even an employee of the "Golveshka". Ему захотелось вдруг обняться с ними со всеми, забыть всё и помириться. He wanted to suddenly embrace them all, forget everything and make peace.

Мало того: рассказать им всё откровенно, всё, всё, то есть какой он добрый и славный человек, с какими великолепными способностями. Not only that: tell them everything frankly, everything, everything, that is, what a kind and glorious person he is, with what magnificent abilities. Как будет он полезен отечеству, как умеет смешить дамский пол и, главное, какой он прогрессист, как гуманно он готов снизойти до всех, до самых низших, и, наконец, в заключение, откровенно рассказать все мотивы, побудившие его, незваного, явиться к Пселдонимову, выпить у него две бутылки шампанского и осчастливить его своим присутствием. Wie nützlich er für das Vaterland sein wird, wie er die Damen zum Lachen zu bringen versteht und vor allem, wie fortschrittlich er ist, wie menschlich er bereit ist, sich zu allen herabzulassen, bis zum Niedrigsten und schließlich zu Sagen Sie offen alle Beweggründe, die ihn veranlasst haben, ungebeten nach Pseldonimov zu kommen, trinken Sie zwei Flaschen Champagner von ihm und machen Sie ihn mit Ihrer Anwesenheit glücklich. How he will be useful to the fatherland, how he knows how to make the female sex laugh and, most importantly, what a progressive he is, how humanely he is ready to condescend to everyone, to the lowest, and, finally, in conclusion, frankly tell all the motives that prompted him, the uninvited, to come to Pseldonimov, drink two bottles of champagne with him and make him happy with your presence.

«Правда, святая правда прежде всего и откровенность! “Truth, holy truth, first of all, and frankness!

Я откровенностью их дойму. I will reach them with frankness. Они мне поверят, я вижу ясно; они даже смотрят враждебно, но когда я открою им всё, я их покорю неотразимо. They will believe me, I can see clearly; they even look with hostility, but when I reveal everything to them, I will conquer them irresistibly. Они наполнят рюмки и с криком выпьют за мое здоровье. They will fill their glasses and drink to my health with a cry. Офицер, я уверен в этом, разобьет свою рюмку о шпору. Der Offizier, da bin ich mir sicher, wird sein Glas auf dem Sporn zerbrechen. The officer, I'm sure of this, will break his glass on the spur. Даже можно бы прокричать „ура!“. You could even shout "Hurray!"

Даже если б покачать вздумали по-гусарски, я бы и этому не противился, даже и весьма бы хорошо было. Selbst wenn sie sich entscheiden würden, es wie ein Husar zu schütteln, würde ich dem nicht widerstehen, es wäre sogar sehr gut. Even if they decided to shake it like a hussar, I would not oppose it, it would even be very good. Новобрачную я поцелую в лоб; она миленькая. I will kiss the newlywed on the forehead; she's cute. Аким Петрович тоже очень хороший человек. Akim Petrovich is also a very good person. Пселдонимов, конечно, впоследствии исправится. Pseldonyms, of course, will subsequently be corrected.

Ему недостает, так сказать, этого светского лоску... И хотя, конечно, нет этой сердечной деликатности у всего этого нового поколения, но... но я скажу им о современном назначении России в числе прочих европейских держав. Ihm fehlt sozusagen dieser säkulare Glanz ... Und obwohl diese ganze neue Generation natürlich nicht diese herzliche Delikatesse hat, aber ... aber ich werde ihnen von der modernen Ernennung Russlands unter anderen europäischen Mächten erzählen. He lacks, so to speak, this secular polish ... And although, of course, this whole new generation does not have this cordial delicacy, but ... but I will tell them about the modern appointment of Russia among other European powers. Упомяну и о крестьянском вопросе, да и... и все они будут любить меня, и я выйду со славою!..» Ich werde auch die Bauernfrage erwähnen, und zwar ... und sie werden mich alle lieben, und ich werde mit Ruhm herauskommen! .. " I will also mention the peasant question, and besides ... and they will all love me, and I will go out in glory! .. " Эти мечты, конечно, были очень приятны, но неприятно было то, что среди всех этих розовых надежд Иван Ильич вдруг открыл в себе еще одну неожиданную способность: именно плеваться. Diese Träume waren natürlich sehr angenehm, aber unangenehm war, dass Iwan Iljitsch inmitten all dieser rosigen Hoffnungen plötzlich noch eine andere unerwartete Fähigkeit in sich entdeckte: nämlich zu spucken. These dreams, of course, were very pleasant, but it was unpleasant that, amid all these rosy hopes, Ivan Ilyich suddenly discovered in himself another unexpected ability: precisely to spit.

По крайней мере слюна вдруг начала выскакивать из его рта совершенно помимо его воли. Zumindest begann der Speichel plötzlich völlig gegen seinen Willen aus seinem Mund zu springen. At least saliva suddenly started popping out of his mouth completely against his will. Заметил он это на Акиме Петровиче, которому забрызгал щеку и который сидел, на смея сейчас же утереться из почтительности. Das merkte er an Akim Petrowitsch, dem er die Wange bespritzte und der da saß und sich aus Respekt nicht gleich abzuwischen wagte. He noticed this on Akim Petrovich, whom he splashed on his cheek and who sat, daring to wipe himself off immediately out of respect.

Иван Ильич взял салфетку и вдруг сам утер его. Ivan Ilyich took a napkin and suddenly wiped it off himself. Но это тотчас же показалось ему самому до того нелепым, до того вне всего здравого, что он замолчал и начал удивляться. Aber das erschien ihm sofort so absurd, so jenseits aller Solidität, dass er verstummte und sich zu wundern begann. But this at once seemed to him so absurd, so out of all common sense, that he fell silent and began to be surprised. Аким Петрович хоть и выпил, но все-таки сидел как обваренный. Akim Petrovich, although he drank, still sat as if scalded.

Иван Ильич сообразил теперь, что он уже чуть не четверть часа говорит ему о какой-то самой интереснейшей теме, но что Аким Петрович, слушая его, не только как будто конфузился, но даже чего-то боялся. Iwan Iljitsch merkte jetzt, dass er sich fast eine Viertelstunde lang mit ihm über ein höchst interessantes Thema unterhalten hatte, dass Akim Petrowitsch, als er ihm zuhörte, nicht nur verlegen zu sein schien, sondern sogar vor etwas Angst hatte. Ivan Ilyich now realized that for almost a quarter of an hour he had been talking to him about some most interesting topic, but that Akim Petrovich, listening to him, not only seemed to be embarrassed, but was even afraid of something. Пселдонимов, сидевший через стул от него, тоже протягивал к нему свою шею и, наклонив набок голову, с самым неприятным видом прислушивался. Pseldonimow, der ihm gegenüber auf einem Stuhl saß, streckte ihm ebenfalls den Hals entgegen und lauschte, den Kopf zur Seite geneigt, mit der unangenehmsten Miene. Pseldonimov, who was sitting across the chair from him, also stretched out his neck to him and, tilting his head to one side, listened with the most unpleasant air.

Он действительно как будто сторожил его. He really seemed to be guarding him. Окинув глазами гостей, он увидал, что многие смотрят прямо на него и хохочут. Glancing over the eyes of the guests, he saw that many were looking directly at him and laughing.

Но страннее всего было то, что при этом он вовсе не сконфузился, напротив того, он хлебнул еще раз из бокала и вдруг во всеуслышание начал говорить. But the strangest thing was that while doing this he was not at all embarrassed, on the contrary, he took another sip from the glass and suddenly began to speak out loudly. — Я сказал уже! - I said already!

— начал он как можно громче, — я сказал уже, господа, сейчас Акиму Петровичу, что Россия... да, именно Россия... одним словом, вы понимаете, что я хочу ска-ка-зать... Россия переживает, по моему глубочайшему убеждению, гу-гу-манность... - he began as loudly as possible, - I have already said, gentlemen, now to Akim Petrovich that Russia ... yes, it is Russia ... in a word, you understand what I want to say ... Russia is going through, in my deepest conviction, humanity ... — Гу-гуманность!

— раздалось на другом конце стола. Came the other end of the table. — Гу-гу! - Gu-gu!

— Тю-тю! – Tu-tu!

Иван Ильич было остановился. Ivan Ilyich was about to stop.

Пселдонимов встал со стула и начал разглядывать: кто крикнул? Pseldonimov got up from his chair and began to examine: who shouted? Аким Петрович украдкой покачивал головою, как бы усовещивая гостей. Akim Petrowitsch schüttelte verstohlen den Kopf, als wolle er die Gäste ermahnen. Akim Petrovich furtively shook his head, as if admonishing the guests. Иван Ильич это очень хорошо заметил, но с мучением смолчал. Ivan Ilyich noticed this very well, but with anguish he kept silent. — Гуманность! - Humanity!

— упорно продолжал он, — и давеча... и именно давеча я говорил Степану Ники-ки-форовичу... да... что... что обновление, так сказать, вещей... - he continued stubbornly, - and just now ... and just recently I told Stepan Niki-ki-forovich ... yes ... what ... that the renewal, so to speak, of things ... — Ваше превосходительство! - Your Excellency!

— громко раздалось на другом конце стола. Came loudly at the other end of the table. — Что прикажете? - What do you want?

— отвечал прерванный Иван Ильич, стараясь разглядеть, кто ему крикнул. antwortete Iwan Iljitsch, unterbrochen und versuchte zu sehen, wer ihn rief. Answered the interrupted Ivan Ilyich, trying to discern who had shouted at him. — Ровно ничего, ваше превосходительство, я увлекся, продолжайте! „Absolut nichts, Exzellenz, ich habe mich hinreißen lassen, fahren Sie fort!“ - Absolutely nothing, your excellency, I got carried away, continue!

пра-дал-жайте! good-da-go! — послышался опять голос. - the voice was heard again. Ивана Ильича передернуло. Iwan Iljitsch schauderte. Ivan Ilyich winced. — Обновление, так сказать, этих самых вещей... - Erneuerung sozusagen eben dieser Dinge ... - Updating, so to speak, these very things ...

— Ваше превосходительство!

— крикнул опять голос. — Что вам угодно? - What do you want?

— Здравствуйте! - Hello!

На этот раз Иван Ильич не выдержал. This time Ivan Ilyich could not resist.

Он прервал речь и оборотился к нарушителю порядка и обидчику. He interrupted his speech and turned to the troublemaker and offender. Это был один еще очень молодой учащийся, сильно наклюкавшийся и возбуждавший огромные подозрения. Es war ein weiterer sehr junger Student, der sich betrank und großen Verdacht erregte. This was another very young student, who was very addicted and aroused great suspicions. Он уже давно орал и даже разбил стакан и две тарелки, утверждая, что на свадьбе будто бы так и следует. He had been yelling for a long time and even broke a glass and two plates, claiming that this was how it should be at the wedding.

В ту минуту, когда Иван Ильич оборотился к нему, офицер строго начал распекать крикуна. At the moment when Ivan Ilyich turned to him, the officer sternly began to scold the screamer. — Что ты, чего орешь? - What are you, why are you yelling?

Вывести тебя, вот что! Get you out, that's what! — Не про вас, ваше превосходительство, не про вас! - Not about you, your excellency, not about you!

продолжайте! keep going!

— кричал развеселившийся школьник, развалясь на стуле, — продолжайте, я слушаю и очень, о-чень, о-чень вами доволен! rief der fröhliche Schuljunge, der sich auf seinem Stuhl niederließ, „weiter, ich höre zu und bin sehr, sehr, sehr zufrieden mit dir!“ - shouted the amused schoolboy, lounging on the chair, - go on, I am listening and very, oh-very, oh-very pleased with you! Па-хвально, па-хвально! Pa-lob, pa-lob! Pra-praiseworthy, pra-praiseworthy! — Пьяный мальчишка! - Drunken boy!

— шепотом подсказал Пселдонимов. - Pseldonimov suggested in a whisper. — Вижу, что пьяный, но... - I see that he is drunk, but ...

— Это я рассказал сейчас один забавный анекдот-с, ваше превосходительство! "Ich war es, der gerade eine lustige Anekdote erzählt hat, Sir, Exzellenz!" “I’ve just told a funny anecdote, sir, your excellency!

— начал офицер, — про одного поручика нашей команды, который точно так же разговаривал с начальством; так вот он теперь и подражает ему. - begann der Offizier, - über einen Leutnant unseres Teams, der genauso mit seinen Vorgesetzten sprach; also ahmt er ihn jetzt nach. - began the officer, - about one lieutenant of our team, who talked in the same way with his superiors; so now he is imitating him. К каждому слову начальника он всё говорил: па-хвально, па-хвально! For every word of the boss, he kept saying: praise, praise! Его еще десять лет назад за это из службы выключили. He was dismissed ten years ago for this. — Ка-кой же это поручик? - What kind of lieutenant is this?

— Нашей команды, ваше превосходительство, сошел с ума на похвальном. - Our team, your excellency, has gone mad on a commendable.

Сначала увещевали мерами кротости, потом под арест... Начальник родительским образом усовещивал; а тот ему: па-хвально, па-хвально! At first they admonished me with measures of meekness, then under arrest ... The head advised me in a parental manner; and that one to him: praise, praise! И странно: мужественный был офицер, девяти вершков росту. Und seltsam: Der Offizier war mutig, neun Zoll groß. And strange: he was a courageous officer, nine inches tall. Хотели под суд отдать, но заметили, что помешанный. Sie wollten ihn vor Gericht bringen, aber sie merkten, dass er verrückt war. They wanted to prosecute, but noticed that he was crazy. — Значит... школьник. „Also … ein Schuljunge. - So ... a schoolboy.

За школьничество можно бы и не так строго... Я, с своей стороны, готов простить... Für die Schulbildung wäre es nicht so streng möglich ... Ich für meinen Teil bin bereit zu vergeben ... For schooling it could be not so strict ... I, for my part, am ready to forgive ... — Медициной свидетельствовали, ваше превосходительство. “They testified to medicine, your excellency.

— Как!

ана-то-мировали? ana-tomimed? — Помилуйте, да ведь он был совершенно живой-с. – Entschuldigen Sie, aber er war noch am Leben, mein Herr. - Pardon me, but he was completely alive, sir.

Громкий и почти всеобщий залп хохоту раздался между гостями, сначала было державшими себя чинно. A loud and almost universal volley of laughter rang out among the guests, who at first were behaving decorously.

Иван Ильич рассвирепел. Ivan Ilyich was furious. — Господа, господа! - Meine Herren, meine Herren! - Gentlemen, gentlemen!

— закричал он, на первое время даже почти не заикаясь, — я очень хорошо в состоянии различить, что живого не анатомируют. rief er, zum ersten Mal kaum noch stotternd. - he shouted, at first even almost without stuttering, - I am very well able to discern that a living is not anatomized. Я полагал, что он в помешательстве был уже не живой... то есть умер... то есть я хочу сказать... что вы меня не любите... А между тем я люблю вас всех... да, и люблю Пор... Порфирия... Я унижаю себя, что так говорю... I thought that he was in madness was no longer alive ... that is, he died ... that is, I want to say ... that you do not love me ... And yet I love you all ... yes, and I do. Por ... Porfiria ... I humiliate myself for saying so ... В эту минуту преогромная салива вылетела из уст Ивана Ильича и брызнула на скатерть, на самое видное место. At that moment an enormous saliva flew out of Ivan Ilyich's mouth and splashed on the tablecloth, in the most conspicuous place.

Пселдонимов бросился обтирать ее салфеткой. Pseldonimov rushed to wipe it off with a napkin. Это последнее несчастье окончательно подавило его. Dieses letzte Unglück zerschmetterte ihn schließlich. This last misfortune finally overwhelmed him. — Господа, это уж слишком! Herr, das ist zu viel! - Gentlemen, this is too much!

— прокричал он в отчаянии. schrie er verzweifelt. He shouted in despair. — Пьяный человек, ваше превосходительство, — снова было подсказал Пселдонимов. „Ein betrunkener Mann, Euer Exzellenz“, forderte Pseldonimov erneut auf. “A drunken man, your excellency,” Pseldonyms suggested again.

— Порфирий! - Porfiry!

Я вижу, что вы... все... да! I see that you... all... yes! Я говорю, что я надеюсь... да, я вызываю всех сказать: чем я унизил себя? Ich sage, dass ich hoffe ... ja, ich fordere alle heraus, zu sagen: Wie habe ich mich gedemütigt? I say that I hope ... yes, I challenge everyone to say: how have I humiliated myself? Иван Ильич чуть не плакал. Ivan Ilyich almost cried.

— Ваше превосходительство, помилуйте-с!

— Порфирий, обращаюсь к тебе... Скажи, если я пришел... да... да, на свадьбу, я имел цель. - Porfiry, I appeal to you ... Tell me, if I came ... yes ... yes, to the wedding, I had a purpose.

Я хотел нравственно поднять... я хотел, чтоб чувствовали. I wanted to morally raise ... I wanted to feel. Я обращаюсь ко всем: очень я унижен в ваших глазах или нет? I appeal to everyone: am I really humiliated in your eyes or not? Гробовое молчание. Grobes Schweigen. Deathly silence.

В том-то и дело, что гробовое молчанье, да еще на такой категорический вопрос. Tatsache ist, dass es totenstill ist, und sogar zu einer so kategorischen Frage. The fact of the matter is that there is deathly silence, and even on such a categorical question. «Ну, что бы им, что бы им хоть в эту минуту прокричать!» — мелькнуло в голове его превосходительства. "Well, what would they, what would they even shout at this minute!" - flashed through the mind of his excellency. Но гости только переглядывались. But the guests only exchanged glances. Аким Петрович сидел ни жив ни мертв, а Пселдонимов, немея от страха, повторял про себя ужасный вопрос, который давно уже ему представлялся: «А что-то мне за всё это завтра будет?» Akim Petrowitsch saß weder lebendig noch tot da, und Pseldonimow, betäubt vor Angst, wiederholte sich die schreckliche Frage, die ihm schon lange eingefallen war: "Bekomme ich morgen etwas für all das?" Akim Petrovich sat neither alive nor dead, and Pseldonimov, numb with fear, repeated to himself the terrible question that had long been imagining to him: "Will I have something for all this tomorrow?"

Вдруг сотрудник «Головешки», уже сильно пьяный, но сидевший до сих пор в угрюмом молчании, обратился прямо к Ивану Ильичу и с сверкающими глазами стал отвечать от лица всего общества. Suddenly the employee of "Golovieshka", already very drunk, but still sitting in gloomy silence, turned directly to Ivan Ilyich and, with sparkling eyes, began to answer on behalf of the whole society.

— Да-с!

— закричал он громовым голосом, — да-с, вы унизили себя, да-с, вы ретроград... Рет-ро-град! - He shouted in a thunderous voice, "Yes, you have humiliated yourself, yes, you are a retrograde... Ret-ro-grad! — Молодой человек, опомнитесь! - Young man, come to your senses!

с кем вы, так сказать, говорите! who are you talking to, so to speak! — яростно закричал Иван Ильич, снова вскочив с своего места. Shouted Ivan Ilyich furiously, jumping up from his seat again. — С вами, и, во-вторых, я не молодой человек... Вы пришли ломаться и искать популярности. - Mit dir, und zweitens bin ich kein junger Mann ... Du bist gekommen, um zu brechen und Popularität zu suchen. - With you, and, secondly, I'm not a young man ... You came to break down and seek popularity.

— Пселдонимов, что это! - Pseldonyms, what is it!

— вскричал Иван Ильич. Cried Ivan Ilyich. Но Пселдонимов вскочил в таком ужасе, что остановился как столб и совершенно не знал, что предпринять. But Pseldonimov jumped up in such horror that he stopped like a pillar and did not know at all what to do.

Гости тоже онемели на своих местах. The guests were also numb in their seats. Художник и учащийся аплодировали, кричали «браво, браво!». The artist and the student applauded, shouted "bravo, bravo!" Сотрудник продолжал кричать с неудержимою яростью: Der Angestellte schrie weiter mit unkontrollierbarer Wut: The employee continued to shout with uncontrollable rage:

— Да, вы пришли, чтоб похвалиться гуманностью! - Yes, you have come to boast of humanity!

Вы помешали всеобщему веселью. You have prevented everyone from having fun. Вы пили шампанское и не сообразили, что оно слишком дорого для чиновника с десятью рублями в месяц жалованья, и я подозреваю, что вы один из тех начальников, которые лакомы до молоденьких жен своих подчиненных! You drank champagne and did not realize that it was too expensive for an official with ten rubles a month in salary, and I suspect that you are one of those bosses who love the young wives of their subordinates! Мало того, я уверен, что вы поддерживаете откупа... Да, да, да! Nicht nur das, ich bin sicher, Sie unterstützen das Lösegeld ... Ja, ja, ja! Not only that, I'm sure you support the buyout ... Yes, yes, yes! — Пселдонимов, Пселдонимов! - Pseldonyms, Pseldonyms!

— кричал Иван Ильич, простирая к нему руки. rief Iwan Iljitsch und streckte ihm die Arme entgegen. Shouted Ivan Ilyich, stretching out his hands to him. Он чувствовал, что каждое слово сотрудника было новым кинжалом для его сердца. He felt that every word of the co-worker was a new dagger for his heart. — Сейчас, ваше превосходительство, не извольте беспокоиться! „Nun, Exzellenz, machen Sie sich keine Sorgen! - Now, your excellency, do not worry!

— энергически вскрикнул Пселдонимов, подскочил к сотруднику, схватил его за шиворот и вытащил вон из-за стола. - Pseldonimov cried energetically, jumped up to the employee, grabbed him by the collar and pulled him out from behind the table. Даже и нельзя было ожидать от тщедушного Пселдонимова такой физической силы. Even one could not expect such physical strength from the puny Pseldonimov. Но сотрудник был очень пьян, а Пселдонимов совершенно трезв. Aber der Angestellte war sehr betrunken und Pseldonimov war völlig nüchtern. But the employee was very drunk, and Pseldonimov was completely sober. Затем он задал ему несколько тумаков в спину и вытолкал его в двери. Dann versetzte er ihm mehrere Schläge in den Rücken und stieß ihn zur Tür hinaus. Then he gave him several punches in the back and pushed him out the doors. — Все вы подлецы! - Ihr seid alle Schurken! - You are all scoundrels!

— кричал сотрудник, — я вас всех завтра же в «Головешке» окарикатурю!.. - shouted the employee, - I will caricature you all tomorrow in "Golveshka"! .. Все повскакали с мест. Alle sprangen von ihren Sitzen auf. Everyone jumped up from their seats. — Ваше превосходительство, ваше превосходительство! - Your Excellency, Your Excellency!

— кричали Пселдонимов, его мать и некоторые из гостей, толпясь около генерала, — ваше превосходительство, успокойтесь! - shouted Pseldonimov, his mother and some of the guests, crowding around the general, - your Excellency, calm down! — Нет, нет!

— кричал генерал, — я уничтожен... я пришел... я хотел, так сказать, крестить. - shouted the general, - I am destroyed ... I came ... I wanted, so to speak, to baptize. И вот за всё, за всё! And that's for everything, for everything! Он опустился на стул, как без памяти, положил обе руки на стол и склонил на них свою голову, прямо в тарелку с бламанже. Er sank wie bewusstlos auf einen Stuhl, legte beide Hände auf den Tisch und beugte seinen Kopf darauf, direkt in den Teller der Schuld. He sank into a chair, as if unconscious, put both hands on the table and bowed his head on them, right into the plate of blamange.

Нечего и описывать всеобщий ужас. Es gibt nichts, um das allgemeine Entsetzen zu beschreiben. There is nothing to describe the general horror. Через минуту он встал, очевидно желая уйти, покачнулся, запнулся за ножку стула, упал со всего размаха на пол и захрапел... Eine Minute später stand er auf, wollte offensichtlich gehen, taumelte, stolperte über ein Stuhlbein, fiel mit aller Kraft zu Boden und fing an zu schnarchen... A minute later he got up, obviously wanting to leave, swayed, stumbled over the leg of a chair, fell as hard as he could on the floor and began to snore ... Это бывает с непьющими, когда они случайно напьются. This happens to non-drinkers when they accidentally get drunk.

До последней черты, до последнего мгновенья сохраняют они сознание и потом вдруг падают как подкошенные. Bis zur letzten Zeile, bis zum letzten Moment behalten sie das Bewusstsein und fallen dann plötzlich wie dezimiert um. Until the last line, until the last moment, they retain consciousness and then suddenly fall as if knocked down. Иван Ильич лежал на полу, потеряв всякое сознание. Iwan Iljitsch lag bewusstlos auf dem Boden. Ivan Ilyich was lying on the floor, losing all consciousness.

Пселдонимов схватил себя за волосы и замер в этом положении. Pseldonimov packte ihn an den Haaren und erstarrte in dieser Position. Pseldonimov grabbed his hair and froze in this position. Гости стали поспешно расходиться, каждый по-своему толкуя о происшедшем. Die Gäste begannen, sich hastig zu zerstreuen, jeder auf seine eigene Art und Weise, was passiert war. The guests began to disperse hastily, each interpreting in his own way about what had happened. Было уже около трех часов утра. It was already about three o'clock in the morning.