Антон Павлович Чехов "ДОМ С МЕЗОНИНОМ"(РАССКАЗ ХУДОЖНИКА), глава 3 Anton Pavlovich Chekhov "A HOUSE WITH MEASON" (The Artist's Narrative), Chapter 3 La "MAISON AVEC MESONIN" d'Anton Pavlovitch Tchekhov (A CHAPITRE 3) Anton Pavlovitsj Tsjechov's "HUIS MET MESONIN" (A HOOFDSTUK 3)

Антон Чехов

Дом с мезонином

III

— В Малозёмове гостит князь, тебе кланяется, — говорила Лида матери, вернувшись откуда-то и снимая перчатки. — Рассказывал много интересного... Обещал опять поднять в губернском собрании вопрос о медицинском пункте в Малозёмове, но говорит: мало надежды. — И обратясь ко мне, она сказала: — Извините, я всё забываю, что для вас это не может быть интересно. - And turning to me, she said: - Sorry, I forget everything, that for you it may not be interesting.

Я почувствовал раздражение.

— Почему же не интересно? — спросил я и пожал плечами. — Вам не угодно знать мое мнение, но уверяю вас, этот вопрос меня живо интересует.

— Да?

— Да. По моему мнению, медицинский пункт в Малозёмове вовсе не нужен.

Мое раздражение передалось и ей; она посмотрела на меня, прищурив глаза, и спросила:

— Что же нужно? Пейзажи?

— И пейзажи не нужны. Ничего там не нужно.

Она кончила снимать перчатки и развернула газету, которую только что привезли с почты; через минуту она сказала тихо, очевидно, сдерживая себя:

— На прошлой неделе умерла от родов Анна, а если бы поблизости был медицинский пункт, то она осталась бы жива. И господа пейзажисты, мне кажется, должны бы иметь какие-нибудь убеждения на этот счет.

— Я имею на этот счет очень определенное убеждение, уверяю вас, — ответил я, а она закрылась от меня газетой, как бы не желая слушать. — По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки, при существующих условиях, служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья — вот вам мое убеждение. The people are entangled in a great chain, and you do not cut this chain, but only add new links - that's my conviction.

Она подняла на меня глаза и насмешливо улыбнулась, а я продолжал, стараясь уловить свою главную мысль:

— Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до потемок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блекнут, рано старятся и умирают в грязи и в вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных — только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх. - It is not important that Anna died of childbirth, but that all these Anna's, Moors, Pelageya's bend their backs from early morning till sweat, get sick from hard labor, spend their lives trembling for hungry and sick children, spend their lives afraid of death and disease, spend their lives being treated, fade early, grow old early and die in filth and stench; their children, growing up, start the same music, and so hundreds of years pass, and billions of people live worse than animals - only for a piece of bread, feeling constant fear. Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своем образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить. The whole horror of their situation is that they have no time to think about the soul, no time to remember their image and likeness; hunger, cold, animal fear, a mass of labor, like snowfalls, barred them all the paths to spiritual activity, precisely to the very thing that distinguishes a person from an animal and is the only thing worth living for. Вы приходите к ним на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а, напротив, еще больше порабощаете, так как, внося в их жизнь новые предрассудки, вы увеличиваете число их потребностей, не говоря уже о том, что за мушки и за книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть спину. You come to their aid with hospitals and schools, but this does not free them from their fetters, but, on the contrary, enslaves them even more, because by introducing new prejudices into their lives you increase the number of their needs, not to mention the fact that they have to pay the zemstvo for flies and for books, and therefore bend their backs more.

— Я спорить с вами не стану, — сказала Лида, опуская газету. - I'm not going to argue with you," said Lida, putting the newspaper down. — Я уже это слышала. Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы — правы. Самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним, и мы пытаемся служить, как умеем. Вам не нравится, но ведь на всех не угодишь. You do not like it, but you will not please everyone.

— Правда, Лида, правда, — сказала мать.

В присутствии Лиды она всегда робела и, разговаривая, тревожно поглядывала на нее, боясь сказать что-нибудь лишнее или неуместное; и никогда она не противоречила ей, а всегда соглашалась: правда, Лида, правда.

— Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших окон не может осветить этого громадного сада, — сказал я. - Men's literacy, books with pathetic instructions and jokes and medical stations cannot reduce ignorance or mortality any more than the light from your windows can illuminate this vast garden," I said. — Вы не даете ничего, вы своим вмешательством в жизнь этих людей создаете лишь новые потребности, новый повод к труду.

— Ах, боже мой, но ведь нужно же делать что-нибудь! — сказала Лида с досадой, и по ее тону было заметно, что мои рассуждения она считает ничтожными и презирает их.

— Нужно освободить людей от тяжкого физического труда, — сказал я. — Нужно облегчить их ярмо, дать им передышку, чтобы они не всю свою жизнь проводили у печей, корыт и в поле, но имели бы также время подумать о душе, о боге, могли бы пошире проявить свои духовные способности. - It is necessary to lighten their yoke, to give them a break, so that they would not spend their whole life at ovens, troughs and in the field, but would also have time to think about the soul, about God, could more widely manifest their spiritual abilities. Призвание всякого человека в духовной деятельности — в постоянном искании правды и смысла жизни. Сделайте же для них ненужным грубый животный труд, дайте им почувствовать себя на свободе и тогда увидите, какая в сущности насмешка эти книжки и аптечки. Make crude animal labor unnecessary for them, let them feel free, and then you will see what a mockery these books and first-aid kits are in essence. Раз человек сознает свое истинное призвание, то удовлетворять его могут только религия, науки, искусства, а не эти пустяки.

— Освободить от труда! — усмехнулась Лида. — Разве это возможно?

— Да. Возьмите на себя долю их труда. Take the share of their labor. Если бы все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трех часов в день. If all of us, urban and rural dwellers, all of us without exception, agreed to divide among ourselves the labor that is expended in general by mankind in satisfying physical needs, there might be no more than two or three hours a day for each of us. Представьте, что все мы, богатые и бедные, работаем только три часа в день, а остальное время у нас свободно. Представьте еще, что мы, чтобы еще менее зависеть от своего тела и менее трудиться, изобретаем машины, заменяющие труд, мы стараемся сократить число наших потребностей до минимума. Мы закаляем себя, наших детей, чтобы они ни боялись голода, холода и мы не дрожали бы постоянно за их здоровье, как дрожат Анна, Мавра и Пелагея. Представьте, что мы не лечимся, не держим аптек, табачных фабрик, винокуренных заводов, — сколько свободного времени у нас остается в конце концов! Все мы сообща отдаем этот досуг наукам и искусствам. Как иногда мужики миром починяют дорогу, так и все мы сообща, миром, искали бы правды и смысла жизни, и — я уверен в этом — правда была бы открыта очень скоро, человек избавился бы от этого постоянного мучительного, угнетающего страха смерти, и даже от самой смерти.

— Вы, однако, себе противоречите, — сказала Лида. — Вы говорите — наука, наука, а сами отрицаете грамотность.

— Грамотность, когда человек имеет возможность читать только вывески на кабаках да изредка книжки, которых не понимает, — такая грамотность держится у нас со времен Рюрика, гоголевский Петрушка давно уже читает, между тем деревня, какая была при Рюрике, такая и осталась до сих пор. - Alphabetisierung, wenn eine Person die Möglichkeit hat, nur Schilder auf Tavernen und gelegentlich Bücher zu lesen, die sie nicht versteht - eine solche Alphabetisierung ist bei uns seit der Zeit von Rurik, Gogols Petrushka hat inzwischen lange das Dorf gelesen, das darunter war Rurik ist es bis heute geblieben. Не грамотность нужна, а свобода для широкого проявления духовных способностей. Es wird keine Alphabetisierung benötigt, sondern Freiheit für die breite Manifestation spiritueller Fähigkeiten. Нужны не школы, а университеты.

— Вы и медицину отрицаете.

— Да. Она была бы нужна только для изучения болезней как явлений природы, а не для лечения их. Es würde nur für das Studium von Krankheiten als Naturphänomene benötigt, nicht aber für deren Behandlung. Если уж лечить, то не болезни, а причины их. Wenn wir behandeln, dann nicht Krankheiten, sondern deren Ursachen. If we are to treat it, then not the disease, but their causes. Устраните главную причину — физический труд — а тогда не будет болезней. Beseitigen Sie die Hauptursache - körperliche Arbeit - und dann gibt es keine Krankheiten. Не признаю я науки, которая лечит, — продолжал я возбужденно. Ich kenne keine Wissenschaft, die heilt“, fuhr ich aufgeregt fort. — Науки и искусства, когда они настоящие, стремятся не к временным, не к частным целям, а к вечному и общему, — они ищут правды и смысла жизни, ищут бога, душу, а когда их пристегивают к нуждам и злобам дня, к аптечкам и библиотечкам, то они только осложняют, загромождают жизнь. У нас много медиков, фармацевтов, юристов, стало много грамотных, но совсем нет биологов, математиков, философов, поэтов. Весь ум, вся душевная энергия ушли на удовлетворение временных, преходящих нужд... У ученых, писателей и художников кипит работа, по их милости удобства жизни растут с каждым днем, потребности тела множатся, между тем до правды еще далеко, и человек по-прежнему остается самым хищным и самым нечистоплотным животным, и всё клонится к тому, чтобы человечество в своем большинстве выродилось и утеряло навсегда всякую жизнеспособность. Der ganze Geist, die ganze Energie der Seele wurde darauf verwendet, vorübergehende, vorübergehende Bedürfnisse zu befriedigen ... Wissenschaftler, Schriftsteller und Künstler sind in vollem Gange, durch ihre Gnade wachsen die Annehmlichkeiten des Lebens jeden Tag, die Bedürfnisse des Körpers vervielfachen sich , währenddessen ist die Wahrheit noch weit entfernt, und der Mensch ist immer noch das räuberischste und skrupelloseste Tier, und alles neigt dazu, dass die Menschheit in ihrer Mehrheit degeneriert und alle Lebenskraft für immer verliert. При таких условиях жизнь художника не имеет смысла, и чем он талантливее, тем страннее и непонятнее его роль, так как на поверку выходит, что работает он для забавы хищного нечистоплотного животного, поддерживая существующий порядок. Under such conditions the life of an artist has no sense, and the more talented he is, the stranger and more incomprehensible is his role, as it turns out that he works for the amusement of a predatory unclean animal, maintaining the existing order. И я не хочу работать, и не буду... Ничего не нужно, пусть земля провалится в тартарары!

— Мисюська, выйди, — сказала Лида сестре, очевидно находя мои слова вредными для такой молодой девушки.

Женя грустно посмотрела на сестру и на мать и вышла.

— Подобные милые вещи говорят обыкновенно, когда хотят оправдать свое равнодушие, — сказала Лида. “Such cute things are usually said when they want to justify their indifference,” Lida said. — Отрицать больницы и школы легче, чем лечить и учить.

— Правда, Лида, правда, — согласилась мать.

— Вы угрожаете, что не станете работать, — продолжала Лида. — Очевидно, вы высоко цените ваши работы. Перестанем же спорить, мы никогда не споемся, так как самую несовершенную из всех библиотечек и аптечек, о которых вы только что отзывались так презрительно, я ставлю выше всех пейзажей в свете. Hören wir auf zu streiten, wir werden niemals singen, denn die unvollkommenste aller Bibliotheken und Reiseapotheken, von denen Sie gerade so verächtlich gesprochen haben, stelle ich über alle Landschaften der Welt. — И тотчас же, обратясь к матери, она заговорила совсем другим тоном: — Князь очень похудел и сильно изменился с тех пор, как был у нас. Его посылают в Виши. Er wird nach Vichy geschickt. Lo envían a Vichy.

Она рассказывала матери про князя, чтобы не говорить со мной. Le contó a su madre sobre el príncipe para no hablar conmigo. Лицо у нее горело, и, чтобы скрыть свое волнение, она низко, точно близорукая, нагнулась к столу и делала вид, что читает газету. Her face burned, and to hide her excitement, she bent low, as if short-sighted, to the table and pretended to read a newspaper. Мое присутствие было неприятно. Я простился и пошел домой. I said goodbye and went home.