Замятин - Мы - Запись 15-я Zamyatin - Wir - Eintrag 15 Zamyatin - Us - Entry 15 Zamyatin - Nous - Entrée 15 Zamyatin - Nós - Entrada 15 Zamyatin - Biz - Giriş 15 Замятін - Ми - Запис 15-й

Запись 15-я. Конспект: Колокол. Зеркальное море. Мне вечно гореть Entry 15. Summary: Bell. Sea of mirrors. I shall burn forever.

Только вошел в эллинг, где строится «Интеграл», – как навстречу Второй Строитель. Just walked into the boathouse, where "Integral" is being built, as the Second Builder came toward me. Лицо у него как всегда: круглое, белое, фаянсовое – тарелка, и говорит – подносит на тарелке что-то такое нестерпимо-вкусное: His face is as usual: round, white, earthenware - a plate, and he says - brings up something on a plate that is so unbearably delicious:

– Вы вот болеть изволили, а тут без вас, без начальства, вчера, можно сказать, – происшествие. - You were sick, and without you, without your superiors, yesterday, one might say, it was an accident.

– Происшествие?

– Ну да! Звонок, кончили, стали всех с эллинга выпускать – и представьте: выпускающий изловил ненумерованного человека. The bell rang, we finished, we started to let everyone out of the boathouse - and imagine: the letting outman caught an unnumbered man. Уж как oн пробрался – понять не могу. I can't figure out how he got in. Отвели в Операционное. They took me to the Operating Room. Там из него, голубчика, вытянут, как и зачем… (Улыбка – вкусная…) There they will draw out of him, the dove, how and why... (Smile - delicious...)

В Операционном – работают наши лучшие и опытнейшие врачи, под непосредственным руководством самого Благодетеля. In the Operating Room, our best and most experienced doctors work under the direct supervision of the Benefactor himself. Там – разные приборы и, главное, знаменитый Газовый Колокол. There are different instruments and, most importantly, the famous Gas Bell. Это, в сущности, старинный школьный опыт: мышь посажена под стеклянный колпак; воздушным насосом воздух в колпаке разрежается все больше… Ну и так далее. This is, in fact, an old school experiment: a mouse is placed under a glass hood; the air in the hood is allowed to expand with an air pump... And so on. Но только, конечно, Газовый Колокол значительно более совершенный аппарат – с применением различных газов, и затем – тут, конечно, уже не издевательство над маленьким беззащитным животным, тут высокая цель – забота о безопасности Единого Государства, другими словами, о счастии миллионов. But only, of course, the Gas Bell is a much more advanced device - using different gases, and then - here, of course, it is no longer a mockery of a small defenseless animal, here is a high goal - care for the safety of the One State, in other words, the happiness of millions. Около пяти столетий назад, когда работа в Операционном еще только налаживалась, нашлись глупцы, которые сравнивали Операционное с древней инквизицией, но ведь это так нелепо, как ставить на одну точку хирурга, делающего трахеотомию, и разбойника с большой дороги: у обоих в руках, быть может, один и тот же нож, оба делают одно и то же – режут горло живому человеку. About five centuries ago, when the work in the Operating Room was still being established, there were fools who compared the Operating Room to the ancient Inquisition, but this is as ridiculous as putting a surgeon performing a tracheotomy and a highway robber on the same spot: both may be holding the same knife, both doing the same thing - cutting the throat of a living person. И все-таки один – благодетель, другой – преступник, один со знаком +, другой со знаком – … And yet one is a benefactor, the other a criminal, one with a + sign, the other with a - sign.

Все это слишком ясно, все это в одну секунду, в один оборот логической машины, а потом тотчас же зубцы зацепили минус – и вот наверху уж другое: еще покачивается кольцо в шкафу. It's all too clear, all in one second, in one turn of the logic machine, and then immediately the cogs hit the minus - and there's another one upstairs: the ring in the closet is still swinging. Дверь, очевидно, только захлопнули – а ее, I, нет: исчезла. The door was obviously just shut - and she, I, was gone: she disappeared. Этого машина никак не могла провернуть. There was no way the machine could pull that off. Сон? Но я еще и сейчас чувствую: непонятная сладкая боль в правом плече – прижавшись к правому плечу, I – рядом со мной в тумане. But I can still feel it now: an incomprehensible sweet pain in my right shoulder - pressed against my right shoulder, I - beside me in a fog. «Ты любишь туман?» Да, и туман… все люблю, и все – упругое, новое, удивительное, все – хорошо… "Do you like fog?" Yes, and fog... I love everything, and everything is resilient, new, amazing, everything is good...

– Все – хорошо, – вслух сказал я.

– Хорошо? – кругло вытаращились фаянсовые глаза. - The earthenware eyes darted round and round. – То есть что же тут хорошего? - I mean, what good is that? Если этот ненумерованный умудрился… стало быть, они – всюду, кругом, все время, они тут, они – около «Интеграла», они… If this unnumbered man has managed ... it means that they are everywhere, all around, all the time, they are here, they are near "Integral", they ...

– Да кто они? - Who are they?

– А почем я знаю, кто. - How do I know who. Но я их чувствую – понимаете? But I can feel them - you know? Все время.

– А вы слыхали: будто какую-то операцию изобрели – фантазию вырезывают? - Have you heard: as if some operation has been invented - fantasy is being cut out? (На днях в самом деле я что-то вроде этого слышал.) (I actually heard something like that the other day.)

– Ну, знаю. При чем же это тут? What does that have to do with it?

– А при том, что я бы на вашем месте – пошел и попросил сделать себе эту операцию. - But if I were you, I would go and ask to have the operation.

На тарелке явственно обозначилось нечто лимонно-кис-лое. On the plate, something lemon sour was clearly visible. Милый – ему показался обидным отдаленный намек на то, что у него может быть фантазия… Впрочем, что же: неделю назад, вероятно, я бы тоже обиделся. Honey - he seemed offended by the distant hint that he might have a fantasy... Well, what: a week ago, I probably would have been offended, too. А теперь – теперь нет: потому что я знаю, что это у меня есть, – что я болен. And now - now I don't: because I know I have it - that I'm sick. И знаю еще – не хочется выздороветь. And I also know I don't want to get better. Вот не хочется, и все. I don't want to, that's all. По стеклянным ступеням мы поднялись наверх. Up the glass steps we went. Все – под нами внизу – как на ладони… Everything - below us - is as plain as the palm of our hand... Tout - en bas comme en haut - est aussi simple que la paume de notre main...

Вы, читающие эти записки, – кто бы вы ни были, но над вами солнце. You who read these notes - whoever you are, the sun is over you. И если вы тоже когда-нибудь были так больны, как я сейчас, вы знаете, какое бывает – какое может быть – утром солнце, вы знаете это розовое, прозрачное, теплое золото. And if you've ever been as sick as I am now, you know what the sun is - what it can be - in the morning, you know that pink, clear, warm gold. И самый воздух – чуть розовый, и все пропитано нежной солнечной кровью, все – живое: живые и все до одного улыбаются – люди. And the air itself is a little pink, and everything is soaked in the gentle blood of the sun, everything is alive: people are alive and smiling, every single one of them. Может случиться, через час исчезнет, через час выкаплет розовая кровь, но пока – живое. It may happen, in an hour it will disappear, in an hour it will dig out the pink blood, but for now it's alive. И я вижу: пульсирует и переливается что-то в стеклянных соках «Интеграла»; я вижу: «Интеграл» мыслит о великом и страшном своем будущем, о тяжком грузе неизбежного счастья, которое он понесет туда вверх, вам, неведомым, вам, вечно ищущим и никогда не находящим. And I see: something pulsating and overflowing in the glass juices of the Integral; I see: the Integral is thinking of its great and terrible future, of the heavy burden of inevitable happiness that it will carry up there, to you, the unknown, to you, forever seeking and never finding. Вы найдете, вы будете счастливы – вы обязаны быть счастливыми, и уже недолго вам ждать. You will find, you will be happy-you are bound to be happy, and it won't be long now.

Корпус «Интеграла» почти готов: изящный удлиненный эллипсоид из нашего стекла – вечного, как золото, гибкого, как сталь. The case of the Integral is almost ready: an elegant elongated ellipsoid made of our glass - as eternal as gold, as flexible as steel. Я видел: изнутри крепили к стеклянному телу поперечные ребра – шпангоуты, продольные – стрингера; в корме ставили фундамент для гигантского ракетного двигателя. I saw: from the inside, transverse ribs were attached to the glass body - ribs, longitudinal ribs - stringers; in the stern, the foundations for the giant rocket engine were put. Каждые 3 секунды могучий хвост «Интеграла» будет низвергать пламя и газы в мировое пространство – и будет нестись, нестись – огненный Тамерлан счастья… Every 3 seconds the mighty tail of the "Integral" will cast flames and gases into the world space - and the fiery Tamerlane of happiness will rush, rush...

Я видел: по Тэйлору, размеренно и быстро, в такт, как рычаги одной огромной машины, нагибались, разгибались, поворачивались люди внизу. I saw: across Taylor, measured and fast, in rhythm, like the levers of one huge machine, bending, unbending, turning, the people below. В руках у них сверкали трубки: огнем резали, огнем спаивали стеклянные стенки, угольники, ребра, кницы. In their hands they held glittering tubes: fire cut, fire soldered glass walls, angles, ribs, and books. Я видел: по стеклянным рельсам медленно катились прозрачно-стеклянные чудовища-краны, и так же, как люди, послушно поворачивались, нагибались, просовывали внутрь, в чрево «Интеграла», свои грузы. I saw: the transparent glass monster-cranes rolled slowly along the glass rails, and just like people, they obediently turned, bent down, slid their loads inside, into the womb of the Integral. И это было одно: очеловеченные, совершенные люди. And that was one thing: humanized, perfect human beings. Это была высочайшая, потрясающая красота, гармония, музыка… Скорее – вниз, к ним, с ними! It was the highest, stunning beauty, harmony, music... Hurry - down, to them, with them!

И вот – плечом к плечу, сплавленный с ними, захваченный стальным ритмом… Мерные движения: упруго-круглые, румяные щеки; зеркальные, не омраченные безумием мыслей лбы. And here - shoulder to shoulder, fused with them, captured by a steely rhythm ... Measured movements: firmly round, ruddy cheeks; mirror-like, unmarred by the insanity of thoughts foreheads. Et là, épaule contre épaule, soudés à eux, saisis par un rythme d'acier... Mouvements mesurés : des joues bien rondes et rousses ; des fronts en miroir, dégagés de la folie des pensées. Я плыл по зеркальному морю. I was sailing on a sea of mirrors. Я отдыхал.

И вдруг один безмятежно обернулся ко мне: And suddenly one turned serenely toward me:

– Ну как: ничего, лучше сегодня? - So: nothing, better today?

– Что лучше?

– Да вот – не было-то вас вчера. - Well, you weren't here yesterday. Уж мы думали – у вас опасное что… – сияет лоб, улыбка – детская, невинная. We thought you had something dangerous..." His forehead shines, his smile is childish and innocent.

Кровь хлестнула мне в лицо. The blood whipped in my face. Я не мог, не мог солгать этим глазам. I could not, could not lie to those eyes. Я молчал, тонул…

Сверху просунулось в люк, сияя круглой белизной, фаянсовое лицо. From above, an earthenware face peeked through the hatch, shining with its round whiteness.

– Эй, Д-503! Пожалуйте-ка сюда! Тут у нас, понимаете, получилась жесткая рама с консолями и узловые моменты дают напряжение на квадратной. Here we have, you see, we got a rigid frame with cantilevers and knot moments give stress on the square one. Ici, nous avons un cadre rigide avec des porte-à-faux et des moments noueux qui donnent de la tension sur le carré.

Не дослушав, я опрометью бросился к нему наверх – я позорно спасался бегством. Before I had finished listening, I rushed upstairs to him - I was fleeing in shame. Sans écouter, je me suis précipitée vers lui à l'étage - je fuyais la honte. Не было силы поднять глаза – рябило от сверкающих, стеклянных ступеней под ногами, и с каждой ступенью все безнадежней: мне, преступнику, отравленному, – здесь не место. I couldn't lift my eyes - the glittering, glassy steps beneath my feet were rippling, and with each step it became more hopeless: I, a criminal, a poisoned man, did not belong here. Мне никогда уж больше не влиться в точный механический ритм, не плыть по зеркально-безмятежному морю. I will never again fall into the precise mechanical rhythm, never again swim in the mirror-like serene sea. Мне – вечно гореть, метаться, отыскивать уголок, куда бы спрятать глаза, – вечно, пока я наконец не найду силы пройти и — For me, forever to burn, to flail, to find a corner to hide my eyes, forever, until I finally find the strength to pass and -

И ледяная искра – насквозь: я – пусть; я – все равно; но ведь надо будет и о ней, и ее тоже… And an icy spark - through: I - let it be; I - all the same; but it will be necessary about her, and her too...

Я вылез из люка на палубу и остановился: не знаю, куда теперь, не знаю, зачем пришел сюда. I climbed out of the hatch onto the deck and stopped: I don't know where I was going now, I don't know why I came here. Посмотрел вверх. Там тускло подымалось измученное полднем солнце. The afternoon sun, worn out, was rising dimly. Là, le soleil de midi, épuisé par l'après-midi, se lève faiblement. Внизу – был «Интеграл», серо-стеклянный, неживой. Downstairs - there was the Integral, gray-glass, undead. En bas, il y avait l'Intégrale, vitrée en gris, morte-vivante. Розовая кровь вытекла, мне ясно, что все это – только моя фантазия, что все осталось по-прежнему, и в то же время ясно… The pink blood flowed out, it is clear to me that all this is just my fantasy, that everything remains the same, and at the same time it is clear...

– Да вы что, 503, оглохли? - Are you deaf, 503? Зову, зову… Что с вами? – Это Второй Строитель – прямо над ухом у меня: должно быть, уж давно кричит. - It's the Second Builder - right over my ear: he must have been screaming for a long time.

Что со мной? Я потерял руль. I lost the steering wheel. Мотор гудит вовсю, аэро дрожит и мчится, но руля нет – и я не знаю, куда мчусь: вниз – и сейчас обземь или вверх – и в солнце, в огонь… The engine is humming with all its might, the aero is shaking and rushing, but there is no rudder - and I don't know where I'm going: down - and now the ground, or up - and into the sun, into the fire...