×

Мы используем cookie-файлы, чтобы сделать работу LingQ лучше. Находясь на нашем сайте, вы соглашаетесь на наши правила обработки файлов «cookie».


image

вДудь, Сергей Бодров - главный русский супергерой / вДудь (4)

Сергей Бодров - главный русский супергерой / вДудь (4)

вдруг бежит женщина,

которой я заказал пироги.

Осетинские.

Чтоб мы, там...

И я хотел... Думаю уже: ладно, проеду, уже потом. Как бы, всё равно не садимся, ничего, думаю. Пироги — ладно. А она грузная, и из-за того, что она грузная, я испугался: вдруг она упадёт. И я тогда: ладно. Остановился.

И она мне говорит: «А с пирогами что мне делать тогда, раз вы уезжаете?» Ну, я говорю: «Ну ладно». Она говорит: «Я уже всё сделала».

Я взял и пошёл, и мы пошли обратно. Поехали. Там вот сели покушали эти... — Пошли тем, кто остался наверху? — Да.

И там сели вместе поели.

И вот когда мы уже ехали непосредственно, вот тогда она сошла от нас в 20 метрах. Сель?

Ну, не сель. Вот эта масса, ледник. То есть, по сути, пироги спасли вам жизнь? Ну если вот предельно прямо?

Нет, ну если предельно прямо, то дурацкая история, которую рассказывал Дмитрий Шибелев.

Я говорил: «Да ладно, я поехал!» — А он говорил: «Стой, стой! Я дорасскажу!» И вот так хватал за руку. — Кто такой Дмитрий Шибелев?

Администратор. В административной группе был. — То есть те люди, которые оставались наверху в любом случае каждый день сторожить технику? — Да. Да, он работал и товарищ мой, хороший парень... — Что за история? — ...очень, кстати. Диме привет.

Ну, дурацкая история весёлая.

Расскажите её.

С эротическими вкраплениями?

Как часто Сергей пересекался с криминалом? Довольно часто.

И он мне про это рассказывал очень интересные истории. И у него поэтому родился этот,

на мой взгляд, потрясающий сценарий «Связной». Он...

Его находили,

к нему шли, хотели разговаривать. Он снимался в этой французской картине в Болгарии.

И там он нашёл... То есть, не он нашёл — его нашли два брата.

Я уже не помню — то ли осетины, то ли чеченцы. Ну, они, как бы, скрывались.

И он провёл с ними много времени. Просто рассказы из жизни:

что это такое и так далее, и так далее. Это он...

И ему это помогло потом для сценария. А это было в интересах ремесла? Или ему это нравилось по-человечески? Нет, ему — с человеческой точки зрения. Ну, люди, люди. Судьбы, люди. Это его очень интересовало.

Людские судьбы, повороты. Что с людьми может случиться. Как это всё случается.

(Дудь) Вы как-то сказали, что разгребли за полтора года 200 тонн льда. Да нет! Я таких слов не говорил.

200 тонн...

Я не могу даже...

200 тонн — ну что это? Это вообще ничто.

— Ничто? — Это ничто.

Мы только в одном месте,

это вот где мы стояли,

откуда вода идёт, нижняя часть туннеля, — мы только там... Над нами метров где-то сто с чем-то лёд был, да?

Мы только там 135 тонн взорвали взрывчатки. Хоть кого-то нашли за эти 15 лет?

Да нет! Ну кого, как найдёшь?

Я же тебе сказал.

Вот... Я не знаю. С чем это сравнить? Это вот как наждачка, а КАМАЗ — это муравей. Вот ты провёл наждачкой —

что ты там найдёшь?

Это невозможно. Это перемололо просто всё. Надежду не смололо.

Человека так не сломать.

С природой тяжело бороться.

Но задача была не в том, чтобы ходить, искать какой-то кусочек, а задача была — зайти в туннель.

Убедиться, что там происходит на сегодняшний день, и выйти, и сказать это матерям.

Правду.

Она хочет услышать правду.

Ей нужна правда. Она не может жить без неё. (Дудь) Вы помните расставание с семьёй Бодрова? С мамой Бодрова в частности. Ваша последняя встреча. Что она вам сказала?

Да дело не в этом. Мы уже как бы... Вот год проходит — мы обнялись, как будто вчера виделись. Поэтому это не то что мы...

— А, она приезжает сюда регулярно? — Конечно!

Именно на годовщину?

Конечно, на годовщину.

Она может за день приехать.

А чтоб она могла сюда подняться —

посидит возле памятника,

погуляет так по-над массой.

Ну, я никогда...

Я вижу, что она хочет просто побыть с ним. Ну, о чём-то, может, поболтать.

Я никогда не лезу в это. Это личное её.

Я думаю: «Это мать».

Ты знаешь, как..?

Она очень сильная.

Валя — очень сильная женщина.

И она...

Она с нами наравне боролась.

То есть она говорила: «Костя, а может быть, мы можем того-то попросить, вдруг он может нам помочь? И мы присмотрим — может быть, он нам вот так-то поможет?» Да?

И я говорю: «Ну, вряд ли мы сможем дотянуться туда-то, туда-то». А она говорит: «Нет, подожди. Мы сейчас попробуем». Она начинает работать, начинает заниматься. А в этой работе, когда человек занят не только мыслями «где же он?»,

а занят именно поиском и работой для поисков, смягчается удар.

Он не только об этом думает.

И у него уже вот... Он занят.

Он понимает, что нужен бульдозер. И Валентина бульдозер притащила сюда. То есть там через кого-то, что-то, как-то, но бульдозер этот, «Катерпиллер», он нам помог просто вот... Не, это просто нереальная помощь была. И благодаря конечно ей, многие вещи у нас получались. В плане, кто бы нам дал взрывчатку? Кто мы такие? 120 тонн. В то время.

127 тонн.

А в пересчёте на какие-то более нормальные показатели, 120 тонн взрывчатки — это что можно взорвать из построек? — Пол-Москвы. — Пол-Москвы?

Ну вот что тут...

Допустим, вот взрывают, взрывы делают. Что там бывает? 200 грамм, килограмм. — Тротилла. — Ага. А у вас 120 тонн.

— А тут 127 тонн. — Тротилла?

Ну, там не только. Всё было.

Я правильно понимаю, что съёмки в Кармадонском ущелье — это только начало фильма? Это совсем чуть-чуть.

Именно для этого нужно было туда поехать? Поехать туда нужно было...

Я понял, почему он туда стремился поехать, когда я приехал туда.

Ему очень хотелось скорее начать снимать. И...

И он хотел, видимо, снять эту первую сцену, потому что уже осень, мог пойти снег

И так далее, и так далее.

И он торопился.

про это говорил, я его отговаривал, потому что я видел, что спешка,

которая вообще в принципе мешает

или её не должно быть, и так далее. У него родился сын Саша.

Месяц ему был, мальчику.

Когда я туда приехал

и увидел это всё,

я понял, почему он туда,

почему он там решил снимать.

Потому что это было,

как бы,

совершенная декорация,

правильная декорация для этой картины. То есть он повёл себя, как настоящий художник: он это увидел, он там был,

ему это понравилось,

он понял, что надо снимать только там. И это действительно производит впечатление. Это такая

мощная...

мощная природа, мощный этот

каньон,

горы.

Это

правильное решение для режиссёра, но которое его и

погубило.

Так что...

Вот

так это бывает.

(Дудь) Что вам родные погибших,

осетинских, в первую очередь, местных, говорили после того, как это случилось? Я правильно понимаю, что вам предъявляли претензии? (Макиев) Ну, в лицо нет.

(Дудь) А не в лицо?

(Макиев) А не в лицо... Моя близкая подруга, с которой мы учились, мы с ней по сей день дружим,

с одного класса, с детства —

она меня

тогда, когда мы набирали людей, ассистентов и так далее, очень попросила, чтобы я взял её младшего брата и племянника, которого воспитывали у них в семье, сына сестры, она погибла, к сожалению. Вот.

Я их взял на работу

помощником художника, ассистентом. И когда это всё случилось,

она единственное мне сказала: «Я понимаю, что ты не виноват,

но ощущение того, что ты взял и не отдал, есть». А про других я даже не говорю.

Были... Я даже не хочу это...

Но было, что прямо при матери, при маме Бодрова, Валентине Николаевне,

при ней прямо ругали всеми, как говорится, словами Бодрова. (Дудь) За то, что взял?

(Макиев) За то, что вообще он приехал.

Что с ним связано вот это...

А им говорили:

«Да его же тоже нет! Что вы на него, это?» А это уже никто не слышит,

потому что у всех болит своё тело. От себя могу сказать, что

Бодров очень хороший парень.

Я бы хотел такого друга иметь, как Сергей. Не из-за популярности, а из-за отношения к тем или иным вещам.

Мы какое-то время спустя разговаривали с Серёжей, я был в Лондоне или не помню сейчас где, со старшим.

И очень сложно было начать тему. Я, собственно, и не начинал — он сам начал.

Он сказал...

Я просто пытаюсь объяснить, что со мной тогда было.

Ведь не верилось до конца.

А Серёжа-старший мне сказал,

это прошло много времени, он говорит: «Я до сих пор не верю».

Он говорит: «Ну, если не увидел, грубо говоря, мёртвого, я и не поверю». Он, может, и сейчас не верит.

И мы даже то ли с ним, то ли с кем, знаете, думали о том, что хочется верить в то, что в каком-нибудь ауле где-то находится,

живёт человек, который ничего не помнит. С какого-то момента он перестал всё помнить, но он живёт.

И что... Ну знаете, такая сказка, киношная, понимаете?

Но тогда это конечно было полное отрицание. Ну, что, в принципе, это,

ну, случилось, но это всё поправимо. И это угасало с каждым днём. Всё яснее, яснее, яснее. Это давило. Тогда это давило, конечно, серьёзно. Очень сильно.

Но вы знаете,

он же не по годам был...

Он так рано говорил о том, что... Ну, как сказать? Не о смерти, нет. Он не говорил о смерти.

Но он иногда бросал такие фразы, что... Ну, типа:

а ведь и до нашего рождения мир шёл бы, как и шёл, и после нашего ухода мир, вот он как жил, он так и...

Это же он говорил,

что эта мысль-то не очень приятная, но к ней надо привыкать. Вы помните последнюю встречу с Сергеем? Я помню наш последний разговор, очень хороший. Я звонил ему буквально за несколько дней до того, как он туда поехал.

Я был в Аризоне,

где там у меня

был дом и большая земля, и, там, высокогорная пустыня.

И он там был. Я его привозил туда,

говорил ему: «Вот это всё

тебе потом останется».

Мы говорили по телефону.

Я читал...

Есть такой американский писатель Карлос Кастаньеда.

Он был очень известен в 70-х.

Это такой этнограф.

И он был учеником местного шамана. И это как раз вся эта Аризона —

это всё вот эти индейцы знаменитые, мексиканские шаманы.

У него там

много книжек всяких написано,

и я как раз читал одну из книг,

где он

пишет, какие разные бывают люди.

Он говорит: вот есть люди, которые подходят... Стоит стена, большая, высокая стена. И есть люди,

которые не знают, как её преодолеть, ну и обычно начинают подкоп какой-то делать. А есть другие люди,

которые стоят у этой стены и — раз! — и перепрыгивают её.

Что невозможно в принципе сделать. И я его тогда спросил.

Это английская книжка.

И он там пишет,

что эти люди называются «warrior» по-английски. И я его спрашиваю:

«Слушай, а как перевести на русский это слово?» И он говорит: «Избранный».

То есть,

как бы очень точно.

Точно.

И я потом...

Ну, я говорю: «Да, да, да».

И это был... Потом ещё поговорили, и это был наш последний разговор. Как вы относитесь к тому, что вашего сына считают, относят к тому слову, которое вы только что произнесли? Ну, я думаю, что по тому качеству, количеству

любви,

которое к нему пришло,

я думаю, что он

заслужил этого слова,

потому что я,

когда это всё случилось,

ну, я

ездил по стране

по разным делам,

и в какой-то тайге,

в Ханты-Мансийске к тебе подходят люди, и какой-то лесник говорит:

«У меня жена две недели рыдала.

Я её спрашиваю: “Что ты? Ты, что, дура что ли? Кто он тебе?” А она говорит: “Ты не понимаешь”». И...

И эта вот такая волна

огромная человеческого сочувствия — это, ну в общем, много значит,

и она, как бы, не зря, не зря она приходит. То есть, как бы, люди угадывают верно по кому они будут скучать.

А у вас у самого есть объяснение, почему волна этой любви к нему пришла? Что было в Сергее, чего не было в других актёрах, спортсменах, политиках, ком угодно ещё из известных людей, чтоб его так любили, а других — нет. Я думаю, что настоящая искренность. Чего не купишь ни за какие деньги. И не сыграешь. Искренность!

Он был очень искренний,

искренний, честный человек.

Как вы справились?

Это сложная история.

Справляться с этим тяжело.

У него

замечательные дети, жена.

Мама. И всё это...

Переживается это тяжело.

Единственный, как бы, у меня способ — это работа. Я тогда

уехал как раз в Китай и начал делать «Монгола», очень тяжёлую картину такую.


Сергей Бодров - главный русский супергерой / вДудь (4) Sergei Bodrov - the main Russian superhero / vDud (4)

вдруг бежит женщина,

которой я заказал пироги.

Осетинские.

Чтоб мы, там...

И я хотел... Думаю уже: ладно, проеду, уже потом. Как бы, всё равно не садимся, ничего, думаю. Пироги — ладно. А она грузная, и из-за того, что она грузная, And she's heavy, and because she's heavy, я испугался: вдруг она упадёт. I was afraid: suddenly she will fall. И я тогда: ладно. Остановился.

И она мне говорит: «А с пирогами что мне делать тогда, раз вы уезжаете?» Ну, я говорю: «Ну ладно». Она говорит: «Я уже всё сделала». Well, I say: "Well, okay." She says, "I've already done everything."

Я взял и пошёл, и мы пошли обратно. Поехали. Там вот сели покушали эти... — Пошли тем, кто остался наверху? — Да.

И там сели вместе поели.

И вот когда мы уже ехали непосредственно, вот тогда она сошла от нас в 20 метрах. Сель? Sel?

Ну, не сель. Вот эта масса, ледник. То есть, по сути, пироги спасли вам жизнь? So basically pies saved your life? Ну если вот предельно прямо? Well, if that's extremely straight forward?

Нет, ну если предельно прямо, то дурацкая история, которую рассказывал Дмитрий Шибелев.

Я говорил: «Да ладно, я поехал!» — А он говорил: «Стой, стой! Я дорасскажу!» И вот так хватал за руку. — Кто такой Дмитрий Шибелев?

Администратор. В административной группе был. — То есть те люди, которые оставались наверху в любом случае каждый день сторожить технику? — Да. Да, он работал и товарищ мой, хороший парень... Yes, he worked and my friend, a good guy ... — Что за история? — ...очень, кстати. Диме привет.

Ну, дурацкая история весёлая.

Расскажите её.

С эротическими вкраплениями? With erotic inclusions?

Как часто Сергей пересекался с криминалом? How often did Sergei intersect with crime? Довольно часто.

И он мне про это рассказывал очень интересные истории. И у него поэтому родился этот, And that's why he was born this one,

на мой взгляд, потрясающий сценарий «Связной». in my opinion, an amazing script "The Messenger". Он...

Его находили,

к нему шли, хотели разговаривать. Он снимался в этой французской картине в Болгарии.

И там он нашёл... То есть, не он нашёл — его нашли два брата.

Я уже не помню — то ли осетины, то ли чеченцы. Ну, они, как бы, скрывались.

И он провёл с ними много времени. Просто рассказы из жизни:

что это такое и так далее, и так далее. Это он...

И ему это помогло потом для сценария. А это было в интересах ремесла? Или ему это нравилось по-человечески? Нет, ему — с человеческой точки зрения. Ну, люди, люди. Судьбы, люди. Это его очень интересовало.

Людские судьбы, повороты. Что с людьми может случиться. Как это всё случается.

(Дудь) Вы как-то сказали, что разгребли за полтора года 200 тонн льда. Да нет! Я таких слов не говорил.

200 тонн...

Я не могу даже...

200 тонн — ну что это? Это вообще ничто.

— Ничто? — Это ничто.

Мы только в одном месте,

это вот где мы стояли,

откуда вода идёт, нижняя часть туннеля, — мы только там... Над нами метров где-то сто с чем-то лёд был, да?

Мы только там 135 тонн взорвали взрывчатки. Хоть кого-то нашли за эти 15 лет?

Да нет! Ну кого, как найдёшь?

Я же тебе сказал.

Вот... Я не знаю. С чем это сравнить? Это вот как наждачка, а КАМАЗ — это муравей. It's like sandpaper, and KAMAZ is an ant. Вот ты провёл наждачкой —

что ты там найдёшь?

Это невозможно. Это перемололо просто всё. This is impossible. It just overturned everything. Надежду не смололо. Hope is not crushed.

Человека так не сломать.

С природой тяжело бороться. Nature is hard to deal with.

Но задача была не в том, чтобы ходить, искать какой-то кусочек, а задача была — зайти в туннель.

Убедиться, что там происходит на сегодняшний день, Check out what's going on today и выйти, и сказать это матерям.

Правду.

Она хочет услышать правду.

Ей нужна правда. Она не может жить без неё. (Дудь) Вы помните расставание с семьёй Бодрова? С мамой Бодрова в частности. Ваша последняя встреча. Что она вам сказала?

Да дело не в этом. Мы уже как бы... Вот год проходит — мы обнялись, как будто вчера виделись. Поэтому это не то что мы...

— А, она приезжает сюда регулярно? — Конечно!

Именно на годовщину?

Конечно, на годовщину.

Она может за день приехать.

А чтоб она могла сюда подняться —

посидит возле памятника, sit next to the monument

погуляет так по-над массой. walk like this over the mass.

Ну, я никогда...

Я вижу, что она хочет просто побыть с ним. Ну, о чём-то, может, поболтать. Well, about something, maybe chat.

Я никогда не лезу в это. Это личное её.

Я думаю: «Это мать».

Ты знаешь, как..?

Она очень сильная.

Валя — очень сильная женщина.

И она...

Она с нами наравне боролась.

То есть она говорила: «Костя, а может быть, мы можем того-то попросить, вдруг он может нам помочь? И мы присмотрим — может быть, он нам вот так-то поможет?» Да?

И я говорю: «Ну, вряд ли мы сможем дотянуться туда-то, туда-то». А она говорит: «Нет, подожди. Мы сейчас попробуем». Она начинает работать, начинает заниматься. А в этой работе, когда человек занят не только мыслями «где же он?»,

а занят именно поиском и работой для поисков, смягчается удар.

Он не только об этом думает.

И у него уже вот... Он занят.

Он понимает, что нужен бульдозер. И Валентина бульдозер притащила сюда. То есть там через кого-то, что-то, как-то, но бульдозер этот, «Катерпиллер», он нам помог просто вот... Не, это просто нереальная помощь была. И благодаря конечно ей, многие вещи у нас получались. В плане, кто бы нам дал взрывчатку? Кто мы такие? 120 тонн. В то время.

127 тонн.

А в пересчёте на какие-то более нормальные показатели, 120 тонн взрывчатки — это что можно взорвать из построек? 120 tons of explosives - what can be blown up from buildings? — Пол-Москвы. — Пол-Москвы? - Half of Moscow. - Half of Moscow?

Ну вот что тут...

Допустим, вот взрывают, взрывы делают. Что там бывает? 200 грамм, килограмм. Let's say they blow up, they make explosions. What happens there? 200 grams, kilogram. — Тротилла. — Ага. А у вас 120 тонн. — Trotilla. - Yeah. And you have 120 tons.

— А тут 127 тонн. — Тротилла? - And here 127 tons. — Trotilla?

Ну, там не только. Всё было. Well, not only there. Everything was.

Я правильно понимаю, что съёмки в Кармадонском ущелье — это только начало фильма? Это совсем чуть-чуть.

Именно для этого нужно было туда поехать? Поехать туда нужно было...

Я понял, почему он туда стремился поехать, когда я приехал туда.

Ему очень хотелось скорее начать снимать. И...

И он хотел, видимо, снять эту первую сцену, потому что уже осень, мог пойти снег

И так далее, и так далее.

И он торопился.

про это говорил, я его отговаривал, потому что я видел, что спешка,

которая вообще в принципе мешает

или её не должно быть, и так далее. У него родился сын Саша.

Месяц ему был, мальчику.

Когда я туда приехал

и увидел это всё,

я понял, почему он туда,

почему он там решил снимать.

Потому что это было,

как бы,

совершенная декорация,

правильная декорация для этой картины. То есть он повёл себя, как настоящий художник: он это увидел, он там был,

ему это понравилось,

он понял, что надо снимать только там. И это действительно производит впечатление. Это такая

мощная...

мощная природа, мощный этот

каньон,

горы.

Это

правильное решение для режиссёра, но которое его и

погубило.

Так что...

Вот

так это бывает.

(Дудь) Что вам родные погибших, (Dud) What are the relatives of the dead to you,

осетинских, в первую очередь, местных, Ossetian, first of all, local, говорили после того, как это случилось? did you say after it happened? Я правильно понимаю, что вам предъявляли претензии? Do I understand correctly that you were complaining? (Макиев) Ну, в лицо нет.

(Дудь) А не в лицо? (Blow) And not in the face?

(Макиев) А не в лицо... Моя близкая подруга, с которой мы учились, мы с ней по сей день дружим,

с одного класса, с детства —

она меня

тогда, когда мы набирали людей, ассистентов и так далее, очень попросила, чтобы я взял её младшего брата и племянника, которого воспитывали у них в семье, сына сестры, она погибла, к сожалению. Вот.

Я их взял на работу

помощником художника, ассистентом. И когда это всё случилось,

она единственное мне сказала: «Я понимаю, что ты не виноват,

но ощущение того, что ты взял и не отдал, есть». А про других я даже не говорю.

Были... Я даже не хочу это...

Но было, что прямо при матери, при маме Бодрова, Валентине Николаевне,

при ней прямо ругали всеми, как говорится, словами Бодрова. (Дудь) За то, что взял?

(Макиев) За то, что вообще он приехал.

Что с ним связано вот это...

А им говорили:

«Да его же тоже нет! Что вы на него, это?» А это уже никто не слышит,

потому что у всех болит своё тело. От себя могу сказать, что

Бодров очень хороший парень.

Я бы хотел такого друга иметь, как Сергей. Не из-за популярности, а из-за отношения к тем или иным вещам.

Мы какое-то время спустя разговаривали с Серёжей, я был в Лондоне или не помню сейчас где, со старшим.

И очень сложно было начать тему. Я, собственно, и не начинал — он сам начал.

Он сказал...

Я просто пытаюсь объяснить, что со мной тогда было.

Ведь не верилось до конца.

А Серёжа-старший мне сказал,

это прошло много времени, он говорит: «Я до сих пор не верю».

Он говорит: «Ну, если не увидел, грубо говоря, мёртвого, я и не поверю». Он, может, и сейчас не верит.

И мы даже то ли с ним, то ли с кем, знаете, думали о том, что хочется верить в то, что в каком-нибудь ауле где-то находится,

живёт человек, который ничего не помнит. С какого-то момента он перестал всё помнить, но он живёт.

И что... Ну знаете, такая сказка, киношная, понимаете?

Но тогда это конечно было полное отрицание. Ну, что, в принципе, это,

ну, случилось, но это всё поправимо. И это угасало с каждым днём. Всё яснее, яснее, яснее. Это давило. Тогда это давило, конечно, серьёзно. Очень сильно.

Но вы знаете,

он же не по годам был...

Он так рано говорил о том, что... Ну, как сказать? Не о смерти, нет. Он не говорил о смерти.

Но он иногда бросал такие фразы, что... Ну, типа:

а ведь и до нашего рождения мир шёл бы, как и шёл, и после нашего ухода мир, вот он как жил, он так и...

Это же он говорил,

что эта мысль-то не очень приятная, но к ней надо привыкать. Вы помните последнюю встречу с Сергеем? Я помню наш последний разговор, очень хороший. Я звонил ему буквально за несколько дней I called him just a few days before до того, как он туда поехал. before he went there.

Я был в Аризоне,

где там у меня

был дом и большая земля, и, там, there was a house and a large land, and, there, высокогорная пустыня.

И он там был. Я его привозил туда,

говорил ему: «Вот это всё

тебе потом останется». then you'll be left."

Мы говорили по телефону. We spoke on the phone.

Я читал...

Есть такой американский писатель Карлос Кастаньеда.

Он был очень известен в 70-х.

Это такой этнограф.

И он был учеником местного шамана. И это как раз вся эта Аризона —

это всё вот эти индейцы знаменитые, it's all these famous Indians, мексиканские шаманы.

У него там

много книжек всяких написано,

и я как раз читал одну из книг,

где он

пишет, какие разные бывают люди.

Он говорит: вот есть люди, которые подходят... Стоит стена, большая, высокая стена. И есть люди,

которые не знают, как её преодолеть, ну и обычно начинают подкоп какой-то делать. А есть другие люди,

которые стоят у этой стены и — раз! —  и перепрыгивают её. who stand at this wall and - time! - and jump over it.

Что невозможно в принципе сделать. Which is basically impossible. И я его тогда спросил.

Это английская книжка.

И он там пишет, And he writes there

что эти люди называются «warrior» по-английски. that these people are called "warrior" in English. И я его спрашиваю:

«Слушай, а как перевести на русский это слово?» “Listen, how to translate this word into Russian?” И он говорит: «Избранный».

То есть,

как бы очень точно. like very accurate.

Точно.

И я потом...

Ну, я говорю: «Да, да, да».

И это был... Потом ещё поговорили, And it was ... Then we talked some more, и это был наш последний разговор. Как вы относитесь к тому, что вашего сына считают, относят к тому слову, которое вы только что произнесли? refer to the word you just said? Ну, я думаю, что по тому качеству, количеству

любви,

которое к нему пришло,

я думаю, что он

заслужил этого слова,

потому что я,

когда это всё случилось,

ну, я

ездил по стране

по разным делам,

и в какой-то тайге,

в Ханты-Мансийске к тебе подходят люди, и какой-то лесник говорит:

«У меня жена две недели рыдала.

Я её спрашиваю: “Что ты? Ты, что, дура что ли? Кто он тебе?” А она говорит: “Ты не понимаешь”». И...

И эта вот такая волна

огромная человеческого сочувствия — это, ну в общем, много значит,

и она, как бы, не зря, не зря она приходит. То есть, как бы, люди угадывают верно по кому они будут скучать.

А у вас у самого есть объяснение, почему волна этой любви к нему пришла? Что было в Сергее, чего не было в других актёрах, спортсменах, политиках, ком угодно ещё из известных людей, any other famous people, чтоб его так любили, а других — нет. Я думаю, что настоящая искренность. Чего не купишь ни за какие деньги. What no amount of money can buy. И не сыграешь. Искренность! And you won't play. Sincerity!

Он был очень искренний,

искренний, честный человек.

Как вы справились?

Это сложная история.

Справляться с этим тяжело.

У него

замечательные дети, жена. wonderful children, wife.

Мама. И всё это... Mother. And all this...

Переживается это тяжело.

Единственный, как бы, у меня способ — это работа. Я тогда

уехал как раз в Китай и начал делать «Монгола», очень тяжёлую картину такую.