Антон Павлович Чехов "ДОМ С МЕЗОНИНОМ"(РАССКАЗ ХУДОЖНИКА), глава 2 Anton Pawlowitsch Tschechow, "HAUS MIT MESONIN" (A KAPITEL 2) Anton Pavlovich Chekhov "THE HOUSE WITH MEZONIN" (The Artist's Narrative), Chapter 2 Antón Pávlovich Chéjov, "CASA CON MESONÍN" (A CAPÍTULO 2) Anton Pavlovitch Tchekhov, "LA MAISON AVEC MESONIN" (CHAPITRE 2) Anton Pavlovich Cechov, "CASA CON MESONINO" (CAPITOLO 2) Anton Pavlovitsj Tsjechov, "HUIS MET MESONIN" (A HOOFDSTUK 2)

Антон Чехов

Дом с мезонином House with mezzanine

Я стал бывать у Волчаниновых. I began to visit the Volchaninovs. Обыкновенно я сидел на нижней ступени террасы; меня томило недовольство собой, было жаль своей жизни, которая протекала так быстро и неинтересно, и я всё думал о том, как хорошо было бы вырвать из своей груди сердце, которое стало у меня таким тяжелым. I usually sat on the lower step of the terrace; I was tormented by dissatisfaction with myself, I felt sorry for my life, which was going so fast and uninteresting, and I kept thinking about how good it would be to tear out the heart from my chest, which had become so heavy with me. А в это время на террасе говорили, слышался шорох платьев, перелистывали книгу. And at that time they were talking on the terrace, there was a rustling of dresses, leafing through a book. Я скоро привык к тому, что днем Лида принимала больных, раздавала книжки и часто уходила в деревню с непокрытой головой, под зонтиком, а вечером громко говорила о земстве, о школах. سرعان ما اعتدت على حقيقة أن ليدا خلال النهار استقبلت المرضى ، وسلمت الكتب ، وكثيراً ما ذهبت إلى القرية ورُسم رأسها مكشوفًا ، تحت مظلة ، وفي المساء تحدثت بصوت عال عن مدرسة Zemstvo والمدارس. I soon got used to the fact that during the day Lida received patients, handed out books and often went to the village with her head uncovered, under an umbrella, and in the evening I spoke loudly about the Zemstvo and schools. Эта тонкая, красивая, неизменно строгая девушка с маленьким, изящно очерченным ртом, всякий раз, когда начинался деловой разговор, говорила мне сухо: This delicate, beautiful, invariably strict girl with a small, delicately delineated mouth, whenever the business conversation began, she said to me dryly:

— Это для вас не интересно. - This is not interesting for you.

Я был ей не симпатичен. I was not likable to her. Она не любила меня за то, что я пейзажист и в своих картинах не изображаю народных нужд и что я, как ей казалось, был равнодушен к тому, во что она так крепко верила. She did not love me because I was a landscape painter and did not depict people's needs in my paintings and that I, it seemed to her, was indifferent to what she believed so firmly in. Помнится, когда я ехал по берегу Байкала, мне встретилась девушка бурятка, в рубахе и в штанах из синей дабы, верхом на лошади; я спросил у нее, не продаст ли она мне свою трубку, и, пока мы говорили, она с презрением смотрела на мое европейское лицо и на мою шляпу, и в одну минуту ей надоело говорить со мной, она гикнула и поскакала прочь. I remember when I was traveling along the shore of Lake Baikal, I met a Buryat girl, in a shirt and in pants from a blue dub, riding a horse; I asked her if she would sell me her pipe, and as we talked, she looked with contempt at my European face and my hat, and in one minute she got tired of talking to me, she barked and jumped off. И Лида точно так же презирала во мне чужого. And Lida likewise despised the stranger in me. Внешним образом она никак не выражала своего нерасположения ко мне, но я чувствовал его и, сидя на нижней ступени террасы, испытывал раздражение и говорил, что лечить мужиков, не будучи врачом, значит обманывать их и что легко быть благодетелем, когда имеешь две тысячи десятин. Outwardly, she did not express her displeasure to me, but I felt him and, sitting on the bottom step of the terrace, was irritated and said that treating the peasants without being a doctor meant cheating them and that it was easy to be a benefactor when you have two thousand dessiatines .

А ее сестра, Мисюсь, не имела никаких забот и проводила свою жизнь в полной праздности, как я. Вставши утром, она тотчас же бралась за книгу и читала, сидя на террасе в глубоком кресле, так что ножки ее едва касались земли, или пряталась с книгой в липовой аллее, или шла за ворота в поле. And her sister, I'm afraid, had no worries and spent her life in complete idleness, like me. Having got up in the morning, she immediately took up the book and read, sitting on a terrace in a deep armchair, so that her feet hardly touched the ground, or hid with a book in a lime avenue, or went out the gate to the field. Она читала целый день, с жадностью глядя в книгу, и только потому, что взгляд ее иногда становился усталым, ошеломленным и лицо сильно бледнело, можно было догадаться, как это чтение утомляло ее мозг. She read all day long, staring greedily into the book, and only because her eyes sometimes grew tired and dazed and her face grew very pale could one guess how this reading was wearying her brain. Когда я приходил, она, увидев меня, слегка краснела, оставляла книгу и с оживлением, глядя мне в лицо своими большими глазами, рассказывала о том, что случилось, например, о том, что в людской загорелась сажа, или что работник поймал в пруде большую рыбу. В будни она ходила обыкновенно в светлой рубашечке и в темно-синей юбке. Мы гуляли вместе, рвали вишни для варенья, катались в лодке, и, когда она прыгала, чтобы достать вишню или работала веслами, сквозь широкие рукава просвечивали ее тонкие, слабые руки. Или я писал этюд, а она стояла возле и смотрела с восхищением. Or I wrote an etude, and she stood by and looked with admiration.

В одно из воскресений, в конце июля, я пришел к Волчаниновым утром, часов в девять. Я ходил по парку, держась подальше от дома, и отыскивал белые грибы, которых в то лето было очень много, и ставил около них метки, чтобы потом подобрать их вместе с Женей. I walked through the park, keeping away from the house, and looked for white mushrooms, which were very abundant that summer, and put marks near them, so that later I could pick them up with Zhenya. Дул теплый ветер. A warm wind blew. Я видел, как Женя и ее мать, обе в светлых праздничных платьях, прошли из церкви домой, и Женя придерживала от ветра шляпу. I saw how Zhenya and her mother, both in light holiday dresses, went home from the church, and Zhenya held her hat from the wind. Потом я слышал, как на террасе пили чай.

Для меня, человека беззаботного, ищущего оправдания для своей постоянной праздности, эти летние праздничные утра в наших усадьбах всегда были необыкновенно привлекательны. For me, a carefree person looking for excuses for my constant idleness, these summer holiday mornings at our estates have always been unusually appealing. Когда зеленый сад, еще влажный от росы, весь сияет от солнца и кажется счастливым, когда около дома пахнет резедой и олеандром, молодежь только что вернулась из церкви и пьет чай в саду, и когда все так мило одеты и веселы, и когда знаешь, что все эти здоровые, сытые, красивые люди весь длинный день ничего не будут делать, то хочется, чтобы вся жизнь была такою. When the green garden, still damp with dew, is all shining with sunshine and seems happy, when there is the smell of reseda and oleander near the house, when the young people have just returned from church and are drinking tea in the garden, and when everyone is so nicely dressed and cheerful, and when you know that all these healthy, well-fed, beautiful people will do nothing all the long day, you wish that all life were like that. И теперь я думал то же самое и ходил по саду, готовый ходить так без дела и без цели весь день, все лето. And now I thought the same thing and walked around the garden, ready to walk around so idly and without purpose all day, all summer.

Пришла Женя с корзиной; у нее было такое выражение, как будто она знала или предчувствовала, что найдет меня в саду. Мы подбирали грибы и говорили, и когда она спрашивала о чем-нибудь, то заходила вперед, чтобы видеть мое лицо. We picked mushrooms and talked, and when she asked about something, she came forward to see my face.

— Вчера у нас в деревне произошло чудо, — сказала она. “A miracle happened in our village yesterday,” she said. — Хромая Пелагея была больна целый год, никакие доктора и лекарства не помогали, а вчера старуха пошептала и прошло. - Lame Pelageya was ill for a whole year, no doctors and medicines helped, but yesterday the old woman whispered and passed.

— Это не важно, — сказал я. — Не следует искать чудес только около больных и старух. - One should not look for miracles only around sick and old women. Разве здоровье не чудо? Isn't health a miracle? А сама жизнь? And life itself? Что не понятно, то и есть чудо. What is not clear is a miracle.

— А вам не страшно то, что не понятно? “Aren't you afraid of what is not clear?”

— Нет. К явлениям, которых я не понимаю, я подхожу бодро и не подчиняюсь им. To phenomena that I do not understand, I approach cheerfully and do not obey them. Я выше их. I am above them. Человек должен сознавать себя выше львов, тигров, звезд, выше всего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудесным, иначе он не человек, а мышь, которая всего боится. A person should be aware of himself above lions, tigers, stars, above everything in nature, even above what is incomprehensible and seems miraculous, otherwise he is not a person, but a mouse that is afraid of everything.

Женя думала, что я, как художник, знаю очень многое и могу верно угадывать то, чего не знаю. Zhenya thought that as an artist I knew a lot and could correctly guess what I did not know. Ей хотелось, чтобы я ввел ее в область вечного и прекрасного, в этот высший свет, в котором, по ее мнению, я был своим человеком, и она говорила со мной о боге, о вечной жизни, о чудесном. She wanted me to lead her into the realm of the eternal and beautiful, into this upper light, in which, in her opinion, I was my person, and she talked to me about God, about eternal life, about the miraculous. И я, не допускавший, что я и мое воображение после смерти погибнем навеки, отвечал: «да, люди бессмертны», «да, нас ожидает вечная жизнь». And I, who did not admit that I and my imagination after death would perish forever, answered: "Yes, people are immortal", "Yes, eternal life awaits us." А она слушала, верила и не требовала доказательств.

Когда мы шли к дому, она вдруг остановилась и сказала:

— Наша Лида замечательный человек. - Our Lida is a wonderful person. Не правда ли?

Я ее горячо люблю и могла бы каждую минуту пожертвовать для нее жизнью. I love her dearly and could sacrifice my life for her every minute. Но скажите, — Женя дотронулась до моего рукава пальцем, — скажите, почему вы с ней всё спорите? But tell me, - Zhenya touched my sleeve with her finger, - tell me why you keep arguing with her? Почему вы раздражены? Why are you annoyed?

— Потому что она неправа.

Женя отрицательно покачала головой, и слезы показались у нее на глазах. Zhenya shook her head, and tears appeared in her eyes.

— Как это непонятно! — проговорила она.

В это время Лида только что вернулась откуда-то и, стоя около крыльца с хлыстом в руках, стройная, красивая, освещенная солнцем, приказывала что-то работнику. At this time, Lida had just returned from somewhere and, standing near the porch with a whip in her hands, slender, beautiful, illuminated by the sun, was ordering something to the worker. Торопясь и громко разговаривая, она приняла двух-трех больных, потом с деловым, озабоченным видом ходила по комнатам, отворяя то один шкап, то другой, уходила в мезонин; ее долго искали и звали обедать, и пришла она, когда мы уже съели суп. Hurrying and talking loudly, she received two or three patients, then with a businesslike, preoccupied air she walked about the rooms, opening first one cupboard, then the other, went into the mezzanine; They were looking for her for a long time and were invited to dinner, and she came when we had already eaten the soup. Все эти мелкие подробности я почему-то помню и люблю, и весь этот день живо помню, хотя не произошло ничего особенного. For some reason I remember and love all these small details, and all this day I vividly remember, although nothing special happened. После обеда Женя читала, лежа в глубоком кресле, а я сидел на нижней ступени террасы. Мы молчали. Всё небо заволокло облаками, и стал накрапывать редкий, мелкий дождь. Было жарко, ветер давно уже стих, и казалось, что этот день никогда не кончится. It was hot, the wind had died down long ago, and it seemed that this day would never end. К нам на террасу вышла Екатерина Павловна, заспанная, с веером.

— О, мама, — сказала Женя, целуя у нее руку, — тебе вредно спать днем. - Oh, mom, - said Zhenya, kissing her hand, - it's bad for you to sleep during the day.

Они обожали друг друга. Когда одна уходила в сад, то другая уже стояла на террасе и, глядя на деревья, окликала: «ау, Женя!» или: «мамочка, где ты?» Они всегда вместе молились и обе одинаково верили, и хорошо понимали друг друга, даже когда молчали. When one went into the garden, the other was already standing on the terrace and, looking at the trees, called out: "Hey, Zhenya!" or: "Mommy, where are you?" They always prayed together and both believed equally, and understood each other well, even when they were silent. И к людям они относились одинаково. Екатерина Павловна также скоро привыкла и привязалась ко мне, и когда я не появлялся два-три дня, присылала узнать, здоров ли я. На мои этюды она смотрела тоже с восхищением, и с такою же болтливостью и так же откровенно, как Мисюсь, рассказывала мне, что случилось, и часто поверяла мне свои домашние тайны. Ekaterina Pavlovna also soon became accustomed and attached to me, and when I did not appear for two or three days she sent me to see if I was well. She also looked at my sketches with admiration, and with the same talkativeness and frankness as Myssy, told me what had happened, and often confided her home secrets to me.

Она благоговела перед своей старшей дочерью. She was awed by her eldest daughter. Лида никогда не ласкалась, говорила только о серьезном; она жила своею особенною жизнью и для матери и для сестры была такою же священной, немного загадочной особой, как для матросов адмирал, который всё сидит у себя в каюте. Lida never caressed, spoke only about serious things; she lived her special life for both mother and sister was as sacred, a little mysterious special, as for the sailors the admiral, who is still sitting in his cabin.

— Наша Лида замечательный человек, — говорила часто мать. “Our Lida is a wonderful person,” mother often said. — Не правда ли?

И теперь, пока накрапывал дождь, мы говорили о Лиде.

— Она замечательный человек, — сказала мать и прибавила вполголоса тоном заговорщицы, испуганно оглядываясь: — Таких днем с огнем поискать, хотя, знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться. - She's a wonderful person," said the mother, and she added, in a conspiratorial whisper, looking around frightened: - "You can't get enough of her, though, you know, I'm beginning to worry a little bit. Школа, аптечки, книжки — всё это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора о себе серьезно подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдет... Замуж нужно. That way, behind books and first-aid kits and you will not see how life will go ... You need to get married.

Женя, бледная от чтения, с помятою прической, приподняла голову и сказала как бы про себя, глядя на мать: Zhenya, pale from reading, with a rumpled haircut, raised her head and said as if to herself, looking at her mother:

— Мамочка, всё зависит от воли божией! - Mom, it all depends on the will of God!

И опять погрузилась в чтение.

Пришел Белокуров в поддевке и в вышитой сорочке. Мы играли в крокет и lawn-tennis, потом, когда потемнело, долго ужинали, и Лида опять говорила о школах и о Балагине, который забрал в свои руки весь уезд. We played croquet and lawn-tennis, then, when it got dark, we had dinner for a long time, and Lida again talked about schools and about Balagin, who took over the whole district. Уходя в этот вечер от Волчаниновых, я уносил впечатление длинного-длинного, праздного дня, с грустным сознанием, что всё кончается на этом свете, как бы ни было длинно. Leaving that evening from the Volchaninovs, I carried away the impression of a long, long, idle day, with a sad consciousness that everything ends in this world, no matter how long it may be. Нас до ворот провожала Женя, и оттого, быть может, что она провела со мной весь день от утра до вечера, я почувствовал, что без нее мне как будто скучно и что вся эта милая семья близка мне; и в первый раз за всё лето мне захотелось писать. Zhenya accompanied us to the gate, and perhaps because she spent the whole day with me from morning to evening, I felt that without her I seemed to be bored and that this whole dear family was close to me; and for the first time all summer I felt like writing.

— Скажите, отчего вы живете так скучно, так не колоритно? - Tell me, why do you live so boring, so not colorful? — спросил я у Белокурова, идя с ним домой. - I asked Belokurov, walking home with him. — Моя жизнь скучна, тяжела, однообразна, потому что я художник, я странный человек, я издерган с юных дней завистью, недовольством собой, неверием в свое дело, я всегда беден, я бродяга, но вы-то, вы, здоровый, нормальный человек, помещик, барин, — отчего вы живете так неинтересно, так мало берете от жизни? - My life is boring, hard, monotonous, because I am an artist, I am a strange person, I have been torn from my youth by envy, dissatisfaction with myself, disbelief in my business, I am always poor, I am a vagabond, but you, you, healthy, normal man, landowner, master - why do you live so uninteresting, take so little from life? Отчего, например, вы до сих пор не влюбились в Лиду или Женю? Why, for example, haven't you fallen in love with Lida or Zhenya yet?

— Вы забываете, что я люблю другую женщину, — ответил Белокуров.

Это он говорил про свою подругу, Любовь Ивановну, жившую с ним вместе во флигеле. He was talking about his friend Lyubov Ivanovna, who lived with him in the outhouse. Я каждый день видел, как эта дама, очень полная, пухлая, важная, похожая на откормленную гусыню, гуляла по саду, в русском костюме с бусами, всегда под зонтиком, и прислуга то и дело звала ее то кушать, то чай пить. Every day I saw this lady, very plump, plump, important, like a well-fed goose, walk in the garden, in a Russian suit with beads, always under an umbrella, and the servant now and then called her to eat and drink tea. Года три назад она наняла один из флигелей под дачу, да так и осталась жить у Белокурова, по-видимому, навсегда. About three years ago, she hired one of the outbuildings for a dacha, and so she stayed with Belokurov, apparently forever. Она была старше его лет на десять и управляла им строго, так что, отлучаясь из дому, он должен был спрашивать у нее позволения. She was ten years older than him and controlled him strictly, so that when he was away from home, he had to ask her permission. Она часто рыдала мужским голосом, и тогда я посылал сказать ей, что если она не перестанет, то я съеду с квартиры; и она переставала. She often sobbed in a man's voice, and then I sent to tell her that if she did not stop, then I would move out of the apartment; and she stopped.

Когда мы пришли домой, Белокуров сел на диван и нахмурился в раздумье, а я стал ходить по зале, испытывая тихое волнение, точно влюбленный. When we got home, Belokurov sat down on the sofa and frowned in thought, and I began to walk around the hall, feeling quiet excitement, like a lover. Мне хотелось говорить про Волчаниновых.

— Лида может полюбить только земца, увлеченного так же, как она, больницами и школами, — сказал я. “Lida can only fall in love with a Zemstvo, who is as keen as she is with hospitals and schools,” I said. — О, ради такой девушки можно не только стать земцем, но даже истаскать, как в сказке, железные башмаки. - Oh, for the sake of such a girl you can not only become a Zemstvo, but even wear out iron shoes, as in a fairy tale. А Мисюсь? Какая прелесть эта Мисюсь!

Белокуров длинно, растягивая «э-э-э-э...», заговорил о болезни века — пессимизме. Belokurov long, stretching out "uh-uh ...", spoke about the disease of the century - pessimism. Говорил он уверенно и таким тоном, как будто я спорил с ним. He spoke confidently and in such a tone as if I were arguing with him. Сотни верст пустынной, однообразной, выгоревшей степи не могут нагнать такого уныния, как один человек, когда он сидит, говорит и неизвестно, когда он уйдет. Hundreds of miles of desolate, monotonous, burnt-out steppe cannot catch up with such despondency as one person, when he sits, speaks and it is not known when he will leave.

— Дело не в пессимизме и не в оптимизме, — сказал я раздраженно, — а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума. “It’s not pessimism or optimism,” I said irritably, “but the fact that ninety-nine out of a hundred have no mind.

Белокуров принял это на свой счет, обиделся и ушел. Belokurov took it personally, took offense and left.