026 - 03 АВГУСТА 2014 - Выплаты и компенсации в разных странах
Выплаты и компенсации в разных странахСамая большая проблема – это выплата компенсаций жертвам преступлений вообще. Как правило, у нас в России не выплачивается возмещение вреда, этот институт работает очень плохо...
А. СОЛОМИН: В эфире программа «Дорожная карта». Алексей Соломин, Алексей Нарышкин. Сейчас 10 часов и 10 минут. Мы сегодня говорим о компенсациях, компенсациях пострадавшим, компенсациях семьям погибших, компенсациях, которые выплачивает государство. И посмотрим, как это происходит в других странах.
А. НАРЫШКИН: Добрый вечер. Давайте напомню средства связи. Сначала давайте все-таки гостя представлю. Игорь Трунов у нас сегодня в студии, адвокат, доктор юридических наук. Добрый вечер, здравствуйте.
А. СОЛОМИН: Добрый вечер.
А. НАРЫШКИН: Средства связи напомню обещанные. +7-985-970-45-45 – это телефон для ваших вопросов Игорю Трунову. И несколько раз в течение передачи мы будем голосовать, но сегодня обойдемся, наверное, без телефона прямого эфира.
А. СОЛОМИН: Ну, почему? Может быть, вызвоним. На всякий случай не выпускайте трубки из рук, приготовьте – может быть, мы и включим эфирный телефон. Игорь Трунов, еще раз я напомню, адвокат, доктор юридических наук, профессор, у нас в эфире. Здравствуйте. Первый вопрос. Как это происходит в России, как принимаются решения о выплате компенсаций?
И. ТРУНОВ: Вы затрагиваете настолько широкий спектр вопросов, что тут задохнуться можно в компенсациях.
А. НАРЫШКИН: У нас 50 минут.
А. СОЛОМИН: Смотрите, хорошо, давайте сузим.
И. ТРУНОВ: Давайте по величине проблем, да? Самая большая проблема – это выплата компенсаций жертвам преступлений вообще. То есть, негодяи убили человека, негодяев поймали, посадили их в тюрьму, осудили. И, как правило, у нас в России не выплачивается возмещение вреда, этот институт работает очень плохо. Другая проблема по величине, да? Как правило, каждый год происходит около трех миллионов преступлений, половина из них не раскрывается. То есть, негодяи убили человека, негодяев поймать мы не можем. И потерпевшему апеллировать просто некуда. То есть, остались сироты, погиб кормилец, или остался инвалид, недобили, да? Кто будет платить? Нет, не поймали человека, того, кто совершил преступление. И это где-то полтора миллиона-миллион потерпевших ежегодно, то есть, огромный пласт не урегулирован. Во всем мире есть конвенция, которая регламентирует такой замкнутый круг, когда государство платит, и, естественно, спрашивает со своих правоохранителей. Почему? Потому что, ну, вот мы платим нашим сотрудникам правоохранительных органов, а у них такая низкая раскрываемость.
А. НАРЫШКИН: То есть, они, грубо говоря, недоглядели, поэтому их ответственность, поэтому государство…
И. ТРУНОВ: Государство платит, да, конечно. Но мы никак не ратифицируем эту конвенцию европейскую 83-го года, которую сегодня даже уже Азербайджан ратифицировал. Поэтому, вот по величине, по количеству. Потому что здесь идет разговор о миллионах и миллионах людей, которые претерпели преступления. И наш Уголовный кодекс и Уголовно-процессуальный сегодня грешит перекосом в сторону защиты прав обвиняемого. То есть, вот того негодяя, который убил, у нас закон сегодня защищает больше… ему положена бесплатная юридическая помощь, ему положено много чего, да? То, чего не положено потерпевшему. Поэтому вот равенство и состязательность не имеют такого баланса, поэтому мы имеем вот такие последствия.
А. НАРЫШКИН: То есть, максимум, на что может рассчитывать потерпевший в нашей стране – это просто, ну, какое-то удовлетворение от того, что преступника посадили в тюрьму.
А. СОЛОМИН: Признали виновным.
И. ТРУНОВ: В половине случаев. То есть, 50% у нас раскрываемость, понимаете? В половине случаев, да, поймали, да, посадили. Все остальное постсоветский менталитет, понимаете? То есть, деньги не важны. О каких деньгах речь, когда трагедия?.. Понимаете, вот этот какой-то ущербный разговор, притом, что остались дети-сироты и остался инвалид, которому нужны лекарства, понимаете? И считается, что об этом говорить не принято и неэтично.
А. НАРЫШКИН: Но ведь есть же иски, которые рассматриваются вместе с конкретным уголовным делом, о возмещении морального вреда – по-моему, так это называется.
И. ТРУНОВ: Ну, понимаете, вот хороший тоже вопрос, возмещение морального вреда. То есть, во всем мире есть определенные таблицы, да? Исходя из которых можно рассчитать моральный вред и вред, вообще причиненный преступлением.
А. СОЛОМИН: Шаблон какой-то.
И. ТРУНОВ: Да, шаблон. В Германии, в Англии есть такие таблицы, которые исправляются ежегодно…
А. НАРЫШКИН: То есть, убил – платишь столько-то. Покалечил –…
И. ТРУНОВ: Можно рассчитать и можно примерно представлять. У нас эти цифры берутся с потолка, и они, ну, настолько виртуальные, настолько необъяснимые, да? Средняя цифра сегодня за жизнь человека в части преступления и взыскания вреда, она колеблется где-то от 50 тысяч до миллиона рублей.
А. НАРЫШКИН: То, что требуют, или то, что выплачивают в итоге?
И. ТРУНОВ: То, что выплачивает суд, то, что взыскивает суд. То, что будут выплачивать – это отдельная проблема. Почему? Потому что сегодня уголовно-исполнительное законодательство так регламентирует взыскание с осужденного, что сначала с него удерживается за содержание, там, за белье, за какие-то вещи, потом с него взыскивает государство, потом алименты, потом ему обязательно на карточку 25%, и в самую последнюю очередь потерпевший – а там уже нет ничего, понимаете?
А. СОЛОМИН: Это мы говорим о преступнике, который что-то получает за работу какую-то во время отбывания наказания?
И. ТРУНОВ: Естественно, он же обязан работать. В тех случаях, где есть работа. Отдельный разговор, что много где работы нет.
А. СОЛОМИН: В первую очередь его долг государству какой-то.
И. ТРУНОВ: Да.
А. СОЛОМИН: Потом, если у него есть дети, он платит…
И. ТРУНОВ: Да, да, алименты. Если у него есть затраты здесь… он же в месте, где отбывает наказание, он же там… зубная щетка, какая-то одежда…
А. СОЛОМИН: А вот я слышал, на содержание тюремного ларька.
И. ТРУНОВ: Да, да, да.
А. СОЛОМИН: То есть, они…
И. ТРУНОВ: 25% на тюремный ларек как неприкасаемая сумма. Эта цифра, она разнится, до 50%.
А. НАРЫШКИН: Соответственно, когда дело уже доходит до потерпевшего, то там какие-то копейки, если вообще что-то остается.
И. ТРУНОВ: Если вообще что-то остается. Поэтому, во-первых, нету энтузиазма у потерпевших заявлять такие иски. Но я считаю, что этот дамоклов меч должен ходить за преступником пожизненно. Все-таки сейчас основная масса государственного имущества перешла в частные руки, и среди осужденных очень много богатых людей. Поэтому я считаю, что прокурор должен автоматически подавать иски. Он сегодня подает только в тех ситуациях, когда человек недееспособен или несовершеннолетний. Почему – абсолютно непонятно. То ли ему…
А. СОЛОМИН: От лица государства.
И. ТРУНОВ: Государство он бесспорно защищает. Если государства интересы затронуты преступлением, прокурор обязан, понимаете? А вот человека защищать он не обязан. Это неправильно, я считаю. Почему? Потому что сейчас у прокуратуры забрали следствие, как бы делать им особо нечего – почему им не защищать всех потерпевших? Или оговорить таким образом, что если потерпевший против или возражает, вот в этой ситуации прокурор не заявляет гражданский иск, потому что гражданский иск в уголовном судопроизводстве – очень сложная конструкция. И там то, что вы сказали, возмещение морального вреда – самая простая конструкция. Потому что если встает вопрос о материальном ущербе или утрате кормильца, то там нужно проводить экспертизы, там нужно доказывать, сколько он зарплату получал, какой процент оставался детям. Это уже отдельное гражданское судопроизводство, как правило, в рамках уголовного судопроизводства, где судят негодяя, да? Там это не рассматривается. Поэтому встают два судопроизводства, в которых не положена бесплатная юридическая помощь, разобраться с этим нереально.
А. НАРЫШКИН: Может быть, тогда, для того чтобы все-таки обеспечить какие-то выплаты потерпевшим, вернуть такую процедуру, как конфискация квартиры? Ну, потому что у скольких преступников на свободе остается недвижимость? Сейчас же этого нету.
И. ТРУНОВ: Понимаете, это как бы автоматическая ситуация. Если есть иск, если иск удовлетворен судом, то, естественно, в обеспечение этого иска сразу накладывается арест. Это как бы не называется конфискацией, это автоматическая процедура. Поэтому, это все есть.
А. НАРЫШКИН: Но это же не значит, что преступника лишают этой квартиры, он вернется в нее…
И. ТРУНОВ: Конечно, лишают. Если у него есть квартира, если иск есть, в обеспечение этого накладывают арест на квартиру. Пока не выплатит, арест не снимут. О чем вы говорите? А. СОЛОМИН: Игорь Трунов у нас в гостях, адвокат, доктор юридических наук. Давайте послушаем первый материал. Ринат Валиулин из Португалии расскажет о португальском опыте.
(звучит запись)
Р. ВАЛИУЛИН: Если сказать, что в Португалии государство никогда не платит компенсации пострадавшим в авариях, катастрофах и стихийных бедствиях, то такое утверждение окажется не слишком далеким от реальности. В первую и главную очередь все компенсации здесь осуществляются на основе почти идеально развитой системы страхования. Страхуется буквально все и на все случаи жизни, включая и несчастные. Поэтому после катастрофы никакой мэр, премьер или президент не ходят здесь со скорбными лицами среди развалин и не раздают направо и налево миллион за миллионом, извлекая наши с вами деньги из своих собственных карманов.
Каждый работник того или иного предприятия, частного или государственного, застрахован. И если, не дай бог, он погибнет на производстве, его оставшаяся одна и без средств существования супруга будет получать половину его зарплаты. Сначала выплачивается страховка, а потом начинают выясняться причины трагедии. Бывает и так, что страховая компания, которая уверена, что виноват в трагедии хозяин компании или государство, которым принадлежит данное предприятие, сама инициирует против них судебный процесс.
Государство возникает тогда, когда масштабы трагедии требует его участия для организации, например, эвакуации населения или размещения людей во временном жилье. И то здесь оно будет представлено не главой кабинета министров, а местным муниципалитетом.
После обрушения моста над рекой Доуру в 2001 году, когда погибли около 60 человек, подал в отставку руководитель соответствующего министерства. Однако после этого политического жеста заработали все обычные страховые механизмы. Случившийся несколько лет назад оползень на острове Мадейра, также с несколькими десятками жертв, помимо этих ресурсов привлек и другие средства помощи пострадавшим: общественными усилиями был создан соответствующий фонд помощи. На борьбу с почти ежегодными лесными пожарами страна регулярно получает субсидии от Евросоюза. Сельхозпроизводители в Португалии, например, страхуются не только от поломки техники, но даже от неурожая.
А. НАРЫШКИН: Это был Ринат Валиулин, журналист «Эхо Москвы», он рассказал нам про то, как Португалия заботится о выплатах своим гражданам.
А. СОЛОМИН: У нас в студии Игорь Трунов, адвокат. Мы сегодня говорим о компенсациях, сравниваем международный, иностранный опыт с опытом российским. И проговорили, в общем-то, поговорили на очень интересную тему о том, как преступники выплачивают какие-то деньги за причиненный вред, ущерб. И насколько я понял из первой части нашего разговора, институт этот работает плохо.
И. ТРУНОВ: Недоработок существенных много. Ну, вот давайте все-таки по материалу, который у нас прозвучал.
А. СОЛОМИН: Сейчас, да-да-да-да-да. Мы просто вот чтобы закрыть тему с преступниками, хочется у вас спросить. Если государство тут не принимает решения, государство не платит компенсации, в случае если кто-то виноват, если это убийство какое-то, это ложится ярмом на преступника.
И. ТРУНОВ: На плечи убийцы, да.
А. СОЛОМИН: Пострадавший не получает денег, если у преступника денег нет, государство здесь… то есть, они не могут ничего потребовать у государства.
И. ТРУНОВ: Ну, государство-то тут ни при чем, мы говорим, что этот институт просто нужно запустить. Там, где есть убийца, там, где он наказан, не работает институт материальной ответственности. А он должен, этот исполнительный лист, за ним пожизненно ходить, понимаете? Он же не всю жизнь там сидит…
А. СОЛОМИН: … сказали, что государство платит деньги полиции, полиция не справляется там с какими-то вещами.
И. ТРУНОВ: Другой вопрос, когда не поймали убийцу, понимаете? Когда не раскрыто преступление, когда правоохранительная система работает очень плохо, понимаете? У нас раскрываемость 50% - это очень плохо. Она не работает, значит. А она у нас одна из самых раздутых по штатам.
А. СОЛОМИН: Кому следует платить в этом случае?
И. ТРУНОВ: В данной ситуации работает Европейская конвенция…
А. СОЛОМИН: Которая у нас…
И. ТРУНОВ: Которая не ратифицирована, к огромному сожалению. О возмещении ущерба жертвам насильственных преступлений. Она как раз затрагивает вот этот момент. Когда не поймали преступника, государство выплачивает сиротам, выплачивает инвалидам и выплачивает тем, кто пострадал от рук преступника, его не поймали. Поэтому, таким образом, бремя ложится на государство. Я считаю, что это очень правильно. Государство либо стимулирует свою правоохранительную систему, и она ловит преступников, либо оно платит потерпевшим.
А. СОЛОМИН: Вот смотрите, в Португалии используются очень активно страховые компании. В России это, не знаю… вы говорите, что, в принципе, люди не занимаются компенсациями, потому что принято считать, что это неуместно, да?
И. ТРУНОВ: Не совсем так. Принято считать, менталитет – это как бы одна проблема. Другой вопрос – это сложный процесс юридический, и потерпевшему не положен бесплатный юридический помощник, да? Он сам разобраться не может. Вы понимаете, вот убили отца, остались две сироты – как им разобраться в гражданском иске в уголовном процессе, да еще двухэтапном? Один рассматривается в рамках тут же суда, когда судят негодяя. Второй – отдельный гражданский процесс с представлением гражданских доказательств, сбором этих доказательств. А помощь юридическая не положена. А ему, негодяю, положена, понимаете, бесплатная, сразу, обязательно. Поэтому вот перекос.
А. СОЛОМИН: История с потерей кормильца. Людям нужны деньги, деньги они получить не могут, потому что преступника или не поймали – тогда государство не выплачивает, потому что оно не подписало, не ратифицировало конвенцию.
И. ТРУНОВ: Да.
А. СОЛОМИН: Либо преступника поймали, но у него нет денег, пострадавшие остаются ни с чем. В случае если бы человек был застрахован, они бы получили какое-то достойное возмещение?
И. ТРУНОВ: Здесь страхование больше имеет отношение к терроризму, да? И терроризм, и возмещение вреда имеет две такие различные концепции, да? Либо создаются фонды, которые наполняются в основном за счет борьбы с финансированием терроризма, и есть такая Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма, которую Россия ратифицировала и взяла на себя обязательства такой механизм создать, понимаете? Ну, вот как бы формально его нет, но реально он как бы работает. Почему? Потому что есть Росфинмониторинг, который борется с финансированием терроризма, и каждый год он дает какие-то суммы – то схрон нашли, то еще что-то нашли. Вот было такое громкое дело, арестовали фонд в Чикаго Benevolence International, 2,5 миллиарда долларов, львиная доля которых шла на терроризм в Чечне – все это конфисковали. Поэтому, определенный поток борьбы с финансированием терроризма идет, и он должен распределяться потерпевшим. Поэтому, государство выплачивает потерпевшим, с условием того, что эту всю борьбу с финансированием забирает себе, понимаете? Поэтому, вот одна схема.
Вторая схема – это привлечение страховых компаний. И вот, кстати, 11 сентября то, что случилось в Америке, там был создан фонд, и в последующем вот эти деньги, которые выплатили огромные суммы, по нашим понятиям потерпевшим, но американские потерпевшие недовольны, считают, что это мало. Вот. Эти суммы вернули все обратно за счет борьбы с финансированием терроризма, да? То есть, эти сотрудники правоохранительных органов нашли активы, которые использовались террористами, их арестовали – и в этот фонд.
А. НАРЫШКИН: Грубо говоря, окупилось.
И. ТРУНОВ: Все окупилось. И еще там, говорят, с прибылью даже.
А. СОЛОМИН: За чем должен быть приоритет? Это все-таки функция государства или функция страховых компаний? Вот у нас люди же тоже, с этим тоже есть большая проблема, многие люди просто не застрахованы. Застраховывают свою жизнь, потому что, если что-то случится, и так уже будет страшно…
И. ТРУНОВ: Страховка никогда не страхует от преступления. Как правило, это такой форс-мажор, понимаете? А. НАРЫШКИН: Может быть, Игорь, сделать, как, например, с ОСАГО: обязать всех россиян страховать свою жизнь? В этом случае, если что-то случилось…
И. ТРУНОВ: Это уже было, это уже как бы история, которую мы проезжали. И Следственный комитет написал законопроект по созданию такого фонда помощи потерпевшим, да? И там предполагалось, что наполнение этого фонда как раз за счет конфискации имущества преступников, штрафы, там, и прочее и прочее.
А. НАРЫШКИН: Ну, а почему не прижился?
И. ТРУНОВ: Как бы заглохла эта тема. Почему? Потому что всем стало понятно, что, конечно, это будет удар по бюджету. Поэтому, ну, как бы никуда это дальше не пошло.
А. СОЛОМИН: Этим все-таки бюджет бы занимался. То есть, люди сами бы не несли деньги в этот фонд.
И. ТРУНОВ: Нет, это бремя все равно ложилось бы на преступников. И здесь, понимаете, когда взыскивает государство, вот вы заметили, Уголовно-исполнительный кодекс: когда взыскивает государство, оно всегда в приоритете. Поэтому если бы создали фонд, я считаю, это было бы правильно, и государство силой свой власти, да, взыскивало – это всегда было бы гораздо эффективнее, нежели сирота гонялась за преступником, понимаете, с исполнительным листом и пыталась что-то с него взыскать. Разница, понимаете, есть большая.
А. СОЛОМИН: В чем особенность выплаты компенсации при терактах, когда много жертв, когда преступники… ну, кого-то удалось поймать, кто-то сам подорвался. Ну, то есть, когда действительно это уже далеко не частная история, когда это все идет на всю страну.
А. НАРЫШКИН: Можно сказать, что это уж точно, наверное, ответственность государство и спецслужб.
И. ТРУНОВ: Я с вами согласен, хотя, конечно, государство не хочет так говорить, и государственные чиновники так не говорят. Но, тем не менее, я считаю, что терроризм – это политическая составляющая, и если есть жертвы терроризма и есть теракты – это недоработка политическая. И поэтому государство должно нести ответственность. У нас есть закон о противодействии терроризму, есть подзаконные акты, которые регламентируют порядок возмещения вреда. Он в четких суммах, он не совершенен, он менялся. Потому что я представляю жертв терроризма начиная, там, с далеких 80-м годов. Вот первые взрывы, Каширка и Гурьянова – я представлял потерпевших. Потом «Норд-Ост», потом взрывы в метро и так далее и так далее.
А. СОЛОМИН: Правда, кстати говоря, - извините, я вас перебью, - правда, что потерпевшие по Каширке и Гурьянова получили…
И. ТРУНОВ: … по 5 тысяч рублей.
А. СОЛОМИН: По 5 тысяч рублей. А должны были? 8 миллионов, если я не ошибаюсь.
И. ТРУНОВ: Вот это насчет должны были мне непонятно, почему. 5 тысяч рублей – это дали вообще непонятно с чего, понимаете? Почему? Потому что на тот момент не было никакого закона, который бы это регламентировал. Поэтому это вот добрая рука, чего-то там решили, какое-то постановление написали и дали по 5 тысяч, понимаете? Поэтому… некоторым дали квартиры, некоторым квартир не дали…
А. СОЛОМИН: А, это со стороны государства.
И. ТРУНОВ: Со стороны государства. И здесь мы судились с государством, и самая большая проблема была вот по отношению, допустим, к «Норд-Осту»… когда был «Норд-Ост», тогда уже был закон о борьбе с терроризмом. А когда Каширка и Гурьянова, тогда закона не было, мы, в общем, никуда апеллировали, говорили, что, ну, вот чисто Конституция, социальная обязанность государства помочь, у людей нет квартир, там, и пятое-десятое. И не апеллировали к закону, которого на тот момент не было.
А. НАРЫШКИН: Получается, в случае с Гурьянова и Каширкой это добрая воля была чиновников…
И. ТРУНОВ: Добрая воля, да. То есть, чиновники написали постановление и выплатили настолько микроскопические суммы, что даже те, кто получили квартиры, они были в голых стенах, потому что дом, который взорвали, он ведь ушел вместе со всем нажитым имуществом. А вам дали квартиру – это только голые стены, не давали же ни кровать, ни простынь, понимаете? Поэтому они спали на полу.
А. НАРЫШКИН: Сейчас компенсация погибшим в результате теракта – это вот конкретная сумма? 2 миллиона? И. ТРУНОВ: Сейчас это законом регламентировано, вернее, это подзаконный акт, который постоянно там немножко в сторону увеличения меняется. Но он, конечно, гораздо больше, чем, допустим, «Норд-Ост». «Норд-Ост» когда случился, там платили по 100 тысяч рублей. То есть, ну, вот эта все-таки судебная борьба, она имела определенный смысл. Почему? Потому что постоянно эта цифра росла. И вот я считаю, то, что все судебные тяжбы по авиакатастрофам… а мы вот восьмую авиакатастрофу ведем, сейчас судимся, по Домодедово судимся, и судимся по ярославской авиакатастрофе, где погибло…
А. НАРЫШКИН: «Локомотив».
И. ТРУНОВ: «Локомотив». Вот эти цифры постоянно росли. И если мы берем авиакатастрофы, то сегодня мы имеем три сценария в России. Вот есть закон, и есть три сценария выплат. И сценарии выплат разнятся следующим образом. Если самолет летает внутри территории России, то это 2 миллиона 48 тысяч. Если самолет летит в Европу – 9 миллионов 775 тысяч. И если самолет погибает над территорией Америки, то это 75 миллионов, понимаете?
А. СОЛОМИН: Рублей.
И. ТРУНОВ: Рублей, да.
А. СОЛОМИН: А чем объясняется такая разница?
И. ТРУНОВ: Законодательством. То есть, мы не ратифицировали Монреальскую конвенцию, но если самолет летит в Европу, или из Европы, или в любую цивилизованную страну, там работает Монреальская конвенция, которую мы обязаны в страховой договор включить. И тогда пассажиры, которые летят в Европу, они застрахованы по другим тарифам, которые летают внутри России.
А. СОЛОМИН: Но за это сами и платят…
И. ТРУНОВ: Ничего подобного, цены не разнятся. Что летает один самолет, что другой, понимаете?
А. СОЛОМИН: Кто же формирует базу вот эту страховую, из которой потом будут эти деньги выплачиваться?
И. ТРУНОВ: Авиакомпания выплачивает. Она страхует свою ответственность в страховой компании, и страховая компания вместе с авиакомпанией выплачивает эти суммы. Поэтому, вот три базовых суммы, в зависимости от того, куда летит самолет. Поэтому, конечно, сегодня стоит вопрос о том, чтобы унифицировать хотя бы по Монреальской конвенции. И я скажу, что над территорией Америки стараются не летать. То есть, если самолет идет, там, над территорией, ее облетают. То есть, не экономят бензин, потому что не дай бог над территорией Америки – там совершенно другие суммы, и компания может вылететь в трубу.
А. НАРЫШКИН: Я напомню, Игорь Трунов наш сегодняшний студии, в эфире программа «Дорожная карта», Алексей Соломин, Алексей Нарышкин. Давайте еще один материал послушаем. Сейчас вы услышите материал Натальи Жуковой, нашего корреспондента, которая расскажет как раз про США и то, как там власти осуществляют выплаты пострадавшим и родственникам погибших.
(звучит запись)
Н. ЖУКОВА: Существуют мнение, что в США можно получить компенсацию за все что угодно – чуть ли не за шляпу, упавшую с вашей головы при дуновении ветра. И, конечно, обсуждая трагедию малазийского Боинга, многие тут говорят, что если бы на борту этого самолета было бы больше американцев – они бы точно отсудили себе достойные выплаты. Но, в действительности, как и насколько казна США компенсируют потерю человеческой жизни в подобных ситуациях?
Сумму, которую здесь выплачивают родственникам погибших из-за глобальных катастроф, высчитывают по специальной формуле. Так, как правило, компенсация должна быть равна потенциальному доходу погибшего за 5 лет. Причем сумма эта определяется не только по уже полученному в прошлом заработку, но и по его потенциальному росту. Также во внимание принимается моральный вред, который принесла родственникам смерть близкого человека. И, в среднем, размер этой части компенсации равен $250,000. Моральный ущерб родителей, потерявших ребенка, оценивается выше и в денежном эквиваленте составляет около $350,000.
После масштабных трагедий в США создаются специальные фонды, которые распределяют деньги между пострадавшими. Курируют такие фонды государственные чиновники и крупные юридические фирмы.
Одним из самых известных американских юристов, специализирующихся на компенсациях, является Кеннет Фейнберг, или, как его называют в США, «царь выплат». Фейнберг регулировал работу фонда помощи жертвам разлива нефти в Мексиканском Заливе и лично определял размер компенсаций пострадавшим в теракте 11 сентября.
Кстати, тогда родственники погибших в ходе этой террористической атаки получили от государства рекордно высокие суммы – около 2 миллионов долларов за каждого погибшего человека (что приблизительно равно 70 миллионам рублей). События 11 сентября привели к громкой общественной дискуссии о том, как и кто должен выплачивать компенсации пострадавшим от рук террористов, ведь в Конституции США нет четкого указания на то, как выплачивать компенсации жертвам в подобных случаях.
Например, в 2001 году, решением Конгресса США фонд помощи был создан на деньги налогоплательщиков, а в 2013 году, когда на финише Бостонского марафона прогремели два взрыва, в фонд помощи поступили не только деньги, полученные от государства, но и пожертвования от всех сочувствующих горю жертв этой трагедии. Созданный при поддержке мэра Бостона и губернатора штата Массачусетс, фонд вновь консультировал юрист Кеннет Фейнберг. Тогда всего было собрано 60 миллионов долларов; семьи четырех погибших получили по 2 миллиона долларов, а тяжело пострадавшие – по $1 800 000.
А. НАРЫШКИН: Наталья Жукова, журналист «Эхо Москвы», про опыт Соединенных Штатов в выплате компенсаций.
А. СОЛОМИН: Игорь Трунов, я напомню, у нас в студии, программа «Дорожная карта». Вот смотрите, все как вы сказали, в общем: с США лучше не связываться, у них очень хорошие адвокаты, и каждый случай может, в общем, на большие деньги… даже необязательно, чтобы человек погибал. Ну, все мы знаем, чуть что – требуют компенсации. Ну, так принято считать, по крайней мере. Вы сказали, что у нас часто сумму компенсации берут с потолка, если идет речь о жертве преступника какого-то. Здесь, в случае, например, с Фейнберг, о котором говорила Наталья Жукова, он сам определял размер компенсаций. Как такое может быть? То есть, это, опять-таки, из-за законодательства? У нас оно фиксирует эту ситуацию, у них оно на откуп адвокатов, с конкретной ситуации? Как это происходит?
И. ТРУНОВ: Ну, значит, конкретно к этой ситуации 11 сентября. Мы выпустили книгу в части противодействия терроризму, и соавтором этой книги был один из законотворцев, который этот закон придумал о возмещении вреда 11 сентября в Америки, да, это американский ученый. И мы написали книгу, и как бы я знаю это в деталях. Поэтому, тут прозвучало несколько неточностей, да? Говорят, вот ведущая, что в Америке можно получить компенсацию за все что угодно.
А. СОЛОМИН: Мнение такое…
И. ТРУНОВ: Поймите правильно: но не с государства, никогда не с государства. С кого угодно, да, пожалуйста. Вы можете взыскать с работодателя, с фирмы, которая выпускает сигареты, которая выпускает гамбургеры и все что угодно, с кого угодно. Но не с государства, никогда не с государства. Нет таких законов. Поэтому по каждому конкретному случаю, очень редко принимается отдельный закон, который касается конкретного случая. Вот 11 сентября – отдельный закон, и он четко регламентировал это, достаточно большой закон, с огромным количеством таблиц, которые предусматривают компенсацию, в зависимости от социального статуса, да? Сколько работал, какой возраст, кем он был, понимаете?
А. НАРЫШКИН: Грубо говоря, семья топ-менеджера погибшего получила гораздо больше…
И. ТРУНОВ: Конечно, конечно, нежели уборщика, того, кто моет полы, понимаете? Вот здесь была кардинальная разница, потому что нижняя-то планка была очень низкой. Это верхняя планка там была 3 миллиона, 2 миллиона, понимаете? А нижняя планка была 50-80 тысяч долларов – тем, кто был очень пожилой, понимаете, то есть, работать ему осталось немного, жизнь он прожил уже, понимаете?..
А. СОЛОМИН: Соответственно, и компенсация…
И. ТРУНОВ: Конечно, и компенсация небольшая. Зарабатывал немного…
А. СОЛОМИН: Это рационально очень, в общем...
И. ТРУНОВ: Если он был безработный, там случайно оказался – все, уже совершенно другие деньги. Поэтому, она была привязана к личности. В этом, конечно, есть определенный смысл. Почему? Потому что вот это наше постсоветское «всем по», то, что сегодня есть, которое не учитывает, допустим, погиб родственник, там, в Домодедово в террористическом акте – сколько осталось иждивенцев, сирот у погибшего, да? Одна сирота, две сироты или четыре? Это же разница, понимаете? Но наш закон этого ничего не рассматривает.
А. НАРЫШКИН: Нам в России нужна такая дифференцированная система?
И. ТРУНОВ: Ну, конечно, нужна, ну, потому что это же жизнь, надо же этих троих сирот подымать, их как-то кормить, в школу водить…
А. СОЛОМИН: А в чем проблема?
А. НАРЫШКИН: Почему у нас не принимают?..
И. ТРУНОВ: Я думаю, постсоветское вот это мышление. Всем по, и тогда все довольны. Равенство, равенство среди неравных – это уже нарушение основного принципа.
А. СОЛОМИН: Мне кажется, вы немножко подменяете. Вы говорите, что, ну, все случаи разные, все люди разные, и перечисляете количество иждивенцев. А у них в США смотрят на то, сколько этот человек зарабатывал и сколько бы он заработал…
И. ТРУНОВ: Иждивенцы тоже туда входили в обязательном порядке. О чем вы говорите? У нас закон даже не подразумевает разницу физического вреда в части утраты трудоспособности. То есть, инвалид первой группы, инвалид второго группы – для нашего закона не имеет значения. Просто он остался живой – значит, на него распространяется выплата как на живого. Если уборщик, то это как бы другая ситуация. Эти таблицы, в общей сложности их, этих таблиц, страниц 40, наверное, да? Они подразумевают в том числе и количество иждивенцев, и зарплату, сколько налогов платил и так далее и так далее – огромное количество критериев, которые все через формулу высчитываются.
А. СОЛОМИН: Просто как мне показалось, у них вопрос выплаты компенсации лишен какой-то эмоциональной составляющей, все рационализировано очень жестко.
И. ТРУНОВ: Конечно
А. СОЛОМИН: Вот был уборщик, он получал такие-то деньги, его семья жила на его зарплату. И, значит, она получает компенсацию в том размере, какие бы деньги она получила, если бы он был жив.
И. ТРУНОВ: Социальная составляющая тоже попадает туда. У него было столько-то детей, и в зависимости от того, что детей у него было много, все равно он на это получает немножко больше, понимаете? Но все равно он не становится топ-менеджером с большими зарплатами и с большими выплатами.
А. НАРЫШКИН: Какая в России процедура получения компенсации от государства? Насколько она вообще забюрократизирована? Вот случилась трагедия, например, человек погиб, родственник погиб или пострадал тяжело. Что дальше делать? И. ТРУНОВ: Вообще, конечно, со всеми трагедиями есть несколько негативных моментов, да? Негативные моменты такие, как мародерство, да? То есть, мародерство всегда. Вот я веду 8 авиакатастроф – всегда. Все террористические акты: «Норд-Ост»… шли на штурм и взяли с собой сейф доблестные бойцы Альфа, понимаете? То есть, сейф с деньгами не смогли вскрыть, взяли его и поволокли за собой, понимаете? И так далее. Огромное количество примеров. Поэтому, много негативных примеров в части выплат. То есть, если это Кавказ, обязательно откатные технологии. Если часть того, что тебе выплатят, не принесешь – не получишь ничего, понимаете? Забюрократизировано.
Вот сейчас мы только что выиграли процесс в части задымления метро, да? То есть, люди написали заявление, ну, попали они в больницу, лежали по несколько раз, с легкими огромные проблемы, нахватались, нахлебались этого горя, этого дыма и так далее. Не доказали, - говорят они. Понимаете? А у человека даже пленка есть на телефон, вот он то что снимал, не пленка, а цифровая запись, и свидетели, и те, кто были рядом, там, и все такое разное. Не доказали, - говорят они. Ну, вот бюрократы такие. Поэтому приходилось идти в суд и в суде там что-то взыскивать. Поэтому, конечно, забюрократизирована процедура. Когда придирки к формальностям имеют огромное значение, поэтому людям приходится идти в суд. Плюс вот эти все институты, они, конечно, не охватывают утрату кормильца, моральный вред и так далее. Поэтому параллельная подача исков имеет смысл.
А. СОЛОМИН: Давайте спросим наших слушателей вот по истории, которую мы только что обсуждали. Какие все-таки должны получать компенсации пострадавшие и родственники погибших: все одинаковые (ну, в конкретной ситуации, в конкретном теракте или в авиакатастрофе) или все-таки вот по американской системе, сумма компенсации должна исчисляться в зависимости от каждого конкретного человека, и каждый конкретный человек получает разную сумму? Если все одинаковые должны быть компенсации – 660-06-64, чтобы никого не обижать. Если все разные, в зависимости от того, сколько человек зарабатывал, сколько у него детей – 660-06-65.
Еще раз, спрашиваем у наших слушателей, следует ли, какую систему выплаты компенсаций следует применять? Все одинаково должны получать – 660-06-64, всем поровну. Либо каждому человеку в зависимости от того, сколько он зарабатывал и сколько у него иждивенцев – 660-06-65.
А. НАРЫШКИН: Игорь, вы хотели добавить.
И. ТРУНОВ: Конечно, хотел добавить. Вы поймите разницу. Вот смотрите, всем поровну, да? Только группа инвалидности у одного вторая, и можно работать. А у другого – первая, работать нельзя. А цифра одна. Ну, разве это всем поровну?
А. СОЛОМИН: Сумма выплачивается одинаково…
И. ТРУНОВ: А сумма одна.
А. СОЛОМИН: Ну, так я и говорю.
И. ТРУНОВ: Какое же тут равенство, если один может работать, а другой – нет? А платят одинаково. Сейчас так работает, да.
А. СОЛОМИН: Спросим у наших слушателей, они за такую систему выступают или нет, узнаем, насколько у них работает постсоветский этот синдром, о котором вы говорите.
А. НАРЫШКИН: Давайте еще раз напомню вопрос для голосования. Какая система компенсаций должна, по-вашему, быть в России? Когда всем потерпевшим выплачивают одинаковые суммы, всем поровну – тогда ваш номер 660-06-64. Или дифференцированная система выплат, как, например, в Соединенных Штатах – 660-06-65. Пока вы голосуете, давайте послушаем еще один материал. Алексей Букалов, корреспондент ИТАР-ТАСС в Риме, рассказывает про Италию и как там государство оплачивает, выплачивает деньги родственникам потерпевших и погибших.
(звучит запись)
А. БУКАЛОВ: Италия, вообще весь Апеннинский полуостров – это довольно активная сейсмическая зона, поэтому землетрясения и всякие толчки подземные здесь отнюдь не редкость, и часто они приводят к человеческим жертвам, во всяком случае к большим разрушениям. Кроме этого, частые наводнения, обвалы. Этот год вообще довольно неблагополучный, несколько таких серьезных было бедствий стихийных.
Здесь уже, конечно, своя система отработки таких чрезвычайных ситуаций. Делается это при помощи итальянского вариант МЧС, государство, конечно, принимает сразу активные меры по помощи пострадавшим, по выплате компенсаций. Но все-таки первую роль в этом деле играет католическая церковь. Она не только с утешением, не только помощью такой материальной, но и организации спасения людей, их быта, сразу людей собирает под сводами церквей.
Есть, конечно, система государственного страхования, страхования несчастных случаев. Знаменитая история с круизным лайнером Costa Concordia, 32 человека погибли, всего около 4 тысяч человек было на борту – всем им выплачены страховые пособия. Делала это не только сама компания-судовладелец, но итальянское государство.
Ну, и, наконец, я хочу напомнить о таком печальном опыте итальянском – это землетрясение в Абруццо 4 года тому назад, в самом центре Италии, полностью разрушен город Аквила. Вот, к сожалению, это неудачный такой пример, когда до сих пор еще идут судебные тяжбы, до сих пор еще не восстановлен центр города, по-прежнему люди живут во временном жилье, но таком достаточно удобном, комфортном. Но есть еще до сих пор палаточные городки, и это, конечно, такая проблема для итальянских властей.
А. НАРЫШКИН: Это был Алексей Букалов, корреспондент агентства ИТАР-ТАСС в Италии.
А. СОЛОМИН: Мы проводили голосование, спрашивали наших слушателей, какую систему выплат компенсаций они выбирают: действующую, когда все получают одинаковую сумму, вне зависимости от личной, частной ситуации, у кого сколько детей и прочее, либо вот американскую систему, где присуждается разная сумма, в зависимости от их доходов и от количества иждивенцев?
А. НАРЫШКИН: Большинство, 64% наших радиослушателей выбирают дифференцированную систему, американскую систему. А 36% выступают за уравниловку.
А. СОЛОМИН: Довольно большой процент.
И. ТРУНОВ: Все равно много, понимаете? Много, это постсоветское мышление.
А. СОЛОМИН: Вот сейчас Алексей Букалов нам рассказывал о тех кейсах, когда, в общем-то, у нас некого назвать виноватым. Вот стихийные бедствия если происходят, когда вроде бы и государство не… хотя, наверное, государство несет за это ответственность…
И. ТРУНОВ: Не знаю, мы Бодрова же защищали, до сих пор в Европейском суде это дело крутится. Если помните, вот этот сход ледника Колка. И судились именно с государством. И было общее такое мнение, что, ну, как бы мы не правы. Ну, вот в честь чего мы пошли в суд, подали претензии к государству, да?
А. СОЛОМИН: Если это ледник.
И. ТРУНОВ: Если это ледник, если вот он свалился – ну, кто ж тут виноват, что Бодров туда попал со съемочной группой и пятое-десятое. Никто никогда не давал наши аргументы, потому что это такая, ну, знаете, молчаливая защита государственного интереса. То есть, никто никогда не говорит, когда я к существу перехожу, это всегда вырезают и опускают. Может быть, вот единственный случай, когда сейчас «Эхо Москвы», и вы меня уже не вырежете, мы в прямом эфире. Почему? Упускают главную мысль: это пульсирующий ледник. Пульсирующий – это значит, падает постоянно в одно и то же место. Он упал в четвертый раз в одно и то же место. Каждый раз он падал, и каждый раз…
А. НАРЫШКИН: Получается, знали и могли предотвратить, могли сказать…
И. ТРУНОВ: Каждый раз он падал, и каждый раз он убивал людей, понимаете? Цифры разнились, они всегда росли. Ну, население становилось больше, и каждый раз он падал и убивал больше и больше. Последний раз он убил самое большое количество. Когда упал последний раз, предпоследний раз, советское правительство – он убил там в 69-м году, он убил там порядка 102 человек – начертило красные зоны, запрещающие строительство на территории, где он падает, этот пульсирующий ледник. То есть, это такой ковш, накапливается – и вываливается, понимаете? Накапливается, вываливается, в зависимости от погоды, не угадаешь, когда упадет. Единственное, не угадаешь… а куда упадет – знает 100% власть. Но население забывает эту ситуацию, понимаете? Начинают строить за красными линиями, построили там ресторан, туристическую базу, базу отдыха и так далее и так далее. Почему так погибло много народу? И почему туда попал Бодров со съемочной группой, почему? Федеральная трасса проходила именно в территории падения этого ледника, понимаете? И мы говорим: это обязанность государства, запретить строительство, запретить дорогу там федеральную строить. И тогда туда… и предупреждающие знаки, вот здесь он падает. Раз в сто лет, но знак «падает», понимаете? Я уверен, Бодров не стал бы там снимать ничего, потому что, ну, а зачем рисковать, зачем эти эксперименты?
Много мест других. Вот в чем был наш аргумент и в чем была тяжба, да? И мы доказывали о том, что были определенные сигналы, из космоса, оттуда, отсюда, того, что вот-вот свалится, понимаете? Но так как разница бюрократическая, из космоса, понимаете, далеко, не досвистишься, и вот убило людей, и такой большой вред. И государство должно нести ответственность, потому что ледник падает постоянно в одно и то же место. Вот был у нас аргумент, и мы сейчас в Европейском суде это тоже пытаемся доказать. И в этой ситуации, когда государство прохлопало, недоследило, недосмотрело, они говорят: ну, красные линии были в советском государстве, а мы же Россия, мы же правопреемники, но не всего, чего там было, понимаете? Мы говорим: это же безопасность и ответственность, правопреемники должны это продолжать, эту линию. Но суть не в этом, пока точка еще не поставлена.
Поэтому, с каждой даже трагедией природного характера нужно разбираться, понимаете? То есть, государство-то выполнило полностью свои функции. Потому что, как правило, трагедия, стихийное бедствие, там, происходит в одном месте через определенные промежутки времени, понимаете? И, естественно, социальную роль в части возмещения вреда должно нести. Здесь выплывает следующая проблема – оценка стоимости жизни человека, да? То есть, есть методики во всем мире, есть определенные цифры того, как то или иное государство оценивает жизнь человека. Почему это делается? Потому что там, где высока стоимость жизни человека, высоки вложения в безопасность. Ведь знаете, как появились ремни безопасности? После того, как в Америке в 8 раз выросла стоимость жизни человека, сразу стал вопрос, что фирма может разориться, и нужно что-то придумывать, какие-то подушки безопасности, ремни безопасности и так далее. Рост цены на жизнь человека автоматически в условиях рынка вызывает рост вложений в безопасность, иначе фирма разоряется.
А. НАРЫШКИН: Тогда еще раз. У нас государство во сколько оценивает жизнь гражданина?
И. ТРУНОВ: Ну, сегодня как бы есть унифицированная цифра оценки самая большая, да? В суде она, как правило, срабатывает очень редко, а вот именно в части страховых выплат она 2 миллиона 48 тысяч. Это сначала появился Воздушный кодекс, закрепил эту цифру. Сейчас и метро, и все виды транспорта, и РДЖ унифицировали эту цифру. Поэтому вот возмещение вреда, ну, как бы самое законом закрепленное, но обратно, понимаете? Вот когда в суд приходишь и говоришь в случае гибели человека (к нам идут постоянно такие дела), говоришь: законом закреплено на все виды транспорта 2 миллиона, а ситуация там, допустим, не связана с транспортом, но человек погиб, и есть конкретный ответчик – все, суд уже обрезает, понимаете, и фигурирует цифра не выше миллиона.
Вот был суд с иеромонахом Илией, да? Который сбил сотрудников дорожной службы при исполнении служебных обязанностей. Этот иеромонах говорит потерпевшим: я вам дам по 3 миллиона, только откажитесь от своих показаний, понимаете? Две вдовы говорят: мы не пойдем у него на поводу, потому что он уйдет от ответственности. Так вот, один потерпевший идет на поводу, он ему дает 3 миллиона – он меняет показания. А нам он назло не дает. И суд, зная, что этому он платит 3 миллиона, взыскивает 1 миллион, понимаете? То есть, фактически наказывает за то, что потерпевшие не идут на поводу у обвиняемого.
А. СОЛОМИН: Смотрите, хочется разобраться в случае. Вернемся к стихийным бедствиям. В случае если происходит какое-то землетрясение… конкретный кейс мы разобрали вот с ледником Колкой. Там могли проследить, если это пульсирующий ледник. В других ситуациях как государство принимает решение о выплате компенсации? Вот что-то происходит: землетрясение, ураган, смерч.
И. ТРУНОВ: Ну, как правило, это отдельное постановление правительства, которое регламентирует эту чрезвычайную ситуацию…
А. СОЛОМИН: Правительство же и оценивает стоимость…
И. ТРУНОВ: Да, есть подзаконные акты, постановления правительства, которые уже определяют степень возмещения вреда. Как правило, тут, если это большая трагедия, появляется вот Правительство Москвы, допустим, как в случае вот последним с метро, и Правительство Москвы еще что-то доплачивает. Может быть, кто-то еще что-то доплачивает. И здесь появляется такой пул, который предсказать практически невозможно, все зависит от величины. То есть, если трагедия маленькая, пул очень маленький, возмещения очень маленькие. Если трагедия большая, да еще близко к власти, к столице или что-то такое, то здесь как бы цифры вырастают.
А. НАРЫШКИН: В регионах, получается, меньше.
И. ТРУНОВ: В регионах гораздо меньше.
А. НАРЫШКИН: То есть, вот если брать теракт в Волгограде, например…
И. ТРУНОВ: … получить нужно, понимаете? Откатные технологии.
А. НАРЫШКИН: Если потерпевший требует деньги от государства через суд, кто выступает стороной в процессе? Ну, кто выступает ответчиком?
И. ТРУНОВ: Минфин. Вот мы по Евсюкову требовали, сейчас тоже в Европейском суде это дело на рассмотрении, потому что государство говорит: мы не отвечаем за Евсюкова. Мы говорим: ничего себе дела! Он был в форме, он был с пистолетом, он стрелял штатными патронами, которые взял на службе. Как же вы не отвечаете? Они говорят: да нет, он был на дне рождения, он был выпивший. А сотрудник на тот момент – сейчас закон поменяли и сделали определенные поправки – на тот момент, по закону о милиции, сотрудник всегда был при исполнении, он обязан, да? Но, тем не менее, суды отказали повсеместно в возмещении вреда, который причинил Евсюков тем людям. Вот сейчас Европейский суд принял это к производству.
А. НАРЫШКИН: Ну что, спасибо большое, время нашей программы подошло к концу. У нас сегодня в гостях был Игорь Трунов, адвокат, доктор юридических наук. Эфир провели Алексей Соломин и Алексей Нарышкин. А напоследок вам предлагаем послушать материал от нашего журналиста Тони Самсоновой.
А. СОЛОМИН: В Великобритании.
А. НАРЫШКИН: Счастливо.
(звучит запись)
Т. САМСОНОВА: В 2013 году завершился многолетний процесс в Лондоне трех граждан Кении против правительства Великобритании. Кенийцы добивались выплаты компенсации за подавление Британской империей восстания мау-мау в пятидесятых годах после войны. Сначала Великобритания говорила, что ответственность лежит на тех, кто исполнял приказы империи в Кении, через год официальная позиция поменялась и Великобритания говорила, что прошло слишком много лет и достаточных свидетельств и документов, подтверждающих вину, быть уже не может. И через год историки, участвовавшие в процессе, пришли к выводу, что правительство очевидно не передает в публичный архив все имеющиеся о пытках и концентрационных лагерях документы – и так нашлось 8 000 дополнительных секретных файлов о преступлениях. Три пожилых кенийца в суде в Лондоне выиграли процесс против Великобритании.
Начались переговоры о компенсациях. Министр иностранных дел сначала выпустил короткое заявление, потом ему пришлось выступить перед Парламентом, а потом страна официально признала факт исторического преступления и согласилась выплатить по две с половиной тысячи фунтов пяти тысячам пострадавших. Итак, трое изуродованных, кастрированных в концентрационном лагере кенийцев пошли искать справедливость и призывать Британию признать свои ошибки, и пошли они ее искать в британском же суде. И британский суд, а не заморский Гаагский или Страсбургский, признает Британию виновной.
Выплачивать будут граждане деньги из своих налогов за насилие, которое совершалось поколением их родителей, но решение о том, что родители были неправы, приняли свои, британские судьи, а не какие-то там непонятные третейские по непонятно каким подписанным страной когда-то конвенциям и хартиям. И возможности усомниться в справедливости такого решения гораздо меньше. Это как если бы Верховный суд России, а не ЕСПЧ и Гаагский арбитраж принимали решение о компенсациях акционерам по делу Юкоса. Но тут сравнение недостаточно точное, потому что даже у Великобритании на признание ошибок Британской Империи ушло больше пятидесяти лет.
Кенийский случай открывает дорогу для множества бывших колоний требовать компенсаций. Как написала после решения суда газета Гардиан, “Британия попросила прощения у мау-мау – а остальная часть империи все еще ждет”. Страны Карибского Сообщества подали коллективный иск на 307 миллиардов долларов, в заявлении говорится, что бедность и нищета в их странах вызвана рабовладельческой системой, которую построила Британская империя. А год назад в Англии опубликовали базу данных, в которой можно найти, сколько именно было заработано той или иной конкретной семьей на работорговле. Британцы вписывают в поисковую строку фамилии своих предков и обнаруживают, что живут в доме, купленном на деньги, полученные от торговли карибскими рабами.
И, как ни странно, в вопросах исторической справедливости судов и компенсаций все упирается в технологии работы с большими массивами информации. Возможно, мы увидим новый всплеск таких процессов в ближайшее время, потому что случаи, которые раньше не расследовались из-за смерти свидетелей и недостаточности доказательной базы, сейчас можно рассматривать, потому что новый тип данных можно использовать в качествен свидетельства в суде.
Одного из нацистских преступников, например, работавших в лагере смерти, в течение десятков лет не могли признать виновным, потому что он заявлял, что работал на кухне и не видел, что происходит в лагере. Свидетельских показаний для его обвинения было недостаточно. Но программисты извлекли из всех протоколов судебных процессов свидетельские описания планировки конкретно этого лагеря, построили 3D-модель конкретно той кухни и доказали, что этот сотрудник лагеря из этой кухни мог видеть достаточно, чтобы понять, где он работает.
