ГЛАВА ПЕРВАЯ - ОБОРОНА СЕВАСТОПОЛЬСКОЙ KAPITEL EINS - DIE VERTEIDIGUNG VON SEBASTOPOL CHAPTER ONE - DEFENSE OF SEBASTOPOL CHAPITRE PREMIER - LA DEFENSE DE SEBASTOPOL HOOFDSTUK ÉÉN - DE VERDEDIGING VAN SEBASTOPOL ROZDZIAŁ PIERWSZY - OBRONA SEBASTOPOLA CAPÍTULO UM - A DEFESA DE SEBASTOPOL

Они не вернулись ни во вторник, ни в среду, ни даже в четверг, оговоренный как крайний срок. They did not return on Tuesday, Wednesday, or even Thursday, the deadline that had been agreed upon. Ils ne sont pas revenus le mardi, le mercredi, ni même le jeudi, date limite convenue. Salı, Çarşamba ve hatta son tarih olarak kararlaştırılan Perşembe günü bile geri dönmediler. Первый блокпост нес дежурство круглосуточно, и если бы дозорные услышали хоть эхо призывов о помощи, заметили бледный отблеск луча на влажных темных стенах туннеля, вперед, к Нахимовскому проспекту был бы немедленно выслан ударный отряд. The first checkpoint was on duty around the clock, and if the sentries had heard even an echo of calls for help, if they had noticed the pale glow of the beam on the damp, dark tunnel walls, a strike force would have been immediately sent forward to Nakhimovsky Prospekt. Le premier barrage routier était en service 24 heures sur 24, et si les sentinelles avaient entendu ne serait-ce qu'un écho des appels à l'aide, si elles avaient remarqué la pâle lueur du faisceau sur les murs sombres et humides du tunnel, une force d'intervention aurait été envoyée immédiatement à Nakhimovsky Prospekt. İlk barikat 24 saat görev başındaydı ve nöbetçiler yardım çağrılarının bir yankısını bile duymuş olsalardı, tünelin nemli karanlık duvarlarında ışığın soluk parıltısını fark etselerdi, Nakhimovsky Prospekt'e derhal bir vurucu güç gönderilirdi.

Напряжение нарастало с каждым часом. Tension was building by the hour. La tension monte d'heure en heure. Лучшие бойцы, превосходно экипированные и специально подготовленные именно для таких заданий, не смыкали глаз ни на секунду. The best fighters, well-equipped and specially trained for just such a mission, did not close their eyes for a second. Les meilleurs combattants, superbement équipés et spécialement entraînés pour de telles tâches, n'ont pas fermé les yeux une seconde. Колода карт, за которой короталось время от тревоги до тревоги, уже вторые сутки пылилась в ящике стола в караулке. A deck of cards, for which the time from alarm to alarm had passed, was gathering dust in a desk drawer in the guardhouse for the second twenty-four hours. Le jeu de cartes, pour lequel le temps était court d'une alarme à l'autre, prenait la poussière dans un tiroir du bureau du poste de garde depuis les dernières vingt-quatre heures. Обычная болтовня сменилась тихими встревоженными разговорами, те – тяжелым молчанием: каждый надеялся первым услышать эхо шагов возвращающегося каравана. The usual chatter was replaced by quiet anxious conversations, those by a heavy silence: everyone hoped to be the first to hear the echoing footsteps of the returning caravan. Les bavardages habituels sont remplacés par des conversations calmes et anxieuses, puis par un silence pesant : chacun espère être le premier à entendre l'écho des pas de la caravane qui revient. Слишком уж многое от него зависело. Too much depended on it. Trop de choses en dépendaient.

Севастопольская была превращена ее жителями, любой из которых – от пятилетнего мальчишки до древнего старика – умел обращаться с оружием, в неприступный бастион. Sevastopolskaya was transformed by its inhabitants, any of whom - from a five-year-old boy to an ancient old man - knew how to handle a gun, in an impregnable bastion. Sevastopolskaya a été transformée en un bastion imprenable par ses habitants, dont chacun - du petit garçon de cinq ans au vieillard - pouvait manier une arme. Ощетинившаяся пулеметными гнездами, шипами колючей проволоки, даже сваренными из рельсов противотанковыми ежами, эта станция-крепость – казалось бы, совершенно неуязвимая, – могла пасть в любую минуту. Bristling with machine gun nests, barbed wire spikes, and even anti-tank urchins welded from rails, this station-fortress - seemingly completely invulnerable - could fall at any minute. Parsemée de nids de mitrailleuses, de pointes de barbelés et même de hérissons antichars soudés à des rails, cette forteresse de la gare, apparemment totalement invulnérable, peut tomber à n'importe quel moment.

Ее ахиллесовой пятой была постоянная нехватка боеприпасов. Its Achilles' heel was the constant shortage of ammunition. Son talon d'Achille était le manque constant de munitions.

Столкнувшись с тем, что приходилось ежедневно выдерживать обитателям Севастопольской, жители любой другой станции наверняка и не подумали бы ее оборонять, бежав оттуда, как крысы из затапливаемого туннеля. Face à ce que les habitants de Sevastopolskaya devaient endurer quotidiennement, les habitants de n'importe quelle autre station n'auraient probablement pas songé à la défendre, la fuyant comme des rats dans un tunnel inondé. Даже могущественная Ганза – союз станций Кольцевой линии, – подсчитав все расходы, вряд ли решилась бы бросить необходимые силы на защиту Севастопольской. Even the mighty Hansa, the union of the Circle Line stations, after calculating all the costs, would hardly dare to throw the necessary forces to defend Sevastopolskaya. Même la puissante Hansa, l'union des gares de la ligne périphérique, après avoir calculé tous les coûts, oserait à peine jeter les forces nécessaires dans la défense de Sevastopolskaya. Да, ее стратегическое значение было велико, но все же игра не стоила свеч. Yes, its strategic importance was great, but still the game was not worth the cost. Certes, son importance stratégique était grande, mais le jeu n'en valait pas la chandelle.

Электроэнергия действительно была очень дорога. Electricity was very expensive indeed. L'électricité est en effet très chère. Достаточно дорога, чтобы севастопольцы, построившие одну из самых крупных гидроэлектростанций в метро, на доходы от ее поставок Ганзе ящиками заказывали боеприпасы и все-таки оставались в прибыли. Il était suffisamment cher pour que les habitants de Sébastopol, qui avaient construit l'une des plus grandes centrales hydroélectriques du métro, utilisent les revenus de sa fourniture à Hanse pour commander des munitions par caisses et continuer à faire des bénéfices. Однако многим из них приходилось расплачиваться не только патронами, но и своими искалеченными, оборванными жизнями. Cependant, nombre d'entre eux ont dû payer non seulement par des balles, mais aussi par leurs vies mutilées et brisées.

Грунтовые воды, благословение и проклятие Севастопольской, обтекали ее со всех сторон, словно воды Стикса – утлую барку Харона. La nappe phréatique, bénédiction et malédiction de Sébastopol, l'entourait de toutes parts comme les eaux du Styx à la barque miteuse de Charon. Они вращали лопасти десятков водяных мельниц, сооруженных местными самоучками в туннелях, гротах, подземных руслах – всюду, куда могли добраться инженерно-разведывательные группы, давая свет и тепло самой станции и еще доброй трети Кольца. Ils ont fait tourner les pales de dizaines de moulins à eau construits par des artisans autodidactes locaux dans des tunnels, des grottes, des canaux souterrains - partout où les équipes d'ingénierie et de reconnaissance pouvaient accéder, fournissant de la lumière et de la chaleur à la station elle-même et à un bon tiers de l'anneau.

Они же неустанно подтачивали опоры, разъедали цемент спаек, убаюкивающе журчали совсем близко за стенами главного зала, пытаясь усыпить бдительность обитателей. Ils minent inlassablement les appuis, corrodent le ciment des joints, murmurent sourdement derrière les murs de la grande salle, tentant d'endormir la vigilance des habitants. Наконец, не позволяли взорвать лишние, неиспользуемые перегоны, откуда на Севастопольскую непрестанно, словно бесконечная ядовитая многоножка, заползающая в мясорубку, двигались орды кошмарных созданий.

Жители станции, команда этого несущегося по Преисподней призрачного фрегата, были навечно обречены искать и заделывать все новые пробоины, потому что их корабль давно дал течь, но пристани, где он мог бы обрести покой, просто не существовало.

И одновременно они должны были отражать атаку за атакой шедших на абордаж с Чертановской и Нахимовского проспекта чудовищ… Ползущих из вентиляционных шахт, просачивающихся вместе с мутными стремительными ручьями сквозь канализационные стоки, рвущихся из южных туннелей.

Казалось, весь мир ополчился против севастопольцев, не жалея никаких усилий для того, чтобы стереть их пристанище с карты метро. А они до последнего цеплялись за свою станцию, будто, кроме нее, у них ничего во Вселенной не оставалось. And they clung to their station to the end, as if they had nothing left in the universe but it.

Но какими бы искусными ни были местные инженеры, каких опытных и безжалостных бойцов ни воспитывала бы Севастопольская, они не могли уберечь свое жилище без патронов, без ламп для прожекторов, без антибиотиков и бинтов. But no matter how skilled local engineers were, no matter how experienced and ruthless fighters were brought up by Sevastopol, they could not save their homes without ammunition, without lamps for searchlights, without antibiotics and bandages. Да, станция вырабатывала электричество, и Ганза была готова платить за него хорошую цену, но у Кольца были и другие поставщики, и собственные источники, а севастопольцы без подпитки извне вряд ли продержались бы даже месяц. А страшнее всего было остаться без боеприпасов. And the scariest thing was being left without ammunition.

Хорошо охраняемые караваны уходили к Серпуховской каждую неделю, чтобы на открытый у ганзейских купцов кредит закупить все необходимое и, не задерживаясь ни на час, отправиться домой. И пока вращалась Земля, пока текли подземные реки и держались возведенные метростроевцами своды, порядок не должен был меняться.

Но на этот раз караван задерживался. But this time the caravan was delayed. Задерживался непозволительно долго, так что уже становилось ясно: произошло нечто ужасное, непредвиденное, от чего не сумели защитить ни закаленные в боях тяжеловооруженные конвоиры, ни годами налаживавшиеся отношения с руководством Ганзы.

И все бы ничего, если бы действовала связь. And it would be all right if the connection worked. Однако с идущим к Кольцу телефонным проводом что-то случилось, сообщение прервалось еще в понедельник, а отправленная на поиски поломки бригада вернулась ни с чем.

\* \* \*

Лампа под широким зеленым абажуром свисала совсем низко над круглым столом, освещая пожелтевшие листы бумаги с нарисованными карандашом графиками и диаграммами. Лампочка была слабая, ватт сорок, но не потому что приходилось экономить электричество, а оттого что хозяин кабинета не любил яркий свет. Пепельница, переполненная окурками дрянных местных самокруток, сочилась едким сизым дымом, собиравшимся под низким потолком комнаты в ленивые вязкие клубы.

Начальник станции потер лоб и, вскинув руку, посмотрел единственным глазом на циферблат – в пятый раз за последние полчаса. Потом хрустнул пальцами и грузно поднялся. Then he crunched his fingers and stood up stiffly.

– Надо принимать решение. - We have to make a decision. Оттягивать дальше нет смысла. There is no point in delaying any further.

Крепкий старик в пятнистом бушлате и истертом голубом берете, сидевший за столом напротив, открыл было рот, но закашлялся и замахал рукой, разгоняя дым. A sturdy old man in a stained coat and a frayed blue beret, sitting across the table, opened his mouth, but coughed and waved his hand to disperse the smoke. Потом, недовольно морщась, отозвался: Then, wrinkling unhappily, he withdrew:

– Ну, давай я тебе еще раз повторю, Владимир Иванович: с южного направления мы никого снять не можем. - Well, let me tell you again, Vladimir Ivanovich: we can't remove anyone from the southern direction. Блокпосты под таким натиском, что еле держатся. The roadblocks are under such an onslaught that they can barely hold on. За последнюю неделю там трое раненых, один тяжелый – и это несмотря на укрепления. Ослабить юг я тебе не дам. I won't let you weaken the south. Туда же еще постоянно нужны и две тройки разведчиков – патрулировать шахты и межлинейники. Two three scouts are also needed there all the time - to patrol the mines and the inter-line. Ну, а север – кроме тех бойцов из встречающей бригады, свободных нет, извиняйте. Well, the north - except for those fighters from the welcoming brigade, there are no available, I'm sorry. Ищи, где хочешь. Look anywhere you want.

– Ты командир периметра, ты и ищи, – огрызнулся начальник. – А я своими делами заниматься буду. - And I'll mind my own business. Но через час группа уже должна выйти. But the group should be out in an hour. Ты пойми, мы с тобой разными категориями мыслим. You see, you and I think in different categories. Нельзя же решать только сиюминутные задачи! You can't just solve immediate problems! А если там что-то серьезное? What if it's something serious?

– А я думаю, Владимир Иванович, ты порешь горячку. - And I think, Vladimir Ivanovich, you're talking out of your ass. Калибра 5.45 в арсенале два цинка невскрытых, на полторы недели точно хватит. There are two unopened 5.45 calibers in the arsenal, enough for a week and a half. И у меня дома под подушкой завалялось еще, – старик усмехнулся, обнажая крепкие желтые зубы, – ящик точно наскребу. And I have more under my pillow at home," the old man grinned, showing strong yellow teeth, "I'm sure I can scrape together a crate. Беда не в патронах, а в людях. The trouble is not with the bullets, but with the people.

– Давай-ка лучше я тебе скажу, в чем беда. - Let me tell you what the problem is. Через две недели, если не наладить поставки, придется перекрывать гермозатворы в южных туннелях, потому что без боеприпасов мы их не удержим. Значит, не сможем осматривать и ремонтировать две трети наших мельниц. So we won't be able to inspect and repair two-thirds of our mills. Еще через неделю они начнут выходить из строя. After another week, they will start to fail. Перебои с электричеством в Ганзе никого не обрадуют. A power outage in the Hanse will not make anyone happy. В лучшем случае они начнут искать других поставщиков. At best, they will start looking for other suppliers. В худшем… Да что там электричество?! At worst... What about electricity?! Туннели пустые уже пять дней почти, ни человека! The tunnels have been empty for almost five days, not a person! А если там обрушение? What if there's a collapse? А если прорыв? What if there's a breakthrough? Если мы отрезаны теперь? If we are cut off now?

– Брось! - Drop it! Силовые кабели в норме. The power cables are fine. Циферки на счетчиках бегут, ток идет, Ганза потребляет. The numbers on the meters are running, the current is going, Hansa is consuming. Было бы обрушение, ты бы сразу узнал. If there had been a collapse, you would have known right away. Даже если, положим, диверсия – нам бы не телефон обрезали, а провода наши. Even if, say, sabotage - we wouldn't get our phone cut, but our wires. А насчет туннелей – кто сюда пойдет? And about the tunnels - who's going to go here? К нам и в лучшие времена никто не захаживал. Even at the best of times, no one came to see us. Чего один Нахимовский проспект стоит… Одиночке там не прорваться, а чужие торговцы к нам уже не суются. Nakhimovsky Prospect alone is worth mentioning... No one can break through there, and other people's vendors don't come to us anymore. Ну и бандиты, ясное дело, наслышаны, недаром же мы каждый раз одного живым отпускали. And the bandits, of course, have heard, it's not for nothing that we let one go alive every time. Я говорю, не паникуй.

– Хорошо тебе рассуждать, – проворчал Владимир Иванович, поднимая повязку над пустой глазницей и вытирая со лба выступивший пот. - Good for you to reason," grumbled Vladimir Ivanovich, lifting the bandage over his empty eye socket and wiping the sweat from his forehead.

– Тройку дам. - I'll give you three. Пока больше нельзя, правда, – уже мягче сказал старик. You can't do it anymore, really," the old man said more gently. – И хватит курить. - And stop smoking. Знаешь же, что и мне этим дышать нельзя, и сам травишься! You know I can't breathe it in, and you're poisoning yourself! Давай лучше чаю, что ли… Let's have some tea or something...

– Это всегда пожалуйста, – начальник потер руки. - You're welcome," the boss rubbed his hands together. – Истомин у аппарата, – буркнул он в телефонную трубку, – чая мне и полковнику. - Istomin is at the machine," he muttered into the receiver, "tea for me and the colonel.

– И дежурного офицера вызови, – попросил командир периметра, снимая с головы берет. - And call the officer on duty," the perimeter commander asked, taking his beret off his head. – Я распоряжусь по поводу тройки. - I'll make the arrangements for the three.

Чай у Истомина был всегда свой, с ВДНХ – особого, отборного сорта. Мало кто мог себе такое позволить – доставленный с другого края метро, трижды обложенный ганзейскими пошлинами, любимый чай начальника станции становился таким дорогим, что он и сам не стал бы потакать своим слабостям, если бы не старые связи на Добрынинской. Few people could afford it - delivered from the other side of the subway, triple taxed with Hanseatic duties, the station master's favorite tea became so expensive that he himself would not have indulged his weaknesses, if not for the old connections at Dobryninskaya. С кем-то он там когда-то вместе воевал, и с тех пор раз в месяц командир возвращающегося от Ганзы каравана непременно привозил с собой яркий сверток, за которым Истомин всегда приходил сам. He had once fought with someone there, and since then, once a month, the commander of a caravan returning from the Hansa always brought with him a brightly colored package, which Istomin always came for himself.

Год назад с чаем этим начались перебои. A year ago this tea began to be out of stock. До Севастопольской долетели тревожные слухи о новой, страшной угрозе, которая нависла над ВДНХ, а может, и надо всей оранжевой веткой: с поверхности туда спускались неизвестные и невиданные раньше мутанты, по слухам, умевшие читать мысли, почти невидимые и к тому же практически неистребимые. Поговаривали, что станция пала, и что Ганза, опасаясь вторжения, подорвала туннели за Проспектом мира. There was talk that the station had fallen, and that Hansa, fearing an invasion, had blown up the tunnels behind the Prospect of Peace. Цены на чай взлетели, потом он совсем было пропал, и Истомин был не на шутку встревожен. Prices for tea soared, then it was completely gone, and Istomin was not at all alarmed. Однако через несколько недель страсти сами собой улеглись, и караваны, возвращавшиеся на Севастопольскую с патронами и лампами, снова повезли и знаменитый душистый чай. A few weeks later, however, passions subsided of their own accord, and caravans returning to Sevastopolskaya with cartridges and lamps again carried the famous fragrant tea. А что могло быть важнее? What could be more important?

Наливая командиру отвар в фарфоровую чашку со сколотой местами золотой каймой и вдыхая ароматный пар, Истомин от удовольствия даже зажмурил на миг свой глаз. После нацедил и себе, тяжело уселся на стул и зазвенел серебряной ложечкой, размешивая таблетку сахарина. Afterwards, he got a drink for himself, sat down heavily on a chair, and jingled a silver spoon, stirring a saccharin tablet.

Оба молчали, и с полминуты это меланхоличное позвякивание было единственным звуком, раздававшимся в затянутом табачным дымом полутемном кабинете. А потом его перекрыл, почти попадая в такт, летящий из туннелей надрывный колокольный набат.

– Тревога! - Alert!

Командир периметра с невероятной для своих лет стремительностью сорвался с места и выскочил из комнаты. The perimeter commander, unbelievably quick for his age, rushed from his seat and ran out of the room. Где-то вдалеке хлопнул одинокий ружейный выстрел, потом его подхватили автоматы – один, другой, третий, по платформе загрохотали подкованные солдатские сапоги, и уже откуда-то издалека донесся зычный полковничий бас, раскидывающий приказы. Somewhere in the distance a lone shot rang out, then it was picked up by automatic rifles - one, two, three, the clatter of soldiers' boots on the platform, and from somewhere in the distance came the sonorous voice of the colonel, scattering orders.

Истомин тоже было потянулся к висящему у шкафа лоснящемуся милицейскому автомату, но потом схватился за поясницу, охнул, махнул рукой, вернулся за стол и прихлебнул чая. Напротив него дымилась, остывая, брошенная полковником чашка и валялся забытый впопыхах голубой берет. In front of him, the colonel's cup, which had been thrown to the cold, was smoking and his blue beret, which he had forgotten in a hurry, was lying there. Начальник станции скорчил ему гримасу и вполголоса заспорил с бежавшим командиром, возвращаясь к прежним темам с новыми аргументами, о которых не догадался вспомнить во время перебранки.

\* \* \*

На Севастопольской ходило немало мрачных шуток о том, почему соседняя Чертановская так называлась. Хотя мельницы электростанций были разбросаны далеко в туннелях между двумя станциями, никто и не помышлял о том, чтобы для удобства занять и освоить пустующую Чертановскую, как была присоединена до этого смежная Каховская. Инженерные группы, под прикрытием подбиравшиеся к ней для установки и осмотра дальних генераторов, не решались приближаться к платформе ближе чем на сто метров. The engineering teams, under cover, who approached it to install and inspect the distant generators, did not dare to come closer than a hundred meters to the platform. Выходя в такой поход, почти все, кроме самых отъявленных безбожников, украдкой крестились, а некоторые на всякий случай даже прощались с семьями. When going on such a hike, almost all but the most hardcore godless people would furtively baptize, and some even said goodbye to their families just in case.

Станция была нехорошая, и это чувствовал каждый, кто подходил к ней хотя бы на полкилометра. The station was no good, and everyone who came within half a kilometer of it could feel it. Тяжелые ударные отряды, которые севастопольцы по незнанию направляли раньше на Чертановскую, еще надеясь расширить свою территорию, возвращались потрепанными, ополовиненными, но чаще не возвращались вовсе. Heavy strike units, which Sevastopol had unknowingly sent earlier to Chertanovskaya, still hoping to expand their territory, returned shattered, hollowed out, but more often did not return at all. Бывалые бойцы, перепуганные до икоты, до стекающих по подбородку слюней, были не в силах справиться с ознобом, даже сидя так близко к костру, что начинала тлеть одежда. The seasoned fighters, frightened to the point of hiccups and drooling down their chins, were unable to cope with the chills, even sitting so close to the fire that their clothes began to smolder. Они с трудом вспоминали то, что пришлось пережить, и никогда их воспоминания не были похожи друг на друга. They had a hard time remembering what they'd been through, and their memories were never quite the same.

Считалось, что где-то за Чертановской боковые ответвления от основных туннелей ныряли вниз, вплетаясь в грандиозный лабиринт природных пещер, по слухам, кишевших всяческой нечистью. It was believed that somewhere beyond Chertanovskaya the side branches of the main tunnels dived down into a grand labyrinth of natural caves, rumored to be crawling with all kinds of evil spirits. Это место на станции условно называли «Вратами» – условно, потому что никто из живых обитателей Севастопольской его никогда не видел. This place at the station was conventionally called "Gates" - conventionally, because none of the living inhabitants of Sevastopolskaya had ever seen it. Правда, известен был случай, когда еще на заре освоения линии сами Врата вроде бы обнаружила большая разведгруппа, преодолевшая Чертановскую. True, there was a well-known case when, at the dawn of the development of the line, the Gates themselves seemed to have been discovered by a large reconnaissance team that had overcome Chertanovskaya. Группа несла с собой передатчик – что-то наподобие проводного телефона. The group carried a transmitter, something like a corded phone. По этому телефону связист и сообщил на Севастопольскую, что разведчики стоят на входе в уходящий почти вертикально вниз неширокий коридор. Using this phone the communicator reported to Sevastopolskaya that the scouts are at the entrance to an almost vertical down a narrow corridor. Больше он ничего передать не успел, но еще несколько минут, пока не порвался кабель, сгрудившееся вокруг переговорного устройства командование Севастопольской слушало, как один за другим обрываются истошные, полные ужаса и нечеловеческой боли вопли бойцов разведгруппы. He did not have time to pass anything else, but for several minutes until the cable broke, huddled around the intercom command Sevastopolskaya listened as one after another broke off, full of horror and inhuman pain screams of soldiers of the reconnaissance group. Стрелять никто из них даже не пытался, словно каждому из погибающих было ясно, что обычное оружие не в состоянии защитить их. None of them even tried to shoot, as if it was clear to each of the dead that conventional weapons were unable to protect them. Последним замолк командир группы, наемник-головорез с Китай-города, собиравший коллекцию мизинцев своих врагов. Он, видимо, находился на некотором расстоянии от уроненной радистом трубки, поэтому разобрать, что он говорил, было непросто; но, вслушавшись в его предсмертные всхлипывания, начальник станции узнал молитву – из простых, наивных, которым верующие родители учат маленьких детей. He must have been some distance away from the receiver dropped by the radio operator, so it was difficult to make out what he was saying; but listening to his dying sobs, the stationmaster recognized a prayer - the simple, naive kind that believing parents teach young children.

После этого случая все попытки пробиться за Чертановскую были оставлены; собирались даже покинуть Севастопольскую и отходить к Ганзе. Однако проклятая станция, похоже, была тем самым пограничным столбом, который отмерял в метро пределы человеческих владений. Проникавшие за него создания порядком досаждали обитателям Севастопольской, но их хотя бы было можно убить, и при грамотно организованной обороне эти нападения отражались относительно легко и почти бескровно – покуда хватало боеприпасов. The creatures penetrating behind it pestered the inhabitants of Sevastopolskaya, but at least they could be killed, and with well-organized defense, these attacks were repelled relatively easily and almost bloodlessly - as long as there was enough ammunition.

Изредка к блокпостам подползали такие чудища, остановить которых удавалось только при помощи разрывных пуль и ловушек с высоковольтными разрядами. Occasionally, monsters crawled up to the roadblocks that could only be stopped by exploding bullets and high-voltage traps. Но чаще дозорным все же приходилось иметь дело с тварями не столь пугающими, хотя и крайне опасными. Звали их здесь как-то по-гоголевски домашне: упырями. They were called ghouls, as they were called here in the Gogol way: ghouls.

– Вон еще один! - There's another one! Сверху, в третьей трубе! Above, in the third pipe!

Прожектор, сорвавшийся с потолочного крепления, дерганно, как висельник, болтался на одном проводе, поливая жестким белым светом пространство перед блокпостом, – то выхватывал притаившиеся в тенях скрюченные фигуры крадущихся мутантов, то снова прятал их во мраке, то заглядывал, слепя, в глаза дозорным. A searchlight, ripped from its ceiling mount, flickered like a hangman on one wire, flickering with white hard light in front of the outpost, sniffing out the hunched figures of the creeping mutants, then hiding them again in the shadows, then staring into the eyes of the sentries. Вокруг гуляли, сжимаясь и тут же пружиня, перекашиваясь, кривляясь, неверные тени: люди отбрасывали звериные, чудовища – человеческие. Around them walked, shrinking and then springing, twisting, wriggling, the wrong shadows: men cast animal shadows, monsters cast human shadows.

Блокпост был очень удобно расположен. Туннели в этом месте сходились – незадолго до последней войны Метрострой затеял реконструкцию, которая так и не была доведена до конца. На этом узле севастопольцы соорудили настоящую маленькую крепость: две пулеметные точки, полутораметровой толщины укрытия из мешков с песком, ежи и шлагбаумы на рельсах, электрические ловушки на ближних подходах и тщательно продуманная система сигнализации. At this junction Sevastopol built a veritable small fortress: two machine gun points, a meter and a half thick shelters of sandbags, hedgehogs and barriers on the rails, electric traps on the short approaches and carefully thought-out alarm system. Но когда мутанты шли такой волной, как в тот день, казалось – еще немного, и оборона рухнет. But when mutants came in such a wave as on that day, it seemed that a little more, and the defense would collapse.

Пулеметчик что-то нудно бубнил, пуская носом кровавые пузыри и удивленно разглядывая свои мокрые багровые ладони. The machine gunner muttered something tediously, blowing bloody bubbles through his nose and looking at his wet, crimson palms in surprise. Воздух вокруг его заклинившего «Печенега» подрагивал от жара. Потом, всхрапнув, стрелок доверчиво уткнулся лицом в плечо своего соседа, могучего бойца в закрытом титановом шлеме, и притих. Через секунду впереди раздался душераздирающий визг: упырь атаковал.

Боец в шлеме приподнялся над бруствером, отодвинув навалившегося на него окровавленного пулеметчика, вскинул автомат и дал долгую очередь. The helmeted soldier raised himself up over the parapet, pushed back the bloody machine gunner who had collapsed on him, raised his machine gun and fired a long burst. Мерзкая жилистая бестия, обтянутая матово-серой кожей, уже метнулась вперед, расправив узловатые передние лапы и планируя сверху вниз на натянувшихся кожных складках. The wiry, wiry beast, covered in matte gray skin, had already rushed forward, spreading its knotty forelegs and gliding downward on the strained skin folds. Двигались упыри с совершенно невообразимой скоростью, не оставляя замешкавшимся ни малейших шансов, поэтому дежурство в этом дозоре несли только самые ловкие и умелые. The ghouls moved at an unimaginable speed, leaving no chance for those who hesitated, so only the most nimble and skilled were on watch in this patrol.

Свинцовый хлыст перебил визг, но по инерции уже мертвый упырь продолжил падение: стокилограммовая туша глухо ударила в бруствер, выбив из мешков с песком облако пыли. The lead whip interrupted the screech, but by inertia the already dead ghoul continued to fall: the hundred-kilogram carcass thudded into the parapet, knocking a cloud of dust out of the sandbags.

– Вроде все… - I think that's it...

Казавшийся бесконечным поток тварей, всего пару минут назад хлеставший из подвешенных под потолком огромных спиленных труб, и в самом деле, иссяк. The seemingly endless stream of creatures, which only a few minutes ago had been spewing from huge sawed-off pipes hanging from the ceiling, had indeed dried up. Дозорные стали осторожно выбираться из-за укреплений. The sentries began to cautiously climb out from behind the fortifications.

– Носилки сюда! - Get me a stretcher! Доктора! На станцию его срочно! Get him to the station right away!

Убивший последнего упыря здоровяк прикрепил к стволу автомата штык-нож и неторопливо пустился в обход раскиданных по зоне огня убитых и раненых созданий, придавливая зубастую пасть каждой из них сапогом и нанося короткий, выверенный удар штыком в глаз. The big guy who killed the last ghoul attached a bayonet knife to the barrel of his rifle and leisurely went around the dead and wounded creatures scattered across the fire zone, pressing the toothy jaws of each of them with his boot and delivering a short, well-measured bayonet blow to the eye. Потом устало прислонился спиной к мешкам, отвернулся лицом к туннелям, поднял, наконец, забрало шлема и приложился к фляге.

Подкрепление со стороны станции подоспело, когда все уже было решено. Reinforcements from the station arrived when everything was already decided. Добрался, трудно дыша и проклиная свои болячки, и командир периметра в расстегнутом солдатском бушлате. The perimeter commander, in an unbuttoned soldier's jacket, was also there, breathing heavily and cursing his soreness.

– Ну, вот где я ему тройку достану? - Well, where am I going to get him a C? От сердца оторву? I'll tear it from my heart?

– О чем вы, Денис Михайлович? - What do you mean, Denis Mikhailovich? – чуть не заглядывая командиру в рот, спросил один из дозорных. - almost looking into the commander's mouth, asked one of the sentries.

– Истомин требует срочно отправить тройку разведчиков к Серпуховской. - Istomin demands the urgent dispatch of three scouts to Serpukhovskaya. Беспокоится за караван. Worried about the caravan. А откуда я ему еще тройку возьму? How am I going to get him another three? И вот ведь именно сейчас… And right now...

– О караване так ничего и не слышно? - Still no word on the caravan? – не оборачиваясь, поинтересовался утолявший жажду. - Without turning around, the thirsty man inquired.

– Ничего, – подтвердил старик. - Nothing," the old man confirmed. – Но ведь и времени еще не так много прошло. - But there hasn't been much time yet, either. Что опаснее, в конце-то концов? Which is more dangerous, after all? Если мы юг сегодня оголим, через неделю этот караван будет некому встречать! If we bare the south today, in a week there will be no one to meet this caravan!

Боец качнул головой и замолчал. The soldier shook his head and fell silent. Не отозвался он и когда командир, поворчав еще несколько минут, спросил у оставшихся на посту дозорных, не хочет ли кто добровольцем войти в ту самую тройку, которую все же придется отрядить к Серпуховской, – иначе начальник станции, чтоб ему было неладно, проест старику всю плешь. He did not respond, and when the commander, after grumbling for a few more minutes, asked the sentries who remained at the post if anyone volunteered to join the very troika that would have to be sent to Serpukhovskaya - otherwise the station master, damn him, would have the old man all over his head.

Трудностей с набором желающих не возникло – многие дозорные засиделись на месте, а представить себе что-то еще более опасное, чем оборона южных туннелей, им было нелегко. There was no difficulty in recruiting volunteers - many of the sentinels were overextended, and it was not easy for them to imagine anything more dangerous than defending the southern tunnels.

Из шестерых вызвавшихся в этот поход полковник отобрал тех, в ком, по его мнению, Севастопольская на тот час нуждалась меньше всего. Of the six who volunteered for this campaign, the colonel selected those in whom, in his opinion, Sevastopol at that hour needed the least. Мысль оказалась удачной, потому что из отправленной на Серпуховскую тройки на станцию больше никто никогда не вернулся. The idea turned out to be a good one, because none of the three sent to Serpukhovskaya never returned to the station.

\* \* \*

Вот уже три дня, с тех самых пор, как разведчики ушли на поиски каравана, полковнику казалось, что за спиной у него шепчутся, и повсюду виделись косые взгляды. For three days now, ever since the scouts had left in search of the caravan, the colonel had felt whispered behind him and seen oblique glances everywhere. Даже самые оживленные беседы стихали, когда он проходил мимо разговаривавших. Even the liveliest of conversations faded as he passed the talkers. И в напряженном молчании, воцарявшемся везде, где бы он ни появлялся, ему чудилось невысказанное требование: объяснить и оправдаться. And in the tense silence that prevailed wherever he appeared, he felt an unspoken demand: to explain and justify himself.

Он просто делал свою работу: обеспечивал безопасность оборонного периметра Севастопольской. He was just doing his job: securing the defense perimeter of Sevastopol. Он тактик, а не стратег. He's a tactician, not a strategist. Когда каждый солдат был на счету, полковник просто не имел права разбрасываться ими, рассылая на сомнительные, если не бессмысленные задания. When every soldier counted, the colonel simply had no right to throw them away, sending them on dubious, if not meaningless missions.

Три дня назад полковник был в этом искренне убежден. Three days ago the colonel was sincerely convinced of this. Но теперь, когда всякий испуганный, неодобрительный, сомневающийся взгляд стегал его по спине, его уверенность пошатнулась. But now, with every frightened, disapproving, doubting look stalking him on the back, his confidence shook. Идущей налегке разведгруппе не потребовалось бы и суток, чтобы проделать весь путь к Ганзе и обратно – и это с учетом возможных боев и ожидания на границах независимых полустанков. It would not take a light reconnaissance team more than a day to go all the way to Hansa and back - and that's taking into account possible fighting and waiting at the borders of independent half-stations. Значит…

Приказав никого к себе не пускать, полковник заперся в своей комнатушке и забормотал себе под нос, в сотый раз перебирая варианты того, что могло случиться с торговцами и разведкой. Ordering no one to come in, the colonel locked himself in his room and muttered to himself, going over for the hundredth time what might have happened to the traders and the scouts.

Людей на Севастопольской не страшились, разумеется, за исключением армии Ганзы. People on Sevastopolskaya were not feared, of course, with the exception of Hansa's army. Дурная слава о станции, многократно перевранные истории нескольких очевидцев о том, какой ценой ее обитателям дается выживание, подхваченные челноками и любителями послушать их байки, распространялись по метро, делая свое дело. The notoriety of the station, the repeatedly twisted stories of several eyewitnesses about the cost of survival to its inhabitants, picked up by shuttles and amateurs to listen to their tales, spread through the subway, doing their work. Быстро сообразив, какая от этой репутации польза, начальство станции приложило к ее укреплению свою руку. Quickly figuring out what good this reputation would do, the station bosses had a hand in strengthening it. Информаторы и караванщики, путешественники и дипломаты были официально благословлены врать, да пострашнее, про Севастопольскую, и вообще про весь начинавшийся за Серпуховской отрезок линии. Informants and caravan drivers, travelers and diplomats were officially blessed to lie, and worse, about Sevastopolskaya, and in general about the whole section of the line, which began behind Serpukhovskaya.

Разглядеть за этой дымовой завесой привлекательность и истинную значимость станции могли лишь единицы. Behind this smokescreen, only a few could see the appeal and true significance of the station. Всего пару раз за последние годы несведущие бандиты пробовали силой прорваться через блокпосты, но превосходно отлаженная севастопольская военная машина без малейших сложностей перемалывала разрозненные отряды. Only a couple of times in recent years, uninformed bandits tried to force their way through the roadblocks, but the perfectly tuned military machine of Sevastopol without the slightest difficulty grinded the scattered units.

Как бы то ни было, ушедшая в разведку тройка была четко проинструктирована в случае выявления угрозы не вступать с противником в столкновение, а как можно скорее возвращаться назад. In any case, the reconnaissance troika was clearly instructed not to clash with the enemy in case of a threat, but to turn back as quickly as possible.

Была, конечно, Нагорная – место не такое скверное, как Чертановская, но все же очень опасное, зловещее. There was Nagornaya, of course - a place not as bad as Chertanovskaya, but still very dangerous, ominous. И Нахимовский проспект, заклинившие верхние гермозатворы которого не позволяли полностью оградить станцию от проникновений с поверхности. And Nakhimovsky Prospekt, whose jammed upper seals did not allow the station to be completely shielded from intrusion from the surface. Подрывать выходы севастопольцы не хотели: нахимовским «подъемом» пользовались местные сталкеры. The Sevastopol residents did not want to undermine the exits: the Nakhimov "rise" was used by local stalkers. В одиночку через Проспект, как его звали на станции, никто ходить не отваживался, но не бывало еще случая, чтобы тройка не могла дать отпор водившимся там тварям. No one dared to go through Prospect, as the station called it, alone, but there was never a case where a troika couldn't fight off the creatures that were out there.

Обрушение? Collapse? Прорыв грунтовых вод? Groundwater breakthrough? Диверсия? Diversion? Необъявленная война с Ганзой? Теперь он, а не Истомин, обязан был дать ответ женам пропавших разведчиков, приходящим к полковнику, чтобы тоскливо и ищуще, словно брошенные собаки, заглянуть ему в глаза в надежде увидеть в них обещание, утешение. Now he, not Istomin, was obliged to give an answer to the wives of the missing scouts who came to the colonel to look longingly and searchingly, like abandoned dogs, into his eyes in the hope of seeing in them a promise, a comfort. Он должен был все объяснить не задающим лишних вопросов, пока еще верящим в него солдатам гарнизона. He had to explain everything to the unasking, still believing soldiers of the garrison. Успокоить всех встревоженных, собирающихся вечерами, после работы, у станционных часов, которые засекли время выхода каравана. To reassure all the anxious, gathering in the evenings, after work, at the station clock, which had clocked the time of the caravan's departure.

Истомин говорил, что в последние дни у него все чаще спрашивали, отчего на станции приглушили освещение, и требовали включить лампы на прежнюю мощность. Istomin said that in recent days he has been asked more and more often why the lights at the station were dimmed and demanded that the lamps be turned back on to their previous power. А ведь ослаблять напряжение никто и не думал, светильники и так горели в полную силу. And no one thought to turn down the voltage; the lights were already burning at full power. Тьма сгущалась не на станции, а в человеческих душах, и даже самые яркие ртутные лампы не могли ее разогнать. The darkness was thickening, not at the station, but in human souls, and even the brightest mercury lamps could not disperse it.

Восстановить телефонное сообщение с Серпуховской так и не удалось, и за ту неделю, которая прошла со дня выхода каравана, полковник, как и многие другие севастопольцы, потеряли очень важное, редкое для обитателей метро чувство близости к людям.

Пока работала связь, пока караваны ходили регулярно и до Ганзы было меньше дня пути, каждый из живущих на Севастопольской был волен уйти или остаться, каждый знал, что всего в пяти перегонах от их станции начиналось настоящее метро, цивилизация… Человечество. As long as communications worked, as long as caravans ran regularly, and Hanse was less than a day away, everyone living at Sevastopolskaya was free to leave or stay, everyone knew that just five runs from their station began the real subway, civilization... Mankind.

Так, наверное, раньше чувствовали себя заброшенные в Арктику полярники, ради научных изысканий или высоких заработков добровольно обрекавшие себя на долгие месяцы борьбы с холодом и одиночеством. До большой земли – тысячи километров, и все же она где-то рядом, покуда действует радио, а раз в месяц над головами слышится гул моторов самолета, сбрасывающего на парашютах ящики с тушенкой. It is thousands of kilometers to the mainland, but it is still somewhere nearby, as long as the radio is active, and once a month you can hear the hum of an airplane engine dropping boxes of stew overhead on parachutes.

Но теперь льдина, на которой стояла их станция, откололась, и ее с каждым часом уносило все дальше – в ледяную пургу, в черный океан, в пустоту и неизвестность.

Ожидание затягивалось, и смутное беспокойство полковника за судьбу посланных к Серпуховской разведчиков постепенно превращалось в мрачную уверенность: этих людей он больше никогда не увидит. The wait dragged on, and the Colonel's vague uneasiness about the fate of the scouts sent to Serpukhovskaya gradually turned into a grim certainty: he would never see these men again. Снимать с оборонного периметра трех новых бойцов, чтобы точно так же швырнуть их навстречу неведомой опасности, а вполне возможно – и верной гибели, так и не найдя при этом выхода из положения, он просто не мог себе позволить. He could not afford to remove three new fighters from the defense perimeter in order to throw them into unknown danger, and quite possibly to their certain death, with no way out of the situation. Опускать гермоворота, перекрывать южные туннели и собирать большую ударную группу ему все же казалось преждевременным. It still seemed premature for him to lower the floodgates, block off the southern tunnels, and assemble a large strike team. Если бы только кто-нибудь принял сейчас решение за него… Решение, которое обречено оказаться неверным. If only someone would make the decision for him now... A decision that is doomed to be wrong.

Командир периметра вздохнул, приоткрыл дверь и, воровато оглянувшись, подозвал часового. The perimeter commander sighed, opened the door, and, looking around anxiously, called out to the sentry.

– Папироской не угостишь? - Can I have a cigarette? Но эта – крайняя, больше мне не давай, как бы ни просил! But this is the last one, don't give me any more, no matter how much I ask! И не говори никому, ладно?

\* \* \*

Надя, кряжистая говорливая тетка в дырявом пуховом платке и измазанном переднике, принесла горячую кастрюлю с мясом и овощами, и дозорные оживились. Nadia, a stout, talkative aunt in a ragged down scarf and a soiled apron, brought a hot pot of meat and vegetables, and the sentries perked up. Картошка и огурцы с помидорами считались здесь самым изысканным деликатесом: кроме Севастопольской, овощами могли попотчевать разве что в паре лучших ресторанов Кольца или Полиса. Potatoes and cucumbers and tomatoes were considered the most exquisite delicacies here: except for Sevastopolskaya, vegetables could be served only in a couple of the best restaurants in Koltsa or Polis. Дело было не только в сложных гидропонических установках, необходимых для выращивания сбереженных семян, но и в том, что мало кто в метро мог растрачивать киловатты электричества, чтобы разнообразить солдатское меню. It wasn't just the complicated hydroponic plants needed to grow the saved seeds, but also the fact that few people in the subway could waste kilowatts of electricity to diversify a soldier's menu.

Даже на стол к начальству овощи попадали лишь по праздникам, обычно же ими баловали только детей. Even at the table of the bosses vegetables got only on holidays, but usually they were spoiled only children. Истомину пришлось изрядно поспорить с поварами, чтобы убедить их добавить вареной картошки и по помидору к полагающейся по нечетным числам свинине – для поддержания боевого духа. Istomin had to argue with the cooks to convince them to add boiled potatoes and a tomato to the odd-numbered pork to keep the morale up.

Затея сработала: стоило Наде, по-бабски неловко скинув с плеча автомат, приподнять крышку кастрюли, как морщины на лицах дозорных стали разглаживаться. The idea worked: as soon as Nadia, awkwardly lifting the lid of the pot, lifted the gun from her shoulder, the wrinkles on the faces of the sentries began to smooth out. Под такой ужин продолжать набившие оскомину разговоры о сгинувшем караване и задерживающейся разведгруппе не хотелось. Under such a dinner we did not want to continue the overused conversations about the lost caravan and the delayed reconnaissance group.

– Сегодня вот целый день почему-то о Комсомольской вспоминаю, – сказал, разминая картошку в своей алюминиевой миске, седой старик в ватнике с метрополитеновскими лычками. - Today all day long I think of Komsomolskaya," said an old gray-haired man in a wattled coat with a subway stripes while mashing potatoes in his aluminum bowl. – Вот бы попасть, посмотреть… Какая там мозаика! - I wish I could get in and see... What a mosaic! На мой вкус, самая красивая станция в Москве. To my taste, the most beautiful station in Moscow.

– Да брось, Гомер, небось, ты просто жил там, вот и любишь ее до сих пор, – немедленно отозвался небритый толстяк в ушанке. - Come on, Homer, you probably just lived there and you still love her," said the unshaven fat man in the earflaps. – А на Новослободской витражи? - And stained glass windows on Novoslobodskaya? А на Маяковской – колонны такие воздушные и фрески на потолке? And on Mayakovskaya, are the columns so airy and frescoes on the ceiling?

– Мне Площадь революции всегда нравилась, – стеснительно признался снайпер, тихий серьезный мужчина в годах. - I've always liked Revolution Square," the sniper, a quiet, serious man in years, shyly confessed. – Сам знаю, что глупости, но вот все эти суровые матросы и летчики, пограничники с собаками… С детства обожал эту станцию! - I know it's silly myself, but there are all these tough sailors and pilots, border guards with dogs... I've loved this station since I was a kid!

– А чего это глупости? - Why is that silly? Там очень даже симпатичные мужички в бронзе изображены, – поддержала его Надя, соскребая остатки со дна кастрюли. There are some very handsome men in bronze there," Nadia encouraged him, scraping the remains off the bottom of the pot. – Эй, бригадир, смотри, без ужина останешься! - Hey, Brigadier, look, you won't get your supper!

Сидевший особняком высокий плечистый боец неторопливо приблизился к костру, забрал свою порцию и вернулся на прежнее место – поближе к туннелю, подальше от людей. The tall, shoulder-length fighter, who sat apart, leisurely approached the fire, took his portion and returned to his previous position, closer to the tunnel, away from the people.

– Он вообще на станции появляется? - Does he show up at the station at all? – шепотом спросил толстяк, кивая на тонущую в полумраке широченную спину. - the fat man asked in a whisper, nodding at his broad back drowning in the semi-darkness.

– Больше недели безвылазно здесь сидит, – так же тихо ответил снайпер. - He's been here for more than a week," the sniper answered just as quietly. – Ночует в спальнике. Как у него только нервы выдерживают… Хотя, может, ему просто нравится это дело. How can he stand his nerves ... Although, maybe he just likes this case. Три дня назад, когда упыри чуть Рината не загрызли, он потом ходил и добивал их. Three days ago, when the ghouls almost mauled Rinat, he went around and finished them off. Вручную, минут пятнадцать. By hand, about fifteen minutes. Возвращается – сапоги все в кровище, автомат тоже… Довольный. He comes back - his boots are all bloody, his gun too... Satisfied.

– Не человек, а машина… – вставил долговязый пулеметчик. - Not a man, but a machine..." put in the longhaired machine gunner.

– Я с ним даже спать рядом побаиваюсь. - I'm even afraid to sleep next to him. Видел, что у него с лицом? Did you see what happened to his face? Я ему и в глаза посмотреть-то не могу.

– А я, наоборот, только с ним себя спокойно и чувствую, – пожал плечами старик, которого называли Гомером. - I, on the contrary, only feel safe with him," shrugged the old man, who was called Homer. – Да что вы к нему привязались? - Why are you so attached to him? Он хороший человек, покалеченный только. He's a good man, crippled only. Это в станциях красота важна. It's in the stations that beauty is important. А Новослободская твоя, кстати, полная безвкусица! And your Novoslobodskaya, by the way, is completely tasteless! Такие витражи на трезвую голову смотреть невозможно… Тоже мне, витражи! It's impossible to look at such stained-glass windows when you're sober... What a stained-glass window!

– А мозаика на колхозную тему в полпотолка – не безвкусица? - Isn't a mosaic with a kolkhoz theme halfway up the ceiling tasteless? !

– И где ты нашел на Комсомольской такие панно? - And where did you find such panels at Komsomolskaya?

– Да все это чертово советское искусство либо про колхозную жизнь, либо про летчиков-героев! - All this damn Soviet art is either about collective farm life or about heroic pilots! – разошелся толстяк. - the fat man went wild.

– Сережа, не трогай летчиков, – предупредил снайпер. - Seryozha, don't touch the pilots," the sniper warned.

– И Комсомольская – дрянь, и Новослободская – дерьмо, – послышался глухой низкий голос. - Both Komsomolskaya and Novoslobodskaya are crap," a muffled low voice was heard.

От неожиданности толстяк поперхнулся заготовленными словами и уставился на бригадира. Остальные тоже сразу затихли, ожидая продолжения: тот почти никогда не принимал участия в их разговорах, даже на прямые вопросы отвечая совсем коротко или не отвечая вовсе.

Он так и сидел к ним спиной, не спуская глаз с жерла туннеля.

– На Комсомольской своды слишком высокие, колонны тонкие, вся платформа с путей простреливается – как на ладони, и переходы перекрывать неудобно. А на Новослободской все стены в трещинах, сколько они их ни замазывают. And at Novoslobodskaya, all the walls are cracked, no matter how much they caulk them. Одной гранаты хватит, чтобы похоронить всю станцию. One grenade is enough to bury the entire station.

И витражей там уже давно нет. Полопались. They're cracked.

Хрупкая штука. It's a fragile thing.

Возразить никто не осмелился. Помолчав немного, бригадир бросил: After a little silence, the foreman dropped out:

– Я иду на станцию. Гомера беру с собой. I'm taking Homer with me. Смена будет через час. The shift will be over in an hour. Артур остается за старшего. Arthur remains in charge.

Снайпер зачем-то вскочил и кивнул, хотя бригадир этого видеть не мог. The sniper jumped up and nodded for some reason, though the foreman could not see it. Старик тоже поднялся и стал суетливо собирать разложенные вокруг пожитки в вещмешок, так и не доев свою картошку. К костру боец подошел уже при полном походном снаряжении, в своем непременном шлеме и с объемистым рюкзаком за плечами. The fighter came to the fire in full camping gear, with his indispensable helmet and a large backpack on his shoulders.

– Удачи.

Глядя на две удаляющиеся по освещенному перегону фигуры – могучую бригадирскую и сухонькую Гомера, снайпер зябко потер руки и поежился.

– Что-то похолодало. - It's getting colder. Подкиньте угольку, а? Can we have a little charcoal, please?

За всю дорогу бригадир не проронил почти ни слова, уточнил только – правда ли, что Гомер раньше был помощником машиниста, а до того – простым обходчиком путей. The foreman hardly said a word all the way there, except to ask if it was true that Homer had been an assistant driver, and that before that he had been a simple trackman. Старик посмотрел на него подозрительно, но отпираться не стал, хотя на Севастопольской он всем всегда говорил, что дослужился до машиниста, а про свою работу обходчиком вообще предпочитал не распространяться, считая ее того недостойной. The old man looked at him suspiciously, but did not deny it, although at Sevastopolskaya he always told everyone that he was promoted to machinist, and about his work as a roundhouse attendant preferred not to tell, considering it unworthy.

В кабинет начальника станции бригадир вошел без стука, сухо отдав честь расступившимся караульным. The brigadier entered the station master's office without knocking, dryly saluting the guards who had parted. Ему навстречу удивленно поднялись из-за стола Истомин и полковник – всклокоченные, усталые, растерянные. Istomin and the Colonel, disheveled, tired and confused, stood up from the table to meet him in surprise. Гомер робко замер у входа, переминаясь с ноги на ногу. Homer stood timidly at the entrance, shifting from foot to foot.

Бригадир стащил и поставил прямо на истоминские бумаги свой шлем, провел рукой по выбритой наголо макушке. The foreman pulled off his helmet and placed it directly on the Histonian papers, ran his hand over the shaved top of his head. В свете лампы стало видно, как страшно обезображено его лицо: левая щека перепахана и стянута огромным шрамом, словно от ожога, глаз превратился в узкую щель, к уголку губ от уха ползет, извиваясь, толстый лиловый рубец. In the light of the lamp one could see the terrible disfigurement of his face: his left cheek was plowed over and pulled down by a huge scar, as though from a burn, his eye was reduced to a narrow slit, a thick purple scar crept from the corner of his lips to his ear. Хотя Гомер и считал, что привык уже к этому лицу, сейчас, как и впервые, когда он его увидел, изнутри защекотал противный холодок. Though Homer thought he was used to that face, a nasty chill tickled inside him, just as it had the first time he'd seen it.

– Я сам пойду к Кольцу, – не здороваясь, выстрелил бригадир. - I'll go to the Ring myself," the foreman shot out without saying hello.

В комнате повисло тяжелое молчание. Гомер и раньше слышал, что бригадир, будучи незаменимым бойцом, имел особые отношения с начальством станции. Homer had heard before that the foreman, being an indispensable fighter, had a special relationship with the station bosses. Но только теперь он начал понимать, что, в отличие от всех остальных севастопольцев, бригадир дозора, кажется, вообще не подчинялся руководству. But only now he began to realize that, unlike all the other Sevastopolites, the patrol brigadier did not seem to obey the leadership at all.

Вот и сейчас он словно не ждал одобрения от этих двух пожилых, утомленных мужчин, а отдавал им приказ, который они обязаны были выполнить. Now it was as if he was not waiting for approval from these two elderly, weary men, but was giving them an order that they were obliged to carry out. И Гомер, – в который раз – спросил себя: что же это за человек? And Homer - for the umpteenth time - asked himself: What kind of man is this?

Командир периметра переглянулся с начальником, насупился, собираясь возразить, но лишь обреченно махнул рукой. The perimeter commander glanced at his superior, frowned, about to object, but only waved his hand in a doleful manner.

– Решай сам, Хантер… Тебя все равно не переспоришь. - It's up to you, Hunter... You can't argue with me anyway.