Глава 16
– Нет там никаких тайных входов, и не было никогда. Неужели ты сам не знаешь? – Третьяк недовольно повысил голос, и его слова долетели до Артема.
Они возвращались с дежурства – назад на Киевскую. Сталкер и Третьяк шагали чуть позади других и оживленно что-то обсуждали. Когда Артем тоже задержался, чтобы принять участие в их разговоре, те перешли на шепот, и ему оставалось только снова присоединиться к основной группе. Маленький Олег, который семенил, стараясь не отставать от взрослых, и отказывался залезать на плечи к отцу, тут же радостно схватил его за руку.
– Я тоже ракетчик! – объявил он.
Артем удивленно поглядел на мальчика. Тот был рядом, когда Мельник представил ему Третьяка и наверняка случайно услышал это слово. Понимал ли он, что оно значит?
– Только никому не говори! – поспешно добавил Олег. – Это другим знать нельзя. Секрет. Этот дядя, наверное, твой друг, если это тебе про себя рассказал.
– Хорошо, никому не скажу, – подыграл ему Артем.
– Это не стыдно, наоборот, этим гордиться надо, но другие могут от зависти плохие вещи про тебя говорить, – объяснил мальчик, хотя Артем и не собирался ничего спрашивать.
Антон шел шагах в десяти впереди, освещая путь. Кивнув на его щуплую фигуру, мальчишка громко прошептал:
– Папа сказал не показывать никому, но ты ведь умеешь секреты хранить. Вот! – он достал из внутреннего кармана маленький кусочек ткани.
Артем посветил на него фонариком. Это оказалась споротая нашивка – кружок из плотной прорезиненной материи, сантиметров семи в поперечнике. С одной стороны он был полностью черным, с другой – на темном фоне было изображено пересечение трех непонятных продолговатых предметов, что-то вроде шестиконечной бумажной снежинки, какими ВДНХ украшали на Новый год. В том из предметов, что располагался вертикально, Артем, присмотревшись, узнал патрон, кажется, от пулемета или снайперской винтовки, но с зачем-то приделанными к основанию крылышками, а вот другие два, одинаковые, желтые, с двойными ободами с обеих сторон, он определить не смог. Загадочная снежинка была вписана в стилизованный венок, как на старых кокардах, а по кругу нашивки шли буквы. Но краска на них была до того вытерта, что прочитать Артему удалось только «…ые войска и ар…», да еще слово «..оссия», написанное снизу, под рисунком. Будь у него чуть больше времени, он, может, и сумел бы понять, что ему показывает мальчик, но получилось иначе.
– Эй, Олежек! Иди сюда, дело есть! – окликнул сына Антон.
– Что это? – успел спросить мальчишку Артем, прежде чем тот выхватил у него нашивку и спрятал к себе в карман.
– Эрвэа! – тщательно выговорил Олег, сияя от гордости, потом подмигнул ему и побежал к отцу.
Взобравшись на платформу по приставной лестнице, дозорные стали разбредаться по домам. Антона у самого выхода ждала жена. Со слезами на глазах она кинулась навстречу маленькому Олегу, подхватила его на руки, а потом набросилась на мужа:
– Ты меня совсем извести хочешь?! Что я должна думать? Ребенок уже сколько часов назад из дому ушел?! Почему я за всех думать должна? Сам как маленький, не мог его домой отвести! – запричитала она.
– Лен, давай не при людях… – смущенно озираясь, пробормотал Антон. – Не мог же я уйти из дозора. Думай, что говоришь, командир заставы и вдруг пост оставит…
– Командир! Вот и командуй! Как будто не знаешь, что тут творится! Вон, у соседей младший неделю назад пропал…
Мельник и Третьяк ускорили шаг и даже не стали прощаться с Антоном, оставив его наедине с женой. Артем поспешил за ними, и долго еще, хотя слов уже было не разобрать, до них доносились плач и укоры Антоновой жены.
Все трое направились к служебным помещениям, где находился штаб начальника станции. Через несколько минут они уже сидели в завешенной потертыми коврами комнате, а сам начальник, понимающе кивнув, когда сталкер попросил оставить их наедине, вышел.
– Паспорта у тебя, кажется, нет? – скорее утвердительно заметил Мельник, обращаясь к Артему.
Тот покачал головой. Без конфискованного фашистами документа он превращался в изгоя, которому был заказан путь почти на все цивилизованные станции метро. Ни Ганза, ни Красная Линия, ни Полис не приняли бы его. Пока сталкер находился рядом, Артему никто не задавал лишних вопросов, но, окажись он один, ему пришлось бы скитаться между заброшенными полустанками и дичающими станциями, такими, как Киевская. И уж нечего было бы и мечтать о том, чтобы вернуться на ВДНХ.
– На Ганзу без паспорта тебя провести я не смогу, мне для этого нужных людей сначала найти надо, – словно подтверждая его мысли, сказал Мельник. – Можно было бы новый выправить, но ведь это время займет. Самый близкий путь до Маяковской – по Кольцу, как ни крути. Что делать?
Артем пожал плечами. Он чувствовал, к чему клонит сталкер. Ждать нельзя, и в обход Ганзы ему самому на Маяковскую тоже не попасть. Туннель, который примыкал к ней с другой стороны, шел прямиком от Тверской. Возвращаться в логово фашистов, да еще и на станцию, превращенную в казематы, было бы безумием. Тупик.
– Лучше будет, если сейчас на Маяковскую мы с Третьяком вдвоем пойдем, – подытожил Мельник. – Поищем вход в Д?6. Найдем – вернемся за тобой, может, и с паспортом уже что-нибудь выйдет, я пока переговорю с кем надо, чтобы бланк подыскали. Не найдем – тоже вернемся. Долго нас ждать тебе не придется. По Кольцу мы вдвоем быстро доберемся, за день все успеем. Подождешь? – он испытующе глянул на Артема.
Артем пожал плечами еще раз. Кивнуть и согласиться он себя заставить не мог. Его не оставляло чувство, что с ним обходятся как с отработанным материалом. Сейчас, когда он выполнил свою основную задачу, сообщил об опасности, взрослые взяли на себя все остальное, а его просто отодвигают в сторону, чтобы он не путался под ногами.
– Вот и отлично, – заключил сталкер. – Жди нас к утру. Мы прямо сейчас и двинемся, чтобы не тратить времени зря. По поводу еды и ночлега мы с Аркадием Семеновичем все обсудим, он тебя не обидит. Все, вроде… Нет, не все. – Он полез в карман и извлек оттуда тот самый окровавленный листок бумаги, на котором был план и пояснения. – Возьми, я его себе срисовал. Кто знает, как повернется. Не показывай только никому…
Мельник и Третьяк ушли меньше чем через час, переговорив перед этим с начальником станции. Аккуратный Аркадий Семенович тут же проводил Артема к его палатке и, пригласив поужинать с ним вечером, оставил отдыхать.
Палатка для гостей стояла чуть на отшибе, и хотя она и содержалась в прекрасном состоянии, Артем с самого начала почувствовал себя в ней очень неуютно. Он выглянул наружу и снова убедился, что остальные жилища жмутся друг к другу, и все они расположены как можно дальше от входов в туннели. Сейчас, когда сталкер ушел и Артем остался один на незнакомой станции, тягостное ощущение, испытанное им вначале, вернулось. На Киевской все же было страшно, просто страшно, без всяких видимых причин. Уже становилось поздно, и голоса детей затихали, а взрослые обитатели станции все реже выходили из палаток. Разгуливать по платформе Артему совсем не хотелось. Перечитав трижды полученное от умирающего Данилы письмо, Артем не вытерпел и на полчаса раньше оговоренного времени отправился к Аркадию Семеновичу на ужин.
Предбанник служебного помещения был сейчас превращен в кухню, где орудовала симпатичная девушка чуть старше Артема. На большой сковороде тушилось мясо с какими-то корешками, рядом отваривались белые клубни, которыми угощала жена Антона. Сам начальник станции сидел рядом на табурете и листал растрепанную книжонку, на обложке которой красовалось изображение револьвера и женских ног в черных чулках. Увидев Артема, Аркадий Семенович смущенно отложил книгу в сторону.
– Скучно у нас здесь, наверное, – понимающе улыбнулся он юноше. – Пойдем ко мне в кабинет, Катерина нам там накроет. А мы пока хряпнем, – подмигнул он.
Сейчас та же комната с коврами и черепом выглядела совсем иначе: освещенная настольной лампой с зеленым матерчатым абажуром, она стала намного уютнее. Напряжение, неотступно преследовавшее Артема на платформе, в лучах этой лампы бесследно рассеялось. Аркадий Семенович извлек из шкафа небольшую бутылку и нацедил в необычный пузатый стакан коричневой жидкости с кружащим голову ароматом. Вышло совсем немного, на палец, и Артем уважительно подумал, что стоит эта бутылка уж точно не меньше целого ящика браги, которую он пробовал на Китай-Городе.
– Коньячок, – откликнулся на его любопытный взгляд Аркадий Семенович, – армянский, конечно, зато почти тридцатилетней выдержки. Сверху, – начальник мечтательно поднял глаза к потолку. – Не бойся, не заражен, сам проверял дозиметром.
Крепости незнакомый напиток был отменной, но приятный вкус и терпкий аромат смягчали его. Глотать сразу Артем не стал, а по примеру хозяина попытался коньяк смаковать. По внутренностям, казалось, медленно разливался огонь, постепенно остывая и превращаясь в приятно согревающее тепло. Комната стала еще уютнее, а Аркадий Семенович – еще симпатичнее.
– Удивительная вещь, – жмурясь от удовольствия, оценил Артем.
– Хорош, правда? Года полтора назад у Краснопресненской сталкеры совсем нетронутый продуктовый нашли, – объяснил начальник станции, – в подвальчике, как часто раньше делали. Вывеска упала – его никто и не замечал. А один из них вспомнил, что раньше, еще до того, как грохнуло, туда иногда захаживал, вот и решил проверить. Столько лет пролежало, только лучше сделалось. По знакомству мне за сто пулек две бутылки отдал. На Китай-Городе за одну двести просят.
Он сделал еще один маленький глоток, потом задумчиво посмотрел сквозь коньяк на свет лампы.
– Вася его звали, сталкера этого, – сообщил начальник. – Хороший был человек. Не мелочь какая-нибудь, которая у них по дрова бегает, а серьезный парень, все стоящие вещи приносил. Как ни вернется сверху, первым делом ко мне шел. Вот, говорит, Семеныч, новые поступления, – он слабо улыбнулся.
– С ним случилось что-то? – участливо спросил Артем.
– Краснопресненскую он очень любил, все время повторял, что там настоящее Эльдорадо, – печально сказал Аркадий Семенович. – Все нетронутое, одна высотка сталинская чего стоит… Понятно, отчего оно там все в целости-сохранности… Зоопарк-то прямо через дорогу. Кто же туда сунется, на Краснопресненскую? Такой страх… Отчаянный он был, Васятка, рисковал всегда, но и зарабатывал зато. И все же допрыгался. Утащили его в зоопарк, а напарник еле успел удрать. Давай выпьем за него, – начальник тяжело вздохнул и налил еще по одной.
Помня о небывало высокой цене коньяка, Артем запротестовал было, но Аркадий Семенович решительно вложил пузатый стакан в его ладонь, объяснив, что отказ оскорбит память бесшабашного сталкера, добывшего этот божественный напиток.
Тем временем девушка накрыла на стол, и Артем с Аркадием Семеновичем незаметно перешли на обычный, но хорошо очищенный самогон. Мясо было приготовлено восхитительно, и под него почти прозрачная жидкость шла на удивление легко.
– Неприятно у вас на станции, – разоткровенничался через полтора часа Артем. – Страшно здесь, гнетет что-то…
– Дело привычки, – неопределенно покачал головой Аркадий Семенович, – и здесь люди живут. Не хуже, чем на некоторых…
– Нет, вы не подумайте, я же понимаю, – решив, что начальник Киевской обиделся, поторопился успокоить его Артем. – Вы, наверняка, все возможное делаете… Но тут такая ситуация. Все только и говорят о том, что люди пропадают.
– Брешут, – отрезал Аркадий Семенович. Но еще через стакан самогона признался: – Не все пропадают. Дети только.
– Мертвые их забирают? – Артема даже передернуло.
– Кто знает, кто их забирает? Я сам в мертвых не верю. Я на своем веку мертвых повидал, будь спокоен. Никого они никуда не забирают. Лежат себе тихо. Но там, за завалами, – Аркадий Семенович махнул рукой в сторону Парка Победы и чуть было не потерял равновесие, – кто-то есть. Это точно. И нам туда ходить нельзя.
– Почему? – Артем постарался сфокусироваться на своем стакане, но тот все время расплывался и куда-то уползал.
– Погоди, покажу…
Начальник станции с грохотом отодвинулся от стола, тяжело поднялся и, качаясь, подошел к шкафу. Покопавшись на одной из полок, он осторожно поднес к свету длинную металлическую иглу с оперением с тупого конца.
– Это что? – нахмурился Артем.
– Вот и я хотел бы знать…
– Откуда вы это взяли?
– Из шеи дозорного, который правый туннель охранял. Крови всего ничего вытекло, а сам весь синий лежал, и пена изо рта.
– С Парка Победы пришли? – догадался Артем.
– Дьявол их разберет, – пробормотал Аркадий Семенович и разом опрокинул остававшиеся полстакана. – Смотри только, – добавил он, убирая иглу обратно в шкаф, – не говори никому.
– А почему вы сами никому не расскажете? Вам помогут, и люди успокоятся.
– Да никто не успокоится, разбегутся все, как крысы! Сейчас уже бегут… Не от кого тут обороняться, врага никакого нет. Не видно его, потому и страшно. Ну, покажу я им эту иглу, и что? Думаешь, все разрешится? Смешно! Все слиняют, гады, одного меня здесь оставят! А какой я начальник станции без населения? Капитан без корабля! – он повысил голос, но дал петуха и замолчал.
– Аркаша, Аркаша, не надо так, все хорошо… – девушка испуганно присела рядом с ним, гладя его по голове, и Артем сквозь туман с сожалением понял, что начальнику она приходится вовсе не дочерью.
– Все, суки, бегут! Как крысы с корабля! Один останусь! Но не сдамся! – не утихал тот.
Артем через силу встал и нетвердо зашагал к выходу. Охранник у дверей вопросительно щелкнул себя пальцем по горлу, кивая на кабинет Аркадия Семеновича.
– Мертвецки, – еле выговорил Артем. – До завтра его лучше не трогать, – и, покачиваясь, побрел к своей палатке.
Дорогу ему пришлось поискать. Пару раз он пытался забраться в чужие жилища, и только грубая мужская брань и истошные женские визги помогали ему понять, что угадать нужную палатку опять не удалось. Самогон оказался коварнее, чем дешевая брага, и в полную силу начинал действовать только теперь. Арки и колонны плыли перед глазами, а в довершение всего его начинало мутить. В обычное время, может быть, кто-нибудь и помог бы Артему добраться до гостевой палатки, но сейчас станция оказалась совершенно пуста. Даже посты у выходов из туннелей, наверное, были покинуты.
На всю станцию ночью оставалось включенными три-четыре тусклых лампочки, и, за исключением световых пятен в тех местах, где они свисали с потолка, вся платформа была погружена во тьму. Когда Артем останавливался и присматривался повнимательнее, ему начинало чудиться, что сумрак чем-то заполнен и тихо шевелится. Не поверив своим глазам, он с любопытством и храбростью пьяного побрел в сторону одного особенно подозрительного места: неподалеку от перехода на Филевскую линию, у одной из арок, движения сгустков темноты были не плавные, как в других углах, а резкие и словно осознанные.
– Эй! Кто там? – приблизившись на расстояние шагов пятнадцати, выкрикнул он.
Никто не ответил, но ему показалось, что из общего темного пятна медленно выделилась продолговатая тень. Она почти сливалась с мраком, однако в Артеме росла уверенность, что из темноты на него кто-то смотрит. Он покачнулся, но устоял и сделал еще шаг.
Тень резко уменьшилась в размерах, словно съежилась, и скользнула вперед. В нос ударил резкий тошнотворный запах, и Артем отшатнулся. Чем это пахло? Перед глазами встала картина, увиденная им в туннеле на подступах к Четвертому Рейху: наваленные друг на друга трупы со скрученными за спиной руками. Запах разложения?..
В тот же миг с дьявольской скоростью, словно вылетающая из арбалета стрела, тень метнулась к нему. На секунду перед глазами мелькнуло лицо, бледное, с глубоко запавшими глазами, покрытое странными пятнами.
– Мертвец! – прохрипел Артем.
Потом его голова раскололась на тысячи частей, потолок заплясал и перевернулся, и все угасло. Выныривая и погружаясь в ватную тишину, раздавались чьи-то голоса, вспыхивали и исчезали какие-то видения.
– …мне мама не разрешит, она беспокоиться будет, – говорил неподалеку ребенок. – Сегодня точно нельзя, она весь вечер плакала. Нет, я не боюсь, ты не страшный, и поешь красиво. Просто не хочу, чтобы мама опять плакала. Не обижайся! Ну, разве что ненадолго… До утра вернемся?
– …время не ждет. Время не ждет, – повторял низкий мужской голос. – Времени в обрез. Они уже близко. Вставай, не лежи, вставай! Если потерять надежду, если дрогнуть, капитулировать, твое место быстро займут другие. Я продолжаю бороться. Ты тоже должен. Вставай! Ты не понимаешь…
– …это еще кто? К начальнику? В гостевую? Ну, конечно, один понесу! Давай, тоже помогай… Хотя бы за ноги возьми. Тяжелый… Что там у него в карманах бренчит, интересно? Да ладно, шучу я. Все, донесли. Да не буду, не буду. Ухожу…
Полог палатки резко отодвинулся, в лицо ударил луч фонаря.
– Ты Артем? – лица вошедшего было не разглядеть, но голос звучал молодо.
Артем вскочил с лежанки, но голова тут же закружилась, и его затошнило. В затылке пульсировала тупая боль, каждое прикосновение к нему обжигало. Волосы там склеились, наверное, от засохшей крови. Что с ним произошло?
– Войти можно? – спросил пришедший и, не дожидаясь разрешения, шагнул в палатку, задернув за собой полог.
Он сунул Артему в руку крошечный металлический предмет. Включив наконец собственный фонарь, Артем рассмотрел его. Это была автоматная гильза, превращенная в завинчивающуюся капсулу – точно такая же, как та, что ему когда-то вручил Хантер. Не веря своим глазам, Артем попытался открыть крышку, но она скользила во вспотевших от волнения ладонях. Наконец на свет выпал крошечный кусок бумаги. Неужели послание от Хантера?
«Непредвиденные осложнения. Выход в Д?6 заблокирован. Третьяк убит. Жди меня, никуда не уходи. Потребуется время на организацию. Постараюсь вернуться как можно скорее.
Мельник».
Артем перечитал записку еще раз, силясь разобраться в ее содержании. Третьяк убит? Выход в Метро?2 блокирован? Но ведь это означает, что все их планы и все их надежды рассыпаются в прах! Он непонимающе взглянул на посланника.
– Мельник приказал оставаться здесь и ждать его, – подтвердил тот. – Третьяк мертв. Убили. Мельник сказал, отравленной иглой. Кто это сделал, неизвестно. Он теперь мобилизацию будет проводить. Все, мне пора. Ответ будет?
Артем подумал, о чем он может написать сталкеру. Что делать? На что теперь надеяться? Можно ли бросить все и вернуться на ВДНХ, чтобы в последние минуты быть там с близкими людьми? Он помотал головой. Посланник молча развернулся и вышел наружу.
Артем опустился на лежанку и задумался. Идти ему сейчас было просто некуда. Без паспорта и без сопровождающего он не мог ни выйти на Кольцо, ни вернуться на Смоленскую. Оставалось надеяться, что Аркадий Семенович будет и в ближайшие дни так же гостеприимен, как вчера.
На Киевской стоял «день». Лампочек горело вдвое больше, а рядом со служебными помещениями, где размещалась квартира начальника станции, сияла еще и ртутная трубка лампы дневного света. Морщась от боли в голове, Артем добрел до кабинета начальника. Охранник жестом остановил его на входе. Изнутри доносился шум. Несколько мужчин разговаривали на повышенных тонах.
– Занят он, – объявил караульный. – Хочешь, жди.
Через несколько минут из помещения пулей вылетел Антон, командир дозора, в который Артем ходил накануне. За ним на порог выбежал и хозяин кабинета. Хотя его волосы снова были аккуратно расчесаны, под глазами набухли мешки, а лицо заметно опухло и покрылось серебристой щетиной. Артем потер щеки и подумал, что и сам после вчерашнего, наверное, выглядит немногим лучше.
– А я что могу сделать? Что?! – вдогонку Антону крикнул начальник, а потом, плюнув, хлопнул себя ладонью по лбу. – А… Проснулся? – заметив Артема, криво улыбнулся он.
– Мне тут у вас задержаться придется, пока Мельник не вернется, – оправдывающимся тоном сообщил Артем.
– Знаю, знаю. Доложили. Пойдем-ка внутрь, мне тут касательно тебя поручение дали, – Аркадий Семенович жестом пригласил его в комнату. – Вот, пока Мельника ждать будешь, сказано сфотографировать тебя, на паспорт. У меня тут техника осталась еще с того времени, как Киевская нормальной станцией была… Потом он, может, бланк паспортный достанет, сделаем тебе документ.
Усадив Артема на табурет, он навел на него объектив маленького пластмассового фотоаппарата. Блеснула вспышка, и следующие пять минут Артем провел в полной темноте, беспомощно озираясь по сторонам.
– Извини, забыл предупредить… Проголодаешься – заходи, Катя тебя покормит, но времени сегодня у меня на тебя не будет. Тут у нас обостряется… У Антона ночью сын старший пропал. Он теперь всю станцию на уши поставит… Что за жизнь? Да, мне тут сказали, тебя утром нашли посреди платформы? Голова в крови? Случилось что?
– Не помню… Спьяну упал, наверное, – не сразу отозвался Артем.
– Да… Неплохо мы вчера посидели, – ухмыльнулся начальник. – Ладно, Артем, пора мне дела делать. Заходи попозже.
Артем сполз с табурета. Перед глазами у него стояло лицо маленького Олега. Старший сын Антона… Неужели он? Он вспомнил, как накануне тот крутил ручку своей музыкальной шкатулки, приложив ее к железу трубы, а потом сказал, что только малыши боятся, что их заберут мертвые, если ходить в туннели и слушать трубы. Артема захлестнул холодный ужас. Неужели это правда? Неужели это произошло из-за него? Он еще раз беспомощно оглянулся на Аркадия Семеновича, раскрыл было рот, но так ничего и не сказав, вышел наружу.
Вернувшись в свою палатку, Артем уселся на пол и некоторое время просидел молча, глядя в пустоту. Сейчас ему начало казаться, что, избрав его для этой миссии, кто-то неведомый одновременно проклял его: почти все, решившиеся разделить с ним хотя бы часть пути, погибали. Перед ним вереницей пронеслись образы людей, которые нашли свою смерть, ступая с ним по одной дороге. Бурбон, Михаил Порфирьевич и его внук, Данила… Хан пропал бесследно, да и спасшие Артема бойцы революционной бригады могли быть убиты в следующем же перегоне. Теперь Третьяк. Но маленький Олег?.. Нес ли Артем своим спутникам смерть, сам того не зная?
Не понимая толком, что делает, он вскочил, закинул за спину рюкзак и автомат, взял фонарь и вышел на платформу. Ноги сами понесли его к тому месту, где ночью на него напали. Подойдя ближе, он замер. Сквозь мутную пленку пьяной памяти на него смотрели мертвые, запавшие в глазницы зрачки. Он все вспомнил. Это был не сон.
Найти Олега! Во что бы то ни стало помочь командиру дозора разыскать его сына. Это его вина, вина Артема, он не усмотрел за мальчишкой, согласился играть в его странные игры с трубами, и вот теперь он здесь, в целости и сохранности, а мальчик исчез. И Артем был уверен, что он не убежал со станции сам. Этой ночью здесь произошло что-то нехорошее, необъяснимое, и Артем виноват дважды, потому что мог бы этому помешать, но не сумел.
Он осмотрел то место, где вчера в тенях таился жуткий пришелец. Там была свалена куча мусора, но, разворошив ее, Артем только вспугнул бродячую кошку. Безрезультатно обследовав платформу, он подошел к путям и спрыгнул на рельсы. Караульные на входе в туннель лениво оглядели его и предупредили, что в перегоны он может идти на собственный страх и риск и что никто там за него ответственности нести не будет.
На этот раз Артем пошел не по тому туннелю, где накануне дежурил с Мельником, а по второму, параллельному. Как и говорил командир дозорных, этот перегон тоже оказался завален приблизительно на таком же расстоянии до станции. В тупике размещался пост: железная бочка, служившая печью, и наваленные вокруг мешки. Рядом с ними на рельсах стояла ручная дрезина, груженная ведрами с углем. Сидевшие на мешках дозорные о чем-то шептались и при его приближении вскочили со своих мест, напряженно разглядывая Артема. Но потом один из них дал отбой, и остальные успокоились и расселись по-прежнему. Присмотревшись, Артем узнал в командире Антона и, поспешно пробормотав что-то неловкое, развернулся и зашагал назад. Лицо его горело; он не мог посмотреть в глаза человеку, который из-за него лишился сына. Артем брел понурившись, повторяя вполголоса: «Я тут ни при чем… Я не мог… Что я мог сделать?» Размазанное пятно света от его фонаря скакало в шаге перед ним.
Внезапно он заметил маленький предмет, сиротливо лежавший в тени между двух шпал. Даже издалека тот показался ему знакомым, и сердце заколотилось чаще. Нагнувшись, Артем подобрал с земли маленькую коробочку с торчащей из нее изогнутой ручкой. Он повернул рукоятку, и коробочка отозвалась дребезжащей тоскливой мелодией. Музыкальная шкатулка Олега. Брошенная или случайно оброненная им здесь совсем недавно.
Артем скинул рюкзак на том месте, где нашел шкатулку, и с удвоенным вниманием принялся исследовать стены туннеля. Неподалеку находилась дверка, ведущая в служебные помещения, но за ней Артем обнаружил только разоренный общественный сортир. Еще двадцать минут осмотра туннелей тоже ни к чему не привели. Вернувшись к рюкзаку, парень опустился на землю и прислонился спиной к стене, откинув голову назад и обессиленно уставившись в потолок. Спустя секунду он уже снова был на ногах, а луч фонаря, дрожа, обводил черную щель, едва заметную в потемневшем бетоне перекрытий. Щель неплотно прикрытого люка – именно над тем местом, где Артем подобрал с земли музыкальную шкатулку Олега. Однако о том, чтобы достать до люка, нечего было и думать: потолок находился на высоте трех с лишним метров.
Решение пришло почти мгновенно. Зажав в руке найденную коробочку и бросив на рельсах свой рюкзак, Артем кинулся обратно к дозорным. Он больше не боялся посмотреть в глаза Антону.
Чуть сбавив шаг на подходах к посту, чтобы дозорные не уложили его с перепугу, Артем приблизился к Антону и шепотом рассказал ему о своей находке. Через две минуты они под вопросительными взглядами остальных уже отъезжали от поста, поочередно работая рукоятями дрезины.
Лаз был довольно узкий, и в полный рост там было не выпрямиться. Он проходил параллельно туннелю в полутора метрах над потолком, и зачем его построили, Артем даже не мог себе представить. Для вытяжки? Для передвижения в аварийных ситуациях? Для крыс? Или его копали уже после того, как туннель был обрушен взрывом?
Дрезину остановили прямо под люком. Ее высоты как раз хватило, чтобы Артем, забравшись на плечи Антону, отодвинул крышку, пролез внутрь, а потом помог подтянуться напарнику.
Хотя тесный коридор уходил в обе стороны, Антон решительно двинулся в сторону Парка Победы. Через несколько секунд стало ясно, что он не ошибся: на полу в свете фонаря тускло блеснула продолговатая гильза – одна из тех, что Мельник подарил мальчишке накануне. Воодушевленный находкой, Антон перешел на рысь.
Они прошли еще метров двадцать, до того места, где лаз упирался в стену, а в полу чернел проем еще одного люка, тоже приоткрытого. Антон уверенно начал спускаться вниз. Еще до того, как Артем успел что-нибудь возразить, тот уже исчез. Из проема раздались грохот, чертыхания, а потом сдавленный голос сообщил:
– Осторожнее прыгай – здесь метра три высота. Погоди, я тебе фонарем посвечу.
Зацепившись руками за край, Артем повис и, качнувшись пару раз, разжал пальцы, стараясь попасть обеими ногами между шпал.
– Как мы обратно выбираться будем? – спросил он, выпрямляясь и отряхивая ладони.
– Придумаем как, – отмахнулся Антон. – Ты, главное, уверен, что тебе про мертвеца не показалось?
Артем пожал плечами. Несмотря на саднящий затылок, сама мысль, что прошлой ночью на Киевской на него напала какая-то нежить, на трезвую голову казалась абсурдной.
– До Парка Победы пойдем, – решил Антон. – Если тут и творится чертовщина, угроза может идти только оттуда. Ты и сам это чувствовать должен, ты же был у нас на станции.
– А почему вы вчера ничего нам не сказали? – спросил Артем, догоняя дозорного и стараясь идти с ним в ногу.
– Начальство не велело, – хмуро отозвался тот. – Семенович очень боится паники, сказал, слухи не распространять. За место свое дрожит. Но всему есть предел. Я уже давно ему говорил, что вечно он секрета из этого делать не сможет… Трое детей за последние два месяца пропали, четыре семьи сбежали со станции. Караульный наш с иглой этой в шее. Нет, говорит, паника начнется, контроль потеряем. Трус он… – Антон в сердцах сплюнул.
– А кто так иглой его?.. – Артем осекся на полуслове и остановился, застыл и Антон.
– Это еще что такое? Ты когда-нибудь такое видел? – озадаченно спросил дозорный.
Артем ничего не ответил. Он так и стоял, уставившись в пол и только поводя фонарем из стороны в сторону, чтобы лучше рассмотреть то, на что указывал дозорный.
На полу красовался гигантский рисунок, грубо сделанный белой краской поверх рельсов, шпал и грунта: извилистая линия, напоминающая ползущую змею или червяка, сантиметров в сорок толщиной и метров двух в длину. С одной стороны на ней виднелось утолщение, напоминавшее голову и придававшее ей еще большее сходство с огромным пресмыкающимся.
– Змея, – предположил Артем.
– Может, просто краску пролили? – попробовал шутить Антон.
– Нет, не просто. Голова вот… В ту сторону глядит. К Парку Победы ползет…
– Значит, нам с ней по пути…
Еще через несколько сотен метров их предположения подтвердились. Направление было правильным, их уверили в этом сразу три гильзы, брошенные посередине пути. Оба зашагали бодрее.
– Молодец парень! – с гордостью сказал Антон. – Надо же так придумать следы оставлять!
Артем кивнул. Гораздо больше его занимало то, как неизвестному существу удалось без шума забрать с собой еще живого, по всей видимости, мальчика. Было ли услышанное им в забытьи реальностью? Согласился ли Олег пойти со своим загадочным похитителем добровольно? Почему и для кого тогда он помечал свой путь?
Артем притих на несколько минут, замолчал и Антон. Сейчас, когда они просто шагали вперед, отсчитывая шпалы, а едкая темнота постепенно растворяла недавнюю радость и надежду, ему снова понемногу становилось страшно. Надеясь искупить свою вину перед мальчиком и его отцом, он позабыл про все предостережения и жуткие, пересказанные шепотом байки. Забыл и про приказ сталкера никуда не уходить с Киевской, а обязательно дожидаться его на станции. И если Антон рвался вперед, чтобы разыскать и вернуть сына, то зачем на зловещий Парк Победы шел Артем? Ради чего он пренебрегал собой и своей главной задачей? Он на секунду вспомнил странных людей с Полянки, которые говорили ему про судьбу. Отчего-то на душе полегчало. Правда, боевого настроя хватило минут на десять. Как раз до следующего знака, изображавшего змею.
Этот рисунок был вдвое больше прежнего, и это должно было убедить путников в том, что они идут в верном направлении. Однако Артем совсем не был уверен, что он этому рад.
Туннель казался бесконечным. Они все шагали и шагали, и времени, по расчетам Артема, прошло уже не меньше двух часов. Хотя могло и почудиться – Антон все больше молчал, а в темноте и тишине, как известно, минуты растягиваются, по крайней мере, вдвое.
На третью нарисованную гигантскую змею, которая в длину была уже более десяти метров, пришелся и звуковой рубеж: на этом месте Антон замер на месте, повернув ухо к туннелю, а вслед за ним прислушался и Артем. Из глубины перегонов толчками текли странные звуки; сперва он не мог распознать их, но потом понял: сопровождаемое глухими ударами барабанов песнопение, схожее с тем, которым отзывались на музыку из шкатулки трубы на Киевской.
– Недалеко уже, – кивнул Антон.
Время, и без того сочившееся неспешно, вдруг превратилось в желе и чуть совсем не остановилось: глядя на напарника, Артем с поразительной ясностью отдавал себе отчет в том, что кивает тот слишком резко, будто конвульсивно дергает головой, а после удивился, что подбородок Антона так и не вернулся в нормальное положение. И когда Антон начал мягко заваливаться вбок, до смешного напоминая набитое тряпьем чучело, Артем подумал, что может подхватить его, потому что времени на это предостаточно. Сделать это помешал легкий укол в плечо. Озадаченно посмотрев на саднящее место, Артем обнаружил впившуюся в куртку оперенную стальную иглу. Вытащить ее, как он собирался было сделать, у него не вышло: все тело окаменело, а потом вдруг словно исчезло. Ватные ноги подогнулись под тяжестью туловища, и Артем оказался на земле. Сознание при этом оставалось почти незамутненным, слух и зрение игла тоже пощадила, дышать стало хоть и сложнее, но много воздуха теперь ему уже и не было нужно. Однако пошевелить конечностями Артем не мог.
Рядом послышались шаги, стремительные и невесомые. Приблизившееся существо не могло быть человеком. Человеческие шаги Артем научился отличать давным-давно, в дозорах на ВДНХ: парные, тяжелые, зачастую громыхающие грубой подошвой кирзовых сапог – самой распространенной обуви в метро.
Видно по-прежнему было только часть шпалы и уходящий в обратном направлении, к Киевской, рельс. В нос ударил резкий, неприятный запах.
– Один, два. Чужие, лежат, – сказал кто-то сверху.
– Метко стреляю, далеко. Шея, плечо, – откликнулся другой.
Голоса были странные: лишенные интонаций, блеклые, они напоминали скорее монотонное гудение ветра в туннелях. Однако это были именно человеческие голоса и ничто другое.
– Есть, метко. Так хочет Великий Червь, – продолжил первый голос.
– Есть. Один – ты, два – я, несем чужих домой, – добавил второй.
Картинка перед глазами у Артема дернулась: его резко оторвали от земли. На какой-то момент перед глазами у него мелькнуло лицо: узкое, с темными провалами глазниц. Потом оба валявшихся на полу фонаря – его и Антона – погасли, наступила кромешная темнота. И только по приливам крови к голове Артем понял, что его грубо, как мешок, куда-то тащат.
Странный разговор тем временем продолжался, хотя фразы и перемежались теперь напряженным кряхтением.
– Игла-паралиш, а не игла-яд. Почему?
– Командир так приказывает. Жрец так приказывает. Великий Червь так хочет. Мясо хорошо хранить.
– Ты умный. Ты и жрец – други. Жрец учит.
– Есть.
– Один, два, враги приходят. Пахнет порох, огонь. Плохой враг. Как приходит?
– Не знаю. Командир и Вартан делают допрос. Я и ты ловим. Хорошо, Великий Червь радуется. Я и ты берем награду.
– Много есть? Ботинки? Куртка?
– Много есть. Куртка – нет. Ботинки – нет.
– Я – молодой. Враги ловлю. Хорошо. Много есть. На?гра?да… Радуюсь.
– Этот день – хорошо. Вартан приводит новый маленький. Я, ты – ловим враги. Великий Червь радуется, люди поют. Праздник.
– Праздник! Радуюсь. Танцы? Водка? Я танцеваю Наташа.
– Наташа и командир, танцуют. Ты – нет.
– Я – молодой, сильный, командир – много лет. Наташа – молодая. Я ловлю враги, храбрый, хорошо. Наташа и я, танцуют.
Вблизи послышались новые голоса, и спор оборвался. Артем догадался, что их принесли на станцию. Здесь было почти так же темно, как и в туннелях, на всю станцию горел только один маленький костерок, у которого их небрежно бросили на пол. Чьи-то стальные пальцы схватили его за подбородок и перевернули лицом вверх.
Вокруг стояли несколько людей невообразимо странного вида. Они были почти догола раздеты, а головы их были обриты наголо, но при этом, казалось, совсем не мерзли. На лбу у каждого виднелась волнистая линия, похожая на рисунки в перегоне. При небольшом росте выглядели они нездорово: впалые щеки, землистая кожа, но при этом излучали какую-то сверхчеловеческую силу. Артем вспомнил, с каким трудом Мельник нес раненого Десятого из Библиотеки, и сравнил это с тем, как быстро эти странные создания доставили их на станцию.
В руках почти у каждого из них была длинная узкая трубка. Приглядевшись, Артем с удивлением узнал в них пластмассовые оболочки, использовавшиеся для прокладки и изоляции пучков электрических проводов. На поясах висели огромные стальные штык-ножи, вроде бы от автоматов Калашникова старого образца. Все эти странные люди были приблизительно одинакового возраста, старше тридцати лет здесь не было никого.
Какое-то время их разглядывали молча, потом один из мужчин – с линией красного цвета и единственный, носивший бороду, – заключил:
– Хорошо. Радуюсь. Это враги Великого Червя, люди машин. Злые люди, нежное мясо. Великий Червь доволен. Шарап, Вован – храбрые. Я беру люди машин в тюрьму, провожу допрос. Завтра праздник, все добрые люди едят врагов. Вован! Какая игла? Паралиш? – уточнил он, видимо обращаясь к одному из тех, кто схватил Артема с Антоном.
– Есть, паралиш, – подтвердил коренастый мужчина с синей линией на лбу.
– Паралиш – хорошо. Мясо не портится, – одобрил бородатый. – Вован, Шарап! Бери врагов, иди со мной в тюрьму.
Перед глазами снова замельтешило, и свет стал удаляться. Рядом звучали новые голоса, кто-то нечленораздельно выражал свой восторг, кто-то жалобно выл, потом раздалось пение, низкое, на грани слышимости, и недоброе. Казалось, действительно поют мертвецы, и Артем вспомнил о байках, которые ходили вокруг Парка Победы. Потом его снова положили на землю, рядом швырнули Антона, и вскоре он впал в забытье.
…Что-то словно толкнуло его, подсказало, что надо скорее вставать. Потянувшись, он зажег фонарик, прикрывая его рукой, чтобы не так резало чувствительные спросонья глаза, осмотрел палатку (где автомат?!) и вышел на станцию. Он так соскучился по дому, но теперь, когда снова оказался на ВДНХ, совсем не был рад этому.
Закопченный потолок, покрытые пулевыми отверстиями и опустевшие палатки, тяжелая гарь в воздухе… Здесь, кажется, случилось что-то ужасное, и станция разительно отличалась от того, какой он ее помнил. Издалека, наверное, из перехода в другом конце платформы, слышались чьи-то дикие вопли, будто там кого-то резали.
Две аварийные лампы скудно освещали станцию, их слабые лучи с трудом пробивались сквозь ленивые клочья дыма. На всей платформе никого не было, только рядом с одной из соседних палаток играла на полу маленькая девочка. Артем хотел было узнать у нее, что здесь случилось и куда пропали остальные, но, завидев его, девочка начала громко плакать, и он отказался от своих намерений.
Туннели. Туннели от ВДНХ к Ботаническому Саду. Если обитатели его станции и ушли куда-то, то это могли быть только перегоны, ведущие к этому проклятому месту. Если бы остальные бежали в центр, к Ганзе, его и малышку не оставили бы здесь одних.
Спрыгнув на пути, Артем двинулся к черному кругу входа. Оружия нет, без оружия опасно, подумал он. Но терять нечего, а кроме того, он должен разведать обстановку. Вдруг черные сумели прорвать оборону? Тогда вся надежда только на него. Он должен узнать правду и сообщить ее южным союзникам.
Темнота обрушилась на него сразу за входом – стоило переступить черту, за которой заканчивалась станция, и начинался туннель. Вместе с тьмой пришел и страх. Впереди не было видно ровным счетом ничего, зато оттуда доносились отвратительные чавкающие звуки. Артем еще раз пожалел, что у него нет автомата, но отступать было поздно.
Издалека, а потом все ближе и ближе зазвучали шаги. Они словно надвигались, когда Артем шел вперед, и замирали, когда он останавливался. Когда-то с ним уже происходило подобное, но вот когда именно и как это было, он не мог вспомнить. Это было очень страшно – идти навстречу невидимому и неведомому… противнику? Предательски дрожащие колени мешали ему делать это быстро, а время было на стороне ужаса. По вискам струился холодный пот. С каждой секундой ему становилось все больше не по себе.
Наконец, когда шаги раздались уже метрах в трех от него, Артем не выдержал, и, спотыкаясь, падая и поднимаясь опять, бросился обратно на станцию. На третьем падении ослабевшие вконец ноги отказались держать его, и он понял, что смерть неминуема.
– …Все на этом свете есть порождение Великого Червя. Когда-то весь мир состоял из камня, и не было в нем ничего, кроме камня. Не было воздуха, и не было воды, не было света, и не было огня. Не было человека, и не было зверя. Был только мертвый камень. И тогда в нем поселился Великий Червь.
– А откуда Великий Червь? Откуда приходит? Кто его родит?
– Великий Червь был всегда. Не перебивай. Он поселился в самом центре мира и сказал: этот мир будет моим. Он сделан из твердого камня, но я прогрызу в нем свои ходы. Он холоден, но я согрею его теплом своего тела. Он темен, но я освещу его светом своих глаз. Он мертв, но я населю его своими созданиями.
– Кто – создания? Что?
– Создания – это твари, которых Великий Червь выпустил из чрева своего. И ты, и я – все мы создания его. Так вот. И тогда сказал Великий Червь: все будет так, как я сказал, потому что этот мир отныне мой. И стал он грызть ходы через твердый камень, и размягчился камень в его утробе, слюна и сок смочили его, и камень стал живым, и стал родить грибы. И грыз Великий Червь камень, и пропускал его сквозь себя, и делал так тысячи лет, пока его ходы не прошли сквозь всю землю.
– Тысяча – что? Один, два, три? Сколько? Тысяча?
– У тебя десять пальцев на руках. И у Шарапа десять пальцев… Нет, у Шарапа двенадцать… Не годится. Скажем, у Грома десять пальцев. Если взять тебя, Грома и еще людей, чтобы всех вместе было столько, сколько у тебя пальцев, то у всех у них будет десять раз по десять. Это сто. А тысяча – это когда десять раз по сто.
– Много пальцев. Не могу считать.
– Неважно. Так вот. Когда в земле появились ходы Великого Червя, первая работа его была окончена. И тогда сказал он: вот, прогрыз я в твердом камне тысячи тысяч ходов, и рассыпался камень в крошку. И прошла крошка сквозь мою утробу, и пропиталась соком моей жизни, и сама стала живой. И раньше занимал камень все пространство в мире, а теперь появилось место пустое. Теперь есть место для моих детей, которых рожу. И вышли из его чрева первые создания его, имени которых сейчас не помнят. И были они большие и сильные, напоминая самого Великого Червя. И полюбил их Великий Червь. Но нечего им было пить, ибо в мире не было воды, и издохли они от жажды. И тогда Великий Червь опечалился. До тех пор неведома ему была печаль, ибо некого было любить ему, и одиночество ему не было известно. Но, создав новую жизнь, полюбил он ее, и трудно было расстаться с ней. И тогда Великий Червь стал плакать, и слезы его заполнили мир. Так появилась вода. И сказал он: вот, теперь есть и место, чтобы жить в нем, и вода, чтобы пить ее. И земля, напитанная соком моей утробы, живая, и родит грибы. Создам теперь тварей, порожу детей своих. Они будут жить в ходах, которые я прогрыз, и пить слезы мои, и есть грибы, взросшие на соке моей утробы. И побоялся он родить снова огромных созданий, себе подобных, ведь им могло не хватить места, и воды, и грибов. Сначала создал он блох, потом крыс, потом кошек, потом куриц, потом собак, потом свиней, потом человека. Но не случилось по замыслу его: стали блохи пить кровь, а кошки есть крыс, и собаки душить кошек, и человек убивать их всех и есть. И когда впервые человек убил и съел другого человека, понял Великий Червь, что дети его оказались недостойны его, и заплакал. И каждый раз, когда человек ест человека, Великий Червь плачет, и его слезы текут по ходам и затапливают их.
– Человек хороший. Мясо вкусное. Сладкое. Но есть можно только врагов. Я знаю.
Артем сжал и разжал пальцы на руках. Кисти были стянуты за спиной куском проволоки и сильно затекли, но, по крайней мере, они снова слушались. Даже то, что все тело болело, было сейчас хорошим знаком. Паралич от ядовитой иглы оказался временным. В голове крутилась дурацкая мысль о том, что он, в отличие от неизвестного рассказчика, понятия не имел, откуда в метро взялись куры. Не иначе, с какого-нибудь рынка торговцы успели притащить. Свиней из одного из павильонов ВДНХ привели, это он знал, а куры…
Он попытался оглядеться по сторонам, но вокруг стоял абсолютный, чернильный мрак. Однако неподалеку кто-то был. Вот уже полчаса, как Артем пришел в себя и, затаив дыхание, подслушивал странный разговор. У него постепенно начинало рождаться понимание того, куда он попал.
– Он шевелится, я слышу, – раздался хриплый голос, – я зову командира. Командир делает допрос.
Что-то прошуршало и стихло. Артем попробовал пошевелить ногами. Они тоже оказались скручены проволокой. Он попытался перекатиться на другой бок и уткнулся во что-то мягкое. Послышался протяжный, полный боли стон.
– Антон! Это ты? – прошептал Артем.
Ответа не последовало.
– Ага… Противники Великого Червя очнулись… – насмешливо отметил кто-то в темноте. – Лучше бы уж вы в себя не приходили.
Это был тот самый надтреснутый мудрый голос, который последние полчаса неторопливо вел повествование о Великом Черве и сотворении жизни. Сразу становилось ясно, что его обладатель отличается от остальных жителей станции: вместо примитивных рубленых фраз он говорил обычными, разве чуть напыщенными предложениями, да и тембр голоса у него был вполне человеческий, не то что у других.
– Кто вы? Отпустите нас! – с трудом ворочая языком, прохрипел Артем.
– Да-да. Именно так все и говорят. Нет, к сожалению, куда бы вы ни направлялись, ваше странствие окончено. Запытают и зажарят. А что поделаешь? Дикари… – равнодушно ответил голос из темноты.
– Вы… тоже в плену? – догадался Артем.
– Мы все в плену. Как раз вас сегодня освобождают, – хихикнул его невидимый собеседник.
Антон снова застонал, завозился на полу, промычал что-то невнятное, но в сознание так и не пришел.
– Да что это мы с вами в темноте сидим? Прямо как пещерные люди!
Чиркнула зажигалка и огненное пятно осветило лицо говорящего: длинную седую бороду, грязные, спутавшиеся волосы и серые насмешливые глаза, теряющиеся в сети морщин. На вид ему было не меньше шестидесяти лет. Он сидел на стуле по другую сторону железной решетки, разбивавшей комнату надвое. На ВДНХ тоже была такая: называлась она странно, «обезьянник», хотя обезьян Артем видел только в учебниках по биологии и детских книжках. На самом деле помещение использовалось как тюрьма.
– Никак не могу к чертовой темени привыкнуть, приходится этой дрянью пользоваться, – посетовал старик, прикрывая глаза. – Ну, и зачем вы сюда полезли? С той стороны места, что ли, не хватает?..
– Послушайте, – не дал договорить ему Артем. – Вы же свободны… Вы же можете нас выпустить! Пока не вернулись эти людоеды! Вы же нормальный человек…
– Разумеется, могу, – отозвался тот, – и, уж конечно, не стану. С врагами Великого Червя у нас никаких сделок.
– Какой еще Великий Червь? Да о чем вы говорите?! Я про него даже не слышал никогда, не то что быть его врагом…
– Неважно, слышали вы про него или нет. Вы пришли с той стороны, оттуда, где живут его враги, значит, вы можете быть только лазутчиками, – насмешливое дребезжание в голосе старика сменилось стальным лязгом. – У вас огнестрельное оружие и фонари! Чертовы механические игрушки! Машины для убийства! Какое еще доказательство нужно, чтобы понять, что вы – неверные, что вы – враги жизни, враги Великого Червя? – он вскочил со своего стула и подошел к решетке. – Это вы и такие, как вы, виноваты во всем!
Старик потушил перегревшуюся зажигалку, и в наступившей темноте стало слышно, как он дует на обожженные пальцы. Затем зазвучали новые голоса, шипящие и леденящие кровь. Артему стало страшно. Он вспомнил о Третьяке, убитом отравленной иглой.
– Пожалуйста! – горячо зашептал он. – Пока еще не поздно! Ну, зачем вам это?
Старик ничего не отвечал. Через минуту помещение наполнилась звуками: шлепками необутых ног по бетону, хриплым дыханием, свистом втягиваемого сквозь ноздри воздуха. Хотя Артем и не видел никого из вошедших, он чувствовал, что их здесь несколько, и все они внимательно изучают его, разглядывая, обнюхивая, слушая, как громко, на всю комнату, колотится сердце у Артема в груди.
– Люди огня. Пахнет порохом, пахнет страхом. Один – запах станции с той стороны. Другой – чужой. Один, другой – враги, – прошипел наконец кто-то.
– Пусть Вартан делает, – распорядился другой голос.
– Зажги огонь, – потребовал кто-то.
Снова чиркнула зажигалка.
В комнате, кроме старика, в руке которого трепыхался огонек, стояли трое обритых дикарей, прикрывавших ладонями глаза. Одного из них, коренастого и бородатого, Артем уже видел сегодня. Другой тоже показался ему странно знакомым. Глядя Артему прямо в глаза, он сделал шаг вперед и оказался у решетки. От него пахло не так, как от остальных: Артем уловил исходящий от этого человека еле заметный смрад разлагающейся плоти. Отвести взгляда от его глаз не получалось – как две воронки, они закручивали весь мир вокруг себя и затягивали внутрь. Артем вздрогнул: он понял, где видел это лицо раньше. Это было то самое создание, которое напало на него ночью на Киевской.
Артема охватило странное чувство, похожее на паралич, которым сковало его тело от укола ядовитой иглы, только на сей раз полностью обессиленным оказался его разум. Мысли остановились, и юноша застыл, покорно раскрыв свое сознание этому лишь напоминающему человека существу, которое молча пожирало его глазами.
– Через люк… Люк открытым остался… За мальчиком пришли. За сыном Антона. Которого украли ночью. Я во всем виноват, я ему вашу музыку слушать разрешил, через трубы… По дрезине влез. Больше никому не сказали. Вдвоем пришли. Не закрыли… – послушно отвечал Артем на вопросы, которые возникали у него в голове.
Сопротивляться или утаивать что-либо от беззвучного голоса, требовавшего от него отчета, было невозможно. За минуту допрашивавший Артема узнал все, что его интересовало. Он кивнул и отступил. Огонь погас. Медленно, словно чувствительность к затекшей во сне руке, к Артему начало возвращаться ощущение контроля над собой.
– Вован, Кулак – вернуться в туннель, в проход. Закрыть дверь, – приказал один из голосов, наверное, принадлежавший бородатому командиру. – Враги остаются здесь. Дрон охраняет врагов. Завтра праздник, люди едят врагов, почитают Великого Червя.
– Что вы сделали с Олегом? Что сделали с ребенком? – захрипел Артем им вслед.
Гулко хлопнула дверь.
