Замятин - Мы - Запись 17-я Zamyatin - Wir - Eintrag 17 Zamyatin - Us - Entry 17 Zamyatin - Nosotros - Disco 17 Zamyatin - Nous - Entrée 17 Zamyatin - Nós - Entrada 17 Замятін - Ми - Запис 17-й

Запись 17-я. Конспект: Сквозь стекло. Я умер. Коридоры Entry 17. Summary: Through the Glass. I am dead. Corridors

Я совершенно озадачен. I'm completely baffled. Вчера, в этот самый момент, когда я думал, что все уже распуталось, найдены все иксы – в моем уравнении появились новые неизвестные. Yesterday, at this very moment when I thought everything was already untangled, all the X's had been found - new unknowns appeared in my equation.

Начало координат во всей этой истории – конечно, Древний Дом. The beginning of the coordinates in this whole story is, of course, the Ancient House. Из этой точки – оси Х-ов, Y-ов, Z-ов, на которых для меня с недавнего времени построен весь мир. From this point - the axes of X's, Y's, Z's, on which for me recently the whole world is built. По оси Х-ов (Проспекту 59-му) я шел пешком к началу координат. On the X-axis (Prospect 59) I walked to the beginning of the coordinates. Во мне – пестрым вихрем вчерашнее: опрокинутые дома и люди, мучительно-посторонние руки, сверкающие ножницы, остро-капающие капли из умывальника – так было, было однажды. In me is a mottled whirlwind of yesterday: toppled houses and people, agonizingly-alien hands, gleaming scissors, sharp drips from the washbasin-so it was, so it was once. И все это, разрывая мясо, стремительно крутится там – за расплавленной от огня поверхностью, где «душа». And all this, tearing up the meat, swiftly swirling there - behind the molten surface from the fire, where the "soul" is.

Чтобы выполнить предписание доктора, я нарочно выбрал путь не по гипотенузе, а по двум катетам. To fulfill the doctor's orders, I purposely chose the path not along the hypotenuse, but along the two cathetuses. И вот уже второй катет: круговая дорога у подножия Зеленой Стены. And here comes the second cathetus: the circular road at the foot of the Green Wall. Из необозримого зеленого океана за Стеной катился на меня дикий вал из корней, цветов, сучьев, листьев – встал на дыбы – сейчас захлестнет меня, и из человека – тончайшего и тончайшего из механизмов – я превращусь… Out of the vast green ocean beyond the Wall, a wild shaft of roots, flowers, twigs, leaves rolled toward me - it stood on its pounce - it was about to overwhelm me, and from a human being - the thinnest and finest of mechanisms - I would become...

Но, к счастью, между мной и диким зеленым океаном – стекло Стены. But fortunately, between me and the wild green ocean is the glass of the Wall. О великая, божественно-ограничивающая мудрость стен, преград! O great, divine-limiting wisdom of walls, of barriers! Это, может быть, величайшее из всех изобретений. This may be the greatest invention of all. Человек перестал быть диким животным только тогда, когда он построил первую стену. Man ceased to be a wild animal only when he built the first wall. Человек перестал быть диким человеком только тогда, когда мы построили Зеленую Стену, когда мы этой Стеной изолировали свой машинный, совершенный мир – от неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных… Man ceased to be a wild man only when we built the Green Wall, when we isolated by this Wall our machine, perfect world - from the unintelligent, ugly world of trees, birds, animals....

Сквозь стекло на меня – туманно, тускло – тупая морда какого-то зверя, желтые глаза, упорно повторяющие одну и ту же непонятную мне мысль. Through the glass at me - vaguely, dimly - the dumb face of some beast, yellow eyes, persistently repeating the same incomprehensible to me thought. Мы долго смотрели друг другу в глаза – в эти шахты из поверхностного мира в другой, заповерхностный. We stared into each other's eyes for a long time - those shafts from the surface world to the other, surface world. И во мне копошится: «А вдруг он, желтоглазый, – в своей нелепой, грязной куче листьев, в своей невычисленной жизни – счастливее нас?» And there's a swarming in me: "What if he, the yellow-eyed one - in his ridiculous, dirty pile of leaves, in his uncounted life - is happier than we are?"

Я взмахнул рукой, желтые глаза мигнули, попятились, пропали в листве. I waved my hand, and the yellow eyes blinked, faltered, disappeared into the foliage. Жалкое существо! Какой абсурд: он – счастливее нас! Может быть, счастливее меня – да; но ведь я – только исключение, я болен. Perhaps happier than I am, yes; but after all, I am only an exception, I am sick.

Да и я… Я уже вижу темно-красные стены Древнего Дома – и милый заросший старушечий рот – я кидаюсь к старухе со всех ног: Yes and I... I can already see the dark red walls of the Ancient House - and the lovely overgrown old woman's mouth - I rush to the old woman with all my legs:

– Тут она?

Заросший рот раскрылся медленно: The overgrown mouth opened slowly:

– Это кто же такое – она? - Who's she?

– Ах, ну кто-кто? - Oh, well, who-who? Да I, конечно… Мы же вместе с ней тогда – на аэро… Yes I, of course... We're on aero with her then....

– А-а, так, так… Так-так-так…

Лучи-морщины около губ, лукавые лучи из желтых глаз, пробирающихся внутрь меня, – все глубже… И наконец: The ray-wrinkles near my lips, the sly beams from my yellow eyes creeping inside me - deeper and deeper... And finally:

– Ну, ладно уж… тут она, недавно прошла. - Well, okay... here she is, recently passed.

Тут. Я увидел: у старухиных ног – куст серебристо-горькой полыни (двор Древнего Дома – это тот же музей, он тщательно сохранен в доисторическом виде), полынь протянула ветку на руку старухе, старуха поглаживает ветку, на коленях у ней – от солнца желтая полоса. I saw: at the old woman's feet - a bush of silver-bitter wormwood (the courtyard of the Ancient House is the same museum, it is carefully preserved in prehistoric form), wormwood stretched a branch on the old woman's hand, the old woman strokes the branch, on her knees - a yellow stripe from the sun. И на один миг: я, солнце, старуха, полынь, желтые глаза – мы все одно, мы прочно связаны какими-то жилками, и по жилкам – одна общая, буйная, великолепная кровь… And for one moment: me, the sun, the old woman, the wormwood, the yellow eyes - we are all one, we are firmly connected by some veins, and along the veins - one common, exuberant, splendid blood....

Мне сейчас стыдно писать об этом, но я обещал в этих записках быть откровенным до конца. I am ashamed to write about it now, but I promised in these notes to be frank to the end. Так вот: я нагнулся – и поцеловал заросший, мягкий, моховой рот. So: I bent over - and kissed the overgrown, soft, mossy mouth. Старуха утерлась, засмеялась… The old woman wiped her face, laughed....

Бегом через знакомые полутесные гулкие комнаты – почему-то прямо туда, в спальню. Running through the familiar half-heated humming rooms - for some reason, right there in the bedroom. Уже у дверей схватился за ручку и вдруг: «А если она там не одна?» Стал, прислушался. Already at the door I grabbed the handle and suddenly: "What if she's not alone?" He stood and listened. Но слышал только: тукало около – не во мне, а где-то около меня – мое сердце. But I only heard it: it was my heart, not in me, but somewhere near me.

Вошел. Широкая, несмятая кровать. A wide, unmade bed. Зеркало. Еще зеркало в двери шкафа, и в замочной скважине там – ключ со старинным кольцом. There's also a mirror in the closet door, and in the keyhole there is a key with an antique ring. И никого.

Я тихонько позвал: I called out softly:

– I! Ты здесь? – И еще тише, с закрытыми глазами, не дыша, – так, как если бы я стоял уже на коленях перед ней: – I! - And even more quietly, with closed eyes, without breathing, as if I were already on my knees before her: - I! Милая!

Тихо. Только в белую чашку умывальника из крана каплет вода, торопливо. Only into the white bowl of the washbasin water drips from the faucet, hurriedly. Не могу сейчас объяснить почему, но только это было мне неприятно; я крепко завернул кран, вышел. I can't explain why now, but it was the only thing that made me uncomfortable; I wrapped the faucet tightly, stepped out. Тут ее нет: ясно. И значит, она в какой-нибудь другой «квартире».

По широкой сумрачной лестнице сбежал ниже, потянул одну дверь, другую, третью: заперто. He ran down the wide, dusky staircase below, pulled one door, another, a third: locked. Все было заперто, кроме только той одной «нашей» квартиры, и там – никого. Everything was locked except for just that one "our" apartment, and no one there.

И все-таки – опять туда, сам не знаю зачем. And yet - there again, I don't know why. Я шел медленно, с трудом – подошвы вдруг стали чугунными. I walked slowly, with difficulty - my soles were suddenly cast iron. Помню отчетливо мысль: «Это ошибка, что сила тяжести – константна. I remember distinctly the thought: "It is a mistake that gravity is constant. Следовательно, все мои формулы —»

Тут – разрыв; в самом низу хлопнула дверь, кто-то быстро протопал по плитам. There was a gap; a door slammed at the very bottom, someone strode quickly across the slabs. Я – снова легкий, легчайший – бросился к перилам – перегнуться, в одном слове, в одном крике «Ты!» – выкрикнуть все… I - light again, lightest - rushed to the railing - to bend over, in one word, in one cry, "You!" - to shout all...

И захолонул: внизу – вписанная в темный квадрат тени от оконного переплета, размахивая розовыми крыльями-ушами, неслась голова S. And gasped: below - inscribed in the dark square of shadow from the window binding, waving pink wings-ears, carried S's head.

Молнией – один только голый вывод, без посылок (предпосылок я не знаю и сейчас): «Нельзя – ни за что – чтобы он меня увидел». Lightning - one bare conclusion alone, without premise (premise I don't know even now): "There is no way - no way - that he can see me."

И на цыпочках, вжимаясь в стену, я скользнул вверх к той незапертой квартире. And on tiptoe, pressing myself into the wall, I slid up to that unlocked apartment.

На секунду у двери. Just a second at the door. Тот – тупо топает вверх, сюда. That one's a dumb stomp up here. Только бы дверь! I wish there was a door! Я умолял дверь, но она деревянная; заскрипела, взвизгнула. I begged the door, but it was wooden; it creaked, shrieked. Вихрем мимо – зеленое, красное, желтый Будда – я перед зеркальной дверью шкафа: мое бледное лицо, прислушивающиеся глаза, губы… Я слышу – сквозь шум крови – опять скрипит дверь… Это он, он. Whirling past - green, red, yellow Buddha - I'm in front of the mirrored closet door: my pale face, listening eyes, lips... I hear - through the noise of blood - the door creak again... It's him, him.

Я ухватился за ключ в двери шкафа – и вот кольцо покачивается. I grasped the key in the closet door - and lo and behold, the ring jiggled. Это что-то напоминает мне – опять мгновенный, голый, без посылок, вывод – вернее, осколок: «В тот раз I —». It reminds me of something - again the instant, bare, no premise, conclusion - or rather, shard: "That time I -". Я быстро открываю дверь в шкаф – я внутри, в темноте, захлопываю ее плотно. I quickly open the closet door - I'm inside, in the dark, slamming it shut tight. Один шаг – под ногами качнулось. One step, the ground beneath my feet swayed. Я медленно, мягко поплыл куда-то вниз, в глазах потемнело, я умер. I slowly, gently floated somewhere down, my eyes went dark, I died.

Позже, когда мне пришлось записывать все эти странные происшествия, я порылся в памяти, в книгах – и теперь я, конечно, понимаю: это было состояние временной смерти, знакомое древним и – сколько я знаю – совершенно неизвестное у нас. Later, when I had to write down all these strange occurrences, I searched my memory, my books - and now, of course, I understand: it was a state of temporary death, familiar to the ancients and - as far as I know - completely unknown to us.

Не имею представления, как долго я был мертв, скорее всего 5 – 10 секунд, но только через некоторое время я воскрес, открыл глаза: темно и чувствую – вниз, вниз… Протянул руку – ухватился – царапнула шершавая, быстро убегающая стенка, на пальце кровь, ясно – все это не игра моей больной фантазии. I have no idea how long I was dead, most likely 5 - 10 seconds, but only after some time I revived, opened my eyes: dark and feel - down, down... I stretched out my hand - grasped - scratched the rough, quickly fleeing wall, there is blood on my finger, it is clear - all this is not a game of my sick fantasy. Но что же, что?

Я слышал свое пунктирное, трясущееся дыхание (мне стыдно сознаться в этом – так все было неожиданно и непонятно). I could hear my punctuated, shaky breathing (I'm ashamed to admit it - it was so sudden and incomprehensible). Минута, две, три – все вниз. Наконец мягкий толчок: то, что падало у меня под ногами, – теперь неподвижно. Finally, a gentle push: what had been falling under my feet was now motionless. В темноте я нашарил какую-то ручку, толкнул – открылась дверь – тусклый свет. In the darkness, I found a knob, pushed it open, and the door opened, dimly lit. Увидел: сзади меня быстро уносилась вверх небольшая квадратная платформа. I saw it: behind me, a small square platform was being swiftly carried upward. Кинулся – но уже было поздно: я был отрезан здесь… где это «здесь» – не знаю. I rushed - but it was too late: I was cut off here... where this "here" is - I don't know.

Коридор. Тысячепудовая тишина. A thousand-pound silence. На круглых сводах – лампочки, бесконечный, мерцающий, дрожащий пунктир. On the round vaults are light bulbs, an endless, flickering, quivering dotted line. Походило немного на «трубы» наших подземных дорог, но только гораздо уже и не из нашего стекла, а из какого-то другого старинного материала. It looked a bit like the "pipes" of our underground roads, only much narrower and not made of our glass, but of some other ancient material. Мелькнуло – о подземельях, где будто бы спасались во время Двухсотлетней Войны… Все равно: надо идти. A glimpse of the dungeons, where it seemed that people were saved during the Bicentennial War... All the same: we must go.

Шел, полагаю, минут двадцать. Walked for, I guess, about twenty minutes. Свернул направо, коридор шире, лампочки ярче. Turned right, the hallway was wider, the lights brighter. Какой-то смутный гул. Some kind of vague hum. Может быть, машины, может быть, голоса – не знаю, но только я – возле тяжелой непрозрачной двери: гул оттуда. Maybe cars, maybe voices - I don't know, but it's just me - by the heavy opaque door: humming from there.

Постучал, еще раз – громче. Knocked, again, louder. За дверью – затихло. Outside the door, it's quiet. Что-то лязгнуло, дверь медленно, тяжело растворилась. Something clanked, the door slowly, heavily dissolved.

Я не знаю, кто из нас двоих остолбенел больше, – передо мной был мой лезвиеносый, тончайший доктор. I don't know which of the two of us was more stunned - in front of me was my blade-wielding, thin-skinned doctor.

– Вы? Здесь? – и ножницы его так и захлопнулись. - and his scissors slammed shut like that. А я – я будто никогда и не знал ни одного человеческого слова: я молчал, глядел и совершенно не понимал, что он говорил мне. And me - it was as if I had never known a single human word: I was silent, staring, and completely unaware of what he was saying to me. Должно быть, что мне надо уйти отсюда; потому что потом он быстро своим плоским бумажным животом оттеснил меня до конца этой, более светлой части коридора – и толкнул в спину. It must have been that I had to get out of here; because then he quickly with his flat paper belly pushed me to the end of this, the lighter part of the corridor - and pushed me in the back.

– Позвольте… я хотел… я думал, что она, I-330. - Let me -- I wanted to -- I thought she, I-330. Но за мной…

– Стойте тут, – отрезал доктор и исчез… - Stay here," the doctor cut off, and disappeared

Наконец! Наконец она рядом, здесь – и не все ли равно, где это «здесь». At last she is near, here - and whether or not it matters where that "here" is. Знакомый, шафранно-желтый шелк, улыбка-укус, задернутые шторой глаза… У меня дрожат губы, руки, колени – а в голове глупейшая мысль: The familiar, saffron-yellow silk, the smile-bite, the curtained eyes... My lips, hands, knees trembling - and the stupidest thought in my head:

«Колебания – звук. "The vibrations are sound. Дрожь должна звучать. The tremors should be audible. Un frisson doit être entendu. Отчего же не слышно?» Why can't you hear it?"

Ее глаза раскрылись мне – настежь, я вошел внутрь… Her eyes opened to me - wide open, I stepped inside....

– Я не мог больше! Где вы были? Отчего… – ни на секунду не отрывая от нее глаз, я говорил как в бреду – быстро, несвязно, – может быть, даже только думал. Why-" Without taking my eyes off her for a second, I spoke as if in a delirium-quickly, incoherently-maybe even just thinking. – Тень – за мною… Я умер – из шкафа… Потому что этот ваш… говорит ножницами: у меня душа… Неизлечимая… - The shadow - behind me... I died - out of the closet... Because this one of yours... says with scissors: I have a soul... Incurable....

– Неизлечимая душа! - An incurable soul! Бедненький мой! – I рассмеялась – и меня сбрызнула смехом: весь бред прошел, и всюду сверкают, звенят смешинки, и как – как все хорошо. - I laughed - and I was sprinkled with laughter: all the delirium was gone, and everywhere sparkling, tinkling chuckles, and how - how good everything was.

Из-за угла снова вывернулся доктор – чудесный, великолепный, тончайший доктор. From around the corner the doctor turned out again-a wonderful, magnificent, subtle doctor.

– Ну-с, – остановился он возле нее. - Well," he stopped beside her.

– Ничего, ничего! Я вам потом расскажу. I'll tell you later. Он случайно… Скажите, что я вернусь через… минут пятнадцать… He accidentally... Tell him I'll be back in... about fifteen minutes.....

Доктор мелькнул за угол. The doctor flashed around the corner. Она ждала. Глухо стукнула дверь. There was a deafening thud on the door. Тогда I медленно, медленно, все глубже вонзая мне в сердце острую, сладкую иглу – прижалась плечом, рукою, вся – и мы пошли вместе с нею, вместе с нею – двое – одно… Then I slowly, slowly, slowly, thrust deeper and deeper into my heart with a sharp, sweet needle - pressed down with her shoulder, with her arm, with her whole - and we went with her, together with her - two - one....

Не помню, где мы свернули в темноту – и в темноте по ступеням вверх, без конца, молча. I don't remember where we turned in the dark - and in the darkness up the steps, without end, in silence. Я не видел, но знал: она шла так же, как и я, – с закрытыми глазами, слепая, закинув вверх голову, закусив губы, – и слушала музыку: мою чуть слышную дрожь. I couldn't see, but I knew: she was walking the same way I was - with her eyes closed, blind, head thrown up, lips bitten - and listening to the music: my slightly audible shivering.

Я очнулся в одном из бесчисленных закоулков во дворе Древнего Дома: какой-то забор, из земли – голые, каменистые ребра и желтые зубы развалившихся стен. I woke up in one of the countless nooks and crannies in the courtyard of the Ancient House: some kind of fence, bare, stony ribs and yellow teeth of crumbling walls out of the ground. Она открыла глаза, сказала: «Послезавтра в 16». She opened her eyes, said: "The day after tomorrow at 16." Ушла.

Было ли все это на самом деле? Was all this really happening? Не знаю. Узнаю послезавтра. Реальный след только один: на правой руке – на концах пальцев – содрана кожа. There is only one real mark: on the right hand - on the ends of the fingers - the skin is peeled off. Но сегодня на «Интеграле» Второй Строитель уверял меня, будто он сам видел, как я случайно тронул этими пальцами шлифовальное кольцо – в этом и все дело. But today on Integral, the Second Builder assured me as if he himself had seen me accidentally touch a grinding ring with those fingers - that's the whole point. Что ж, может быть, и так. Очень может быть. Не знаю – ничего не знаю.