×

Мы используем cookie-файлы, чтобы сделать работу LingQ лучше. Находясь на нашем сайте, вы соглашаетесь на наши правила обработки файлов «cookie».


image

"Капитанская дочка" Пушкин (The Captain's Daughter), Глава I. Сержант гвардии (часть 2)

Глава I. Сержант гвардии (часть 2)

Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась. Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы...»

Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго. Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?» — Да вот пошел семнадцатый годок, — отвечала матушка. — Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще... «Добро, — прервал батюшка, — пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни». Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого. Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.

— Не забудь, Андрей Петрович, — сказала матушка, — поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.

— Что за вздор! — отвечал батюшка нахмурясь. — С какой стати стану я писать к князю Б.?

— Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши?

— Ну, а там что?

— Да ведь начальник Петрушин — князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.

— Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? Мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? Подай его сюда.

Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо. Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал:

«Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством». Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастием. Но спорить было нечего. На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами.

Глава I. Сержант гвардии (часть 2) Chapter I. Sergeant of the Guard (Part 2) Capítulo I. Sargento de guardia (2ª parte) Capitolo I. Sergente della Guardia (Parte 2) Hoofdstuk I. Sergeant van de wacht (Deel 2) Bölüm I. Muhafız Çavuşu (2. Kısım) 第一章警卫军士(第二部分)

Между тем минуло мне шестнадцать лет. Meanwhile, I was sixteen years old. Тут судьба моя переменилась. That's when my fate changed. Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. One fall, my mother was brewing honey jam in the living room, and I licked my eyes at the simmering foam. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. The priest at the window was reading the Court Calendar, which he received annually. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. This book always had a strong influence on him: he never reread it without special participation, and reading it always produced in him an amazing excitement of bile. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. His mother, who knew all his habits and customs by heart, always tried to shove the unhappy book as far away as possible, and so the Court Calendar was out of his sight sometimes for months at a time. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. But when he accidentally found it, he would not let it out of his hands for hours. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. So Father read the Court Calendar, occasionally shrugging his shoulders and repeating in a whisper: "Lieutenant-General! Он у меня в роте был сержантом!.. He was a sergeant in my company! Обоих российских орденов кавалер!.. Commander of both Russian Orders! А давно ли мы...» How long have we..."

Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго. Finally, he tossed the calendar on the couch and sank into a pensive state of mind that did not bode well. Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?» — Да вот пошел семнадцатый годок, — отвечала матушка. Suddenly he asked his mother: "Avdotya Vasilievna, how old is Petrusha? - He is in his seventeenth year," the mother answered. — Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще... «Добро, — прервал батюшка, — пора его в службу. - Petrusha was born in the same year as when Aunt Nastasia Garasimovna lost an eye, and when yet... "Good," interrupted the father, "it's time for his service. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни». He's had enough of running around girls' houses and climbing to pigeonries. Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. The thought of my imminent separation from her was so overwhelming to my mother that she dropped her spoon into the pot and tears streamed down her face. Напротив того, трудно описать мое восхищение. On the contrary, it is difficult to describe my admiration. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. The thought of service merged in me with thoughts of freedom and the pleasures of St. Petersburg life. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого. I imagined myself an officer of the Guard, which, in my opinion, was the height of human well-being. Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. Father did not like to change his intentions or postpone their fulfillment. День отъезду моему был назначен. The day of my departure was fixed. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги. The day before, Father announced that he intended to write with me to my future superior, and demanded a pen and paper.

— Не забудь, Андрей Петрович, — сказала матушка, — поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями. - Don't forget, Andrei Petrovich," said the mother, "to bow to Prince B. from me as well; I hope he will not drop Petrusha from his favor.

— Что за вздор! - What nonsense! — отвечал батюшка нахмурясь. - The priest answered with a frown. — С какой стати стану я писать к князю Б.? “Why on earth will I write to Prince B.?”

— Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши? “But you said you deign to write to the head of Petrusha?”

— Ну, а там что? - Well, what about it?

— Да ведь начальник Петрушин — князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк. - After all, Petrushin's superior is Prince B. After all, Petrusha is enrolled in the Semyonovsky Regiment.

— Записан! - Signed up! А мне какое дело, что он записан? What do I care if it's written down? Петруша в Петербург не поедет. Petrusha will not go to St. Petersburg. Чему научится он, служа в Петербурге? What will he learn from serving in St. Petersburg? Мотать да повесничать? Winding and hanging out? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. No, let him serve in the army, let him pull his weight, let him smell gunpowder, let him be a soldier, not a shamathon. Записан в гвардии! Signed up for the Guard! Где его пашпорт? Where is his pasport? Подай его сюда. Bring it over here.

Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. My mother found my passport, which was stored in her casket along with the shirt, in which I was baptized, and handed it to father with a trembling hand. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо. He read it carefully, put it on the table in front of him, and began his letter. Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? My curiosity tormented me: where am I being sent, if not to St. Petersburg? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. I kept my eyes on Batiushkin's pen, which was moving rather slowly. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: Finally he finished, sealed the letter in the same bag as his passport, took off his glasses, and, calling me over, said:

«Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. "Here's a letter to Andrei Karlovich R., my old comrade and friend. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством». You are going to Orenburg to serve under his command. Итак, все мои блестящие надежды рушились! So, all my brilliant hopes were dashed! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Instead of a cheerful life in St. Petersburg, boredom awaited me in a remote and distant place. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастием. The service I thought of with such enthusiasm in a minute seemed to me a grievous misfortune. Но спорить было нечего. But there was nothing to argue about. На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. The next day in the morning a traveling trolley was brought to the porch; the suitcase, a cellar with a tea set, and bundles of rolls and cakes, the last signs of domestic pampering, were stowed in it. Родители мои благословили меня. My parents blessed me. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Father said to me, "Goodbye, Peter. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Serve faithfully to whom you are sworn; obey your superiors; do not chase after their affection; do not beg for service; do not be dissuaded from service; and remember the proverb: just as you should take care of clothing starting when it is new, take care of your honor starting when you are young. Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Mother, in tears, ordered me to take care of my health, and Savelych to look after the child. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. They put a hare sheepskin coat on me, and a fox coat on top. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами. I sat down in the wagon with Savelyich and started on my way, crying.