Часть 2 Teil 2 Part 2 Partie 2 Część 2

Иван Толстой: Что было после вашего возвращения с вьетнамской войны? Ivan Tolstoy: What happened after you returned from the Vietnam War?

Сергей Шмеман: Я женился, окончил учение в Колумбийском университете, поступил в маленькую газетку в Нью-Джерси, чтобы научиться делу. Sergei Schmemann: I got married, finished my studies at Columbia University, went to a small newspaper in New Jersey to learn the business. Через год я перешел в Ассошиэйтед-пресс, потом, через несколько лет, в «Нью-Йорк Таймс». A year later, I moved to the Associated Press, then, a few years later, to the New York Times. Тут я стал заграничным корреспондентом, и мы жили больше 20 лет по всяким странам. That's when I became a foreign correspondent, and we lived for over 20 years in all sorts of countries. И продолжаем жить. And we go on with our lives. Мы были в Южной Африке, потом в России, потом в Германии, когда стена спустилась, потом опять в России, потом в Израиле, потом мы думали, что возвращаемся в Нью-Йорк, но не тут-то было, и вот теперь мы в Париже. We were in South Africa, then Russia, then Germany when the wall came down, then Russia again, then Israel, then we thought we were going back to New York, but no such luck, and now we're in Paris.

Иван Толстой: Насколько корреспондент «Нью-Йорк Таймс» волен сам распоряжаться своей журналистской судьбой, где ему быть, а насколько он вынужден следовать требованиям газеты? Ivan Tolstoy: To what extent is the New York Times correspondent free to decide for himself where he wants to be and to what extent is he forced to follow the newspaper's demands?

Сергей Шмеман: Вы знаете, нужно найти момент. Sergey Schmemann: You know, you need to find a moment. Каждый раз следишь, где кто-то готовится уехать. Every time you watch where someone is preparing to leave. Так что, если ты видишь, что происходит, в общем, ты мастер судьбы. So if you see what's going on, in general, you're a master of destiny. Я попал в те места, где я хотел быть. I got to the places I wanted to be. Особенно после Германии, после того, как коммунизм начал валиться по всей Восточной Европе, я очень хотел вернуться в Россию. Especially after Germany, after communism started to fall all over Eastern Europe, I really wanted to go back to Russia. Они обычно они не посылают людей второй раз. They usually do not send people a second time. Но после того, как я 5 лет прожил в Советском Союзе в брежневские времена, мне ужасно захотелось вернуться, я хотел написать книгу об этом. But after I spent 5 years in the Soviet Union during the Brezhnev era, I really wanted to return, I wanted to write a book about it. И, если сказать нескромно, мне очень помогло, что в Германии я получил Пулитцеровскую премию. And, to put it immodestly, it helped me a lot that I received the Pulitzer Prize in Germany. После этого им было очень сложно мне отказать. After that, it was very difficult for them to refuse me. Так что я на этом сыграл, вернулся, и очень благодарен, что это вышло, потому что это были самые интересные годы, ельцинские времена. So I played on it, came back, and am very grateful that it came out, because these were the most interesting years, Yeltsin's times. Потом я еще один год там остался, просто чтобы писать книгу. Then I stayed there for another year, just to write a book. Это была история деревни, которая когда-то принадлежала моей матери, которую я часто навещал, так что я мог проследить историю этой деревни под Калугой за 200 лет. It was the story of a village that once belonged to my mother, which I often visited, so that I could trace the history of this village near Kaluga for 200 years. Все оставили воспоминания, и я мог это довести до настоящего дня, когда я уже туда возвращаюсь, при свободе. All left memories, and I could bring it to the present day, when I return there, with freedom. Очень помогло, что в первые годы после советской власти все архивы были открыты, и архивисты, которые за всем этим следили, ужасно хотели поделиться своими бумагами и своими знаниями. It was very helpful that in the first years after the Soviet power all the archives were open, and the archivists who followed all this, terribly wanted to share their papers and their knowledge. Они ко мне из Калуги и из Тулы приезжали в Москву: «Сергей Александрович, посмотрите, что мы нашли…». They came to me from Kaluga and from Tula to Moscow: "Sergei Alexandrovich, look what we found ...". Информация просто валилась. The information just fell. И, кроме того, Владимир Познер сделал тогда программу в России о моем проекте, люди это видели и начали ко мне приезжать: «Я знаю, что вы интересуетесь, вот я знаю о ваших предках, у меня дедушка в этой деревне был... «Казалось просто удивительным, сколько информации возможно было получить. And besides, Vladimir Pozner made a program in Russia about my project, people saw it and started coming to me: “I know that you are interested, so I know about your ancestors, my grandfather was in this village ... “It seemed amazing how much information was available. Все это не потерялось, существовало, нужно было только найти все это. None of it was lost, it existed, you just had to find it all. Мне даже не нужно было особенно искать, все это ко мне приходило. I didn’t even have to look particularly; it all came to me.

Иван Толстой: Отец моего собеседника – протопресвитер Александр Шмеман - на протяжении трех десятилетий выступал в воскресными беседами у микрофона РС. Ivan Tolstoy: The father of my interlocutor - Protopresbyter Alexander Schmemann - spoke in Sunday talks at the RS microphone for three decades. Александр Солженицын считал его своим любимым проповедником. Alexander Solzhenitsyn considered him his favorite preacher.

Голос отца Александра. Father Alexander's voice.

Александр Шмеман: «Христос на земле. Alexander Schmemann: "Christ on Earth. Возноситесь», - поется в одном рождественском песнопении. Ascend," sings one Christmas carol. В этих словах выражена одна из самых главных идей христианства, совсем не соответствующая тому извращенному толкованию, которое дается в антирелигиозной пропаганде. These words express one of the most important ideas of Christianity, not at all consistent with the perverse interpretation given in anti-religious propaganda. Это идея вознесения человека, возвращения ему его достоинства, его господства и свободы в мире. This is the idea of man's ascension, his return to his dignity, his domination and freedom in the world. Если понятие Бога неотделимо от понятия власти и всемогущества, а в первобытных религиях даже от страшной тирании, то в образе Христа эта власть, прежде всего, сама себя смиряет. If the concept of God is inseparable from the concept of power and omnipotence, and in primitive religions even from the terrible tyranny, then in the image of Christ this power, first of all, humbles itself. «Христос, - говорит апостол Павел, - смирил себя и принял образ раба». “Christ,” says the apostle Paul, “humbled himself and assumed the form of a slave.” Бог смиряется, чтобы человек возвысился. Древнему, всемогущему Богу приносили жертвы, но Христос говорит: «Я милости хочу, а не жертвы». They offered sacrifices to the ancient, almighty God, but Christ says: "I want mercy, not sacrifice." В понимании древних, Бог требовал трепета и страха перед собой, сознания людей его рабами. In the understanding of the ancients, God demanded trembling and fear of himself, the consciousness of his people as slaves. А Христос говорит: «Я не называю вас рабами, я называю вас друзьями». And Christ says: "I do not call you slaves, I call you friends."

Повторим снова и снова, когда антирелигиозная пропаганда говорит нам о религии, пускай она скажет, о какой религии она говорит. Let us repeat over and over again, when anti-religious propaganda tells us about a religion, let it tell us what kind of religion it is talking about. С христианством приходит конец всякому унижению и порабощению человека, и к нему, человеку, обращен призыв «Возносись!». With Christianity, the end comes to all humiliation and enslavement of man, and to him, man, the call is called "To ascend!" Что значит - стань тем, чем ты задуман, исполни в себе образ свободы и совершенства, духовности и творчества, обрети истинную человечность. What does it mean - become what you intended, fulfill in yourself the image of freedom and perfection, spirituality and creativity, gain true humanity. Христианская идея человека это не идея части, винтика во Вселенной, порабощенного законами природы, законами общества, законами истории, законами питания и еще какими угодно законами. The Christian idea of man is not the idea of a part, a cog in the Universe, enslaved by the laws of nature, the laws of society, the laws of history, the laws of nutrition and any other laws. Это идея живой, единственной, неповторимой личности, обладающей способностью к свободе и способностью к совершенствованию. This is the idea of a living, unique, unique personality with the ability to freedom and the ability to improve. И когда христианство говорит о грехе, оно разумеет, прежде всего, измену человека самому себе, своему образу, человечности в себе. And when Christianity speaks of sin, it understands, first of all, the betrayal of a person to himself, to his image, to humanity in himself. Грех это не найти в себе этого образа, не поверить в эту божественную печать свободы в себе и, тем самым, поработить себя всевозможными законами. It is a sin not to find this image in oneself, not to believe in this divine seal of freedom in oneself and, thereby, to enslave oneself by all kinds of laws. Но мы знаем, почему христианское учение о человеке замалчивается антирелигиозной пропагандой, и она обращает свое жало только на выдуманный и исковерканный ею образ религии. But we know why the Christian doctrine of man is hushed up by anti-religious propaganda, and it turns its sting only on the invented and distorted image of religion. Она знает, что идея вознесенного человека, который, по замыслу, есть дитя любви и света и весь свободы торжество, - эта идея не совместима с идеологией тоталитарного общества, стремящегося каждому человеку привить психологию винтика, сознание полной его подчиненности целому. She knows that the idea of an ascended person, who, by design, is a child of love and light and all freedom is a triumph - this idea is incompatible with the ideology of a totalitarian society, which seeks to instill in every person the psychology of a screw, the consciousness of its complete subordination to the whole. Это идея несовместимости идеологии неограниченной власти, которая одна, мол, знает и толкует все законы. This is the idea of the incompatibility of the ideology of unlimited power, which alone, they say, knows and interprets all the laws. Эта идея подавляется потому, что она взрывает царство казенщины, царство слепого подчинения. This idea is suppressed because it explodes the realm of bureaucracy, the realm of blind obedience. И, подавляя его, выдумывает сказку о христианстве как религии слабости и эксплуатации. And, suppressing it, he invents a fairy tale about Christianity as a religion of weakness and exploitation. Но вот снова Рождество, и снова звучат слова: «Христос на земле, возноситесь!». But here again Christmas, and again the words sound: "Christ on earth, ascend!". На земле, здесь, в нашем мире, звучит этот призыв к свободе и вознесению человека. On earth, here in our world, this call for freedom and human ascension sounds. Так или иначе, этот призыв дойдет до слуха и сознания людей. One way or another, this call will reach the ears and consciousness of people. Услышать его и исполнить - это и есть призвание человека. Hearing it and fulfilling it is the calling of a person.

Отец Александр Шмеман, архивная запись 1959 года. Father Alexander Schmemann, archived entry from 1959.