Пусто́й дом - 02
По́сле тща́тельного рассле́дования всех обстоя́тельств де́ло оказа́лось ещё бо́лее зага́дочным. Пре́жде всего́ непоня́тно бы́ло, заче́м молодо́й челове́к за́перся изнутри́. Пра́вда, дверь мог запере́ть и уби́йца, а зате́м вы́скочить в окно́, но окно́ находи́лось по ме́ньшей ме́ре в двадцати́ фу́тах от земли́, а гря́дка цвету́щих кро́кусов под ним оказа́лась соверше́нно нетро́нутой — не́ был помя́т ни оди́н цвето́к. Никаки́х следо́в не оста́лось та́кже на у́зкой полосе́ газо́на, отделя́вшего дом от доро́ги. Ита́к, ви́димо, дверь за́пер сам Ро́нальд Адэр. Но каки́м о́бразом насти́гла его́ смерть? Ведь никто́ не мог бы влезть в окно́, не оста́вив следо́в. Е́сли же предположи́ть, что уби́йца стреля́л че́рез окно́, то, по-ви́димому, э́то был замеча́тельный стрело́к, так как уби́ть челове́ка напова́л револьве́рной пу́лей на тако́м расстоя́нии чрезвыча́йно тру́дно. Кро́ме того́, Парк-лейн — многолю́дная у́лица, и в каки́х-нибу́дь ста я́рдах от до́ма нахо́дится стоя́нка кэ́бов. Одна́ко вы́стрела никто́ не слыхал. А между те́м налицо́ был уби́тый и налицо́ была́ револьве́рная пу́ля, кото́рая прошла́ навы́лет и, су́дя по хара́ктеру ра́ны, яви́лась причи́ной момента́льной сме́рти. Таковы́ бы́ли обстоя́тельства таи́нственного уби́йства на Парк-лейн — уби́йства, зага́дочность кото́рого ещё уси́ливалась и́з-за по́лного отсу́тствия каки́х-ли́бо ви́димых моти́вов: ведь, как я уже́ говори́л, у молодо́го Адэра не́ было как бу́дто никаки́х враго́в, а де́ньги и це́нности, находи́вшиеся в ко́мнате, оста́лись нетро́нутыми.
Весь день я перебира́л в уме́ все фа́кты, пыта́ясь примени́ть к ним каку́ю-нибу́дь тео́рию, кото́рая примири́ла бы их ме́жду собо́й, и найти́ «то́чку наиме́ньшего сопротивле́ния», кото́рую мой поги́бший друг счита́л отправны́м пу́нктом вся́кого рассле́дования. До́лжен призна́ться, что э́то мне не удало́сь. Ве́чером я броди́л по па́рку и о́коло шести́ часо́в очути́лся вдруг на углу́ Парк-лейн и О́ксфорд-стрит. На тротуа́ре собрала́сь толпа́ зева́к, глазе́вших на одно́ и то же окно́, и я по́нял, что э́то был тот са́мый дом, где произошло́ уби́йство. Высо́кий, худо́й челове́к в тёмных очка́х, по-мо́ему, переоде́тый сы́щик, развива́л каку́ю-то тео́рию по по́воду случи́вшегося, остальны́е слу́шали, окружи́в его́ те́сным кольцо́м. Я проти́снулся побли́же, но его́ рассужде́ния показа́лись мне до того́ неле́пыми, что с чу́вством, бли́зким к отвраще́нию, я пода́лся наза́д, стремя́сь уйти́. При э́том я неча́янно толкну́л како́го-то сго́рбленного старика́, стоя́вшего сза́ди, и он урони́л не́сколько книг, кото́рые держа́л под мы́шкой. Помога́я ему́ поднима́ть их, я заме́тил загла́вие одно́й кни́ги: «Происхожде́ние ку́льта дере́вьев» — и поду́мал, что, по-ви́димому, э́то како́й-нибу́дь бе́дный библиофи́л, кото́рый то ли ра́ди за́работка, то ли из любви́ к иску́сству собира́ет ре́дкие изда́ния. Я на́чал бы́ло извиня́ться пе́ред ним, но, должно́ быть, э́ти кни́ги, с кото́рыми я име́л несча́стье обойти́сь столь неве́жливо, бы́ли о́чень до́роги их владе́льцу, и́бо он серди́то бу́ркнул что́-то, презри́тельно отверну́лся и вско́ре его́ сго́рбленная спина́ и седы́е бакенба́рды исче́зли в толпе́.
Мои́ наблюде́ния за до́мом № 427 по Парк-лейн ма́ло чем помогли́ мне в разреше́нии заинтересова́вшей меня́ зага́дки. Дом отделя́лся от у́лицы ни́зенькой стено́й с решёткой, причём все э́то вме́сте не достига́ло и пяти́ фу́тов. Сле́довательно, ка́ждый мог легко́ прони́кнуть в сад. Зато́ окно́ бы́ло соверше́нно непристу́пно: во́зле не́ было ни водосто́чной трубы́, ни мале́йшего вы́ступа, так что взобра́ться по стене́ не мог бы да́же са́мый иску́сный гимна́ст. Недоумева́я ещё бо́льше пре́жнего, я отпра́вился обра́тно в Кенсингтон и пришёл домо́й. Но не пробыл я у себя́ в кабине́те и пяти́ мину́т, как го́рничная доложи́ла, что меня́ жела́ет ви́деть како́й-то челове́к. К моему́ удивле́нию, э́то оказа́лся не кто ино́й, как мой оригина́льный стари́к библиофи́л. Его́ о́строе морщи́нистое лицо́ выгля́дывало из ра́мки седы́х воло́с; подмы́шкой он держа́л не ме́нее дю́жины свои́х драгоце́нных книг.
— Вы, коне́чно, удивлены́ мои́м прихо́дом, сэр? — спроси́л он стра́нным, ка́ркающим го́лосом.
Я подтверди́л его́ дога́дку.
— Ви́дите ли, сэр, я челове́к делика́тный. Ковыля́я сза́ди по той же доро́ге, что и вы, я вдруг уви́дел, как вы вошли́ в э́тот дом, и реши́л про себя́, что до́лжен зайти́ к тако́му любе́зному господи́ну и извини́ться пе́ред ним. Ведь е́сли я был чу́точку груб с ва́ми, сэр, то, пра́во же, не хоте́л оби́деть вас и о́чень вам благода́рен за то, что вы подня́ли мои́ кни́ги.
— Не сто́ит говори́ть о таки́х пустяка́х, — сказа́л я. — А позво́льте спроси́ть, как вы узна́ли, кто я?
— Осме́люсь сказа́ть, сэр, что я ваш сосе́д. Моя́ ма́ленькая кни́жная лавчо́нка нахо́дится на углу́ Черч-стрит, и я бу́ду сча́стлив, е́сли вы когда́-нибудь посети́те меня́. Мо́жет быть, вы то́же собира́ете кни́ги, сэр? Вот «Пти́цы Брита́нии», «Кату́лл», «Свяще́нная война́». Купи́те, сэр. Отда́м за бесце́нок. Пять томо́в как раз запо́лнят пусто́е ме́сто на второ́й по́лке ва́шего кни́жного шка́фа, а то у неё како́й-то неаккура́тный вид, не пра́вда ли, сэр?
Я огляну́лся, что́бы посмотре́ть на по́лку, а когда́ я сно́ва поверну́л го́лову, во́зле моего́ пи́сьменного стола́ стоя́л, улыба́ясь мне, Ше́рлок Холмс. Я вскочи́л и не́сколько секу́нд смотре́л на него́ в немо́м изумле́нии, а пото́м, должно́ быть, потеря́л созна́ние — в пе́рвый и, наде́юсь, в после́дний раз в мое́й жи́зни. По́мню то́лько, что како́й-то се́рый тума́н закружи́лся у меня́ пе́ред глаза́ми, а когда́ он рассе́ялся, воротни́к у меня́ оказа́лся расстёгнутым и на губа́х я ощути́л вкус коньяка́. Холмс стоя́л с фля́жкой в руке́, наклони́вшись над мои́м сту́лом.
— Дорого́й мой Уо́тсон, — сказа́л хорошо́ знако́мый го́лос, — приношу́ ты́сячу извине́ний. Я ника́к не предполага́л, что э́то так поде́йствует на вас.
Я схвати́л его́ за́ руку.
— Холмс! — вскрича́л я. — Вы ли э́то? Неуже́ли вы в са́мом де́ле жи́вы? Возмо́жно ли, что вам удало́сь вы́браться из той ужа́сной про́пасти?
— Погоди́те мину́тку, — отве́тил он. — Вы уве́рены, что уже́ в состоя́нии ве́сти бесе́ду? Моё чересчу́р эффе́ктное появле́ние сли́шком си́льно взволнова́ло вас.
— Мне лу́чше, но, пра́во же, Холмс, я не ве́рю свои́м глаза́м. Бо́же ми́лостивый! Неуже́ли э́то вы, вы, а не кто ино́й, стои́те в моём кабине́те?