6 6 6 6

Кстати: я часто спрашивал себя, что случалось с ними потом, с этими нимфетками. By the way: I've often wondered what happened to them afterward, those nymphets. В нашем чугунно-решетчатом мире причин и следствий, не могло ли содрогание, мною выкраденное у них, отразиться на их будущем? In our cast-iron-slatted world of cause and effect, could the shudder I stole from them affect their future? Nel nostro mondo di causa ed effetto, fatto di lastre di ghisa, il brivido che gli ho rubato potrebbe influenzare il loro futuro? Вот, была моей – и никогда не узнает. Here, I was mine and she'll never know. Хорошо. Но не скажется ли это впоследствии, не напортил ли я ей как-нибудь в ее дальнейшей судьбе тем, что вовлек ее образ в свое тайное сладострастие? But wouldn't it affect her later on, wouldn't I have messed her up somehow in her future destiny by involving her image in my secret voluptuousness? О, это было и будет предметом великих и ужасных сомнений! Oh, it has been and will be the subject of great and terrible doubts!

Я выяснил, однако, во что они превращаются, эти обаятельные, сумасводящие нимфетки, когда подрастают. I found out, however, what they turn into, these charming, fussy nymphets, when they get older. Помнится, брел я как-то под вечер по оживленной улице, весною, в центре Парижа. I remember wandering one evening along a busy street, in springtime, in the center of Paris. Тоненькая девушка небольшого роста прошла мимо меня скорым тропотком на высоких каблучках; мы одновременно оглянулись; она остановилась, и я подошел к ней. A slim girl of small stature passed me with a quick trod on high heels; we looked back at the same time; she stopped, and I approached her. Голова ее едва доходила до моей нагрудной шерсти; личико было круглое, с ямочками, какое часто встречается у молодых француженок. Her head barely reached my breast hair; her face was round and dimpled, as is often seen in young French women. Мне понравились ее длинные ресницы и жемчужно-серый tailleur, облегавший ее юное тело, которое еще хранило (вот это-то и было нимфическим эхом, холодком наслаждения, взмывом в чреслах) что-то детское, примешивавшееся к профессиональному fretillement ее маленького ловкого зада. I liked her long eyelashes and the pearl-gray tailleur that clung to her young body, which still held (this was the nymphic echo, the chill of pleasure, the surge in her loins) something childlike, mingled with the professional fretillement of her nimble little ass. Я осведомился о ее цене, и она немедленно ответила с музыкальной серебряной точностью (птица – сущая птица! I inquired about her price, and she immediately replied with musical silver precision (the bird is a bitchin' bird! ): «Cent». Я попробовал поторговаться, но она оценила дикое глухое желание у меня в глазах, устремленных с такой высоты на ее круглый лобик и зачаточную шляпу (букетик да бант): «Tant pis», – произнесла она, перемигнув, и сделала вид, что уходит. I tried to bargain, but she appreciated the wild muffled desire in my eyes, staring down from that height at her round brow and rudimentary hat (bouquet da bow): "Tant pis," she said, with a wink, and pretended to go away. Я подумал: ведь всего три года тому назад я мог видеть, как она возвращается домой из школы! I thought: it was only three years ago that I could see her coming home from school! Эта картина решила дело. This picture solved the case. Она повела меня вверх по обычной крутой лестнице с обычным сигналом звонка, уведомляющим господина, не желающего встретить другого господина, что путь свободен или несвободен – унылый путь к гнусной комнатке, состоящей из кровати и биде. She led me up the usual steep stairs with the usual bell signal notifying a gentleman unwilling to meet another gentleman that the way was free or unfree - a dreary path to a vile room consisting of a bed and a bidet. Как обычно, она прежде всего потребовала свой petit cadeau, и, как обычно, я спросил ее имя (Monique) и возраст (восемнадцать). As usual, she first of all demanded her petit cadeau, and as usual, I asked her name (Monique) and age (eighteen). Я был отлично знаком с банальными ухватками проституток: ото всех них слышишь это dixhuit – четкое чирикание с ноткой мечтательного обмана, которое они издают, бедняжки, до десяти раз в сутки. I was well acquainted with the commonplace tricks of prostitutes: from all of them you hear this dixhuit, a clear chirp with a note of dreamy deception, which they emit, poor things, up to ten times a day. Но в данном случае было ясно, что Моника скорее прибавляет, чем убавляет себе годика два. But in this case, it was clear that Monica was adding rather than subtracting two years to her life. Это я вывел из многих подробностей ее компактного, как бы точеного и до странности неразвитого тела. This I deduced from the many details of her compact, sort of chiseled and oddly undeveloped body. Поразительно быстро раздевшись, она постояла с минуту у окна, наполовину завернувшись в мутную кисею занавески, слушая с детским удовольствием (что в книге было бы халтурой) шарманщика, игравшего в уже налитом сумерками дворе. She undressed astonishingly quickly and stood for a minute at the window, half wrapped in the murky kesey of the curtains, listening with childish pleasure (which in the book would have been hackneyed) to the charmanist playing in the dusk-filled courtyard. Когда я осмотрел ее ручки и обратил ее внимание на грязные ногти, она проговорила, простодушно нахмурясь: «Oui, ce n'est pas bien», – и пошла было к рукомойнику, но я сказал, что это неважно, совершенно неважно. When I examined her hands, and called her attention to her dirty nails, she uttered, with a simple-minded frown: "Oui, ce n'est pas bien," and went to the washstand, but I said it was no matter, no matter at all. Со своими подстриженными темными волосами, светло-серым взором и бледной кожей она была исключительно очаровательна. With her cropped dark hair, light gray eyes, and pale skin, she was exceptionally charming. Бедра у нее были не шире, чем у присевшего на корточки мальчика. Her hips were no wider than the squat boy's. Более того, я без колебания могу утверждать (и вот, собственно, почему я так благодарно длю это пребывание с маленькой Моникой в кисейно-серой келье воспоминания), что из тех восьмидесяти или девяноста шлюх, которые в разное время по моей просьбе мною занимались, она была единственной, давшей мне укол истинного наслаждения. Moreover, I have no hesitation in asserting (and that, in fact, is why I so gratefully dlove this sojourn with little Monica in the kesey-gray cell of memory) that of the eighty or ninety whores who at various times at my request had engaged me, she was the only one who gave me a shot of genuine pleasure. «Il était malin, celui, qui a inventé ce truc-là», – любезно заметила она и вернулась в одетое состояние с той же высокого стиля быстротой, с которой из него вышла. "Il était malin, celui, qui a inventé ce truc-là," she remarked kindly, and returned to her clothed state with the same high-style swiftness with which she had come out of it.

Я спросил, не даст ли она мне еще одно, более основательное, свидание в тот же вечер, и она обещала встретить меня около углового кафе, прибавив, что в течение всей своей маленькой жизни никогда еще никого не надула. I asked if she would give me another, more thorough, date that same evening, and she promised to meet me near the corner café, adding that in all her little life she had never yet fooled anyone. Мы возвратились в ту же комнату. We returned to the same room. Я не мог удержаться, чтобы не сказать ей, какая она хорошенькая, на что она ответила скромно: «Tu es bien gentil de dire ça», – а потом, заметив то, что я заметил сам в зеркале, отражавшем наш тесный Эдем, а именно: ужасную гримасу нежности, искривившую мне рот, исполнительная Моника (о, она несомненно была в свое время нимфеткой!) I could not refrain from telling her how pretty she was, to which she replied modestly, "Tu es bien gentil de dire ça"-and then, noticing what I had noticed myself in the mirror reflecting our cramped Eden, namely, the terrible grimace of tenderness that curved my mouth, the execrable Monique (oh, she was certainly a nymphet in her day!) захотела узнать, не стереть ли ей, avant qu'on se couche, слой краски с губ на случай, если захочу поцеловать ее. wanted to see if I could wipe the paint off her lips, avant qu'on se couche, in case I wanted to kiss her. Конечно, захочу. Of course I will. С нею я дал себе волю в большей степени, чем с какой-либо другой молодой гетерой, и в ту ночь мое последнее впечатление от Моники и ее длинных ресниц отзывает чем-то веселым, чего нет в других воспоминаниях, связанных с моей унизительной, убогой и угрюмой половой жизнью. With her I gave myself free rein to a greater extent than with any other young hetaera, and that night my last impression of Monica and her long lashes recalls something cheerful that is not present in other memories connected with my humiliating, miserable and sullen sex life. Вид у нее был необыкновенно довольный, когда я дал ей пятьдесят франков сверх уговора, после чего она засеменила в ночную апрельскую морось с тяжелым Гумбертом, валившим следом за ее узкой спиной. She looked unusually pleased when I gave her fifty francs over and above the agreement, after which she scampered off into the April night drizzle with the heavy Humbert trailing behind her narrow back. Остановившись перед витриной, она произнесла с большим смаком: «Je vais m'acheter des bas!» – и не дай мне Бог когда-либо забыть маленький лопающийся звук детских губ этой парижаночки на слове «bas», произнесенном ею так сочно, что «а» чуть не превратилось в краткое бойкое «о». Stopping in front of the window, she said with great relish, "Je vais m'acheter des bas!" - and God forbid that I should ever forget the little bursting sound of the Parisian girl's childish lips at the word "bas," which she pronounced so succulently that the "a" almost turned into a short, perky "o."

Следующее наше свидание состоялось на другой день, в два пятнадцать пополудни у меня на квартире, но оно оказалось менее удовлетворительным: за ночь она как бы повзрослела, перешла в старший класс и к тому же была сильно простужена. Our next date took place the next day, at two fifteen in the afternoon at my apartment, but it was less satisfactory: overnight she had grown up, as it were, and had moved into the senior class, and besides, she had a bad cold. Заразившись от нее насморком, я отменил четвертую встречу – да, впрочем, и рад был прервать рост чувства, угрожавшего обременить меня душераздирающими грезами и вялым разочарованием. Having contracted a runny nose from her, I canceled the fourth meeting - and, indeed, I was glad to interrupt the growth of a feeling that threatened to burden me with heartbreaking dreams and withering disappointment. Так пускай же она останется гладкой тонкой Моникой – такой, какою она была в продолжение тех двух-трех минут, когда беспризорная нимфетка просвечивала сквозь деловитую молодую проститутку. So let her remain smooth thin Monica - as she had been for those two or three minutes when the waifish nymphette shone through the businesslike young prostitute.

Мое недолгое с нею знакомство навело меня на ряд мыслей, которые, верно, покажутся довольно очевидными читателю, знающему толк в этих делах. My brief acquaintance with it has led me to a number of thoughts which, true to form, will seem rather obvious to the reader who knows a good deal about these matters. По объявлению в непристойном журнальчике я очутился, в один предприимчивый день, в конторе некоей Mile Edith, которая начала с того, что предложила мне выбрать себе спутницу жизни из собрания довольно формальных фотографий в довольно засаленном альбоме («Regardez-moi cette belle brune?» – уже в подвенечном платье). I found myself, one enterprising day, at the office of one Mile Edith, who began by asking me to choose a mate from a collection of rather formal photographs in a rather greasy album ("Regardez-moi cette belle brune?" - already in her wedding dress). Когда же я оттолкнул альбом и неловко, с усилием, высказал свою преступную мечту, она посмотрела на меня, будто собираясь меня прогнать. When I pushed the album away and awkwardly, with effort, expressed my criminal dream, she looked at me as if about to chase me away. Однако, поинтересовавшись, сколько я готов выложить, она соизволила обещать познакомить меня с лицом, которое «могло бы устроить дело». However, after inquiring how much I was willing to shell out, she deigned to promise to introduce me to a person who "could arrange the matter." На другой день астматическая женщина, размалеванная, говорливая, пропитанная чесноком, с почти фарсовым провансальским выговором и черными усами над лиловой губой, повела меня в свое собственное, по-видимому, обиталище и там, предварительно наделив звучным лобзанием собранные пучком кончики толстых пальцев, дабы подчеркнуть качество своего лакомого, как розанчик, товара, театрально отпахнула занавеску, за которой обнаружилась половина, служившая по всем признакам спальней большому и нетребовательному семейству; но на сцене сейчас никого не было, кроме чудовищно упитанной, смуглой, отталкивающе некрасивой девушки, лет по крайней мере пятнадцати, с малиновыми лентами в тяжелых черных косах, которая сидела на стуле и нарочито няньчила лысую куклу. The next day, an asthmatic woman, painted, talkative, garlic-soaked, with an almost farcical Provençal accent and a black moustache over her purple lip, took me to her own dwelling, apparently, and there, having previously bestowed a sonorous lob with the bundled tips of her thick fingers, in order to emphasize the quality of her dainty, rose-like goods, she theatrically pulled back the curtain, behind which there was a half, which by all accounts served as a bedroom for a large and undemanding family; but there was no one on the stage now except a monstrously fat, swarthy, repulsively ugly girl of at least fifteen, with crimson ribbons in her heavy black braids, who sat on a chair and deliberately nursed a bald doll. Когда я отрицательно покачал головой и попытался выбраться из ловушки, сводня, учащенно лопоча, начала стягивать грязно-серую фуфайку с бюста молодой великанши, а затем, убедившись в моем решении уйти, потребовала «son argent». When I shook my head in the negative and tried to get out of the trap, the procuress, babbling rapidly, began to pull the dirty gray cap off the bust of the young giantess, and then, convinced of my decision to leave, demanded "son argent." Дверь в глубине комнаты отворилась, и двое мужчин, выйдя из кухни, где они обедали, присоединились к спору. The door at the back of the room opened, and two men, coming out of the kitchen where they had been dining, joined the argument. Были они какого-то кривого сложения, с голыми шеями, чернявые; один из них был в темных очках. They were of some crooked build, bare-necked, swarthy; one of them wore dark glasses. Маленький мальчик и замызганный, колченогий младенец замаячили где-то за ними. A small boy and a scruffy, stubby, stubby infant loomed somewhere behind them. С наглой логичностью, присущей кошмарам, разъяренная сводня, указав на мужчину в очках, заявила, что он прежде служил в полиции – так что лучше, мол, раскошелиться. With nightmare-like logic, the angry procurer pointed to the man with glasses and said that he had been a police officer before, so it would be better to splurge. Я подошел к Марии (ибо таково было ее звездное имя), которая к тому времени преспокойно переправила свои грузные ляжки со стула в спальне на табурет за кухонным столом, чтобы там снова приняться за суп, а младенец между тем поднял с полу ему принадлежавшую куклу. I went up to Mary (for that was her star name), who had by this time quietly transferred her heavy thighs from the chair in the bedroom to the stool at the kitchen table, to take up the soup again, while the baby had picked up the doll that belonged to him from the floor. В порыве жалости, сообщавшей некий драматизм моему идиотскому жесту, я сунул деньги в ее равнодушную руку. In a burst of pity that added some drama to my idiotic gesture, I shoved the money into her indifferent hand. Она сдала мой дар экс-сыщику, и мне было разрешено удалиться. She surrendered my gift to the ex-detective and I was allowed to remove myself.