Часть 2 Teil 2 Part 2

В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. In 1816, in the month of May, it happened to me to pass through the *** province, along the highway now destroyed. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. I was in a small rank, rode the crossroads and paid the runs for two horses. Вследствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моем, следовало мне по праву. As a result of this, the wardens did not stand on ceremony with me, and I often took with a fight what, in my opinion, followed me by right. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Being young and quick-tempered, I was indignant at the baseness and cowardice of the superintendent when this latter gave the troika prepared for me under the carriage of the bureaucratic gentleman. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде. It took me just as long to get used to the fact that a choosy lackey carried a dish around me at the governor's dinner. Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей. Now both seem to me in the order of things. В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай, ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай? In fact, what would happen to us if, instead of the generally convenient rule: honor the rank of the rank, another was introduced, for example: honor the mind of the mind? Какие возникли бы споры! What controversy would arise! и слуги с кого бы начинали кушанье подавать? and servants with whom would they start serving food?

Но обращаюсь к моей повести. But back to my story. День был жаркий. The day was hot. В трех верстах от станции*** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки. Three versts from the station* began to drip, and a minute later the pouring rain soaked me to the last thread. По приезде на станцию, первая забота была поскорее переодеться, вторая спросить себе чаю. Upon arrival at the station, the first concern was to change clothes as soon as possible, the second to ask for tea. «Эй, Дуня! "Hey Dunya! — закричал смотритель, — поставь самовар да сходи за сливками». the caretaker shouted, “put the samovar on and go for cream.” При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. At these words, a girl of fourteen years old came out from behind the partition and ran into the passage. Красота ее меня поразила. Her beauty struck me. «Это твоя дочка?» — спросил я смотрителя. "Is this your daughter?" I asked the caretaker. «Дочка-с, — отвечал он с видом довольного самолюбия, — да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать». “Daughter, sir,” he answered with an air of contented vanity, “but such a reasonable, such a nimble mother, all dead.” Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Then he began to rewrite my travelogue, and I busied myself with examining the pictures that adorned his humble but tidy abode. Они изображали историю блудного сына: в первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. They depicted the story of the prodigal son: in the first, a respectable old man in a cap and dressing gown releases a restless young man, who hastily accepts his blessing and a bag of money. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами. In another, the depraved behavior of a young man is depicted in vivid features: he sits at a table surrounded by false friends and shameless women. Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости. Finally, his return to his father is presented; a kind old man in the same cap and dressing gown runs out to meet him: the prodigal son is on his knees; in the future, the cook kills the well-fed calf, and the elder brother asks the servants about the reason for such joy. Под каждой картинкой прочел я приличные немецкие стихи. Все это доныне сохранилось в моей памяти, также как и горшки с бальзамином, и кровать с пестрой занавескою, и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах.