1. Я погиб в первое военное лето. 1. I died in the first summer of war. 1. Zginąłem pierwszego lata wojny. 1. Morri no primeiro verão da guerra.

Юхан Пээгель. Johan Paegel. ヨハン・ピーゲル。 Я погиб в первое военное лето Роман-фрагментарий. I died in the first military summer of the Roman fragment. 私は最初の戦争の夏、断片的な小説で亡くなりました。 Читает Андрей Лагута. Reads Andrew Laguta.

Моему возможному читателю: притом, что события в этих историях на девять десятых достоверны, пережиты, увидены и услышаны, все же это не документальная книга. To my possible reader: while the events in these stories are nine-tenths authentic, experienced, seen and heard, yet this is not a documentary book. Не пытайтесь искать за именами абсолютно конкретных людей. Do not try to search for the names of absolutely specific people. Автор

Рассказ мой не будет долгим, потому что я, рядовой Яан Тамм, погиб в первое же военное лето. My story will not be long, because I, Private Jaan Tamm, died in the very first summer of war. Одним погожим сентябрьским днем меня похоронили колхозники, согнанные из полусгоревшей деревни, в общей могиле на самом краю погоста. One fine September day, I was buried by collective farmers, driven from a half-burnt village, in a common grave on the very edge of the churchyard. Этой работой руководил пожилой штабной фельдфебель одного немецкого тылового подразделения, он задыхался от жары, трупного запаха и собственной толщины и при этом похабно ругался. This work was supervised by an elderly staff sergeant major of a German rear unit, he was suffocating from the heat, the smell of a corpse and his own thickness, and at the same time cursed obscenely. Здесь нас покоится не так уж много, не то что в Хилове, где похоронен почти весь эстонский батальон. There are not so many of us here, not like in Khilov, where almost the entire Estonian battalion is buried. Как уже сказано, в последний путь нас провожало грязное немецкое ругательство. As already mentioned, on the last journey we were accompanied by a dirty German curse. Только несколько немолодых русских женщин украдкой плакали, а один бородатый дед крестился и охал. Only a few middle-aged Russian women were crying furtively, and one bearded grandfather crossed himself and groaned. По правде говоря, гораздо больше хлопот фельдфебелю доставляли не мы, а собственные покойники, которых здесь было в три раза больше. In truth, it was not we who caused the sergeant major much more trouble, but our own dead, of which there were three times more. Из-за этого фельдфебель и ругался. Because of this, the sergeant major cursed. Вдобавок ко всему большую часть немцев чудовищно изрешетила картечь. On top of that, most of the Germans were monstrously riddled with buckshot. Не знаю, кто успел стянуть у меня с ног добротные юфтевые сапоги со шпорами и снял ремень. I don’t know who managed to pull off my sturdy yuft boots with spurs and took off my belt. Что касается остальной одежды, так она уже ничего не стоила: все пропиталось запекшейся кровью, особенно гимнастерка. As for the rest of the clothes, they were already worthless: everything was soaked in caked blood, especially the tunic. Поэтому карманы никто и не обшарил, там у меня было несколько фотографий. Therefore, no one searched his pockets, there I had several photographs. На одном снимке я изображен за несколько дней до окончания школы, на другом - уже солдатом, но еще в эстонском мундире, и был еще один снимок, моментальный; по дороге на фронт мы с ребятами снялись в каком-то селении у местного фотографа. One picture shows me a few days before leaving school, another - already a soldier, but still in an Estonian uniform, and there was another picture, a snapshot; on the way to the front, the guys and I took pictures in a village with a local photographer. Там же лежала карточка моей девушки, очень красивый, чуть коричневатый снимок, и последнее письмо из дому, которое я получил в Северном лагере как раз накануне войны. There was also a card of my girlfriend, a very beautiful, slightly brownish photograph, and the last letter from home, which I received in the Northern camp just before the war. Да, и рублей десять денег, но это, разумеется, совсем не существенно. Yes, and ten rubles, but this, of course, is not at all essential. Все было в крови, меня ведь ударило прямо в грудь. Everything was in blood, because I was hit right in the chest. Рядом со мной лежат еще двое ребят из нашего полка, тоже, как и я, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения, потом несколько пехотинцев из одной русской части и один мальчуган, которого немцы расстреляли здесь же, в ближней деревне, за то, что он бросил бутылку с горючим в их танк, потом лейтенант Рокс, за ним политрук Шаныгин, его, уже мертвого, немцы всего искололи штыками, когда обнаружили удостоверение политрука. Next to me are two more guys from our regiment, like me, born in 1919, then several infantrymen from one Russian unit and one little boy whom the Germans shot here, in the nearby village, for leaving a bottle of fuel in their tank, then Lieutenant Rocks, followed by political instructor Shanygin, who was already dead, the Germans stabbed him with bayonets when they found the political instructor's certificate. Не знаю, нужно ли мне считать, что я несчастнее тех, кто погиб после меня, кто вынес много солдатских тягот и прошел через бесчисленные сражения. I don’t know if I need to think that I am more unhappy than those who died after me, who endured a lot of soldier's hardships and went through countless battles. Может быть, я даже счастливее. Maybe I'm even happier. Особенно тех, кто погиб в последний День войны, и даже когда она уже кончилась. Especially those who died on the last Day of the war, and even when it was already over. Конечно, я сплю здесь против воли; я был еще очень молод, и мне так хотелось жить. Of course, I sleep here against my will; I was still very young, and I so wanted to live. Такова моя судьба, и с нею солдат должен мириться. This is my destiny, and the soldier must put up with it. Только ведь все это было в конце. But it was all at the end. Для того чтобы вы знали, почему я навсегда остался а красноватой земле Псковщины, я расскажу вам мою историю так, как сумею. In order for you to know why I have remained forever in the reddish land of the Pskov region, I will tell you my story as best I can.

2 2

В то воскресенье, когда началась война, в печорском [Печоры (по-эстонски Петсери) - город на юго-восточной границе Эстонии] Северном лагере состоялся большой митинг. On the Sunday when the war began, a large rally took place in the Pechora [Pechora (in Estonian Petseri) - a city on the southeastern border of Estonia] Northern camp. Выступал комиссар полка, лысый украинец Добровольский, переведенный к нам прошлой осенью из какой-то кавалерийской части и еще долго носивший черную бурку и красный башлык. The regiment commissar, a bald Ukrainian Dobrovolsky, who had been transferred to us last fall from some cavalry unit and who wore a black cloak and a red hood for a long time, was speaking. Смысл его речи был ясен: фашисты не победят, потому что наша армия морально более стойкая и лучше вооружена. The meaning of his speech was clear: the fascists will not win, because our army is morally more resilient and better armed. У нас умные командиры, нами руководят партия и гениальный Сталин. We have smart commanders, we are led by the party and the brilliant Stalin. У нас надежный тыл. We have a reliable rear. Враг скоро будет разбит, и нас ждет победоносная дорога на Берлин. The enemy will soon be defeated, and the victorious road to Berlin awaits us. Потом на импровизированную трибуну поднялся командир одного из дивизионов. Then the commander of one of the divisions rose to the makeshift podium. Он коротко сказал, что полк наверняка будет хорошо воевать. He briefly said that the regiment would certainly fight well. Затем выступили еще один сержант и один рядовой, молоденький грузин, с весенним пополнением неизвестно как попавший в эстонский полк. Then another sergeant and one private, a young Georgian, with spring reinforcements, it is not known how he got into the Estonian regiment, came forward. На ломаном русском языке он сказал, что дружба народов приведет: нас к победе. In broken Russian, he said that the friendship of peoples would lead us to victory. В заключение спели "Интернационал". At the end they sang "The Internationale". В Иванов день со скрипом и скрежетом, в походном порядке мы двинулись в направлении Тарту. On Midsummer's day, with a creak and rattle, in marching order, we moved in the direction of Tartu. Там был сформирован боевой состав полка. The regiment was formed there. Из России пришло пополнение: мобилизованные, большей частью очень молодые и совсем мальчики. Replenishment came from Russia: mobilized, mostly very young and very boys. Их сразу, же остригли и выдали им обмундирование. They were immediately, immediately cut off and given them uniforms. Все было оставшимся от прежней армии: брюки солдатского сукна, сапоги фабрики "Унион", летние гимнастерки, с которых были срезаны погоны и на воротники нашиты красноармейские петлицы (черные с ярко-красным кантом). Everything was left over from the old army: trousers of a soldier's cloth, boots from the Union factory, summer tunics, from which shoulder straps were cut off and Red Army buttonholes (black with bright red piping) were sewn onto the collars. И шинели были прежнего времени, только без погон и с новыми эмблемами рода войск. And the overcoats were of the old time, only without shoulder straps and with new emblems of the military branch. Ранцы, как у немцев, с клапанами из телячьей кожи. Satchels, like the Germans, with calfskin flaps. И каски тоже немецкие - серые, времен первой мировой войны. And the helmets are also German - gray, from the time of the First World War. У крестьян со всей округи дополнительно реквизировали лошадей. Peasants from all over the district additionally requisitioned horses. Большая часть их никогда, естественно, не ходила ни в артиллерийской упряжке, ни под строевым седлом. Most of them, of course, never went either in an artillery cart or under a combat saddle. И орудия наши - тоже остатки первой мировой войны. And our guns are also remnants of the First World War. Черт его знает, по кому из них когда-то стреляли: по красным, по белым или по ландесверу на подступах к Риге. The devil knows who they used to be shot at: red, white or Landeswehr on the outskirts of Riga. Слава богу, что хоть карабины были старые русские, трехлинейные, а не английские, как в некоторых наших пехотных полках территориального корпуса. Thank God that although the carbines were old Russian, three-linear, and not English, as in some of our infantry regiments of the territorial corps. Но самой последней новинкой были, несомненно, противогазы: весьма солидная работа. But the latest novelty was undoubtedly gas masks: a very solid job. Даже некоторым лошадям хватило. Even some horses had enough. Только таскать тяжело, мы их потом побросали. It’s just hard to carry, we then abandoned them. А в сумках удобно было держать хлеб, табак, полотенце и все прочее. And in bags it was convenient to keep bread, tobacco, towels and everything else. Дни формирования были волнующе сумбурными. The formative days were disturbingly chaotic. Полк отправлялся в бой, являя собой достаточно пеструю массу. The regiment went into battle, being a rather motley mass. И, наверно, не только внешне, не только из-за снаряжения. And, probably, not only externally, not only because of the equipment. В военном отношении неурядицу вносило еще и то, что среди пополнения лишь немногие люди прежде служили в артиллерии. Militarily, the confusion was also caused by the fact that among the replenishment, only a few people had previously served in artillery. Короче говоря, половина наших солдат была не обучена. In short, half of our soldiers were untrained. И еще - мы, старые солдаты, и добрая доля (особенно молодых) эстонских офицеров знали только несколько слов по-русски. And one more thing - we old soldiers and a fair share of (especially young) Estonian officers knew only a few words in Russian. Не всем даже была понятна русская команда. Not everyone even understood the Russian team. А русские, конечно, даже выругаться по-эстонски не умели. And the Russians, of course, did not even know how to swear in Estonian. Так что и тут хватало неразберихи. So there was a lot of confusion here. Никто из нас не верил, что таким образом мы сможем взять Берлин. None of us believed that in this way we could take Berlin.

3

Я встретил ее - мою бывшую одноклассницу, теперь студентку - на углу улицы Густава Адольфа и Кроонуайя. Выглядел я очень воинственно: пустой карабин на ремне на левом плече (он, как нарочно, оказывался на левом, потому что сразу же после призыва я был так обучен, а в Красной Армии оружие носят на правом плече), на поясе пустой патронташ, на спине ранец. I looked very belligerent: an empty carbine on a belt on my left shoulder (he purposely ended up on my left, because right after the call I was so trained, and in the Red Army weapons were carried on my right shoulder), an empty bandoleer on my belt, on back satchel. Шпоры звенели залихватски. The spurs rang outrageously. - Нас отправляют, - сказал я, - всего тебе хорошего. “They're sending us,” I said, “all the best to you.” Мы были просто добрые знакомые, я никогда за ней не ухаживал. We were just good friends, I never looked after her. - Тебе всего хорошего, - сказала она, подавая руку, - может, никогда уже больше не увидим друг друга... - Вот еще, что же мы, ослепнем, что ли, - глупо сострил я в ответ. “All the best to you,” she said, giving her hand, “maybe we will never see each other again ...” “Well, what are we going to go blind, or something,” I replied stupidly. Подумать только, до чего серьезно относилась ко всему девушка: на войне ведь в самом деле могут убить. Just think how seriously the girl took everything: in the war, after all, they can really get killed. Честно скажу, до тех пор я об этом не думал. To be honest, I hadn't thought about it until then. Могут, конечно, убить, только разве именно мне на роду написано отправиться на тот свет? They can, of course, be killed, only is it really written for me to go to the other world? И вообще, долго ли ей быть, этой войне? And in general, how long will it be, this war? Через две недели станет ясно: или рука в золоте, или сам в земле. In two weeks it will become clear: either the hand is in gold, or he is in the ground. (Я так и не узнал, что моя одноклассница, с которой мы попрощались на углу улицы Кроонуайя и Густава Адольфа, осенью того же года познакомилась с толстым и лысым немецким майором-тыловиком, которого поселили в доме ее матери (отец девушки давно умер). (I never found out that my classmate, whom we said goodbye to at the corner of Kroonuaia and Gustav Adolf streets, in the autumn of the same year met a fat and bald German rear major who was settled in her mother’s house (the girl’s father died long ago). Майор был добрый и любезный, в трудное время вся семья жила на даримые им консервы и эрзац-кофе, смеялась его компанейским шуткам, оживлялась от его маркитантского шнапса. The major was kind and amiable, in difficult times the whole family lived on the canned food and ersatz coffee given to them, laughed at his sociable jokes, revived from his supply of schnapps. ("Nur fur Wehrmacht!") ("Nur fur Wehrmacht!") Только такой, как я, идеалист мог бы удивиться, что осенью 1944 года эта хрупкая девушка вместе с майором, в качестве его невенчанной жены, бежала в Германию. Only an idealist like me could be surprised that in the fall of 1944 this fragile girl, together with the major, as his unmarried wife, fled to Germany. Там выяснилось, что на родине у удачливого майора имеется упитанная супруга и прелестные детки. There it turned out that in his homeland the lucky major has a well-fed wife and lovely children. В лагере для беженцев моя одноклассница (вдобавок к пережитому шоку) заразилась сыпным тифом и умерла, предварительно наголо обритая. In the refugee camp, my classmate (in addition to the shock) contracted typhus and died, having previously shaved her head. Местонахождение ее могилы, так же как и моей, близким не известно.) The location of her grave, as well as mine, is not known to relatives.)

4

Мы получили разрешение и по двое, по трое направились в лавку рядом с костелом. We got permission, and two, three went to the shop next to the church. Хотели купить курева и какой-нибудь еды, которая в жару не так быстро портится, потому что завтра рано утром должна начаться отправка на войну. They wanted to buy a smoke and some food that does not spoil so quickly in the heat, because tomorrow early in the morning the dispatch to the war should begin. Говорят, пойдем защищать побережье Северной Эстонии. They say we'll go to defend the coast of Northern Estonia. Возле самого костела нам навстречу попался пьяный: - Здорово, эстонские ребята! Near the church we met a drunk: - Great, Estonian guys! Ну что, везут вас, как баранов, немцам на заклание! Well, they are taking you like sheep to the Germans to be slaughtered! - разглагольствовал он. - Какого" дьявола вы вообще пустили сюда этих русских... Чертовы идиоты... Я, старый куперьяновский партизан... [Юлиус Куперьянов - легендарный командир отдельного партизанского батальона эстонской армии] - и бил себя кулаком в грудь. - What the hell did you let these Russians in here at all ... Damn idiots ... I, the old Kuperyan partisan ... [Julius Kuperyanov - the legendary commander of a separate partisan battalion of the Estonian army] - and beat himself in the chest with his fist. Мы ушли, пусть себе дальше лопочет... Народу в лавке было мало. We left, let him murmur further ... There were few people in the shop. Сделали свои нехитрые покупки и собрались уходить. We made our simple purchases and got ready to leave. - Сыночки, да хранит вас бог... У окна стояла пожилая женщина, она взглянула на нас и заплакала. ...Мама, мамочка, где ты? Как хорошо, что ты нас не провожаешь, насколько тяжелее было бы уходить... It's good that you don't see us off, how much harder it would be to leave...

5

Мы идем совсем не на Северное побережье. We're not going to the North Coast at all. Направление наше - Печоры. Our direction is Pechory. Очень раннее утро. Very early morning. Полк выстроен прямо на булыжной мостовой, около парка. The regiment is built right on the cobblestone pavement, near the park. С реки тянется туман, пахнет каштанами и липами. Fog stretches from the river, smells of chestnuts and lindens. Лошади пронзительно ржут, фыркают, постромки и новые с иголочки седла поскрипывают. The horses neigh piercingly, snort, traces and brand new saddles creak. С реквизированными у крестьян лошадьми просто беда: брыкаются, фокусничают, сопротивляются, никогда ведь они не ходил и ни в артиллерийской упряжке, ни под седлом. With the horses requisitioned from the peasants, it’s just a disaster: they kick, conjure, resist, because they never walked either in an artillery team or under a saddle. Провожающих мало: несколько заплаканных офицерских жен. Few mourners: a few tearful officer wives. Старшина батареи Раннасте, бывший сверхсрочник кавалерийского полка, переведенный к нам прошлой осенью, на тротуаре, прощаясь, целует жену, довольно красивую и молодую, потом весьма элегантно прыгает в седло. The foreman of the battery Rannaste, a former re-enlisted officer of the cavalry regiment, transferred to us last autumn, on the sidewalk, saying goodbye, kisses his wife, quite beautiful and young, then very elegantly jumps into the saddle. И тут в голове колонны раздается это роковое: П-о-л-к! And then in the head of the column this fatal sound is heard: P-o-l-k! Шагом м-а-а-а-р-ш-ш! Step m-a-a-a-r-sh-sh! Так! So! Кончилось мирное время, под ногами дорога войны. Peacetime is over, the road of war is underfoot. Запомним число: двадцать восьмое июня! Let's remember the number: the twenty-eighth of June! Женщины начинают в голос плакать и машут нам на прощанье. Women begin to cry out loud and wave goodbye to us. Хотелось сказать: не плачьте. I wanted to say: don't cry. Мы скоро вернемся. We'll be back soon. В наше время войны долго не длятся. Wars don't last long these days. Теперь четыре года уже не провоюют. Now they’re not fighting for four years now. На первом привале Раннасте курит вместе с нами и говорит, что очень устал. Всю ночь не спал, жена не оставляла в покое: только и знала, что подавай да подавай ей... будто можно это впрок сделать или с собой на дорогу взять... Конечно, женатым тяжело уходить, а женам тяжело оставаться, только мне не нравятся такие пошлые, интимные разговоры. Кроме того, этот человек какой-то липкий, его панибратство претит. Ребята его тоже почему-то не жалуют. Наверно, поэтому Рууди и выпалил: - А может, с собой в спичечном коробке дала... И представьте себе, Раннасте громко хохочет. Perhaps that is why Ruudi blurted out: “Or maybe she brought it with her in a matchbox ... And imagine Rannaste laughing out loud.” Что это за шутка. Видно, оба они с женой мало чего стоят.

6

Наверное, это был наш второй ночной привал, у какой-то реки в Вырумаа. Красивое место с водяной мельницей, потребительской кооперацией, маслобойней и школой. Только мы сложились на пиво, как в магазин вошел загорелый мужчина средних лет, кепка низко надвинута на глаза, брюки из домотканого сукна засунуты в пыльные сапоги. We had just settled down for a beer when a tanned middle-aged man entered the store, his cap pulled down low over his eyes, homespun trousers tucked into dusty boots. Он переглянулся с хозяином, это был как бы условный знак. He exchanged glances with the owner, it was, as it were, a conventional sign. Потом тихонько подошел к прилавку, боком прислонился к нему, тоже заказал бутылку пива и внимательно взглянул на каждого из нас. Then he quietly walked to the counter, leaned sideways against it, also ordered a bottle of beer and looked carefully at each of us. - Мальчики, не валяйте дурака, - обратился он к нам, понизив голос, - останемся эстонцами, давайте держаться вместе! - Boys, do not play the fool, - he turned to us, lowering his voice, - we will remain Estonians, let's stick together! Что вас ждет в России? Немец в первый же день разобьет вас в пух и прах... Пока есть возможность - идемте в лес! The German on the very first day will smash you to smithereens ... While there is a possibility - let's go to the forest! Пошлите-ка вы эту Красную Армию подальше... Потом, придвинувшись поближе, еще тише продолжал: - Не бойтесь, там уже есть эстонцы. Send this Red Army further away ... Then, moving closer, he continued even more quietly: - Do not be afraid, there are already Estonians there. Слушаем радио: немец самое позднее через неделю будет здесь. С Латвией и с Литвой дело уже в шляпе, шабаш. With Latvia and Lithuania, it's already in the bag, a sabbath. Сбегите ночью, приходите сюда, к лавке, отведу вас куда надо. Run away at night, come here, to the shop, I will take you where you need to. Голода не бойтесь... Это был запрещенный разговор. Don't be afraid of hunger ... It was a forbidden conversation. Строго-настрого запрещенный. - А если заберут, что тогда? - And if they take it, then what? - обронил один из нас в наступившей тишине. - К стенке, не иначе... Неохота так глупо умереть... - У вас же винтовки на плече... Да и в лесу люди не с голыми руками... - У нас винтовки пустые, ни одного патрона, - ответил кто-то. В самом деле, идем на войну, а патронов нам еще не выдали. In fact, we are going to war, but we have not yet been issued cartridges. - Подумайте, мальчики... Сегодня еще не поздно... Разумеется, для нас это был вражеский разговор и нам следовало бы сразу же о нем доложить. - Think, boys... It's not too late today... Of course, for us it was an enemy conversation and we should have reported it right away. Только что ты можешь сказать: жизнь и обстоятельства такие запутанные. Only what you can say: life and circumstances are so confusing. О том, что происходит на фронте, ничего не знаешь. You don't know anything about what's going on at the front. Все время говорили, что нас из Эстонии далеко не отправят. They kept saying that they would not send us far from Estonia. Ладно, отправят или не отправят, а только что же здесь назревает? Okay, they will send or not send, but just what is brewing here? Гражданская война? Кого они ждут там, в лесу? Who are they waiting for there in the forest? Немца? До чего же это дьявольски трудный вопрос! What a devilishly difficult question! Всю жизнь только и слышали, что именно он, немец, исторический враг нашего народа. All my life we have only heard that it was he, the German, the historical enemy of our people. А помните, ребята, что мы делали, когда в июне сорокового года вошла Красная Армия? Do you guys remember what we were doing when the Red Army entered in June 1940? Снимали тавот с нового оружия. They removed the grease from the new weapon. И это были немецкие карабины. And these were German carbines. Вся эстонская армия должна была перейти на унифицированное вооружение. The entire Estonian army was to switch to unified weapons. Только почему именно на немецкое? Два больших народа, как будто мельничные жернова, а между ними один маленький - как тебе решить? Two large nations, like millstones, and between them one small one - how can you decide? Ну да, за этот год кое-что сумели переоценить, стали лучше понимать новый строй. Well, yes, during this year they managed to overestimate something, they began to better understand the new system. Я не из какой-нибудь богатой семьи, я не против того, что дали по рукам разным выскочкам, богачам и серым баронам. I’m not from some rich family, I’m not against giving upstarts, rich men and gray barons differently. К тому же ведь немец напал на нас, а не наоборот. Только вот одно мне, да и многим другим, еще не ясно: что же все-таки будет с нашим народом, с нашим крохотным эстонским народом, который прошел через столько страданий и все-таки до сих пор выдержал и даже сумел свое государство создать? Only one thing is still not clear to me, and to many others: what will happen to our people, to our tiny Estonian people, who have gone through so much suffering and still endured and even managed to create their own state? Что его ждет? В газетах пишут, что новый строй обеспечит полное процветание во всех областях. The newspapers write that the new system will ensure complete prosperity in all areas. Здорово, если бы так было, и очень хочется верить, что так и будет. It would be great if it were so, and I really want to believe that it will be so. Только разве невозможно, чтобы было справедливое государство, а все-таки совсем свое, чтобы не было до него дела ни русским, ни немцам? Помню, я спорил однажды на эту тему с Сярелем и Кирсипуу. Они говорили, что у меня национализм еще прочно сидит в печенках, хотя я боец армии, на знаменах которой написано: интернационализм и дружба между пролетариями всех стран. They said that my nationalism is still firmly in the liver, although I am a fighter in the army, on the banners of which it is written: internationalism and friendship between the proletarians of all countries. Позже на политзанятиях много раз об этом говорилось, за это время были октябрьские и майские праздники, происходили и выборы, только я, честно говоря, все еще не стал вполне сознательным. Сознательный - это тоже совсем новое слово. Ладно, как бы там ни было, а в лес я все-таки не пойду. Ведь я с ребятами почти два года пробыл, уже даже поэтому трудно вольным волком исчезнуть в лесу. Именно волком. Там в кустах не ягнята сидят. Можно не сомневаться, там тебе прикажут убивать тех, кто был за советский строй и кого ты вообще даже не знаешь. Нет, с ними я не пойду. Ни в коем случае, хотя я еще и не вполне сознательный. Кто он, звавший нас? Сам устраивай свои дела! Я не пойду. Я буду честно воевать. I will fight honestly. А два парня из второго дивизиона на следующее утро все-таки исчезли. And two guys from the second division the next morning still disappeared. Ах да, еще ночью, накануне отправки из Тарту, пропали один сержант-сверхсрочник и один офицер.

7

Рууди, несомненно, самый популярный парень в батарее. Высокий, плечистый, с темными, как щетина, жесткими волосами и, что так характерно для эстонцев, большими ногами. У него было удивительно доброе сердце, но и язык - дай боже, он нередко доставлял Рууди изрядные неприятности. He had a surprisingly kind heart, but his tongue - God forbid, he often caused Ruudi a lot of trouble. Именно с Рууди, когда он был еще новобранцем, происходили истории, которые потом у нас в части становились своего рода легендами. Фельдфебель Ярвесалу, тоже крупный дюжий мужчина с громоподобным голосом, который вечно набрасывался на солдат, застукал однажды Рууди в субботу после обеда на самом наглом отлынивании. Feldfebel Järvesalu, also a big hefty man with a thundering voice, who always pounced on the soldiers, caught Ruudi once on Saturday afternoon after lunch in the most brazen rivaling. Дело было в том, что по субботам в это время учения больше не проводились. Из казармы вытаскивали тюфяки для проветривания, выбивали пыль из одеял, а перед тем как идти в баню, предстояла еще одна муторная работа на много часов - надраивание упряжи. Mattresses were pulled out of the barracks for airing, dust was knocked out of the blankets, and before going to the bathhouse, there was yet another dreary work for many hours - building up a harness. Фельдфебель выстраивал солдат и вел на конюшню, там каждому давали в руку тряпку, и начиналась бесконечная чистка песком всех металлических деталей на седлах, уздечках и постромках. The sergeant-major lined up the soldiers and led them to the stables, where everyone was given a rag in their hand, and the endless sand cleaning of all metal parts on the saddles, bridles and strings began. Делать это полагалось старательно и самозабвенно. It was supposed to be done diligently and selflessly. Чтобы трензеля и стремена, кольца и медные бляхи сияли, как Моисеев лик. So that the bit and stirrups, rings and brass plaques shine like the face of Moses. После нескольких часов драяния все это хозяйство покрывалось тонким слоем масла и укладывалось туда же, откуда его взяли. After several hours of scuffling, all this economy was covered with a thin layer of oil and laid in the same place where it was taken from. Обычно фельдфебель раздавал работу, оставляя за себя старшим командира отделения срочной службы, а сам отправлялся домой. Usually the sergeant-major handed out the work, leaving the commander of the conscript service in charge of himself, and he himself went home. По-своему это занятие было не такое уж плохое, можно про что хочешь разговаривать, и перекур разрешали довольно часто, но вообще-то все это делалось по принципу: солдату без дела быть не положено. In its own way, this activity was not so bad, you can talk about anything you want, and a smoke break was allowed quite often, but in general, all this was done according to the principle: a soldier should not be idle. Не то душа его может погибнуть. Otherwise, his soul may perish. Эти самые бляхи совсем не были ржавыми, и другой раз приходила даже мысль: если круглый год каждую субботу в самом деле тереть их изо всех сил, так железо и медь вовсе сотрутся. These same plaques were not at all rusty, and another time even the thought came: if every year, every Saturday, in fact, they are rubbed with all their might, so iron and copper will be completely erased. Поэтому ребята, да и оставленный старшим сержант или капрал не относились к этому слишком всерьез. Therefore, the guys, and even the senior sergeant or corporal who had been abandoned, did not take this too seriously. В таких случаях блистал Рууди, у которого был хорошо подвешен язык. In such cases, Ruudi shone with his tongue hanging well. История следовала за историей, одна чище другой. Всем было весело, и время шло быстрее. Рууди родом из северной части Тартумаа. У его отца был исправный и, по-видимому, зажиточный хутор. Только Рууди особого уважения к старику как будто не питал, хотя и считал его настоящим мужчиной. По рассказам Рууди выходило, что и отец его отменный краснобай и бабник. - Вся волость полна мальчишек, похожих на моего старика, - говорил он не раз, - видать, неспроста. “The entire parish is full of boys similar to my old man,” he said more than once, “to see, for good reason.” Сам Рууди тоже был волокитой просто на удивление и, по его словам, имел на этом фронте необыкновенный успех. Нельзя сказать, чтобы он был таким уж красавцем, наверно, это нужно отнести за счет его красноречия и упорного стремления к цели. И в тот субботний вечер беседой у конюшни овладел Рууди. Один из последних дней октября выдался теплым. One of the last days of October turned out to be warm. Мы сидели в синих парусиновых комбинезонах у стены конюшни и корпели над розданной нам работой. We sat in blue canvas overalls against the wall of the stable and pored over the work that had been handed out to us. Рууди был в особом ударе. Rudy was in a special shock. - Ну, сосед у нас верующий. - Well, our neighbor is a believer. В доме у него не прекращаются моления. In the house, his prayers do not stop. Старушенции тянут песнопения и всхлипывают, сам старик читает Библию, глаза на мокром месте и борода трясется. The old women chants and sob, the old man himself reads the Bible, his eyes are wet and his beard is shaking. Дочка у него - есть на что посмотреть, но близко не подпускает, мол, запрещенное удовольствие. He has a daughter - there is something to see, but she doesn’t let her close, they say, a forbidden pleasure. Набожная душа... Как-то раз летом в мякиннике прижал я ее к жилетке, ничего девчонка и целоваться умеет... И вот однажды этот богобоязненный старец едет из Тарту, а на телеге у него в наклон поставленный огромный железный крест. A devout soul... Once in the summer I pressed her to my waistcoat in a chaff, the girl knows how to kiss... And then one day this God-fearing old man was traveling from Tartu, and on his cart a huge iron cross was placed in an inclination. На всякий случай, чтобы под рукой был, если сам старикан загнется. Мой старик подпирает грудью ворота и глядит: репникуский Куста из города едет. My old man props up the gate with his chest and looks: Repnik's Kusta is coming from the city. - Ну, здравствуй, что это ты из Тарту везешь? - Здравствуй, здравствуй, - отвечает тот, - видишь, привез из города крест господний, чтобы под рукой был, когда потребуется... - А может, ты и "прости-господи" из города привез - гляди, - повторяет мой старик, - чтобы под рукой была, когда потребуется... И тут загремел фельдфебель, прямо как труба в Судный день: - Новобранец Вахер! - Hello, hello, - he answers, - you see, he brought the cross of the Lord from the city, so that he was at hand when needed ... - Or maybe you brought "God forgive me" from the city - look, - my old man repeats, - to be at hand when needed ... And then the sergeant-major thundered, just like a trumpet on Judgment Day: - Rookie Vaher! Вы что тут зубами чешете! Are you scratching your teeth here! Может, вы забыли, что сейчас рабочее время? Maybe you forgot that it's business hours now? Я здесь уже четверть часа стою, ваш язык как помело ходит, а руки не при деле! I've been standing here for a quarter of an hour, your tongue is walking around like a pomelo, but your hands are not at work! Мы все вскочили, стоим по стойке смирно. We all jumped up, standing at attention. Рууди прямо перед самым фельдфебелем, никто и не заметил, как тот вынырнул из-за конюшни. Ruudi, right in front of the sergeant major, no one even noticed how he emerged from behind the stable. Ярвесалу орет, лицо багровое, руки растопырены по обе стороны шинели. Järvesalu is yelling, his face is purple, his arms are spread out on both sides of his overcoat. У него вообще была такая манера: когда орал, далеко от себя руки отводил. In general, he had such a manner: when he yelled, he took his hands away from him. - Какого дьявола седло в песке валяется? - What the hell is a saddle lying in the sand? К потнику песок пристанет, как рашпилем, холку коню сдерет! The sand will stick to the potter like a rasp; Рууди нагнулся, чтобы поднять седло. - Новобранец Вахер, я не приказывал трогать седло! - Rookie Vaher, I did not order to touch the saddle! Стойте смирно! Stand still! Еще не хватало, ворот расстегнут... грудью кормите, что ли? Still not enough, the collar is unbuttoned ... breastfeed, or what? Рууди вытянулся. Rudy stretched out. Фельдфебель шагнул к нему, не успел он и рта раскрыть, как Рууди покраснел и что есть мочи заорал: - Господин фельдфебель, не кричите! The sergeant-major took a step towards him, before he even opened his mouth, Ruudi blushed and yelled at the top of his lungs: - Sir sergeant-major, don't shout! У меня в голове все замелькало! Everything flashed in my head! Наступила жуткая тишина. There was an eerie silence. Было отчетливо слышно, как в конюшне за толстой стеной из валунов терлась о стойло лошадь. In the stable behind the thick wall of boulders, a horse could be clearly heard rubbing against a stall. Лицо у фельдфебеля Ярвесалу из багрового стало аж фиолетовым, как самая крайняя полоса радуги. Sergeant Järvesalu's face turned from crimson to purple, like the most extreme band of the rainbow. Его челюсть по-дурацки отвисла, и он несколько раз глотнул воздух. His jaw dropped stupidly, and he gasped a few times. Черт подери, он сейчас лопнет! Damn it, it's about to burst! Нет, фельдфебель Ярвесалу не лопнул. No, sergeant major Järvesalu did not burst. На нем был новый кожаный ремень. He had a new leather belt on. - Смирно! - Quietly! - рявкнул он нам, хотя мы и без того стояли, как соляные столбы. he barked at us, although we already stood like pillars of salt. Он вскинул перед самым носом Рууди правую руку с двумя вытянутыми пальцами, эффектно сделал правый поворот, подошел к нашему старшему, добросердечному капралу Палуотсу, и рявкнул тому: - Доложите дежурному офицеру! He raised his right hand with two outstretched fingers in front of Ruudy's very nose, effectively made a right turn, approached our senior, kind-hearted Corporal Paluots, and barked to him: - Report to the duty officer! После чего безмолвно исчез за конюшней. Then he silently disappeared behind the stable. - Вольно! - At ease! Продолжать! Continue! - скомандовал капрал. commanded the corporal. Сидим, ни слова не говорим, молча трем дальше. We sit, we don’t say a word, silently three further. На этот раз, думаем, двумя нарядами дело не обойдется. This time, we think, two outfits will not do. Теперь он проходу не даст Рууди. Now he will not let Ruudi pass. Это уж точно. That's for sure. Но мы были плохими психологами. But we were bad psychologists. Фельдфебель Ярвесалу хоть и набрасывался на солдат, но сам был трусливый мужичонка. Sergeant major Järvesalu, although he attacked the soldiers, was himself a cowardly little man. Он боялся придираться к Рууди, чтобы не настроить против себя всю батарею. He was afraid to find fault with Ruudi, so as not to set up the entire battery against himself. Это бы ему непрерывно напоминало, как постыдно над ним одержал верх какой-то бойкий на язык новобранец. This would have reminded him continuously of how shamefully a rookie outstripped him over the top. Пусть все ограничится двумя нарядами - на кухне! Let everything be limited to two outfits - in the kitchen! И ограничилось. And limited. Рууди почистил свою картошку, но его "У меня в голове все замелькало!" Ruudy peeled his potatoes, but his "Everything flashed in my head!" стало ходячим выражением, и популярность была Рууди обеспечена на все время службы. became a walking expression, and Ruudi's popularity was ensured for the duration of the service. Таков был Рууди, который стал хорошим солдатом и умелым номером орудийного расчета. Such was Ruudi, who became a good soldier and a skilled gun crew. Тем более странной кажется его дружба с Ильмаром. All the more strange seems his friendship with Ilmar. Ильмар Роос - парень с тартуской окраины. Ilmar Roos is a guy from the outskirts of Tartu. Его отец и мать были бедные люди, рабочие. His father and mother were poor people, workers. Сам он тщедушный, несколько беспомощный мальчик с болезненно бледным лицом и большими выразительными серыми глазами. He himself is a frail, somewhat helpless boy with a painfully pale face and large, expressive gray eyes. Служба на батарее давалась ему нелегко. Service on the battery was not easy for him. Он боялся лошадей, и они это очень хорошо понимали. He was afraid of horses, and they understood this very well. Наиболее хитрые устраивали ему фокусы: то не пускали его в стойло, то брыкались. The most cunning arranged tricks for him: either they did not let him into the stall, or they kicked. Поднять строевое седло с полной сбруей на высокую лошадь явно стоило ему больших усилий. To lift a saddle with a full harness on a high horse obviously cost him great effort. Орудия его особенно не интересовали, но зато он очень хорошо разбирался в топографии. He was not particularly interested in tools, but he was very well versed in topography. Характер у Ильмара был на редкость замкнутый и застенчивый. Ilmar's character was extremely reserved and shy. Военная выправка и громкий ответ явно были не по нему. The military post and the loud answer were clearly not on him. Сразу после призыва им с Рууди выпало спать рядом. Immediately after the call, he and Ruudi fell to sleep next to each other. Рууди не переставал его поддевать, особенное удовольствие доставляло ему дразнить Ильмара девушками. Ruudi did not stop teasing him, he especially enjoyed teasing Ilmar with girls. Ты, мол, парень городской и лицом пригожий, у тебя их, небось, на каждый палец по девице приходится, донимал Рууди. You, they say, are a city guy and a handsome face, you probably have a girl for every finger, Ruudi pestered. Не познакомишь меня с какой-нибудь? Can you introduce me to someone? Ильмар от таких разговоров заливался краской. Ilmar blushed from such conversations. Он краснел и тогда, когда Рууди, рассказывая о своих собственных похождениях, иной раз упоминал довольно нескромные подробности. He blushed even when Ruudi, talking about his own adventures, sometimes mentioned rather immodest details. Позже он привык, уже не краснел, но было видно, что ему неловко. Later, he got used to it, no longer blushed, but it was clear that he was embarrassed. Однажды мать Ильмара пришла в казарму проведать его и принесла большой пирог с капустой. One day, Ilmar's mother came to the barracks to visit him and brought a large cabbage pie. Большую часть этого пирога Ильмар отдал Рууди. Ilmar gave most of this pie to Ruudi. С этого времени Рууди делил свои гостинцы только с Ильмаром. Since that time, Ruudi shared his gifts only with Ilmar. Потом они впервые после призыва были уволены в город, и велико же было наше удивление, когда мы позже узнали, что Рууди отправился вовсе не к женщинам, а к Ильмару. Then, for the first time after being drafted, they were fired into the city, and great was our surprise when we later learned that Ruudi had gone not to the women at all, but to Ilmar. Они вместе латали забор и крыли новой крышей сарай. Together they patched the fence and covered the shed with a new roof. Внешне между ними все оставалось по-прежнему. Outwardly, everything remained the same between them. Рууди поддразнивал Ильмара и нес всяческую ахинею, а сам оберегал его как ребенка. Ruudi teased Ilmar and carried all sorts of nonsense, while he himself protected him like a child. Однажды, когда они оба несли дежурство по конюшне, огромный, как печь-каменка, артиллерийский конь Салур больно лягнул Ильмара, Рууди привязал строптивой лошади на спину два одеяла и цепью в полном смысле слова измолотил его. Once, when they were both on duty in the stable, the artillery horse Salur, huge as a stove-heater, kicked Ilmar painfully, Ruudi tied two blankets to the back of the obstinate horse and thrashed him with a chain in the full sense of the word. Когда по воскресеньям водили выгуливать лошадей, Рууди следил, чтобы Ильмару досталась самая смирная пара. When on Sundays they drove horses for walking, Ruudi made sure that Ilmar got the most humble couple. Рууди не был очень силен в письме, поэтому любовные послания своим бесчисленным невестам писал под диктовку Ильмара. Ruudi was not very good at writing, so he wrote love letters to his countless brides under the dictation of Ilmar. Тот тихонько подсказывал, придумывал красивые и нежные слова. Сам при этом пунцовый от смущения. Это случилось позже, уже в середине зимы. It happened later, already in the middle of winter. Дежурный ходил в канцелярию за увольнительными записками. The attendant went to the office for dismissal notes. И выяснилось, что Ильмар, который был в списке, оставлен без увольнения. And it turned out that Ilmar, who was on the list, was left without dismissal. - Подумаешь, важность, - острил дежурный, - ему же девок не надо, непорочный он. Ильмар ничего не сказал, но Рууди своей громадной пятерней схватил дежурного за грудь и рявкнул: - Заткнись! Ilmar did not say anything, but Ruudi, with his huge five, grabbed the attendant by the chest and barked: “Shut up!” Если ты еще что-нибудь подобное скажешь, мокрое место от тебя останется! If you say anything like that, you’ll still have a wet spot! Рууди отказался в тот вечер от увольнительной, хотя Ильмар уговаривал его пойти. Ruudi refused the dismissal that evening, although Ilmar persuaded him to go. Как раз перед тем Рууди говорил ему, что у Ратуши его должна ждать какая-то настоящая донна. Just before Ruudi told him that some real donna should be waiting for him at the Town Hall. Но он не пошел. Такая непостижимая дружба связывала Рууди и Ильмара, которая, наверно, только им одним и была понятна. Спустя год, когда мы были уже в Красной Армии и впервые в жизни услышали на политзанятии про острую классовую борьбу, Рууди сказал Ильмару: - Ну, друг, теперь ты правящий и передовой класс. Что будешь делать с таким, как я, хозяйским сыном? - Знаешь, у отца теперь действительно постоянно бывает работа и денег он получает намного больше, - ответил Ильмар, - я против нового строя ничего не имею. - Это очень хорошо, - сказал Рууди, - только я теперь твой враг. Ильмар вспыхнул: - Нет... сегодня ты не враг. Но если захочешь, сможешь им стать. ...Сейчас шагают они передо мной, два усталых бойца, сквозь душную летнюю ночь. Большие сапоги Рууди оставляют на пыльной дороге большие следы, а сапоги Ильмара - маленькие. Ruudi’s large boots leave large footprints on the dusty road, while Ilmar’s boots leave small footprints. Куда же ведет эта дорога, куда шагают эти два неразлучных друга, которые, в сущности, должны быть врагами, - не знает никто... Куда ведут наши следы по этой дьявольски запутанной и пыльной дороге, имя которой история? Where does this road lead, to where these two inseparable friends, which, in essence, should be enemies, are walking, no one knows ... Where do our tracks lead along this devilishly tangled and dusty road, whose name is history?