ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. PART FIRST. ROBINSON - Chapter 3 (1) PRIMERA PARTE. ROBINSON - Capítulo 3 (1) PREMIÈRE PARTIE. ROBINSON - Chapitre 3 (1) 第1部ロビンソン - 第3章 (1) РОБИНЗОН - Глава 3 (1)

Максим проснулся и сразу почувствовал, что голова тяжелая. Maxim woke up and immediately felt that his head was heavy. В комнате было душно. Опять ночью закрыли окно. The window was closed again at night. Впрочем, и от растворенного окна толку мало - город слишком близко, днем видна над ним неподвижная бурая шапка отвратительных испарений, ветер несет их сюда, и не помогает ни расстояние, ни пятый этаж, ни парк внизу. However, even the open window is of little use - the city is too close, during the day you can see above it a motionless brown hat of disgusting fumes, the wind carries them here, and neither the distance, nor the fifth floor, nor the park below helps. Сейчас бы принять ионный душ, подумал Максим, да выскочить нагишом в сад, да не в этот паршивый, полусгнивший, серый от гари, а в наш, где-нибудь под Ленинградом, на Карельском перешейке, да пробежать вокруг озера километров пятнадцать во весь опор, во всю силу, да переплыть озеро, а потом минут двадцать походить по дну, чтобы поупражнять легкие, полазить среди скользких подводных валунов... Он вскочил, распахнул окно, высунулся под моросящий дождик, глубоко вдохнул сырой воздух, закашлялся - в воздухе было полно лишнего, а дождевые капли оставляли на языке металлический привкус. Now I should take an ionic shower, Maxim thought, and jump out naked into the garden, but not into this lousy, half-rotten, gray from burning, but into ours, somewhere near Leningrad, on the Karelian Isthmus, and run fifteen kilometers around the lake at full speed , with all his strength, and swim across the lake, and then walk along the bottom for twenty minutes to exercise his lungs, climb among the slippery underwater boulders ... He jumped up, opened the window, leaned out into the drizzling rain, breathed deeply the damp air, coughed - full of superfluities, and the raindrops left a metallic taste on the tongue. По автостраде с шипением и свистом проносились машины. Cars hissed and whistled along the freeway. Внизу блестела под окном мокрая листва, на высокой каменной ограде отсвечивало битое стекло. Below, under the window, wet foliage glistened, broken glass shone on the high stone fence. По парку ходил человечек в мокрой накидке, сгребал в кучу опавшие листья. A little man in a wet cloak walked around the park, raking fallen leaves into a heap. За пеленой дождя смутно виднелись кирпичные здания какого-то завода на окраине. Behind the veil of rain, the brick buildings of some factory on the outskirts were dimly visible. Из двух высоких труб, как всегда, лениво ползли и никли к земле толстые струи ядовитого дыма. From the two tall chimneys, as always, thick streams of poisonous smoke crawled lazily and sank to the ground.

Душный мир. Soul world. Неблагоприятный, болезненный мир. An unfavorable, painful world. Весь он какой-то неуютный и тоскливый, как то казенное помещение, где люди со светлыми пуговицами и плохими зубами вдруг ни с того, ни с сего принялись вопить, надсаживаясь до хрипа, и Гай, такой симпатичный, красивый парень, совершенно неожиданно принялся избивать в кровь рыжебородого Зефа, а тот даже не сопротивлялся... Неблагополучный мир... Радиоактивная река, нелепый железный дракон, грязный воздух и неопрятные пассажиры в неуклюжей трехэтажной металлической коробке на колесах, испускающей сизые угарные дымы... и еще одна дикая сцена - в вагоне, когда какие-то грубые, воняющие почему-то сивушными маслами люди довели хохотом и жестами до слез пожилую женщину, и никто за нее не заступился, вагон набит битком, но все смотрят в сторону, и только Гай вдруг вскочил, бледный от злости, а может быть от страха, и что-то крикнул им, и они убрались... Очень много злости, очень много страха, очень много раздражения... Они все здесь раздражены и подавлены, то раздражены, то подавлены. He was all kind of uncomfortable and dreary, like that government office, where people with bright buttons and bad teeth suddenly, for no reason at all, began to yell, huffing themselves to the point of hoarseness, and Guy, such a nice, handsome guy, quite unexpectedly began to beat into the blood of the red-bearded Zef, who didn't even resist... A dysfunctional world... A radioactive river, a ridiculous iron dragon, dirty air and untidy passengers in a clumsy three-story metal box on wheels emitting bluish carbon monoxide... and another wild scene - in the car, when some rude people, smelling for some reason of fusel oils, brought an elderly woman to tears with laughter and gestures, and no one stood up for her, the car was packed, but everyone was looking to the side, and only Guy suddenly jumped up, pale from anger, or maybe from fear, and shouted something to them, and they left ... A lot of anger, a lot of fear, a lot of irritation ... They are all annoyed and depressed, then annoyed, then depressed. Гай, явно же добрый симпатичный человек, иногда вдруг приходил в необъяснимую ярость, принимался бешено ссориться с соседями по купе, глядел на меня зверем, а потом так же внезапно впадал в глубокую прострацию. Guy, obviously a good-natured, sympathetic man, sometimes suddenly came into an inexplicable rage, began to quarrel furiously with his neighbors in the compartment, looked at me like a beast, and then, just as suddenly, fell into deep prostration. И все в вагоне вели себя не лучше. Часами они сидели и лежали вполне мирно, негромко беседуя, даже пересмеиваясь, и вдруг кто-нибудь начинал сварливо ворчать на соседа, сосед нервно огрызался, окружающие вместо того, чтобы успокоить их, ввязывались в ссору, скандал ширился, захватывал весь вагон, и вот уже все орут друг на друга, грозятся, толкаются, и кто-то лезет через головы, размахивая кулаками, и кого-то держат за шиворот, во весь голос плачут детишки, им раздраженно обрывают уши, а потом все постепенно стихает, все дуются друг на друга, разговаривают нехотя, отворачиваются... а иногда скандал превращается в нечто совершенно уж непристойное: глаза вылезают из орбит, лица идут красными пятнами, голоса поднимаются до истошного визга, и кто-то истерически хохочет, кто-то поет, кто-то молится, воздев над головой трясущиеся руки... Сумасшедший дом... А мимо окон меланхолично проплывают безрадостные серые поля, закопченные станции, убогие поселки, какие-то неубранные развалины, и тощие оборванные женщины провожают поезд запавшими тоскливыми глазами... For hours they sat and lay quite peacefully, talking quietly, even laughing, and suddenly someone began grumbling grumpily at a neighbor, the neighbor snapped nervously, those around, instead of reassuring them, got involved in a quarrel, the scandal spread, captured the entire carriage, and now everyone is already yelling at each other, threatening, pushing, and someone is climbing over their heads, waving their fists, and someone is being held by the collar, the kids are crying at the top of their voices, their ears are irritably cut off, and then everything gradually subsides, everyone pouts each other they talk reluctantly, turn away ... and sometimes the scandal turns into something completely obscene: eyes pop out of their sockets, faces turn red, voices rise to a heart-rending squeal, and someone laughs hysterically, someone sings, someone now he prays, raising his shaking hands above his head... A crazy house... And bleak gray fields, smoky stations, miserable villages, some untidy ruins, and skinny, ragged women see off the train melancholy past the windows. sunken sad eyes...

Максим отошел от окна, постоял немного посередине тесной комнатушки, расслабившись, ощущая апатию и душевную усталость, потом заставил себя собраться и размялся немного, используя в качестве снаряда громоздкий деревянный стол. Maxim moved away from the window, stood a little in the middle of the cramped little room, relaxed, feeling apathy and spiritual fatigue, then forced himself to gather himself and stretched himself a little, using a bulky wooden table as a projectile. Так и опуститься недолго, подумал он озабоченно. It won't take long, he thought worriedly. Еще день-два я, пожалуй, вытерплю, а потом придется удрать, побродить немного по лесам... в горы хорошо бы удрать, горы у них здесь на вид славные, дикие... Далековато, правда, за ночь не обернешься... Как их Гай называл? I’ll probably endure another day or two, and then I’ll have to run away, wander a little through the forests ... it would be nice to run away into the mountains, the mountains here look glorious, wild ... It’s a bit far, however, you won’t turn around in the night .. What did Guy call them? "Зартак"... Интересно, это собственное имя или горы вообще? "Zartak"... I wonder if this is a proper name or mountains in general? Впрочем, какие там горы, не до гор мне. However, what mountains are there, I have no time for mountains. Десять суток я здесь, а ничего еще не сделано... I've been here for ten days, and nothing has been done yet...

Он втиснулся в душевую и несколько минут фыркал и растирался под тугим искусственным дождиком, таким же противным, как естественный, чуть похолоднее, правда, но жестким, известковым, и вдобавок еще хлорированным, да еще пропущенным через металлические трубы. He squeezed into the shower room and snorted and rubbed himself for several minutes under the tight artificial rain, as nasty as natural, a little colder, but hard, calcareous, and, in addition, chlorinated, and even passed through metal pipes.

Он вытерся продезинфицированным полотенцем и, всем недовольный - и этим мутным утром, и этим душным миром, и своим дурацким положением, и чрезмерно жирным завтраком, который ему предстоит сейчас съесть, - вернулся в комнату, чтобы прибрать постель, уродливое сооружение из решетчатого железа с полосатым промасленным блином под чистой простыней. He dried himself with a disinfected towel and, dissatisfied with everything - this cloudy morning, and this stuffy world, and his stupid position, and the overly fatty breakfast that he was about to eat - returned to the room to make up the bed, an ugly structure of lattice iron with striped buttered pancake under a clean sheet.

Завтрак уже принесли, он дымился и вонял на столе. Breakfast had already been brought, it was smoking and stinking on the table. Рыба опять закрывала окно. The fish closed the window again.

- Здравствуйте, - сказал ей Максим на местном языке. “Hello,” Maxim told her in the local language. - Не надо. - No need. Окно.

- Здравствуйте, - ответила она, щелкая многочисленными задвижками. "Hello," she replied, clicking on numerous latches. - Надо. Дождь. Плохо.

- Рыба, - сказал Максим по-русски. - Fish, - said Maxim in Russian. Собственно, ее звали Нолу, но Максим с самого начала окрестил ея Рыбой - за общее выражение лица и невозмутимость. Actually, her name was Nolu, but Maxim dubbed her Fish from the very beginning - for her general facial expression and equanimity.

Она обернулась и посмотрела на него немигающими глазами. She turned and looked at him with unblinking eyes. Затем, уже в который раз, приложила палец к кончику носа и сказала: "Женщина", потом ткнула в Максима пальцем: "Мужчина", потом - в сторону осточертевшего балахона, висящего на спинке стула: "Одежда. Then, for the umpteenth time, she put her finger to the tip of her nose and said: “Woman”, then she jabbed her finger at Maxim: “Man”, then in the direction of the fed up hoodie hanging on the back of the chair: “Clothes. Надо!". Не могла она почему-то видеть мужчину просто в шортах. For some reason, she could not see a man just in shorts. Надо было ей зачем-то, чтобы мужчина закутывался с ног до шеи. For some reason, she needed a man to wrap himself up from his feet to his neck.

Он принялся одеваться, а она застелила его постель, хотя Максим всегда говорил, что будет делать это сам, выдвинула на середину комнаты стол, который Максим всегда отодвигал к стене, решительно отвернула кран отопления, который Максим всегда заворачивал до упора, и все однообразные "не надо" Максима разбивались о ея не менее однообразные "надо". He began to dress, and she made his bed, although Maxim always said that he would do it himself, pushed the table into the middle of the room, which Maxim always pushed back to the wall, resolutely turned off the heating tap, which Maxim always turned all the way, and everything was monotonous " no need" Maxim crashed against her no less monotonous "should". Застегнув балахон у шеи на единственную сломанную пуговицу, Максим подошел к столу и поковырял завтрак двузубой вилкой. Buttoning the hoodie at the neck with a single broken button, Maxim went up to the table and picked at the breakfast with a two-pronged fork. Произошел обычный диалог:

- Не хочу. Не надо.

- Надо. Еда. Завтрак.

- Не хочу завтрак. Невкусно.

- Надо завтрак. Вкусно.

- Рыба, - сказал ей Максим проникновенно. - Жестокий вы человек. - You are a cruel person. Попади вы ко мне на Землю, я бы вдребезги разбился, но нашел бы вам еду по вкусу. If you got to me on Earth, I would have shattered to smithereens, but I would have found food to your liking.

- Не понимаю, - с сожалением сказала она. "I don't understand," she said regretfully. - Что такое "рыба"? С отвращением жуя жирный кусок, Максим взял бумагу и изобразил леща анфас. Она внимательно изучила рисунок и положила в карман халата. She carefully studied the drawing and put it in the pocket of her dressing gown. Все рисунки, которые делал Максим, она забирала и куда-то уносила. All the drawings that Maxim did, she took away and took away somewhere. Максим рисовал много, охотно и с удовольствием: в свободное время и по ночам, когда не спалось, делать здесь было совершенно нечего. Maxim painted a lot, willingly and with pleasure: in his free time and at night, when he could not sleep, there was absolutely nothing to do here. Он рисовал животных и людей, чертил таблицы и диаграммы, воспроизводил анатомические разрезы. He drew animals and people, drew tables and diagrams, reproduced anatomical sections. Он изображал профессора Мегу похожим на бегемота и бегемотов, похожих на профессора Мегу, он вычерчивал универсальные таблицы линкоса, схемы машин и диаграммы исторических последовательностей, он изводил массу бумаги, и все это исчезало в кармане Рыбы без всяких видимых последствий для процедуры контакта. He portrayed Professor Mega as a hippopotamus and hippos like Professor Mega, he drew universal tables of lincos, diagrams of machines and diagrams of historical sequences, he harassed a lot of paper, and all this disappeared into Pisces' pocket without any visible consequences for the contact procedure. У профессора Мегу, он же Бегемот, была своя метода, и он не намеревался от нее отказываться. Professor Megu, aka Behemoth, had his own method, and he did not intend to give it up.

Универсальная таблица линкоса, с изучением которой должен начинаться любой контакт, Бегемота совершенно не интересовала. The universal table of linkos, with the study of which any contact should begin, Behemoth was not interested at all. Местному языку пришельца обучала только Рыба, да и то лишь для удобства общения, чтобы закрывал окно и не ходил без балахона. Only Fish taught the local language to the stranger, and even then only for the convenience of communication, so that he closed the window and did not go without a hoodie. Эксперты к контакту не привлекались вовсе. Experts were not involved in the contact at all. Максимом занимался Бегемот и только Бегемот. Behemoth y solo Behemoth estaban comprometidos con Maxim.

Правда, в его распоряжении находилось довольно мощное средство исследования - ментоскопическая техника, и Максим проводил в стендовом кресле по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. True, he had at his disposal a rather powerful research tool - mentoscopy technique, and Maxim spent fourteen to sixteen hours a day in a bench chair. Причем ментоскоп у Бегемота был хорош. Moreover, Behemoth's mentoscope was good. Он позволял довольно глубоко проникать в воспоминания и обладал весьма высокой разрешающей способностью. He allowed to penetrate quite deeply into memories and had a very high resolution. Располагая такой машиной, можно было, пожалуй, обойтись и без знания языка. With such a machine, it was possible, perhaps, to do without knowledge of the language. Но Бегемот пользовался ментоскопом как-то странно. But Behemoth used a mentoscope in a strange way. Свои ментограммы он отказывался демонстрировать категорически и даже с некоторым негодованием, а к ментограммам Максима относился своеобразно. He categorically refused to demonstrate his mentograms and even with some indignation, and he treated Maxim's mentograms in a peculiar way. Максим специально разработал целую программу воспоминаний, которые должны были дать аборигенам достаточно полное представление о социальной, экономической и культурной жизни Земли. Maxim specially developed a whole program of memories, which were supposed to give the natives a fairly complete picture of the social, economic and cultural life of the Earth. Однако ментограммы такого рода не вызывали у Бегемота никакого энтузиазма. However, mentograms of this kind did not arouse any enthusiasm in Behemoth. Бегемот кривил физиономию, мычал, отходил, принимался звонить по телефону или, усевшись за стол, начинал нудно пилить ассистента, часто повторяя при этом сочное словечко "массаракш". The hippopotamus twisted his face, mumbled, walked away, started making phone calls, or, sitting down at the table, began tediously sawing his assistant, often repeating the juicy word "massaraksh". Зато когда на экране Максим взрывал на воздух ледяную скалу, придавившую корабль, или скорчером разносил в клочья панцирного волка, или отнимал экспресс-лабораторию у гигантского глупого псевдо -спрута, Бегемота было за уши не оттянуть от ментоскопа. But when on the screen Maxim blew up the ice rock that crushed the ship, or scorched the armored wolf to shreds, or took away the express laboratory from the giant stupid pseudo-octopus, Behemoth could not be pulled by the ears from the mentoscope. Он тихо взвизгивал, радостно хлопал себя ладонями по лысине и грозно орал на изнуренного ассистента, следящего за записью изображения. He squealed softly, happily clapped his hands on his bald head and yelled menacingly at the exhausted assistant who was watching the recording of the image. Зрелище хромосферного протуберанца вызвало у профессора такой восторг, словно он никогда в жизни не видел ничего подобного, и очень нравились ему любовные сцены, заимствованные Максимом главным образом из кинофильмов специально для того, чтобы дать аборигенам какое-то представление об эмоциональной жизни человечества. The spectacle of the chromospheric prominence aroused such delight in the professor, as if he had never seen anything like it in his life, and he really liked the love scenes, borrowed by Maxim mainly from films specifically in order to give the natives some idea of the emotional life of mankind.

Такое нелепое отношение к материалу наводило Максима на печальные размышления. Such an absurd attitude to the material led Maxim to sad reflections. Создавалось впечатление, что Бегемот никакой не профессор, а просто инженер-ментоскопист, готовящий материал для подлинной комиссии по контакту, с которой Максиму предстоит еще встретиться, а когда это случиться - неизвестно. The impression was created that Behemoth was not a professor at all, but simply a mentoscopist engineer preparing material for a genuine commission on contact, with which Maxim had yet to meet, and when this would happen is unknown. Тогда получалось, что Бегемот - личность довольно примитивная, вроде мальчишки, которого в "Войне и мире" интересуют только батальные сцены. Then it turned out that the Behemoth is a rather primitive person, like a boy who in "War and Peace" is only interested in battle scenes. Это обижало: Максим представлял Землю и - честное слово! This offended: Maxim represented the Earth and - honestly! - имел основания рассчитывать на более серьезного партнера по контакту. - had reason to count on a more serious contact partner.

Правда, можно было предположить, что этот мир расположен на перекрестке неведомых межзвездных трасс, и пришельцы здесь не редкость. True, it could be assumed that this world is located at the crossroads of unknown interstellar routes, and aliens are not uncommon here. До такой степени не редкость, что ради каждого вновь прибывшего здесь уже не создают специальных авторитетных комиссий, а просто выкачивают из него наиболее эффектную информацию и этим ограничиваются. To such an extent, it is not uncommon that for the sake of each newcomer, special authoritative commissions are no longer created here, but they simply pump out the most effective information from him and limit themselves to this. За такое предположение говорила оперативность, с которой люди со светлыми пуговицами, явно не специалисты, разобрались в ситуации и без всяких ахов и охов направили пришельца прямо по назначению. Such an assumption was evidenced by the promptness with which people with bright buttons, clearly not specialists, figured out the situation and, without any ahs and oohs, sent the alien right to its destination. А может быть, какие-нибудь негуманоиды, побывавшие здесь раньше, оставили по себе настолько дурное воспоминание, что теперь аборигены относятся ко всему инопланетному с определенным недоверием, и тогда вся возня, которую разводит вокруг ментоскопа профессор Бегемот, есть только видимость контакта, оттяжка времени, пока некие высокие инстанции решают мою судьбу. Or maybe some non-humanoids who have been here before have left such a bad memory that now the natives treat everything alien with a certain distrust, and then all the fuss that Professor Behemoth makes around the mentoscope is only the appearance of contact, delaying time while some high authorities decide my fate.

Так или иначе, а дело мое дрянь, решил Максим, давясь последним куском. One way or another, but my business is rubbish, Maxim decided, choking on the last piece. Надо скорее учить язык, и тогда все выясниться... We need to learn the language as soon as possible, and then everything will become clear ...

- Хорошо, - сказала Рыба, забирая у него тарелку. "Good," Fish said, taking the plate from him. - Идем. - Let's go.

Максим вздохнул и поднялся. Max sighed and got up. Они вышли в коридор. Коридор был длинный, грязно-голубой, справа и слева тянулись ряды закрытых дверей, точно таких же, как дверь в комнату Максима. The corridor was long, dirty blue, with rows of closed doors stretching to the right and left, exactly the same as the door to Maxim's room. Максим никогда здесь никого не встречал, но раза два слышал из-за дверей какие-то странные возбужденные голоса. Maxim never met anyone here, but once or twice he heard some strange excited voices from behind the doors. Возможно, там тоже содержались пришельцы, ожидающие решения своей судьбы. Perhaps there, too, aliens were kept, waiting for their fate to be decided.

Рыба шла впереди широким мужским шагом, прямая, как палка, и Максиму вдруг стало очень жалко ее. The fish walked ahead with a long, manly step, straight as a stick, and Maxim suddenly felt very sorry for her. Эта страна, видимо, еще не знала промышленности красоты, и бедная Рыба была предоставлена сама себе. This country, apparently, did not yet know the beauty industry, and poor Fish was left to her own devices. С этими жидкими бесцветными волосами, торчащими из-под белой шапочки; с этими огромными, выпирающими под халатом лопатками, с безобразно тощими ножками совершенно невозможно было, наверное, чувствовать себя на высоте - разве что с инопланетными существами, да и то с негуманоидными. With that thin, colorless hair sticking out from under a white cap; with these huge shoulder blades protruding under the dressing gown, with ugly skinny legs, it was absolutely impossible to feel at your best - except perhaps with alien beings, and even then with non-humanoid ones. Ассистент профессора относился к ней пренебрежительно, а Бегемот и вовсе ее не замечал и обращался к ней не иначе как "Ы-ы-ы...", что, вероятно соответствовало у него интеркосмическому "Э-э-э..." Максим вспомнил свое собственное, не бог весть какое к ней отношение и ощутил угрызения совести. The professor's assistant treated her disdainfully, but the Behemoth did not notice her at all and addressed her only as "Y-s-s ...", which probably corresponded to his intercosmic "Uh-uh ..." Maxim remembered his own, God knows what attitude towards her and felt remorse. Он догнал ея, погладил по костлявому плечу и сказал: He caught up with her, stroked her bony shoulder and said:

- Нолу молодец, хорошая. - Well done Nolu, good.

Она подняла к нему сухое лицо и сделалась как никогда похожей на удивленного леща анфас. She raised her dry face to him and became more than ever like a surprised bream full face. Она отвела его руку, сдвинула едва заметные брови и строго объявила: She took his hand away, raised her barely visible eyebrows, and announced sternly:

- Максим нехороший. Maxim is bad. Мужчина. Женщина. Не надо.

Максим сконфузился и снова приотстал.

Так они дошли до конца коридора, Рыба толкнула дверь, и они очутились в большой светлой комнате, которую Максим называл про себя приемной. So they reached the end of the corridor, Fish pushed the door, and they found themselves in a large bright room, which Maxim called to himself the waiting room. Окна здесь были безвкусно декорированы прямоугольной решеткой из толстых железных прутьев; высокая, обитая кожей дверь вела в лабораторию Бегемота, а у двери этой всегда почему-то сидели два очень рослых малоподвижных аборигена, не отвечающих на приветствия и находящихся как будто в постоянном трансе. The windows here were gaudily decorated with rectangular bars of thick iron bars; a high, leather-lined door led to the Behemoth's laboratory, and for some reason, two very tall, inactive natives always sat at the door of this door, not responding to greetings and seeming to be in a constant trance.

Рыба, как всегда, сразу прошла в лабораторию, оставив Максима в приемной. The fish, as always, immediately went to the laboratory, leaving Maxim in the waiting room. Максим, как всегда, поздоровался, ему, как всегда, не ответили. Maxim, as always, greeted him, as always, he was not answered. Дверь в лабораторию осталась приоткрытой, оттуда доносился громкий раздраженный голос Бегемота и звонкое щелканье включенного ментоскопа. The door to the laboratory remained ajar, from there came the loud, irritated voice of the Behemoth and the ringing click of the included mentoscope. Максим подошел к окну, некоторое время смотрел на туманный мокрый пейзаж, на лесистую равнину, рассеченную лентой автострады, на высокую металлическую башню, едва видимую в тумане, быстро соскучился и, не дожидаясь зова, вошел в лабораторию. Maxim went to the window, looked for some time at the foggy wet landscape, at the wooded plain, cut by the highway ribbon, at the high metal tower, barely visible in the fog, quickly got bored and, without waiting for a call, entered the laboratory.

Здесь, как обычно, приятно пахло озоном, мерцали дублирующие экраны, плешивый заморенный ассистент с незапоминаемым именем и с кличкой Торшер делал вид, что настраивает аппаратуру, а на самом деле с интересом прислушивался к скандалу. Here, as usual, there was a pleasant smell of ozone, duplicate screens flickered, a bald, tired assistant with an unmemorable name and nicknamed Floor Lamp pretended to adjust the equipment, but in fact listened with interest to the scandal. В лаборатории имел место скандал. There was a scandal in the laboratory.