Глава 22 После похорон
Глава 22
После похорон
Над башнями замка уже возникали оконца синего неба, но настроения Гарри эти признаки приближения лета не подняли. Его преследовали неудачи — и в попытках выяснить, чем занят Малфой, и в стараниях завести со Слизнортом разговор, чтобы побудить его поделиться воспоминаниями, которые он держал под спудом вот уж десятки лет.
— В последний раз тебе говорю, забудь о Малфое, — твёрдо сказала Гермиона.
Они только что пообедали и сидели теперь втроём в солнечном углу замкового двора. И Гермиона, и Рон сжимали в руках брошюрку, изданную Министерством магии, «Трансгрессия — часто совершаемые ошибки и как их избежать». Сегодня после обеда обоим предстояло пройти испытания, однако до сей поры брошюрке так и не удалось успокоить их разгулявшиеся нервы. Из-за угла показалась какая-то девочка, Рон дёрнулся и тут же попытался спрятаться за Гермиону.
— Это не Лаванда, — устало сообщила она.
— А, хорошо, — облегчённо вздохнул Рон.
— Гарри Поттер? — осведомилась девочка. — Меня просили передать вам вот это.
— Спасибо…
Гарри с упавшим сердцем принял от неё маленький пергаментный свиток. И едва девочка удалилась за пределы слышимости, сказал:
— Дамблдор говорил, что никаких уроков, пока я не разживусь воспоминаниями, не будет!
— Может быть, его интересуют твои успехи? — предположила Гермиона, пока Гарри разворачивал свиток. Но, развернув его, Гарри увидел не узкий косой почерк Дамблдора, а неопрятные каракули, разбирать которые было трудно ещё и потому, что пергамент покрывали большие пятна расплывшихся чернил.
Дорогие Гарри, Рон и Гермиона!
Прошлой ночью помер Арагог. Гарри и Рон, вы были с ним знакомы и знаете, какой он был замечательный. Гермиона, я знаю, тебе он не нравился. Для меня было бы очень важно, если бы вы смогли сегодня попозже вечером улизнуть из школы и поприсутствовать на погребении. Я собираюсь похоронить его, когда станет темнеть, это время он любил больше всего. Я знаю, так поздно вам выходить не разрешают, но вы можете воспользоваться мантией. Не стал бы просить, да в одиночку мне этого не вынести.
Хагрид
— Взгляни, — сказал Гарри, протягивая послание Гермионе.
— Господи, — вздохнула Гермиона, быстро просмотрев его и передав Рону, лицо которого, пока он читал, становилось всё более недоумённым.
— Он спятил! — возмутился Рон, закончив чтение. — Эта тварь предложила своим дружкам-приятелям сожрать меня и Гарри! Угощайтесь, дескать! А теперь Хагрид ждёт, что мы придём поплакать над её кошмарной волосатой тушей!
— Мало того, — подхватила Гермиона, — он просит нас покинуть замок ночью, зная, что школа охраняется в миллион раз строже и если нас застукают, мы схлопочем большие неприятности.
— Раньше-то мы к нему ходили, — сказал Гарри.
— Но не по такому же поводу, — ответила Гермиона. — Мы рисковали, и сильно, чтобы выручить Хагрида, но, в конце-то концов, Арагог же умер. Если бы речь шла о его спасении…
— То я пошёл бы туда с ещё меньшей охотой, — решительно заявил Рон. — Ты не сталкивалась с ним, Гермиона. Поверь, мёртвый он намного приятней живого.
Гарри снова взял записку вгляделся в покрывающие её чернильные пятна. На пергамент явно градом сыпались слёзы…
— Гарри, даже и не думай идти к нему, — сказала Гермиона. — Рисковать ради этого отсидкой в школе — полная бессмыслица.
Гарри вздохнул.
— Да знаю я, — сказал он. — Похоже, Хагриду придётся хоронить Арагога без нас.
— Да, придётся, — с облегчением сказала Гермиона. — Послушай, на зельеварении сегодня почти никого не будет, все же на испытания уйдут… Ты бы попробовал ещё разок уломать Слизнорта.
— Думаешь, в пятьдесят седьмой раз мне улыбнётся удача? — с горечью спросил Гарри.
— Удача! — вдруг выпалил Рон. — Вот оно, Гарри, — запасись удачей!
— О чём ты?
— Да ведь у тебя есть зелье удачи!
— Рон, а точно! Ну точно же! — ошеломлённо произнесла Гермиона.
Гарри уставился на друзей.
— «Феликс Фелицис»? — сказал он. — Ну, не знаю… Я приберегал его для…
— Это для чего же? — скептически поинтересовался Рон.
— Что может быть важнее этих воспоминаний, Гарри? — спросила Гермиона.
Гарри не ответил. В последнее время мысли о золотом флакончике раз за разом возникали на самом краешке его воображения. Неопределённые, смутные планы, в которых Джинни порывает с Дином, а Рон счастлив, что у сестры появился новый сердечный друг. Всё это вызревало в глубинах его сознания, являясь Гарри лишь в сновидениях или в сумеречной зоне, лежащей между сном и пробуждением…
— Гарри? Ты ещё здесь? — спросила Гермиона.
— Что? Да, конечно, — встряхнувшись, ответил он. — Ладно, если я не смогу разговорить сегодня Слизнорта, придётся принять «Феликс Фелицис» и сделать ещё одну попытку.
— Ну, значит, решено, — отрывисто произнесла Гермиона, встав и совершив грациозный пируэт. — Нацеленность… настойчивость… неспешность… — пробормотала она.
— Хватит тебе, — взмолился Рон, — и так уж с души воротит… Скорее прикрой меня!
— Да не Лаванда это! — нетерпеливо одёрнула его Гермиона. Во двор выходили ещё две девочки, и Рон мгновенно нырнул ей за спину.
— Пронесло, — сказал Рон, выглядывая ради проверки из-за плеча Гермионы. — Да, видок у них не самый счастливый, верно?
— Так это же сёстры Монтгомери. Какое уж тут счастье после того, что произошло с их младшим братом, — отозвалась Гермиона.
— Если честно, я уже запутался в том, что с чьими родственниками происходит, — сказал Рон.
— На их брата напал оборотень. По слухам, его мать отказалась помогать Пожирателям смерти. В общем, мальчику было всего пять лет и спасти его не удалось, умер в больнице святого Мунго.
— Умер? — в ужасе переспросил Гарри. — Но ведь оборотни не убивают, они лишь обращают человека в себе подобного.
— Случается, и убивают, — сказал ставший вдруг непривычно серьёзным Рон. — Я слышал, такое бывает, когда оборотень слишком уж распалится.
— Как звали того оборотня? — быстро спросил Гарри.
— Говорят, это был Фенрир Сивый, — ответила Гермиона.
— Я так и знал. Маньяк, которому нравится нападать на детей, — мне о нём Люпин говорил! — гневно произнёс Гарри.
Гермиона смерила его суровым взглядом.
— Гарри, ты должен добыть это воспоминание, — сказала она. — С его помощью можно остановить Волан-де-Морта, так? А все эти ужасы творятся по его милости…
Над замком прозвенел звонок, испуганные Рон с Гермионой вскочили на ноги.
— Вы справитесь, — сказал обоим Гарри, когда они направились к вестибюлю, навстречу другим ученикам, которым предстояло сегодня пройти трансгрессионные испытания. — Удачи!
— Тебе тоже! — значительно ответила Гермиона, и Гарри зашагал в сторону подземелья.
Учеников на урок зельеварения явилось только трое: Гарри, Эрни и Драко Малфой.
— Все ещё слишком юны для трансгрессии, не так ли? — добродушно осведомился Слизнорт. — Дожидаетесь семнадцатилетия?
Все покивали.
— Ну-те-с, — бодро продолжал Слизнорт, — раз уж нас так мало, давайте повеселимся. Состряпайте мне что-нибудь забавное.
— Замечательная мысль, сэр, — потирая ладони, льстиво отозвался Эрни.
Малфой даже не улыбнулся.
— Что значит «забавное»? — сварливо осведомился он.
— Ну, удивите меня, — беззаботно ответил Слизнорт.
Малфой недовольно раскрыл «Расширенный курс зельеварения». Всем своим видом он давал понять, что считает эти уроки пустой тратой времени. Наблюдая за ним поверх своего учебника, Гарри думал, что Малфой наверняка жалеет о том, что не сидит сейчас в Выручай-комнате.
Обман ли это воображения или Малфой тоже похудел, подобно Тонкс? Побледнел-то уж точно, и кожа его приобрела сероватый оттенок, скорее всего, потому, что ей в последнее время редко случалось видеть дневной свет. Но никакого самодовольства, возбуждения, высокомерия в Малфое больше не наблюдалось — ни следа былой самоуверенности, с которой он открыто бахвалился в «Хогвартс-экспрессе» заданием, полученным от Волан-де-Морта. И вывод отсюда, по мнению Гарри, следовал только один: выполнение этого задания, в чём бы оно ни состояло, даётся ему плохо.
Приободренный этими мыслями, Гарри полистал свой «Расширенный курс» и обнаружил основательно переделанный Принцем вариант Эйфорийного эликсира, не только отвечавший требованиям Слизнорта, но и способный (от этой мысли у Гарри подпрыгнуло сердце) привести его в такое приятное расположение духа, что он, глядишь, и поделится с Гарри воспоминаниями. Если, конечно, удастся уговорить его снять с эликсира пробу.
— Ну что ж, выглядит просто чудесно, — по прошествии полутора часов, хлопнув в ладоши, изрёк Слизнорт и вгляделся в отливавшее солнечным светом содержимое котла Гарри. — Эйфория, насколько я понимаю? А что это за запах? М-м-м… вы добавили сюда побег перечной мяты, не так ли? Приём нешаблонный, но отмеченный проблеском вдохновения, Гарри. Он сможет уравновесить побочные эффекты вроде пения во всё горло и потребности дёргать каждого встречного за нос… Право же, мой мальчик, я никак не возьму в толк, где вы черпаете эти блестящие идеи… разве что…
Гарри ногой затолкал книгу Принца-полукровки поглубже в сумку.
— …разве что в вас говорят материнские гены!
— Может быть, — с облегчением подтвердил Гарри.
Эрни сидел с недовольной физиономией. Решив хоть раз превзойти Гарри, он с чрезмерной поспешностью состряпал снадобье собственного изобретения, а оно свернулось и теперь лежало на дне его котла наподобие лиловой клёцки. Малфой уже с кислым видом укладывал сумку — Слизнорт объявил его Икотную микстуру всего только «сносной».
Зазвенел звонок, Эрни с Малфоем сразу ушли.
— Сэр, — начал Гарри, но Слизнорт тут же стал озираться и, увидев, что, кроме него и Гарри, в классе никого не осталось, быстро-быстро потопал к двери.
— Профессор… Профессор, вы не хотите попробовать моё зе… — в отчаянии закричал ему вслед Гарри.
Но Слизнорт уже исчез. Гарри уныло опорожнил свой котёл, собрал сумку и, покинув подземелье, медленно поднялся в гриффиндорскую гостиную.
Рон с Гермионой возвратились только под вечер.
— Гарри! — едва появившись из портретного проёма, воскликнула Гермиона. — Гарри, я всё сдала!
— Умница! — откликнулся Гарри. — А Рон?
— Он… Ну, в общем, провалился, — прошептала Гермиона. В гостиную, ссутулясь, вошёл донельзя мрачный Рон. — На самом деле ему не повезло, ерунда совершенная, просто экзаменатор заметил, что он оставил позади половину брови… А как у тебя со Слизнортом?
— Радоваться нечему, — пробурчал Гарри, когда к ним приблизился Рон. — Не повезло тебе, дружок, ничего, сдашь в следующий раз. Вместе и сдадим.
— Там видно будет, — угрюмо сказал Рон. — Представляешь, половинка брови. Какая им разница!
— Я понимаю, — постаралась утешить его Гермиона, — придрался он к тебе, вот и всё…
Большую часть ужина все трое ругательски ругали экзаменатора по трансгрессии, и, когда они направились в гриффиндорскую гостиную, попутно обсуждая неотвязную проблему Слизнорта и его памяти, Рон хоть немного повеселел.
— Так что, Гарри, собираешься ты использовать «Феликс Фелицис» или не собираешься? — требовательно спросил он.
— Наверное, придётся, — ответил Гарри. — Не думаю, что мне понадобится весь флакон, там зелья на двенадцать часов, не всю же ночь это займёт… Просто приму глоточек. Часов двух-трёх мне за глаза хватит.
— После него так здорово себя чувствуешь, — ударился в воспоминания Рон. — Кажется, что просто не можешь хоть что-то сделать неправильно.
— Ты это о чём? — рассмеялась Гермиона. — Ты же его и не пробовал ни разу!
— Да, но я-то думал, что попробовал, ведь так? — ответил Рон тоном человека, который вынужден объяснять совершенно очевидные вещи. — Стало быть, разницы никакой не было…
Поскольку они всего минуту назад видели входившего в Большой зал Слизнорта и знали, что за ужином он любит засиживаться подолгу, все трое помедлили немного в гостиной. План их состоял в том, что Гарри должен будет отправиться в кабинет Слизнорта ко времени возвращения туда профессора. Когда солнце коснулось верхушек деревьев в Запретном лесу, они решили, что нужный миг настал, и, убедившись, что Невилл, Дин и Симус не собираются покидать гостиную, проскользнули в спальню мальчиков.
Гарри вытащил со дна своего чемодана комок носков и извлёк из него крошечный, поблёскивающий флакончик.
— Ну, поехали, — сказал он, поднеся флакончик к губам и сделав тщательно отмеренный глоток.
— Что ты чувствуешь? — прошептала Гермиона. Гарри ответил не сразу. В него медленно, но верно начинало прокрадываться ощущение бесконечных возможностей, ему казалось, что он может справиться со всем на свете… А уж овладеть памятью Слизнорта вдруг представилось делом не только возможным, но и предельно простым.
Гарри вскочил на ноги, он улыбался, до краёв наполненный уверенностью в себе.
— Великолепно, — сказал он. — Просто великолепно. Ладно, я пошёл к Хагриду.
— Куда? — ошеломлённо воскликнули в один голос Рон с Гермионой.
— Постой, Гарри, тебе же нужно повидаться со Слизнортом, помнишь? — сказала Гермиона.
— Нет, — уверенно сказал он. — Я иду к Хагриду, это самое лучшее, я чувствую.
— Ты чувствуешь, что самое лучшее — заняться похоронами гигантского паука? — в совершенном недоумении спросил Рон.
— Ну да, — сказал Гарри, вытаскивая из сумки мантию-невидимку. — Я чувствую, что должен быть этой ночью там, понимаете?
— Нет, — хором ответили Рон с Гермионой, теперь уже явно обеспокоенные.
— Слушай, а это точно «Феликс Фелицис»? — поднимая флакончик к свету, озабоченно спросила Гермиона. — У тебя никаких больше флаконов нет, наполненных… ну, не знаю…
— Настоем невменяемости, — подсказал Рон, глядя, как Гарри набрасывает на плечи мантию.
Гарри захохотал, ещё сильнее встревожив Гермиону и Рона.
— Поверьте мне, — сказал он, — я знаю, что делаю. По крайней мере… — он уверенно шагнул к двери, — «Феликс» знает.
Набросив мантию-невидимку на голову, он начал спускаться по лестнице, Рон с Гермионой поспешили следом. Добравшись донизу, Гарри проскользнул в открытую дверь.
— Чем это ты с ней там занимался? — взвизгнула Лаванда Браун, глядя сквозь Гарри на Рона и Гермиону вышедших вместе из спален мальчиков. Гарри, метнувшись через гостиную, чтобы оторваться от них, услышал, как Рон залопотал что-то бессвязное.
Выбраться через портретный проём оказалось совсем просто — едва Гарри приблизился к нему, навстречу вылезли Джинни с Дином, и Гарри удалось проскользнуть между ними. При этом он ненароком задел Джинни.
— Не пихайся, пожалуйста, Дин, — раздражённо сказала она. — Вечно ты пихаешься, как будто я и без тебя не справлюсь…
Портрет мигом закрылся за Гарри, но он успел ещё расслышать гневные возражения Дина, отчего ощущение приподнятости лишь возросло, и, широко шагая, Гарри двинулся по замку. Никакой необходимости красться не было, поскольку никто ему навстречу не попадался, правда, Гарри это ничуть не удивляло: сегодня вечером он был самым удачливым человеком в Хогвартсе.
Почему он решил, что самое правильное — это направиться к Хагриду. Гарри не имел ни малейшего представления. Всё выглядело так, точно зелье удачи освещает перед ним путь на несколько шагов сразу. Конца пути Гарри не видел, какое отношение имеет к нему Слизнорт, не понимал, но был уверен, что это лучший из путей, ведущих в память профессора. Дойдя до вестибюля, Гарри обнаружил, что Филч забыл запереть входные двери. Гарри распахнул их и немного постоял, вдыхая ароматы свежего воздуха и трав, а потом сошёл по ступеням в сумерки.
Уже на нижней ступеньке ему пришло в голову, что лучше всего пройти к Хагриду огородами. Дорога была не самой близкой, но Гарри точно знал, что должен исполнить эту прихоть. Он направился прямиком к огороду, где с удовольствием, но без особого удивления обнаружил профессора Слизнорта, который беседовал с профессором Стебль. Гарри затаился за невысокой каменной оградой, ощущая покой, воцарившийся в мире, и вслушиваясь в разговор двух профессоров.
— Благодарю вас за то, что потратили на меня столько времени, Помона, — учтиво говорил Слизнорт. — Большинство авторитетов сходятся на том, что они наиболее действенны, если их собирать в сумерки.
— О, я совершенно с ними согласна, — горячо ответила профессор Стебль. — Вам этого будет достаточно?
— Более чем, более чем, — сказал Слизнорт. Гарри заметил у него в руке пучок каких-то листьев. — По нескольку листочков для каждого из моих третьекурсников, плюс небольшой запас на случай, если кто-нибудь их перетомит… Что ж, приятного вам вечера и ещё раз большое спасибо!
Профессор Стебль направилась по тёмному саду к теплицам, а Слизнорт — прямиком туда, где стоял невидимый Гарри.
Охваченный мгновенным желанием показаться Слизнорту, Гарри размашисто стянул с себя мантию.
— Добрый вечер, профессор.
— Клянусь бородой Мерлина, до чего ж вы меня напугали! — сказал Слизнорт, опасливо замерев на месте. — Как вам удалось выбраться из замка?
— По-моему, Филч забыл запереть двери, — бодро сообщил Гарри и с удовольствием увидел, как помрачнел Слизнорт.
— Я на него жалобу подам. Этот господин, если хотите знать моё мнение, больше интересуется мусором, чем нашей безопасностью… Однако что вы-то здесь делаете, Гарри?
— Видите ли, сэр, тут такая история с Хагридом, — ответил Гарри, мгновенно сообразив, что самое верное сейчас — говорить правду. — Он страшно расстроен. Но только, профессор, вы никому не скажете? Я не хочу навлекать на него неприятности.
В Слизнорте явно проснулось любопытство.
— Ну, обещать я ничего не могу, — грубовато ответил он. — Но мне известно, что Дамблдор полностью доверяет Хагриду, и потому уверен, что ничего страшного он совершить не может.
— Так вот, у него был гигантский паук, Хагрид держал его много лет в Лесу. Паук умел разговаривать и так далее…
— До меня доходили слухи, что в Лесу водятся Акромантулы, — негромко сказал Слизнорт, оглядываясь на чёрную стену деревьев. — Выходит, это правда?
— Да, — подтвердил Гарри. — Но только этот паук, Арагог, — первый, какого Хагриду удалось приручить, — прошлой ночью умер. Хагрид так горюет. Он хочет, чтобы кто-нибудь поприсутствовал на похоронах, вот я и пообещал прийти.
— Трогательно, трогательно, — задумчиво произнёс Слизнорт; его большие, печальные глаза теперь неотрывно смотрели на далёкий свет, горевший в хижине лесничего. — Между прочим, яд Акромантула очень ценен, особенно если это животное только что умерло и ещё не иссохло… Конечно, я не стал бы вести себя бестактно, тем более что Хагрид расстроен, но если бы можно было раздобыть немного… Видите ли, добыть яд из живого Акромантула практически невозможно…
Казалось, Слизнорт разговаривает теперь больше с собой, чем с Гарри.
— Будет ужасно, если он так и пропадёт, никому не доставшись. За пинту можно сто галеонов выручить, а жалованье моё, если честно, не так уж и велико…
Вот теперь Гарри совершенно ясно понял, что ему следует сделать.
— Вообще-то… — сказал он, весьма убедительно изображая нерешительность, — если бы вы согласились пойти со мной, профессор, Хагрид, наверное, был бы очень доволен. И Арагог получил бы настоящие проводы, понимаете?
— Конечно, — согласился Слизнорт, в глазах которого уже вспыхнуло неподдельное воодушевление. — Знаете что, Гарри, давайте прямо там и встретимся. Я прихвачу пару бутылочек, выпьем за здоровье бедного животного… ну, то есть не за здоровье, разумеется… Во всяком случае, проводим его как следует, помянем после похорон. Ну и потом, мне надо бы галстук переменить, этот для такого случая слишком цветист.
Он поспешил в замок, а Гарри, очень довольный собой, направился к Хагриду.
— Входи, — прохрипел Хагрид, открыв дверь и увидев, как прямо перед ним появляется сбрасывающий мантию-невидимку Гарри.
— Рон с Гермионой прийти не смогли, — сказал Гарри, — но они тебе очень сочувствуют.
— Не… не важно… он был бы так тронут твоим приходом, Гарри…
Хагрид громко зарыдал. Он сделал себе траурную повязку, сильно походившую на пропитанную сапожной ваксой тряпицу, покрасневшие глаза его отекли и припухли. Гарри в знак утешения погладил Хагрида по локтю — достать выше ему всё равно не удалось бы.
— Где мы его похороним? — спросил он. — В Лесу?
— Ну уж нет, — ответил Хагрид, утирая слёзы полой рубашки. — После его смерти другие пауки меня к своим паутинам близко не подпустят. Оказывается, они меня только потому и не слопали, что он не велел! Представляешь, Гарри?
Честным ответом на этот вопрос было бы «да». Гарри с содроганием вспомнил, как он вместе с Роном столкнулся с Акромантулами лицом к лицу, — оба отчётливо поняли тогда, что один только Арагог и мешает паукам сожрать Хагрида.
— Отродясь не знал в Лесу мест, куда мне дорога заказана! — покачивая головой, продолжал Хагрид. — Да, скажу я тебе, нелёгкая была работка — вытащить оттуда тело Арагога, они ж обычно покойников своих, того, съедают. Но только я хотел, чтоб у него были хорошие похороны, поминки чин по чину.
Он опять зарыдал, и Гарри опять принялся гладить его по локтю, говоря при этом (зелье, похоже, указывало, что именно так и следует поступить):
— По дороге сюда я повстречал профессора Слизнорта, Хагрид.
— Так ты неприятности нажил? — подняв на него озабоченный взгляд, спросил Хагрид. — Тебе ж не положено из замка по вечерам выходить, я знаю. Эх, моя вина…
— Нет-нет, он как услышал, куда я иду, сказал, что хотел бы тоже прийти, принести Арагогу последнюю дань уважения, — ответил Гарри. — По-моему он пошёл переодеться во что-нибудь более подходящее, ну и прихватить несколько бутылок вина, чтобы мы могли выпить в память Арагога.
— Да что ты? — Хагрид явно был и изумлён, и тронут. — Какой он хороший человек, опять же, и тебя не выдал. Я раньше с Горацием Слизнортом особых дел не имел… Значит, решил проститься со стариком Арагогом? Да, ему бы это понравилось, Арагогу то есть…
Гарри подумал про себя, что Арагогу больше всего понравилось бы в Слизнорте обилие съедобной плоти, но говорить он этого не стал, а просто отошёл к заднему окну хижины, из которого открывался довольно устрашающий вид: огромный мёртвый паук лежал на спине, ножищи искривились, переплелись.
— Значит, мы его здесь похороним, Хагрид, в твоём огороде?
— Прям за тыквенными грядками, так я надумал, — сдавленным голосом ответил Хагрид. — Я уж и эту выкопал, как её, могилку. Думал, скажем над ней несколько слов… счастливые воспоминания, ну, сам понимаешь…
Голос его дрогнул и надломился. В дверь постучали, Хагрид повернулся, открыл её, одновременно сморкаясь в огромный, замызганный носовой платок. Через порог торопливо переступил Слизнорт — несколько бутылок в руках, уместно безрадостный чёрный шейный платок.
— Хагрид, — похоронным голосом произнёс он, — примите мои глубочайшие соболезнования по случаю вашей утраты.
— Как это любезно с вашей стороны, — сказал Хагрид. — Премного вам благодарен. И что Гарри под арест не посадили, тоже спасибо.
— Мне бы такое и в голову не пришло, — заверил его Слизнорт. — Печальная ночь, печальная… А где же несчастное создание?
— Вон там, — дрогнувшим голосом ответил Хагрид. — Ну так, начнём что ли?
Все трое вышли в разбитый за хижиной огород. Бледная луна поблёскивала в ветвях деревьев, её свет, смешиваясь со светом из окошка хижины, озарял тело Арагога, лежавшее на краю огромной ямы рядом с холмом сырой земли высотой футов десять.
— Величественное зрелище, — заметил Слизнорт, подступая к голове паука. Восемь пустых молочно-белых глаз таращились в небо, два огромных неподвижных жвала тускло блестели в лунном свете. Когда Слизнорт склонился над ними, желая, видимо, получше рассмотреть гигантскую волосатую голову, Гарри почудилось, что до него донеслось звяканье склянок.
— Не всякий может оценить их красоту, — сказал в спину Слизнорту Хагрид; он морщился, из уголков глаз капали слёзы. — Вот уж не знал, что вам интересны существа вроде Арагога, Гораций.
— Интересны? Хагрид, дорогой, я просто преклоняюсь перед ними, — отступая от тела, сказал Слизнорт. Гарри увидел, как блеснул, исчезая под его мантией, один из пузырьков, впрочем, Хагрид, в который раз промокавший глаза, ничего не заметил. — Ну что ж, приступим к погребению?
Хагрид кивнул, шагнул вперёд. Он поднял гигантского паука на руки и, оглушительно крякнув, перекатил его с них в тёмную яму. Паук с жутким хрустом ударился о её дно. Хагрид снова расплакался.
— Да, вам сейчас нелегко, ведь вы знали его лучше, чем кто бы то ни было, — сказал Слизнорт и похлопал Хагрида по локтю, ибо, как и Гарри, выше достать не мог. — Вы позволите мне сказать несколько слов?
«Должно быть, — думал Гарри, — он выкачал из Арагога немало яда, и очень хорошего качества». Довольная улыбка никак не желала сойти с лица Слизнорта, он приблизился к краю могилы и произнёс медленно и внушительно:
— Прощай, Арагог, царь арахнидов! Все, кто тебя знал, никогда не забудут твою долгую и преданную дружбу! И хоть тело твоё истлеет, дух так и останется жить в тихих, окутанных паутиной уголках твоего родного Леса. И пусть твоё многоглазое потомство процветает вовек, а люди, что дружили с тобой, да смогут утешиться и пережить эту утрату.
— Это… это было прекрасно! — взвыл Хагрид и, зарыдав пуще прежнего, повалился на кучу компоста.
— Ну будет, будет, — сказал Слизнорт и взмахнул волшебной палочкой — огромная груда земли поднялась в воздух и с глухим стуком упала на мёртвого паука, образовав гладкий холмик. — Войдём в дом, выпьем. Поддержите его с другого бока, Гарри… вот так. Пойдёмте, Хагрид… вы молодец…
Они сгрузили Хагрида в кресло у стола. Клык, угрюмо просидевший все похороны в своей корзине, теперь подошёл к ним, мягко ступая, и, как обычно, положил тяжёлую голову на колени Гарри. Слизнорт откупорил одну из принесённых им бутылок с вином.
— Я проверил их все на отсутствие яда, — заверил он Гарри, вылил содержимое бутылки в одну из смахивающих на вёдра кружек Хагрида и вручил её хозяину. — После того, что стряслось с вашим бедным другом Рупертом, я заставил домовика перепробовать их все до единой!
Мысленным взором Гарри увидел выражение, которое появилось бы на лице Гермионы, услышь она о подобном обхождении с домовым эльфом, и решил никогда при ней об этом не упоминать.
— Это для Гарри, — сказал Слизнорт, поровну разливая вторую бутылку в две кружки, — а это мне. Ну-те-с, — он поднял свою кружку повыше, — за Арагога.
— За Арагога, — в один голос повторили Хагрид и Гарри.
И Слизнорт, и Хагрид основательно приложились к кружкам. Гарри же, чей путь по-прежнему озарял «Феликс Фелицис», знал, что пить не должен, и потому лишь притворился, будто сделал глоток, а после опустил кружку на стол.
— Знаете, он ведь у меня из яйца вылупился, — сумрачно начал Хагрид. — Такой махонький был. С собачку примерно, с пекинеса.
— Как мило, — сказал Слизнорт.
— В школе его держал, в чулане, пока…
Лицо Хагрида потемнело, и Гарри знал, почему Том Реддл подстроил всё так, что Хагрида обвинили в том, что он открыл Тайную комнату, и прогнали из школы. Слизнорт, похоже, Хагрида не слушал, он смотрел на потолок, с которого во множестве свисали медные кастрюли, а среди них — длинный моток шелковистых, ослепительно белых волос.
— Это, случаем, не волосы единорога, Хагрид?
— Ну да, — равнодушно откликнулся Хагрид. — Из хвостов ихних, они в Лесу за кусты зацепляются, их там полным-полно…
— Но, дорогой мой друг, известно ли вам, сколько они стоят?
— Да я из них повязки делаю, если какая тварь покалечится, — пожал плечами Хагрид. — Здорово помогает, такое, понимаете, сильное средство.
Слизнорт ещё раз глотнул из кружки, теперь взгляд его обшаривал хижину с куда большим вниманием, отыскивая, насколько понимал Гарри, новые сокровища, которые можно было бы превратить в обильные запасы выдержанной в дубовых бочках медовухи, засахаренных ананасов и бархатных домашних курток. Затем он пополнил кружку Хагрида и свою собственную и принялся расспрашивать лесничего о существах, обитающих в Лесу, о том, как ему удаётся за всеми присматривать. Хагрид, на которого подействовало и вино, и лестное любопытство Слизнорта, перестал вытирать глаза и разговорился, с удовольствием описав особенности разведения лукотрусов.
Тут «Феликс Фелицис» словно подпихнул Гарри в бок, и он заметил, что вино, принесённое Слизнортом, быстро убывает. До сих пор Гарри ещё ни разу не удавалось применить заклинание Подзаправки, не произнеся его вслух, но сама мысль, что сегодня это у него не получится, была просто смехотворной. И точно — Гарри лишь ухмыльнулся, когда, незаметно для Слизнорта с Хагридом (которые теперь пересказывали друг другу байки о контрабанде драконьих яиц) наставив под столом волшебную палочку на пустеющие бутылки, увидел, что они тут же начали пополняться вином.
Через час с небольшим Хагрид со Слизнортом затеяли произносить пышные тосты — за Хогвартс, за Дамблдора, за эльфийское вино и за…
— За Гарри Поттера! — взревел Хагрид и осушил едва ли не четырнадцатую по счёту кружку, залив вином и бороду.
— Правильно! — воскликнул Слизнорт, у которого уже начинал заплетаться язык — За Парри Гроттера, Избранного Юношу, Который… короче, что-то в этом роде. — И тоже осушил свою кружку.
Хагрид вновь прослезился и заставил Слизнорта принять от него целый единорожий хвост. Слизнорт, упрятав хвост в карман, воскликнул:
— За дружбу! За щедрость! За волосы по десять галеонов штука!
А вскоре Хагрид со Слизнортом уже сидели бок о бок, обнявшись и распевая тягучую, грустную песню о кончине волшебника по имени Одо.
— Эх-х-х, до чего ж оно хорошо — молодым помереть, — пробормотал вдруг Хагрид, припадая к столу. Глаза его немного косили. Слизнорт между тем продолжал выводить припев. — И папа мой до срока, того… да и твои мама с папой, Гарри.
В уголках прищуренных глаз Хагрида снова накапливались крупные слёзы, он вцепился в руку Гарри, потряс её.
— Самые что ни на есть лучшие молодые волшебник с волшебницей, каких я знал… ужасное дело… ужасное…
Слизнорт жалобно пел:
И Одо-героя домой отнесли,
Туда, где резвился он в малые лета,
С ним шляпа навыворот рядом лежит,
И сломана палочка, грустно всё это.
— Ужасное, — проворчал Хагрид; его косматая голова опустилась на сложенные поверх стола руки, перекатилась на сторону, и Хагрид, мгновенно уснув, громко захрапел.
— Виноват, — икнув, произнёс Слизнорт. — Ну не могу я мелодию выдержать, хоть ты меня режь.
— Хагрид говорил не о вашем пении, — негромко сказал Гарри. — Он говорил о смерти моих родителей.
— О, — отозвался Слизнорт, одолевая потребность рыгнуть. — О, да. Это и вправду было ужасно. Ужасно… ужасно…
Походило на то, что ему никак не удаётся найти хоть какие-то слова, и потому он снова пополнил кружки, свою и Гарри.
— Вы, наверное, не помните этого, Гарри? — неуклюже поинтересовался он.
— Нет. Когда они погибли, мне был всего год, — ответил Гарри, глядя на пламя свечи, подрагивавшее от тяжёлого храпа Хагрида. — Правда, с тех пор я немало об этом узнал. Папа умер первым. Вам это известно?
— Мне нет, — глухо ответил Слизнорт.
— Волан-де-Морт убил его, а потом переступил через труп, подступая к маме, — сказал Гарри.
Слизнорт задрожал всем телом, но оторвать полный ужаса взгляд от лица Гарри был не в силах.
— Он велел маме убраться с дороги, — безжалостно продолжал Гарри. — Он сам говорил мне, что ей не было нужды умирать. Ему нужен был только я. Она могла бы спастись, убежать.
— О боже, — выдохнул Слизнорт. — Так она могла… она не должна была… какой кошмар…
— Да, кошмар, — произнёс Гарри голосом, почти неотличимым от шёпота. — И всё же мама не сдвинулась с места. Папа был мёртв, но она не хотела, чтобы погиб и я. Она умоляла Волан-де-Морта, но тот лишь расхохотался…
— Довольно! — воскликнул вдруг Слизнорт, поднимая перед собой трясущуюся ладонь. — Право же, дорогой мой мальчик, довольно. Я старый человек… я не хочу слышать… не хочу слышать…
— Я и забыл, — солгал Гарри, которого вёл за собой «Феликс Фелицис». — Вы ведь любили её, верно?
— Любил? — переспросил Слизнорт, и глаза его до краёв наполнились слезами. — Я и вообразить себе не могу человека, который знал бы её и не любил. Такая храбрая, такая весёлая… Ничего ужаснее…
— И тем не менее сыну её вы не помогли, — сказал Гарри. — Она отдала мне свою жизнь, а вы не хотите отдать даже воспоминание.
Хижину наполнял раскатистый храп Хагрида. Гарри неотрывно смотрел в полные слёз глаза Слизнорта. И казалось, что преподаватель зельеварения уже не способен был отвести взгляд в сторону.
— Не говорите так, — прошептал он. — Дело не в том… Если бы это вам помогло, то конечно же… Но ведь они никакой службы сослужить не могут.
— Могут, — громко и отчётливо произнёс Гарри. — Дамблдору нужна информация. Мне нужна информация.
Он знал, что под его ногами твёрдая почва: «Феликс» сказал ему, что поутру Слизнорт ни единого слова из их разговора не вспомнит. Гарри чуть наклонился вперёд, глядя Слизнорту прямо в глаза.
— Я — Избранный. Я должен убить его. И мне нужна ваша память.
Слизнорт побледнел сильнее, покрытый потом лоб его блестел.
— Вы — Избранный?
— Разумеется, — спокойно ответил Гарри.
— Но тогда, мой дорогой мальчик, вы просите очень о многом… Вы просите, по сути дела, чтобы я помог вам уничтожить…
— Разве вы не хотите избавиться от волшебника, убившего Лили Эванс?
— Гарри, Гарри, конечно, хочу, однако…
— Вы боитесь, что он узнает о том, как вы мне помогли?
Слизнорт не ответил, он выглядел перепуганным до смерти.
— Будьте таким же храбрым, как моя мама, профессор…
Слизнорт поднял пухлую ладонь, прижал дрожащие пальцы к губам — на какой-то миг он обрёл сходство с младенцем-переростком.
— Мне нечем гордиться, — прошептал он сквозь пальцы. — Я стыжусь того… того, что показывает это воспоминание. Я думаю, что, может быть, причинил в тот день великий вред.
— Отдав мне воспоминание, вы перечеркнёте всё, что сделали, — сказал Гарри. — Это будет отважным и благородным поступком.
Хагрид подёргался во сне и захрапел снова. Слизнорт и Гарри смотрели друг на друга поверх оплывающей свечи. Молчание длилось долго, но «Феликс Фелицис» говорил Гарри, что прерывать его не следует, следует ждать.
Затем Слизнорт очень медленно погрузил руку в карман и извлёк оттуда волшебную палочку. Он сунул другую руку под мантию, вытащил маленький пустой пузырёк. Всё ещё глядя Гарри в глаза, Слизнорт коснулся кончиком палочки своего виска и отдёрнул её, вытянув наружу длинную, прилипшую к палочке серебристую нить воспоминаний. Нить тянулась и тянулась, пока не оборвалась и не повисла, поблёскивая серебром, на кончике палочки. Слизнорт опустил её в пузырёк, где нить сначала улеглась витками, а потом расширилась, взвихрившись, точно газ. Дрожащей рукой Слизнорт вставил в горлышко пузырька пробку и через стол протянул его Гарри.
— Большое спасибо, профессор.
— Вы достойный юноша, — отозвался профессор Слизнорт; слёзы стекали по его толстым щекам в моржовые усы. — И у вас её глаза… Я только прошу, не подумайте обо мне слишком плохо, когда увидите это.
И профессор тоже опустил голову на руки, и, глубоко вздохнув, заснул.
