Часть 1 Teil 1 Part 1 Parte 1 Première partie Część 1 第一部分

Иван Толстой: Сегодняшний разговор я записал в Париже в квартире корреспондента Интернэшнл Хералд Трибьюн. Ivan Tolstoy: I recorded today's conversation in Paris in the apartment of the correspondent Herald Tribune International. Ivan Tolstoï : J'ai enregistré la conversation d'aujourd'hui à Paris dans l'appartement du correspondant de l'International Herald Tribune. Ivan Tolstoy: Bugünkü konuşmayı Paris'te International Herald Tribune muhabirinin evinde kaydettim. Его зовут Сергей Шмеман, ему 60 с небольшим, он сын прославленного декана Свято-Владимирской семинарии под Нью-Йорком отца Александра Шмемана. Er heißt Sergei Schmemann, ist über 60 und der Sohn des berühmten Dekans des St. Vladimir's Seminary in der Nähe von New York, Pater Alexander Schmemann. His name is Sergey Shmeman, he is 60 and a little, he is the son of the celebrated dean of St. Vladimir's seminary under New York father Alexander Schmemann. Il s'appelle Sergei Schmemann, la soixantaine, fils de l'illustre doyen du séminaire St Vladimir, près de New York, le père Alexander Schmemann. Adı Sergei Schmemann, 60'lı yaşlarında, New York yakınlarındaki Aziz Vladimir Ruhban Okulu'nun ünlü dekanı Peder Alexander Schmemann'ın oğlu. Мы знаем голос отца Александра по его многочисленным передачам на волнах РС. We know the voice of Father Alexander in his numerous programs on the waves of the RS. Nous connaissons la voix du père Alexander pour l'avoir entendue lors de ses nombreuses émissions sur les ondes de la SEP. Fr Alexander'ın sesini MS yayınlarında yaptığı birçok yayından tanıyoruz. Теперь в Россию пришли и его книги. Now his books have come to Russia. Aujourd'hui, ses livres sont également disponibles en Russie. Şimdi kitapları Rusya'ya da geldi. Сергей Шмеман – журналист с большим опытом. Sergey Shmeman is a journalist with a lot of experience. Sergei Shmeman est un journaliste expérimenté. Он родился уже в эмиграции, но Россия для него – не пустой звук. Er wurde im Exil geboren, aber Russland ist für ihn kein leerer Klang. He was born already in emigration, but Russia is not an empty sound for him. Il est né en exil, mais la Russie n'est pas un son vide pour lui. Sürgünde doğdu ama Rusya onun için boş bir ses değil. Семья и судьба. Family and fate. Famille et destin. Aile ve kader. Какой вы воспринимали Россию - в детстве? Wie haben Sie Russland wahrgenommen - als Kind? How did you perceive Russia - in childhood? Comment avez-vous perçu la Russie - en tant qu'enfant ? Çocukken Rusya'yı nasıl algılıyordunuz?

Сергей Шмеман: Это, наверное, менялось, когда мы росли, но, в общем, в нашей семье, когда мы были детьми, мы говорили по-русски, мы служили в церкви тогда еще по-русски, потом уже служили по-английски, мы выросли на русских сказках, мы знали «Доктора Айболита», мы читали «Тома Сойера» сначала по-русски. Sergei Schmemann: It probably changed when we grew up, but, in general, in our family, when we were children, we spoke Russian, we served in the church at that time still in Russian, then already served in English, we grew up on Russian fairy tales, we knew “Doctor Aibolit”, we read “Tom Sawyer” first in Russian. Sergey Shmeman : Cela a probablement changé lorsque nous avons grandi, mais en général, dans notre famille, lorsque nous étions enfants, nous parlions russe, nous servions à l'église en russe, puis en anglais, nous avons grandi avec des contes de fées russes, nous connaissions "Dr Aibolit", nous avons lu "Tom Sawyer" d'abord en russe. Sergey Shmeman: Muhtemelen büyüdüğümüzde değişti ama genel olarak ailemizde, çocukken Rusça konuşurduk, o zamanlar kilisede Rusça hizmet ederdik, sonra İngilizce hizmet ettik, Rus masallarıyla büyüdük, "Dr Aibolit "i bilirdik, "Tom Sawyer "ı önce Rusça okurduk. Так что нам казалось, что весь мир более или менее русский. So it seemed to us that the whole world was more or less Russian. Il nous semblait donc que le monde entier était plus ou moins russe. Yani bize öyle geliyordu ki, tüm dünya aşağı yukarı Rus'tu. Мы выросли в русской среде, и наше представление о России было как о своей стране, которая в тот момент оказалась под каким-то ужасным Сталиным, но это и есть наша родина, мы ей принадлежали, мы считали ее совершенно своей. Wir sind in einem russischen Umfeld aufgewachsen, und unsere Vorstellung von Russland war unser Land, das zu diesem Zeitpunkt unter einem schrecklichen Stalin stand, aber es war unsere Heimat, wir gehörten dazu, wir betrachteten es als das unsere. We grew up in the Russian environment, and our view of Russia was like our own country, which at that moment was under some terrible Stalin, but this is our homeland, we belonged to it, we considered it to be ours completely. Nous avons grandi dans un environnement russe, et l'idée que nous nous faisions de la Russie était celle de notre pays, qui était à l'époque sous le joug d'un terrible Staline, mais c'était notre patrie, nous y appartenions, nous la considérions comme totalement nôtre. Biz bir Rus ortamında büyüdük ve Rusya hakkındaki fikrimiz, o sırada korkunç bir Stalin yönetiminde olan ülkemizdi, ama o bizim vatanımızdı, biz ona aittik, onu tamamen bizim olarak görüyorduk.

Иван Толстой: Вы упомянули «Доктора Айболита». Ivan Tolstoy: You mentioned Doctor Aibolit. Ivan Tolstoy : Vous avez parlé du "Dr Aibolit". Ivan Tolstoy: "Dr. Aibolit "ten bahsettiniz. Это означает, что ваши родители, ваши дедушка и бабушка не разделяли принципиально Россию старую и Россию современную? Does this mean that your parents, your grandfather and grandmother did not, in principle, separate old Russia and modern Russia? Cela signifie-t-il que vos parents, vos grands-parents n'ont pas fondamentalement séparé l'ancienne Russie de la Russie moderne ? Bu, ebeveynlerinizin, büyükanne ve büyükbabalarınızın eski Rusya'yı modern Rusya'dan temelde ayırmadığı anlamına mı geliyor? То есть, в России современной тоже можно было найти что-то, что могло радовать глаз, душу и сердце? That is, in Russia today it was also possible to find something that could please the eye, the soul and the heart? Ainsi, dans la Russie d'aujourd'hui, on peut trouver de quoi satisfaire les yeux, l'âme et le cœur ? Yani, bugünün Rusya'sında da gözünüzü, ruhunuzu ve kalbinizi memnun edecek bir şeyler bulabilir misiniz?

Сергей Шмеман: Я помню, что в 50-е годы, когда я начал о таких вещах думать, мы очень мало знали о современной России, то, что мы слышали, это что произошло во время войны, после войны, какая беднота, но по-настоящему не было контакта. Sergei Schmemann: I remember that in the 50s, when I started thinking about such things, we knew very little about modern Russia, what we heard, what happened during the war, after the war, what a poor person, but -that was no contact. Sergey Shmeman : Je me souviens que dans les années 50, lorsque j'ai commencé à réfléchir à ces questions, nous savions très peu de choses sur la Russie moderne, nous entendions parler de ce qui s'était passé pendant la guerre, après la guerre, de la situation des pauvres, mais il n'y avait vraiment aucun contact. Sergey Shmeman: Hatırlıyorum da, 50'li yıllarda, bu konular hakkında düşünmeye başladığımda, modern Rusya hakkında çok az şey biliyorduk, duyduklarımız savaş sırasında, savaştan sonra olanlar, yoksulların nasıl olduğuydu, ama gerçekten hiçbir temas yoktu. Хотя у нас были знакомые и родственники, но с ними не было переписки. Although we had friends and relatives, there was no correspondence with them. Bien que nous ayons des connaissances et des parents, il n'y avait pas de correspondance avec eux. Tanıdıklarımız ve akrabalarımız olmasına rağmen onlarla herhangi bir yazışma yoktu. И вот я помню, что газета «Новое Русское Слово» вдруг напечатала рекламу, что можно купить диски военных песен. And now I remember that the newspaper “New Russian Word” suddenly printed an advertisement that you could buy CDs of military songs. Je me souviens que le journal Novoye Russkoe Slovo a soudainement publié une publicité indiquant qu'il était possible d'acheter des disques de chants de guerre. Novoye Russkoe Slovo gazetesinin aniden savaş şarkıları diskleri satın alabileceğinize dair bir ilan yayınladığını hatırlıyorum. Мы их получили. We got them. Onları yakaladık. Такие большие, 78 оборотов: «Через реки, горы и долины», «Темная ночь»… Это был первый контакт, какие-то звуки, которые были записаны еще там. Such large, 78 revolutions: "Through the rivers, mountains and valleys", "Dark night" ... It was the first contact, some sounds that were recorded there. Un grand 78 tours : "Across Rivers, Mountains and Valleys", "Dark Night"... C'était le premier contact, quelques sons qui avaient été enregistrés là-bas. Çok büyük, 78 rpm: "Across Rivers, Mountains and Valleys", "Dark Night"... İlk temas buydu, orada kaydedilen bazı sesler. И потом пошли фильмы: «Баллада о солдате», «Летят журавли»… Так что у меня многие представления начались от первых фильмов, дисков, потому что личных контактов не было никаких. And then the films went: “The Ballad of a Soldier”, “The Cranes Are Flying” ... So I have started many performances from the first films, disks, because there were no personal contacts. Puis sont venus les films : "Ballad of a Soldier", "The Cranes Are Flying"... J'ai donc eu de nombreuses représentations qui ont commencé dès les premiers films, des disques, parce qu'il n'y avait pas de contacts personnels. Ve sonra filmler geldi: "Ballad of a Soldier", "The Cranes Are Flying"... Yani ilk filmlerden, disklerden başlayan birçok performansım oldu, çünkü kişisel temaslar yoktu.

Когда мой отец делал передачи по Радио Свобода, он не знал, слушает ли кто-нибудь, слышит ли кто-нибудь. When my father made programs on Radio Liberty, he did not know if anyone was listening, if anyone was hearing. Kiedy mój ojciec nadawał w Radio Liberty, nie wiedział, czy ktoś słucha, czy ktoś słyszy. Babam Özgürlük Radyosu'nda program yaparken, kimsenin dinleyip dinlemediğini, kimsenin duyup duymadığını bilmiyordu. Я иногда с ним ездил, когда он записывал, он говорил в какой-то микрофон, а куда это исчезало, мы не знали. I sometimes went with him when he was recording, he spoke to some kind of microphone, and we did not know where this disappeared. Bazen onunla birlikte giderdim, kayıt yaparken bir tür mikrofona konuşurdu ve mikrofonun nereye kaybolduğunu bilmezdik. Так что мы знали, что существует страна, мы знали, что русские страдают, что война, но с ними контактов не было. So we knew that there was a country, we knew that the Russians were suffering, that the war, but there was no contact with them. Yani bir ülke olduğunu biliyorduk, Rusların acı çektiğini, bir savaş olduğunu biliyorduk ama onlarla hiçbir temasımız yoktu. Из-за этого это было немножко темное место, о котором мы очень мало представляли. Because of this, it was a little dark place, about which we had very little idea. Bu nedenle, hakkında çok az fikrimizin olduğu biraz karanlık bir yerdi. Мои представления начались не только через рассказы и сказки, но тоже через фильмы, пленки, когда вдруг начали передавать какие-то оттуда сигналы. My performances began not only through stories and fairy tales, but also through films, films, when suddenly they began to transmit some signals from there. Algılarım sadece hikayeler ve masallar üzerinden değil, filmler, kasetler üzerinden de başladı, birdenbire oradan bazı sinyaller iletilmeye başlandı.

Иван Толстой: Где вы родились и когда, каковы ваши первые жизненные впечатления? Iwan Tolstoi: Wo und wann wurden Sie geboren, was waren Ihre ersten Eindrücke vom Leben? Ivan Tolstoy: Where were you born and when, what are your first impressions of life? Ivan Tolstoï : Où et quand êtes-vous né, quelles ont été vos premières impressions de la vie ? Ivan Tolstoy: Nerede ve ne zaman doğdunuz, hayata dair ilk izlenimleriniz nelerdi?

Сергей Шмеман: Я родился под Парижем, в 45-м году, когда кончилась война. Sergei Schmemann: I was born near Paris, in 1945, when the war ended. Sergei Schmemann: 1945 yılında, savaş sona erdiğinde Paris yakınlarında doğdum. Я, конечно, этого не помню, но для родителей это много чего значило, и мы жили здесь. Of course, I don’t remember this, but it meant a lot to my parents, and we lived here. Elbette hatırlamıyorum ama ailem için çok şey ifade ediyordu ve biz burada yaşıyorduk. Мой отец тогда оканчивал Свято-Сергиевский институт, потом его посвятили в священники, и так как в Париже было мало возможностей, в 51-м году его пригласили переехать в Америку. My father then graduated from the St. Sergius Institute, then he was ordained a priest, and since there were few opportunities in Paris, in the 51st year he was invited to move to America. Babam o sırada Aziz Sergius Enstitüsü'nden mezun oluyordu, sonra rahip olarak atandı ve Paris'te çok az fırsat olduğu için 51'de Amerika'ya taşınması için davet edildi. Мне было 6 лет. I was 6 years old. Altı yaşındaydım. Сначала это было временно, а потом мы остались. At first it was temporary, and then we stayed. İlk başta geçiciydi ama sonra kaldık. И отец принял на себя это великое дело - поставить православие на американскую землю. And the father took upon himself this great thing - to put Orthodoxy on American soil. Ve Peder Ortodoksluğu Amerikan topraklarına yerleştirmek gibi büyük bir görevi üstlendi. Семинария перешла на английский язык, служили по-английски, но в 51-м году мы переезжали, и в те времена это, в общем, был настоящий переезд. Das Seminar wurde auf Englisch umgestellt, der Dienst wurde auf Englisch abgehalten, aber '51 zogen wir um, und in jenen Tagen war das ein echter Umzug. The seminary moved to English, served in English, but in the 51st year we moved, and at that time it was, in general, a real move. İlahiyat okulu İngilizceye geçti, İngilizce hizmet verdi ama 51'de taşınıyorduk ve o günlerde bu gerçek bir taşınmaydı. Мы не могли слетать и навестить бабушку и дедушку, так что мы уже прощались на много лет. We could not fly and visit the grandparents, so that we have already said goodbye for many years. Uçakla gidip büyükanne ve büyükbabamızı ziyaret edemedik, bu yüzden zaten uzun yıllardır vedalaşıyorduk. Это почти была новая жизнь для моих родителей, для всех нас. It was almost a new life for my parents, for all of us. Ailem için, hepimiz için neredeyse yeni bir hayattı. Потом уже начали мы летать туда обратно, все это стало легче, но тогда, когда еще переезжали на пароходах, это было огромное событие. Als wir dann anfingen, hin und her zu fliegen, wurde alles einfacher, aber damals, als wir noch mit dem Dampfschiff reisten, war es ein großes Ereignis. Then we started flying back and forth, it all became easier, but then, when we were still moving on steamers, it was a huge event. Sonra uçakla gidip gelmeye başladık, her şey daha kolay oldu ama o zamanlar, hala buharlı gemiyle seyahat ederken, bu çok büyük bir olaydı. Мы только раз в год говорили по телефону, и все подбегали к телефону на три секунды: «Здравствуй, бабушка, это Сережа, целую, целую». We only spoke on the phone once a year, and everyone ran to the phone for three seconds: “Hello, grandma, this is Seryozha, kiss, kiss”. Yılda sadece bir kez telefonla konuşurduk ve herkes üç saniyeliğine telefona koşardı, "Alo, büyükanne, ben Seryozha, öpücükler, öpücükler." Не было нестоящего общения. There was no worthless fellowship. Kayda değer bir sosyalleşme yoktu. Это был настоящий переезд. It was a real move. Gerçek bir hamleydi.

Мы приехали на новую землю, где все казалось для моих родителей новым. We came to a new land where everything seemed new to my parents. Aileme her şeyin yeni göründüğü yeni bir ülkeye geldik. Конечно, для детей это не так сложно, потому что у нас там были родственники и знакомые, мы быстро заболтали по-английски. Of course, it's not so difficult for children, because we had relatives and friends there, we quickly chatted in English. Tabii ki çocuklar için o kadar zor değil çünkü orada akrabalarımız ve tanıdıklarımız vardı, hızlı bir şekilde İngilizce ile uğraştık. В Америку эмигрировать не трудно, эта страна принимает, особенно, в те годы. It is not difficult to emigrate to America, this country accepts, especially in those years. Amerika'ya göç etmek zor değil, bu ülke kabul ediyor, özellikle de o yıllarda. Но дома мы продолжали, и до сих пор с моей мамой продолжаем говорить по-русски, это всегда был наш домашний язык. But at home we continued, and to this day we continue to speak Russian with my mother, it has always been our home language. Ama evde devam ettik ve hala annemle Rusça konuşmaya devam ediyoruz, bu her zaman bizim ana dilimiz oldu. До сих пор, когда приходится говорить с мамой по-английски, потому что гости дома, всегда это кажется немножко неестественным. Wenn ich mit meiner Mutter auf Englisch sprechen muss, weil Gäste zu Hause sind, kommt mir das bis heute immer ein bisschen unnatürlich vor. Until now, when I have to speak English with my mother, because guests are at home, it always seems a little unnatural. Bugün bile, evde misafir olduğu için annemle İngilizce konuşmak zorunda kaldığımda, bu bana her zaman biraz doğal gelmiyor. А с отцом еще больше. And with my father even more so. Ve babamla daha da fazla. Дома мы всегда оставались русскими, соблюдали все русские традиции, посты, жаворонки, крендель на именины. At home, we always remained Russian, observed all Russian traditions, fasts, larks, a pretzel for the name day. Evde her zaman Rus kaldık, tüm Rus geleneklerine, oruçlara, larklara, isim günleri için simitlere uyduk. Все это у нас было. We had all this. Her şeyimiz vardı. Поэтому когда мы с женой вернулись в Россию, когда я туда поехал в 80-м году корреспондентом, мы даже удивились, сколько там знакомого. Therefore, when my wife and I returned to Russia, when I went there in 1980 as a correspondent, we were even surprised how many acquaintances there were. Eşimle birlikte Rusya'ya döndüğümüzde, 80'de oraya muhabir olarak gittiğimde, orada ne kadar çok insan tanıdığımıza bile şaşırmıştık.

Иван Толстой: Я подумал, что Сергей Шмеман оговорился, назвав 80-й год. Ivan Tolstoy: I thought that Sergei Schmemann made a reservation, calling the 80th year. Ivan Tolstoy: Sergei Schmemann'ın 80 yılını söylerken yanlış söylediğini düşünmüştüm. Переспросил – не 90-й ли? I asked again - isn't it the 90th? Ona 90. olup olmadığını sordum. Неужели до всякой перестройки? Really before any perestroika? Bu yeniden yapılanmadan önce değil miydi?

Сергей Шмеман: До. Sergei Shmeman: Do. При Леониде Ильиче. Under Leonid Ilyich. Leonid Ilyich yönetiminde. Меня назначили корреспондентом в Москву в 80-м году, и мы остались до 86-го, а потом, в 90-м, вернулись опять. I was appointed a correspondent in Moscow in 1980, and we stayed until 86, and then, in 1990, we returned again. '80'de Moskova'ya muhabir olarak atandım ve '86'ya kadar kaldık, sonra '90'da tekrar geri döndük. Так что мы там провели больше 10-ти лет: 5 - до Горбачева и 5 - после. So we spent more than 10 years there: 5 before Gorbachev and 5 after. Yani orada 10 yıldan fazla zaman geçirdik: beşi Gorbaçov'dan önce, beşi de sonra.

Иван Толстой: Я не подозревал, что вы настоящую советскую эпоху застали. Ivan Tolstoy: I did not suspect that you found the real Soviet era. Ivan Tolstoy: Gerçek Sovyet dönemini yakaladığınızı fark etmemiştim.

Сергей Шмеман: О, да. Sergei Schmeman: Oh, yes. Мы ее застали, и она застала нас. We found her, and she found us. Biz onu yakaladık, o da bizi yakaladı. Обо мне кое-что писали в советской прессе, меня называли многими именами. They wrote something about me in the Soviet press, they called me by many names. Sovyet basınında hakkımda bir şeyler yazıldı, bana birçok isim takıldı. Это в каком-то смысле было сложно, потому что советская власть не особенно любила западных корреспондентов, говорящих по-русски. In a sense, it was difficult, because the Soviet government did not particularly like Western correspondents who spoke Russian. Bu bir bakıma zordu, çünkü Sovyet yetkililer Batılı muhabirlerin Rusça konuşmasından pek hoşlanmıyorlardı. Зато фамилия была знакомая, Шмемана знали, отца Александра знали, кто он, так что меня признавали и принимали интеллигенты, диссиденты, и у нас было много контактов, много друзей. But the surname was familiar, they knew Schmemann, they knew Father Alexander who he was, so I was recognized and accepted by intellectuals, dissidents, and we had many contacts, many friends. Ama soyadım tanıdıktı, Schmemann biliniyordu, Peder Alexander'ın kim olduğu biliniyordu, bu yüzden entelektüeller, muhalifler tarafından tanınıyor ve kabul görüyordum ve birçok bağlantımız, birçok arkadaşımız vardı. Хотя было трудно встречаться, были сложности в советские времена, было опасно встречаться с американским корреспондентом. Although it was difficult to meet, there were difficulties in Soviet times, it was dangerous to meet with an American correspondent. Görüşmek zor olsa da, Sovyet döneminde zorluklar vardı, Amerikalı bir muhabirle görüşmek tehlikeliydi. Но когда мы говорим о семейных ощущениях, у нас было очень яркое ощущение, что мы русские в России. But when we talk about family feelings, we had a very vivid feeling that we are Russians in Russia. Ama aile duygusundan bahsettiğimizde, Rusya'da Rus olduğumuzu çok canlı bir şekilde hissediyorduk. Нам было несложно сбегать в кино, купить книжку или пойти на улицу слушать какие-то разговоры. It was easy for us to run to the movies, buy a book or go outside to listen to some kind of conversation. Sinemaya koşmak, bir kitap almak ya da dışarı çıkıp sohbet dinlemek bizim için zor olmadı. Я иногда просто стоял в очереди и слушал, о чем люди говорят. Sometimes I just stood in line and listened to what people were talking about. Bazen sadece kuyrukta durur ve insanların ne hakkında konuştuğunu dinlerdim. Так что, хотя была советская власть, хотя были ограничения, они не могли заткнуть нам уши. So, although there was Soviet power, although there were restrictions, they could not shut our ears. Yani Sovyet gücü olmasına rağmen, kısıtlamalar olmasına rağmen kulaklarımızı tıkayamadılar. Советский Союз был вокруг все время. The Soviet Union has been around all the time. Sovyetler Birliği her zaman etrafımızdaydı. Нужно было пойти в ресторан или на улицу и просто людей послушать, особенно летом, когда все на улице. You had to go to a restaurant or on the street and just listen to people, especially in the summer, when everyone is outside. Bir restorana ya da dışarıya gidip insanları dinlemeliydiniz, özellikle de herkesin dışarıda olduğu yaz aylarında. Так что у нас было такое представление, что, в какой-то степени, мы вернулись на родину. So we had such an idea that, to some extent, we returned to our homeland. Yani bir bakıma anavatanımıza geri döndüğümüz gibi bir düşüncemiz vardı. Хотя это было сложно. Yine de zordu. Я представлял американскую газету, которую советская власть, по своим понятиям, очень боялась. I represented an American newspaper, which the Soviet authorities, according to their concepts, were very afraid of. Sovyetlerin kendi terimleriyle çok korktukları bir Amerikan gazetesini temsil ediyordum. Но, все-таки, мы эти годы чувствовали себя у своих. But, nevertheless, these years we felt at home. Yine de yıllar boyunca bir aidiyet duygumuz oldu.

Иван Толстой: Вот это меня очень удивляет. Ivan Tolstoy: This surprises me very much. Ivan Tolstoy: Beni asıl şaşırtan da bu. Вы сказали, что ваша фамилия была в России известна. You said that your surname was known in Russia. Soyadınızın Rusya'da meşhur olduğunu söylemiştiniz. Понятно, как к вам относилась интеллигенция, но поразительно, что вас аккредитовала советская власть в Москве. Es ist verständlich, wie Sie von der Intelligenz behandelt wurden, aber es ist erstaunlich, dass Sie von den sowjetischen Behörden in Moskau akkreditiert wurden. It is clear how the intelligentsia treated you, but it is amazing that you were accredited by the Soviet government in Moscow. Entelijansiya tarafından nasıl muamele gördüğünüz anlaşılabilir, ancak Moskova'daki Sovyet yetkilileri tarafından akredite edilmiş olmanız şaşırtıcı. Я думал, что с такой фамилией она сопротивлялась бы такой аккредитации и предлагала бы Америке другую кандидатуру предъявить. Ich hätte gedacht, dass sie sich mit ihrem Nachnamen gegen eine solche Akkreditierung wehren und vorschlagen würde, dass Amerika einen anderen Kandidaten aufstellen sollte. I thought that with such a surname, she would resist such accreditation and would suggest America to present another candidate. Bu soyadıyla böyle bir akreditasyona direneceğini ve Amerika'nın başka bir aday sunmasını önereceğini düşünürdüm. Поэтому я и удивился, что вы назвали 80-й год. That is why I was surprised that you named the 80th year. Bu yüzden 80. yıl demenize şaşırdım.

Сергей Шмеман: Может быть, это и правда удивительно. Sergei Shmeman: Maybe this is really amazing. Sergey Shmeman: Belki de gerçekten şaşırtıcıdır. Я тогда об этом не задумывался. I didn't think about it then. O zaman bunu düşünmemiştim. Я был американский корреспондент, до этого служил в Южной Африке. I was an American correspondent, before that I served in South Africa. Daha önce Güney Afrika'da görev yapmış bir Amerikan muhabiriydim. Другое, что меня потом удивляло, на меня часто нападали в прессе, когда я что-то писал, и писали какие-то очень даже злые статьи, но никогда, ни в одной статье на моего отца не нападали. Another thing that surprised me later was that I was often attacked in the press when I wrote something, and wrote some very evil articles, but never, in any article, my father was not attacked. Daha sonra beni şaşırtan bir başka şey de, bir şey yazdığımda basında sık sık saldırıya uğramamdı ve çok öfkeli makaleler yazdılar, ancak hiçbir zaman, hiçbir makalede babama saldırılmadı. Может быть, они не очень хотели дать читателям знать, что есть связь, может быть, такая причина. Maybe they didn't really want to let the readers know that there is a connection, maybe such a reason. Belki de okuyucuların bir bağlantı olduğunu bilmelerini istemediler, belki de sebep budur. Но, вообще, я не помню, чтобы за все время, пока мы там были, чтобы о моем отце писали. But, in general, I don’t remember that for all the time we were there, that they wrote about my father. Ama aslında orada bulunduğumuz süre boyunca babam hakkında bir şey yazıldığını hatırlamıyorum. В официальной прессе его не отмечали. It was not mentioned in the official press. Resmi basında kutlanmadı. Может быть, в высших кругах слушали его передачи и, может быть, кое-кто считал, что это менее опасно. Maybe in the highest circles they listened to his programs and, maybe, some people thought that it was less dangerous. Belki üst düzey yetkililer onun yayınlarını dinledi ve belki bazıları bunun daha az tehlikeli olduğunu düşündü. Во всяком случае, по каким-то понятиям никогда меня с ним в официальной прессе, на официальных встречах не соединяли. In any case, for some reason, they never connected me with him in the official press, at official meetings. Her halükarda, bazı görüşlere göre resmi basında, resmi toplantılarda onunla hiçbir zaman bağlantı kurmadım. Я был отделен от него. I was separated from him. Ondan ayrılmıştım.

Иван Толстой: Не упоминание – лучшее забвение. Ivan Tolstoy: Not mentioning is the best oblivion. Ivan Tolstoy: Bahsetmemek en iyi unutuştur. А когда советские журналисты писали о вас, они подчеркивали или, наоборот, затушевывали вашу русскость? And when Soviet journalists wrote about you, did they emphasize or, on the contrary, conceal your Russianness? Sovyet gazeteciler sizin hakkınızda yazdıklarında Rusluğunuzu vurguladılar mı yoksa tam tersine gizlediler mi?

Сергей Шмеман: Затушевывали всегда. Sergey Shmeman: It has always been obscured. Sergei Shmeman: Her zaman gizlenmişlerdir. Меня всегда называли «Серж» и всегда писали «Шмеманн», хотя по-русски - одно «н». They always called me "Serge" and they always wrote "Schmemann", although in Russian it was only "n". Bana hep "Serge" derlerdi ve Rusça'da tek "n" olmasına rağmen hep "Schmemann" diye hecelenirdim. Всегда старались доказать, что я – что-то не совсем свое, что я играю в русскость. We have always tried to prove that I am something not quite my own, that I am playing Russianness. Siempre intentaban demostrar que yo era algo que no era mío, que jugaba a ser ruso. Her zaman bana ait olmayan bir şey olduğumu, Rusçuluk oynadığımı kanıtlamaya çalıştılar. Что вот Шмеман изображает, что он нас любит, именно, чтобы нам по-настоящему сделать зло. That Schmemann portrays that he loves us, precisely in order to really do evil to us. Que aquí está Schmemann retratando que nos ama, precisamente para hacernos el mal real. Schmemann burada, tam da bize gerçek bir kötülük yapmak için bizi sevdiğini tasvir etmektedir. Когда я писал, например, о кино, даже когда я хвалил что-то, они всегда говорили, что это он старается что-то нам показать, чтобы по-настоящему залезть поглубже, чтобы нам сделать больше вреда. When I wrote, for example, about cinema, even when I praised something, they always said that it was he who was trying to show us something in order to really get deeper, so that we could do more harm. Cuando escribía sobre cine, por ejemplo, incluso cuando elogiaba algo, siempre decían que era él quien intentaba mostrarnos algo, meterse más a fondo, hacernos más daño. Örneğin sinema hakkında yazdığımda, bir şeyi övdüğümde bile, her zaman bize bir şey göstermeye, gerçekten daha derine inmeye, bize daha fazla zarar vermeye çalıştığını söylediler. Но я с самого начала понял, что это не действует, потому что каждый раз, когда меня ругали, интеллигенты больше интересовались. But I understood from the very beginning that this is not valid, because every time when I was scolded, intellectuals were more interested. Pero desde el principio me di cuenta de que no funcionaba, porque cada vez que me regañaban, los intelectuales estaban más interesados. Ama başından beri bunun işe yaramadığını fark ettim, çünkü her azarlandığımda entelektüeller daha fazla ilgi gösteriyordu. Так что это больше давало мне громкое имя. So it gave me a big name. Bu da bana daha büyük bir isim kazandırdı. Я когда-то написал длинную статью о советском кино, и, кажется, в «Литературной газете» была очень длинная о ней статья. I once wrote a long article about Soviet cinema, and it seems that Literaturnaya Gazeta had a very long article about it. Bir keresinde Sovyet sineması hakkında uzun bir makale yazmıştım ve sanırım Literaturnaya Gazeta'da bu konuda çok uzun bir makale vardı. Они как бы меня ругали: посмотрите, какую чепуху пишет Шмеман (длинная цитата), а дальше он пишет такие глупости (опять длинные цитаты). They kind of scolded me: look at what nonsense Schmemann writes (long quote), and then he writes such nonsense (long quotes again). En cierto modo me regañaban: mira qué tonterías escribe Shmemann (cita larga), y luego escribe semejantes tonterías (citas largas de nuevo). Beni bir nevi azarladılar: bak Shmemann ne saçma sapan şeyler yazıyor (uzun alıntı), sonra da böyle saçma sapan şeyler yazıyor (yine uzun alıntılar). В конце концов, почти вся моя статья была перепечатана под предлогом атаки. In the end, almost all of my article was reprinted under the pretext of an attack. Sonunda, makalemin neredeyse tamamı saldırı altında yeniden basıldı. Я думаю, что очень часто умные пропагандисты старались использовать такой способ, чтобы передать информацию. I think that very often smart propagandists have tried to use this method to convey information. Bence çoğu zaman zeki propagandacılar mesajlarını iletmek için bu yolu kullanmaya çalışmışlardır.

Иван Толстой: Сергей, где вы учились? Ivan Tolstoy: Sergey, where did you study? Ivan Tolstoy: Sergei, nerede okudunuz?

Сергей Шмеман: Я учился в Нью-Йорке, в лучшем городе в мире, как я считаю, и мои родители, как все нормальные американские эмигранты, решили, что главное - это найти лучше школы. Sergei Schmeman: I studied in New York, in the best city in the world, in my opinion, and my parents, like all normal American emigrants, decided that the main thing was to find a better school. Sergey Shmeman: Dünyanın en iyi şehri olduğuna inandığım New York'ta okudum ve ailem, tüm normal Amerikalı göçmenler gibi, en önemli şeyin daha iyi okullar bulmak olduğuna karar verdi. Всех расспросили, и я и мои сестры пошли в очень хорошие школы в Нью-Йорке. Everyone was questioned and my sisters and I went to very good schools in New York. Herkese soruldu ve kız kardeşlerim ve ben New York'ta çok iyi okullara gittik. Потом я попал в Гарвардский университет, и там учился по английской литературе. Then I went to Harvard University, and there I studied English literature. Sonra Harvard Üniversitesi'ne gittim ve orada İngiliz edebiyatı okudum. Я считал, что умею писать, у меня была такая тогда иллюзия. I thought that I could write, I had such an illusion then. Yazabileceğimi sanıyordum, o zamanlar böyle bir yanılsamam vardı. Я начал изучать английскую литературу, а во время учения в Гарварде я решил, что хочу быть журналистом, и что мой лучший шанс стать корреспондентом - это быть специалистом по Советскому Союзу. I started studying English literature, and while studying at Harvard I decided that I wanted to be a journalist and that my best chance to become a correspondent was to be a specialist on the Soviet Union. İngiliz edebiyatı okumaya başladım ve Harvard'da okurken gazeteci olmak istediğime ve muhabir olmak için en iyi şansımın Sovyetler Birliği konusunda uzman olmak olduğuna karar verdim. Так что я поступил в Колумбийский университет, уже на высшую степень, изучать Советский Союз. So I entered Columbia University, already for the highest degree, to study the Soviet Union. Ben de Sovyetler Birliği üzerine çalışmak için Columbia Üniversitesi'ne gittim. Но тут меня захватила армия, я провел два года в армии, во Вьетнаме, вернулся окончить учение и, наконец-то, стать журналистом. But then the army seized me, I spent two years in the army, in Vietnam, returned to finish my training and, finally, to become a journalist. Ama sonra ordu beni devraldı, iki yılımı orduda, Vietnam'da geçirdim, eğitimimi tamamlamak için geri döndüm ve sonunda gazeteci oldum.

Иван Толстой: Во Вьетнаме вы были во вьетнамские времена? Ivan Tolstoy: Have you been to Vietnam during Vietnamese times? Ivan Tolstoy: ¿Estuvo en Vietnam durante la época de Vietnam? Ivan Tolstoy: Vietnam döneminde Vietnam'da mıydınız?

Сергей Шмеман: Да, я там был вовремя войны. Sergei Schmeman: Yes, I was there during the war. Я не могу сказать, что я был в самых опасных положениях, но провел очень интересный год. I cannot say that I was in the most dangerous situations, but I had a very interesting year. En tehlikeli pozisyonlarda bulunduğumu söyleyemem ama çok ilginç bir yıl geçirdim. Тогда в Америке было очень большое движение против войны, так что сам факт молодому студенту пойти на войну - это был большой разрыв со многими друзьями, даже с близкими, которые считали, что это аморально, потому что было огромное движение против. Then in America there was a very large movement against the war, so the very fact for a young student to go to war was a big break with many friends, even with relatives, who believed that it was immoral, because there was a huge movement against it. O dönemde Amerika'da çok büyük bir savaş karşıtı hareket vardı, bu nedenle genç bir öğrencinin savaşa gitmesi, bunun ahlaksızca olduğunu düşünen birçok arkadaşıyla, hatta yakın arkadaşlarıyla bile büyük bir kırılmaydı, çünkü buna karşı büyük bir hareket vardı. Но здесь сыграл роль мой отец, который не был ни за войну, ни простив, но он, как эмигрант, который влюбился в Америку и который считал, что мы, как люди, которые получили все от Америки - и лучшие школы, и образование, - что мы не имеем права, когда страна что-то от нас просит, отказать и сказать «нет, я с этим не согласен». But my father played a role here, who was neither for the war, nor forgiving, but he, like an emigrant who fell in love with America and who believed that we, as people who received everything from America - both the best schools and education, - that we do not have the right, when the country asks us for something, refuse and say "no, I do not agree with that." Pero aquí jugó un papel mi padre, que no era ni pro-guerra ni pro-armas, pero él, como inmigrante que se enamoró de América y que creía que nosotros, como personas que obtuvimos todo de América -las mejores escuelas y educación- que no teníamos derecho, cuando un país nos pedía algo, a negarnos y decir "no, no estoy de acuerdo". Ancak burada ne savaş yanlısı ne de silah yanlısı olan babamın da bir rolü vardı; o, Amerika'ya aşık bir göçmen olarak ve Amerika'dan her şeyi -en iyi okulları ve eğitimi- alan insanlar olarak, bir ülke bizden bir şey istediğinde bunu reddetmeye ve "hayır, bunu kabul etmiyorum" demeye hakkımız olmadığına inanıyordu. Кроме того, я тогда уже тянулся в журнализм, и у меня было такое любопытство, я думал, что это мой шанс посмотреть, что это такое, что такое война, что такое Вьетнам. In addition, at that time I was already drawn to journalism, and I had such curiosity, I thought this was my chance to see what it is, what war is, what Vietnam is. Ayrıca, o zamanlar gazeteciliğe zaten uzanıyordum ve bu merakım vardı, bunun nasıl bir şey olduğunu, savaşın nasıl olduğunu, Vietnam'ın nasıl olduğunu görmek için bir şans olduğunu düşündüm. Так что по этим причинам я не сопротивлялся. So for these reasons, I didn't resist. Bu sebeplerden dolayı direnmedim.

Иван Толстой: То есть, вы держали во Вьетнаме в руках не перо, а автомат? Ivan Tolstoy: That is, in Vietnam you were holding not a pen, but a machine gun? Iván Tolstoi: ¿Así que en Vietnam no tuvo en sus manos un bolígrafo, sino una ametralladora? Ivan Tolstoy: Yani Vietnam'da elinizde kalem değil makineli tüfek mi tutuyordunuz?

Сергей Шмеман: Знаете, кроме того, и перо. Sergei Shmeman: You know, in addition, the pen. Sergei Shmeman: Además, y el bolígrafo. Sergei Shmeman: Bilirsiniz, ek olarak ve kalem. Я каждый день писал длинные письма кому-нибудь - моей будущей жене, моему отцу. Every day I wrote long letters to someone - my future wife, my father. Her gün birine uzun mektuplar yazdım - müstakbel eşime, babama. Я старался именно описывать все мои ощущения, все, что происходит, и старался это понять и как журналист тоже. I tried exactly to describe all my feelings, everything that was going on, and I tried to understand it as a journalist, too. Intenté describir con exactitud todos mis sentimientos, todo lo que ocurre, e intenté entenderlo también como periodista. Tüm duygularımı, olan her şeyi tam olarak anlatmaya çalıştım ve bir gazeteci olarak da anlamaya çalıştım. И мои лучше друзья там оказались журналистами, которых тоже взяли. And my best friends there turned out to be journalists, who were also hired. Oradaki en iyi arkadaşlarımın da içeri alınan gazeteciler olduğu ortaya çıktı. Так что я уже тогда двигался в эту сторону. So I was already moving in this direction then. Yani o zamanlar zaten bu yönde ilerliyordum.

Иван Толстой: Из ваших вьетнамских записей получилась какая-то книжка или еще что-нибудь? Ivan Tolstoy: Did you get some kind of book or something else out of your Vietnamese notes? Ivan Tolstoy: Vietnam kayıtlarınız bir kitap ya da başka bir şey haline geldi mi?

Сергей Шмеман: Это болезненный вопрос, потому что все это исчезло. Sergei Shmeman: This is a painful question, because all this has disappeared. Sergei Shmeman: Es una pregunta dolorosa, porque todo esto ha desaparecido. Sergei Shmeman: Bu acı verici bir soru, çünkü tüm bunlar ortadan kalktı. Где-то письма лежали, потом куда-то исчезли. Somewhere the letters lay, then disappeared somewhere. Había cartas tiradas en alguna parte, luego desaparecieron. Bir yerlerde mektuplar vardı, sonra kayboldular. Из этого вышла память, но не письменная. From this came memory, but not written memory. Bundan hafıza çıktı, ama yazılı hafıza değil.