Замятин - Мы - Запись 10-я Zamyatin - We - Record 10 Zamyatin - Us - Record 10 Zamyatin - Nós - Disco 10

Запись 10-я. Конспект: Письмо. Мембрана. Лохматый я Entry 10. Outline: Writing. Membrane. Shaggy I.

Вчерашний день был для меня той самой бумагой, через которую химики фильтруют свои растворы: все взвешенные частицы, все лишнее остается на этой бумаге. Yesterday was for me the paper through which chemists filter their solutions: all suspended particles, all excess remains on this paper. И утром я спустился вниз начисто отдистиллированный, прозрачный. And in the morning I came down cleanly distilled, transparent.

Внизу, в вестибюле, за столиком, контролерша, поглядывая на часы, записывала нумера входящих. Downstairs, in the lobby, at a table, the receptionist, glancing at her watch, was writing down the numbers of those coming in. Ее имя – Ю… впрочем, лучше не назову ее цифр, потому что боюсь, как бы не написать о ней чего-нибудь плохого. Her name is Yu... well, I'd better not give her numbers, because I'm afraid of writing something bad about her. Хотя, в сущности, это – очень почтенная пожилая женщина. Although, in fact, it is a very respectable elderly woman. Единственное, что мне в ней не нравится, – это то, что щеки у ней несколько обвисли – как рыбьи жабры (казалось бы: что тут такого? The only thing I don't like about her is that her cheeks are a little saggy, like fish gills (you'd think, what's wrong with that? ). ).

Она скрипнула пером, я увидел себя на странице: «Д-503» – и – рядом клякса. She squeaked the quill, I saw myself on the page: "D-503" - and - next to the blot.

Только что я хотел обратить на это ее внимание, как вдруг она подняла голову – и капнула в меня чернильной этакой улыбочкой: I was just about to point this out to her, when suddenly she raised her head and gave me an inky grin:

– А вот письмо. - And here's the letter. Да. Получите, дорогой, – да, да, получите. You'll get it, darling - yes, yes, you will.

Я знал: прочтенное ею письмо – должно еще пройти через Бюро Хранителей (думаю, излишне объяснять этот естественный порядок) и не позже 12 будет у меня. I knew that the letter she had read still had to go through the Guardian's Office (I think I don't need to explain this natural order) and would be with me no later than twelve o'clock. Но я был смущен этой самой улыбочкой, чернильная капля замутила мой прозрачный раствор. But I was embarrassed by this very smile, an ink drop muddying my clear solution. Настолько, что позже на постройке «Интеграла» я никак не мог сосредоточиться – и даже однажды ошибся в вычислениях, чего со мной никогда не бывало. So much so that later I could not concentrate at all on the construction of the Integral, and even once made a mistake in my calculations, which has never happened to me before.

В 12 часов – опять розовато-коричневые рыбьи жабры, улыбочка – и наконец письмо у меня в руках. At 12 o'clock - pinkish-brown fish gills again, a smile - and finally a letter in my hands. Не знаю почему, я не прочел его здесь же, а сунул в карман – и скорее к себе в комнату. I don't know why I didn't read it right there, but slipped it into my pocket and went back to my room. Развернул, пробежал глазами и – сел… Это было официальное извещение, что на меня записался нумер I-330 и что сегодня в 21 я должен явиться к ней – внизу адрес… I unfolded it, ran my eyes over it, and sat down... It was an official notification that number I-330 was registered for me and that I had to report to her today at 9 p.m. - the address is at the bottom...

Нет: после всего, что было, после того как я настолько недвусмысленно показал свое отношение к ней. No: after all that had happened, after I had shown my attitude toward her so unambiguously. Вдобавок ведь она даже не знала: был ли я в Бюро Хранителей, – ведь ей неоткуда было узнать, что я был болен, – ну, вообще не мог… И несмотря на все — On top of that, she didn't even know if I was in the Guardian's Office, because she had no way of knowing that I was sick - well, couldn't have been... And despite everything -

В голове у меня крутилось, гудело динамо. My head was spinning, the dynamo humming. Будда – желтое – ландыши – розовый полумесяц… Да, и вот это – и вот это еще: сегодня хотела ко мне зайти О. Показать ей это извещение – относительно I-330? Buddha - yellow - lilies of the valley - pink crescent... Yes, and this - and this more: O. wanted to come to me today to show her this notice - regarding I-330? Я не знаю: она не поверит (да и как, в самом деле, поверить? I don't know: she won't believe it (and how, indeed, to believe it? ), что я здесь ни при чем, что я совершенно… И знаю: будет трудный, нелепый, абсолютно нелогичный разговор… Нет, только не это. ), that I had nothing to do with it, that I was completely... And I know: it will be a difficult, ridiculous, completely illogical conversation... No, not that. Пусть все решится механически: просто пошлю ей копию с извещения. Let it be solved mechanically: just send her a copy of the notice.

Я торопливо засовывал извещение в карман – и увидел эту свою ужасную, обезьянью руку. I hurriedly shoved the notice into my pocket - and I saw that awful, monkey hand of mine. Вспомнилось, как она, I, тогда на прогулке взяла мою руку, смотрела на нее. I remembered how she, I, then on the walk, took my hand, looking at it. Неужели она действительно… Is she really...

И вот без четверти 21. And so it's a quarter to 21. Белая ночь. Все зеленовато-стеклянное. Everything is greenish-glassy. Но это какое-то другое, хрупкое стекло – не наше, не настоящее, это – тонкая стеклянная скорлупа, а под скорлупой крутится, несется, гудит… И я не удивлюсь, если сейчас круглыми медленными дымами подымутся вверх купола аудиториумов, и пожилая луна улыбнется чернильно – как та, за столиком нынче утром, и во всех домах сразу опустятся все шторы, и за шторами — But this is some other, fragile glass - not ours, not real, it's a thin shell of glass, and under the shell is spinning, rushing, humming... And I would not be surprised if now the domes of the auditoriums were rising up in round slow smoke, and the old moon would smile inky - like the one at the table this morning, and in all the houses all the curtains would immediately fall, and the curtains would be drawn.

Странное ощущение: я чувствовал ребра – это какие-то железные прутья и мешают – положительно мешают сердцу, тесно, не хватает места. A strange sensation: I felt my ribs were some iron bars and interfering - positively interfering with my heart, cramped, not enough room. Я стоял у стеклянной двери с золотыми цифрами: I-330. I stood at the glass door with gold numbers: I-330. I, спиною ко мне, над столом, что-то писала. I, with my back to me, above the table, was writing something. Я вошел…

– Вот… – протянул я ей розовый билет. – Я получил сегодня извещение и явился. - I received the notice today and showed up.

– Как вы аккуратны! - How neat you are! Минутку – можно? Присядьте, я только кончу. Sit down, I'm just coming.

Опять опустила глаза в письмо – и что там у ней внутри за опущенными шторами? Again she lowered her eyes to the letter - and what is there inside her behind the lowered curtains? Что она скажет – что сделает через секунду? What will she say - what will she do in a second? Как это узнать, вычислить, когда вся она – оттуда, из дикой, древней страны снов. How to know it, to calculate it, when all of it is from there, from the wild, ancient land of dreams.

Я молча смотрел на нее. Ребра – железные прутья, тесно… Когда она говорит – лицо у ней как быстрое, сверкающее колесо: не разглядеть отдельных спиц. Her ribs are iron bars, tight... When she speaks, her face is like a fast, shining wheel: you can't see the individual spokes. Но сейчас колесо – неподвижно. И я увидел странное сочетание: высоко вздернутые у висков темные брови – насмешливый острый треугольник, обращенный вершиною вверх – две глубокие морщинки, от носа к углам рта. And I saw a strange combination: dark eyebrows raised high at the temples - a mocking sharp triangle, facing upward - two deep wrinkles, from the nose to the corners of the mouth. И эти два треугольника как-то противоречили один другому, клали на все лицо этот неприятный, раздражающий X – как крест: перечеркнутое крестом лицо. And these two triangles somehow contradicted one another, put this unpleasant, irritating X on the whole face - like a cross: a cross crossed face.

Колесо завертелось, спицы слились… The wheel spun, the spokes merged...

– А ведь вы не были в Бюро Хранителей? - You haven't been to the Guardian's Office, have you?

– Я был… Я не мог: я был болен.

– Да. Ну, я так и думала: что-нибудь вам должно было помешать – все равно что (острые зубы, улыбка). Well, that's what I thought: something had to get in your way - whatever (sharp teeth, smile). Но зато теперь вы – в моих руках. But now you are in my hands. Вы помните: «Всякий нумер, в течение 48 часов не заявивший Бюро, считается…» You remember: "Any numero unreported to the Bureau within 48 hours is considered..."

Сердце стукнуло так, что прутья согнулись. My heart pounded so that the bars bent. Как мальчишка, – глупо, как мальчишка, попался, глупо молчал. Like a boy - foolishly, like a boy, caught, foolishly silent. И чувствовал: запутался – ни рукой, ни ногой… And I felt: confused - neither hand nor foot...

Она встала, потянулась лениво. She stood up, stretched lazily. Надавила кнопку, с легким треском упали со всех сторон шторы. I pressed the button, and with a light crackle the curtains fell from all sides. Я был отрезан от мира – вдвоем с ней. I was cut off from the world - just the two of us.

I была где-то там, у меня за спиной, возле шкафа. I was out there somewhere, behind my back, near the closet. Юнифа шуршала, падала – я слушал – весь слушал. Unifa rustled and tumbled - I listened - all listened. И вспомнилось… нет: сверкнуло в одну сотую секунды… And it came to mind...no: it flashed in one hundredth of a second...

Мне пришлось недавно исчислить кривизну уличной мембраны нового типа (теперь эти мембраны, изящно задекорированные, на всех проспектах записывают для Бюро Хранителей уличные разговоры). I recently had to calculate the curvature of a new type of street diaphragm (now these diaphragms, elegantly decorated, are all over the avenues recording street conversations for the Guardian's Office). И помню: вогнутая, розовая трепещущая перепонка – странное существо, состоящее только из одного органа – уха. And I remember: a concave, pink fluttering membrane - a strange creature consisting of only one organ - the ear. Я был сейчас такой мембраной. I was such a membrane right now.

Вот теперь щелкнула кнопка у ворота – на груди – еще ниже. Now the button at the gate clicked - on his chest - even lower. Стеклянный шелк шуршит по плечам, коленям – по полу. Glass silk rustles across shoulders, knees to the floor. Я слышу – и это еще яснее, чем видеть, – из голубовато-серой шелковой груды вышагнула одна нога и другая… I can hear - and it's even clearer than seeing - one foot and one foot out of the bluish-gray silk pile...

Туго натянутая мембрана дрожит и записывает тишину. The tightly stretched membrane trembles and records the silence. Нет: резкие, с бесконечными паузами – удары молота о прутья. No: sharp, with endless pauses - the hammer blows against the bars. И я слышу – я вижу: она, сзади, думает секунду. And I hear - I see it: she, behind me, thinking for a second.

Вот – двери шкафа, вот – стукнула какая-то крышка – и снова шелк, шелк… Here - the closet doors, here - knocked some lid - and again silk, silk ...

– Ну, пожалуйста.

Я обернулся. Она была в легком, шафранно-желтом, древнего образца платье. She wore a light, saffron yellow, ancient dress. Это было в тысячу раз злее, чем если бы она была без всего. It was a thousand times angrier than if she had been without everything. Две острые точки – сквозь тонкую ткань, тлеющие розовым – два угля сквозь пепел. Two sharp points - through the thin fabric, smoldering pink - two embers through the ashes. Два нежно-круглых колена… Two delicately rounded knees...

Она сидела в низеньком кресле. She was sitting in a low chair. На четырехугольном столике перед ней – флакон с чем-то ядовито-зеленым, два крошечных стаканчика на ножках. On the quadrangular table in front of her is a vial of something toxic green, two tiny cups on legs. В углу рта у нее дымилось – в тончайшей бумажной трубочке это древнее курение (как называется – сейчас забыл). In the corner of her mouth was smoking - in the thinnest paper pipe this ancient smoking (what is it called - now I forget).

Мембрана все еще дрожала. Молот бил там – внутри у меня – в накаленные докрасна прутья. The hammer was beating there - inside me - into the red-hot bars. Я отчетливо слышал каждый удар и… и вдруг она это тоже слышит? I distinctly heard every beat and... and suddenly she hears it too?

Но она спокойно дымила, спокойно поглядывала на меня и небрежно стряхнула пепел – на мой розовый билетик. But she smoked quietly, looked at me calmly, and carelessly shook off the ash - on my pink ticket.

Как можно хладнокровнее – я спросил: As cold-bloodedly as possible, I asked:

– Послушайте, в таком случае – зачем же вы записались на меня? - Look, in that case - why did you sign up for me? И зачем заставили меня прийти сюда?

Будто и не слышит. It's like he doesn't even hear it. Налила из флакона в стаканчик, отхлебнула. I poured the bottle into a glass and sipped.

– Прелестный ликер. - It's a lovely liqueur. Хотите?

Тут только я понял: алкоголь. That's when I realized: alcohol. Молнией мелькнуло вчерашнее: каменная рука Благодетеля, нестерпимое лезвие луча, но там: на Кубе – это вот, с закинутой головой, распростертое тело. The lightning flashed yesterday: the stone hand of the Benefactor, the unbearable blade of the beam, but there: in Cuba - this here, with his head thrown back, the outstretched body. Я вздрогнул.

– Слушайте, – сказал я, – ведь вы же знаете: всех отравляющих себя никотином и особенно алкоголем – Единое Государство беспощадно… - Look," I said, "you know that the One State is merciless with all those who poison themselves with nicotine and especially with alcohol...

Темные брови – высоко к вискам, острый насмешливый треугольник: Dark eyebrows - high to the temples, a sharp mocking triangle:

– Быстро уничтожить немногих – разумней, чем дать возможность многим губить себя – и вырождение – и так далее. - Quickly destroying the few is smarter than allowing the many to ruin themselves - and degenerate - and so on. Это до непристойности верно. This is obscenely true.

– Да… до непристойности. - Yes... to the point of obscenity.

– Да компанийку вот этаких вот лысых, голых истин – выпустить на улицу… Нет, вы представьте себе… ну, хоть этого неизменнейшего моего обожателя – ну, да вы его знаете, – представьте, что он сбросил с себя всю эту ложь одежд – и в истинном виде среди публики… Ох! - Yes, imagine this bald, naked truth in the street... No, just imagine... well, just imagine this constant admirer of mine - well, you know him - imagine that he threw off all these lies of clothing - and in his true form among the public... Oh!

Она смеялась. Но мне ясно был виден ее нижний скорбный треугольник: две глубоких складки от углов рта к носу. But I could clearly see her lower mournful triangle: two deep creases from the corners of her mouth to her nose. И почему-то от этих складок мне стало ясно: тот, двоякоизогнутый, сутулый и крылоухий – обнимал ее – такую… Он… And somehow those folds made it clear to me: the one, the double-jawed, slouching, and winged-as he embraced her-so... He...

Впрочем, сейчас я стараюсь передать тогдашние свои – ненормальные – ощущения. However, now I am trying to convey my then - abnormal - feelings. Теперь, когда я это пишу, я сознаю прекрасно: все это так и должно быть, и он, как всякий честный нумер, имеет право на радости – и было бы несправедливо… Ну, да это ясно. Now, as I write this, I am perfectly aware: all this is as it should be, and he, like any honest numero uno, is entitled to the joys - and it would be unfair... Well, yes, that's clear.

I смеялась очень странно и долго. I laughed very strangely and for a long time. Потом пристально посмотрела на меня – внутрь: Then she looked at me intently - inside:

– А главное – я с вами совершенно спокойна. - And most importantly, I'm completely at peace with you. Вы такой милый – о, я уверена в этом, – вы и не подумаете пойти в Бюро и сообщить, что вот я – пью ликер, я – курю. You're so nice - oh, I'm sure of it - you wouldn't think of going to the Bureau and telling them that here I am - drinking liquor, I'm smoking. Вы будете больны – или вы будете заняты – или уж не знаю что. You're going to be sick - or you're going to be busy - or I don't know what. Больше: я уверена – вы сейчас будете пить со мной этот очаровательный яд… More: I'm sure - you're about to drink this charming poison with me...

Какой наглый, издевающийся тон. What a cheeky, mocking tone. Я определенно чувствовал: сейчас опять ненавижу ее. I definitely felt like I was going to hate her again. Впрочем, почему «сейчас»? Я ненавидел ее все время.

Опрокинула в рот весь стаканчик зеленого яду, встала и, просвечивая сквозь шафранное розовым, – сделала несколько шагов – остановилась сзади моего кресла… She put the whole glass of green venom in her mouth, stood up and, shining through the saffron pink - took a few steps - stopped behind my chair...

Вдруг – рука вокруг моей шеи – губами в губы… нет, куда-то еще глубже, еще страшнее… Клянусь, это было совершенно неожиданно для меня, и, может быть, только потому… Ведь не мог же я – сейчас я это понимаю совершенно отчетливо – не мог же я сам хотеть того, что потом случилось. Suddenly, a hand around my neck, lips to lips... no, somewhere deeper, even scarier... I swear, it was completely unexpected for me, and maybe that's the only reason... I couldn't - I understand it clearly now - I couldn't have wanted what happened next.

Нестерпимо-сладкие губы (я полагаю – это был вкус «ликера») – и в меня влит глоток жгучего яда – и еще – и еще… Я отстегнулся от земли и самостоятельной планетой, неистово вращаясь, понесся вниз, вниз – по какой-то невычисленной орбите… Unbearably sweet lips (I guess it was the taste of "liquor") - and a sip of burning poison poured into me - and more - and more... I detached myself from the earth and as an independent planet, furiously spinning, went down, down - on some uncalculated orbit...

Дальнейшее я могу описать только приблизительно, только путем более или менее близких аналогий. Further I can describe only approximately, only by more or less close analogies.

Раньше мне это как-то никогда не приходило в голову – но ведь это именно так: мы, на земле, все время ходим над клокочущим, багровым морем огня, скрытого там – в чреве земли. It had never occurred to me before-but that's exactly what it is: we, on earth, are always walking over the roiling, crimson sea of fire hidden there-in the womb of the earth. Но никогда не думаем об этом. И вот вдруг бы тонкая скорлупа у нас под ногами стала стеклянной, вдруг бы мы увидели… And then suddenly the thin shell under our feet would become glass, suddenly we would see...

Я стал стеклянным. I became glassy. Я увидел – в себе, внутри. I saw - in myself, inside.

Было два меня. Один я – прежний, Д-503, нумер Д-503, а другой… Раньше он только чуть высовывал свои лохматые лапы из скорлупы, а теперь вылезал весь, скорлупа трещала, вот сейчас разлетится в куски и… и что тогда? I am one of the old me, D-503, number D-503, and the other one... Before, he was only sticking his shaggy paws out of the shell, but now he was coming out all over, the shell was cracking, now it's going to break into pieces and... and then what?

Изо всех сил ухватившись за соломинку – за ручки кресла – я спросил, чтобы услышать себя – того, прежнего: Grasping at straws, the handles of my chair, I asked, to hear myself, the old me:

– Где… где вы достали этот… этот яд? - Where... where did you get this... this poison?

– О, это! Просто один медик, один из моих… It's just that one medic, one of my...

– «Из моих»? «Из моих» – кого? "Of mine"-who?

И этот другой – вдруг выпрыгнул и заорал: And this other one - suddenly jumped out and yelled:

– Я не позволю! - I won't allow it! Я хочу, чтоб никто, кроме меня. I want no one but me. Я убью всякого, кто… Потому что вас – я вас — I'll kill anyone who... Because you - I you -

Я увидел: лохматыми лапами он грубо схватил ее, разодрал у ней тонкий шелк, впился зубами – я точно помню: именно зубами. I saw him grab her roughly with his shaggy paws, tear her thin silk, and sink his teeth into her-I remember exactly with his teeth.

Уж не знаю как – I выскользнула. I don't know how - I slipped out. И вот – глаза задернуты этой проклятой непроницаемой шторой – она стояла, прислонившись спиной к шкафу, и слушала меня. And there she was, eyes drawn up with that damned impenetrable curtain, leaning with her back against the closet, listening to me.

Помню: я был на полу, обнимал ее ноги, целовал колени. I remember: I was on the floor, hugging her legs, kissing her knees. И молил: «Сейчас – сейчас же – сию же минуту…» And begged: "Now - now - this very minute..."

Острые зубы – острый, насмешливый треугольник бровей. Sharp teeth - a sharp, mocking triangle of eyebrows. Она наклонилась, молча отстегнула мою бляху. She leaned over and silently unbuckled my badge.

«Да! Да, милая – милая», – я стал торопливо сбрасывать с себя юнифу. Yes, honey - honey," I began to hurriedly throw off my Unifa. Но I – так же молчаливо – поднесла к самым моим глазам часы на моей бляхе. But I - just as silently - held up to my very eyes the watch on my badge. Было без пяти минут 22.30.

Я похолодел. Я знал, что это значит – показаться на улице позже 22.30. I knew what it meant to show up on the street later than 10:30 p.m. Все мое сумасшествие – сразу как сдунуло. All my craziness was blown away. Я – был я. Мне было ясно одно: я ненавижу ее, ненавижу, ненавижу! I was me. One thing was clear to me: I hate her, I hate her, I hate her!

Не прощаясь, не оглядываясь – я кинулся вон из комнаты. Without saying goodbye, without looking back, I rushed out of the room. Кое-как прикалывая бляху на бегу, через ступени – по запасной лестнице (боялся – кого-нибудь встречу в лифте) – выскочил на пустой проспект. I was afraid I would run into someone in the elevator, but I somehow pinned my badge on the run and jumped out onto an empty avenue.

Все было на своем месте – такое простое, обычное, закономерное: стеклянные, сияющие огнями дома, стеклянное бледное небо, зеленоватая неподвижная ночь. Everything was in its place-so simple, so ordinary, so regular: glassy, shining houses, a glassy pale sky, a greenish still night. Но под этим тихим прохладным стеклом – неслось неслышно буйное, багровое, лохматое. But beneath that quiet, cool glass, the raging, crimson, shaggy stuff carried on unheard. И я, задыхаясь, мчался – чтобы не опоздать. And I rushed, panting, not to be late.

Вдруг почувствовал: наспех приколотая бляха – отстегивается – отстегнулась, звякнула о стеклянный тротуар. Suddenly I felt a hastily pinned plaque - unbuckled - unbuckled, rattling against the glass sidewalk. Нагнулся поднять – и в секундной тишине: чей-то топот сзади. I bent down to pick it up - and in a second's silence: someone's stomping behind me. Обернулся: из-за угла поворачивало что-то маленькое, изогнутое. I turned around: something small and curvy was turning around the corner. Так, по крайней мере, мне тогда показалось. At least, that's what it seemed to me at the time.

Я понесся во весь дух – только в ушах свистело. I rushed at full throttle - only my ears were whistling. У входа остановился: на часах было без одной минуты 22.30. I stopped at the entrance: the clock read 10:30 p.m., to the minute. Прислушался: сзади никого. He listened: no one behind him. Все это – явно была нелепая фантазия, действие яда. All this was clearly a ridiculous fantasy, the effect of poison.

Ночь была мучительна. The night was excruciating. Кровать подо мною подымалась, опускалась и вновь подымалась – плыла по синусоиде. The bed beneath me rose and fell and rose again, floating on a sine wave. Я внушал себе: «Ночью – нумера обязаны спать; это обязанность – такая же, как работа днем. I indoctrinated myself: "At night, the nummers are obliged to sleep; it is a duty - the same as work during the day. Это необходимо, чтобы работать днем. This is necessary to work during the day. Не спать ночью – преступно…» И все же не мог, не мог. Staying awake at night is criminal..." And yet I couldn't, I couldn't.

Я гибну. Я не в состоянии выполнять свои обязанности перед Единым Государством… Я…