Вий 11

Фило́соф всё ещё не мог прийти́ в себя́ и со стра́хом погля́дывал на э́то те́сное жили́ще ве́дьмы. The philosopher could not recover his self-possession, and kept on gazing anxiously at it. Наконе́ц гроб вдруг сорва́лся с своего́ ме́ста и со сви́стом на́чал лета́ть по всей це́ркви, крестя́ во всех направле́ниях во́здух. Suddenly it rose from its place and began hurtling about the church with a whizzing sound. Фило́соф ви́дел его́ почти́ над голово́ю, но вме́сте с тем ви́дел, что он не мог зацепи́ть кру́га, им оче́рченного, и уси́лил свои́ заклина́ния. At one time it was almost directly over his head; but the philosopher observed that it could not pass over the area of his charmed circle, so he kept on repeating his formulas of exorcism. Гроб гря́нулся на среди́не це́ркви и оста́лся неподви́жным. The coffin now fell with a crash in the middle of the church, and remained lying there motionless. Труп опя́ть подня́лся из него́, си́ний, позелене́вший. The corpse rose again; it had now a greenish-blue colour, Но в то вре́мя послы́шался отдалённый крик петуха́. but at the same moment the distant crowing of a cock was audible, Труп опусти́лся в гроб и захло́пнулся гробово́ю кры́шкою. and it lay down again.

Се́рдце у фило́софа би́лось, и пот кати́лся гра́дом; но, ободрённый пету́шьим кри́ком, он дочи́тывал быстре́е листы́, кото́рые до́лжен был проче́сть пре́жде. The philosopher's heart beat violently, and the perspiration poured in streams from his face; but heartened by the crowing of the cock, he rapidly repeated the prayers. При пе́рвой заре́ пришли́ смени́ть его́ дьячо́к и седо́й Явтух, кото́рый на тот раз отправля́л до́лжность церко́вного ста́росты. As the first light of dawn looked through the windows, there came a deacon and the grey-haired Javtuk, who acted as sacristan, in order to release him.

Пришедши на отдалённый ночле́г, фило́соф до́лго не мог засну́ть, но уста́лость одоле́ла, и он проспа́л до обе́да. When he had reached the house, he could not sleep for a long time; but at last weariness overpowered him, and he slept till noon. Когда́ он просну́лся, всё ночно́е собы́тие каза́лось ему́ происходи́вшим во сне. When he awoke, his experiences of the night appeared to him like a dream. Ему́ да́ли для подкрепле́ния сил ква́рту горе́лки. He was given a quart of brandy to strengthen him. За обе́дом он ско́ро развяза́лся, присовокупи́л ко́е к чему́ замеча́ния и съел почти́ оди́н дово́льно ста́рого поросёнка; но, одна́ко же, о своём собы́тии в це́ркви он не реша́лся говори́ть по како́му-то безотчётному для него́ самого́ чу́вству и на вопро́сы любопы́тных отвеча́л: "Да, бы́ли вся́кие чудеса́". At table he was again talkative and ate a fairly large sucking pig almost without assistance. But none the less he resolved to say nothing of what he had seen, and to all curious questions only returned the answer, “Yes, some wonderful things happened.” Фило́соф был одни́м из числа́ тех люде́й, кото́рых е́сли нако́рмят, то у них пробужда́ется необыкнове́нная филантро́пия. The philosopher was one of those men who, when they have had a good meal, are uncommonly amiable. Он, лёжа с свое́й тру́бкой в зуба́х, гляде́л на всех необыкнове́нно сла́дкими глаза́ми и беспреры́вно поплёвывал в сто́рону. He lay down on a bench, with his pipe in his mouth, looked blandly at all, and expectorated every minute.

По́сле обе́да фило́соф был соверше́нно в ду́хе. Он успе́л обходи́ть все селе́ние, перезнако́миться почти́ со все́ми; из двух хат его́ да́же вы́гнали; одна́ смазли́вая моло́дка хвати́ла его́ поря́дочно лопа́той по спине́, когда́ он взду́мал бы́ло пощу́пать и полюбопы́тствовать, из како́й мате́рии у неё была́ соро́чка и пла́хта. He managed to go around the whole village, get acquainted with almost everyone; they even kicked him out of two huts; One handsome young woman hit him quite a bit on the back with a shovel, when he took it into his head to feel and inquire about what material her shirt and plakhta were made of. Но чем бо́лее вре́мя бли́зилось к ве́черу, тем заду́мчивее станови́лся фило́соф. За час до у́жина вся почти́ дво́рня собира́лась игра́ть в ка́шу и́ли в крагли – род ке́глей, где вме́сто шаро́в употребля́ются дли́нные па́лки, и вы́игравший име́л пра́во проезжа́ться на друго́м верхо́м. About supper-time nearly the whole company had assembled in order to play “krapli.” This is a kind of game of skittles, in which, instead of bowls, long staves are used, and the winner has the right to ride on the back of his opponent. Э́та игра́ станови́лась о́чень интере́сною для зри́телей: ча́сто пого́нщик, широ́кий, как блин, влеза́л верхо́м на свино́го пастуха́, тщеду́шного, ни́зенького, всего́ состоя́вшего из морщи́н. It provided the spectators with much amusement; sometimes the groom, a huge man, would clamber on the back of the swineherd, who was slim and short and shrunken; В друго́й раз пого́нщик подставля́л свою́ спи́ну, и Дорош, вскочи́вши на неё, всегда́ говори́л: "Э́кой здоро́вый бык!" another time the groom would present his own back, while Dorosch sprang on it shouting, “What a regular ox!” У поро́га ку́хни сиде́ли те, кото́рые бы́ли посоли́днее. Those of the company who were more staid sat by the threshold of the kitchen. Они́ гляде́ли чрезвыча́йно сурьёзно, куря́ лю́льки, да́же и тогда́, когда́ молодёжь от души́ смея́лась како́му-нибу́дь о́строму сло́ву пого́нщика и́ли Спирида. They looked uncommonly serious, smoked their pipes, and did not even smile when the younger ones went into fits of laughter over some joke of the groom or Spirid. Хома напра́сно стара́лся вмеша́ться в э́ту игру́: кака́я-то тёмная мысль, как гвоздь, сиде́ла в его́ голове́. Thomas vainly attempted to take part in the game; a gloomy thought was firmly fixed like a nail in his head. За ве́черей ско́лько ни стара́лся он развесели́ть себя́, но страх загора́лся в нём вме́сте с тьмо́ю, распростира́вшеюся по не́бу. In spite of his desperate efforts to appear cheerful after supper, fear had overmastered his whole being, and it increased with the growing darkness.

– А ну, пора́ нам, пан бурса́к! “Now it is time for us to go, Mr Student!” – сказа́л ему́ знако́мый седо́й ко́зак, подыма́ясь с ме́ста вме́сте с Дорошем. said the grey-haired Cossack, and stood up with Dorosch. – Пойдём на рабо́ту. “Let us betake ourselves to our work.”

Хому опя́ть таки́м же са́мым о́бразом отвели́ в це́рковь; опя́ть оста́вили его́ одного́ и за́перли за ним дверь. Thomas was conducted to the church in the same way as on the previous evening; again he was left alone, and the door was bolted behind him. Как то́лько он оста́лся оди́н, ро́бость начала́ внедря́ться сно́ва в его́ грудь. As soon as he found himself alone, he began to feel in the grip of his fears. Он опя́ть уви́дел тёмные образа́, блестя́щие ра́мы и знако́мый чёрный гроб, стоя́вший в угрожа́ющей тишине́ и неподви́жности среди́ це́ркви. He again saw the dark pictures of the saints in their gilt frames, and the black coffin, which stood menacing and silent in the middle of the church.

– Что же, – произнёс он, – тепе́рь ведь мне не в дико́винку э́то ди́во. “Never mind!” he said to himself. “I am over the first shock. Оно́ с пе́рвого ра́зу то́лько стра́шно. The first time I was frightened, Да! оно́ то́лько с пе́рвого ра́зу немно́го стра́шно, а там оно́ уже́ не стра́шно; оно́ уже́ совсе́м не стра́шно. but I am not so at all now—no, not at all!”

Он поспе́шно стал на крылос, очерти́л о́коло себя́ круг, произнёс не́сколько заклина́ний и на́чал чита́ть гро́мко, реша́ясь не подыма́ть с кни́ги свои́х глаз и не обраща́ть внима́ния ни на что. He quickly went into a stall, drew a circle round him with his finger, uttered some prayers and formulas for exorcism, and then began to read the prayers for the dead in a loud voice and with the fixed resolution not to look up from the book nor take notice of anything. Уже́ о́коло ча́су чита́л он и начина́л не́сколько устава́ть и пока́шливать. He did so for an hour, and began to grow a little tired; Он вы́нул из карма́на рожо́к и, пре́жде не́жели поднёс таба́к к но́су, ро́бко повёл глаза́ми на гроб. he cleared his throat and drew his snuff-box out of his pocket, but before he had taken a pinch he looked nervously towards the coffin. Се́рдце его́ зохолонуло. A sudden chill shot through him.

Труп уже́ стоя́л пе́ред ним на само́й черте́ и впери́л на него́ мёртвые, позелене́вшие глаза́. The witch was already standing before him on the edge of the circle, and had fastened her green eyes upon him. Бурса́к содрогну́лся, и хо́лод чувстви́тельно пробежа́л по всем его́ жи́лам. He shuddered, Поту́пив о́чи в кни́гу, стал он чита́ть гро́мче свои́ моли́твы и закля́тья и слы́шал, как труп опя́ть уда́рил зуба́ми и замаха́л рука́ми, жела́я схвати́ть его́. looked down at the book, and began to read his prayers and exorcisms aloud. Yet all the while he was aware how her teeth chattered, and how she stretched out her arms to seize him. Но, покоси́вши слегка́ одни́м гла́зом, уви́дел он, что труп не там лови́л его́, где стоя́л он, и, как ви́дно, не мог ви́деть его́. But when he cast a hasty glance towards her, he saw that she was not looking in his direction, and it was clear that she could not see him. Глу́хо ста́ла ворча́ть она́ и начала́ выгова́ривать мёртвыми уста́ми стра́шные слова́; хри́пло всхли́пывали они́, как клокота́нье кипя́щей смолы́. Then she began to murmur in an undertone, and terrible words escaped her lips—words that sounded like the bubbling of boiling pitch. Что зна́чили они́, того́ не мог бы сказа́ть он, но что́-то стра́шное в них заключа́лось. The philosopher did not know their meaning, but he knew that they signified something terrible, Фило́соф в стра́хе по́нял, что она́ твори́ла заклина́ния. and were intended to counteract his exorcisms.

Ве́тер пошёл по це́ркви от слов, и послы́шался шум, как бы от мно́жества летя́щих крыл. After she had spoken, a stormy wind arose in the church, and there was a noise like the rushing of many birds. Он слы́шал, как би́лись кры́льями в стёкла церко́вных о́кон и в желе́зные ра́мы, как цара́пали с ви́згом когтя́ми по желе́зу и как несме́тная си́ла громи́ла в две́ри и хоте́ла вломи́ться. He heard the noise of their wings and claws as they flapped against and scratched at the iron bars of the church windows. There were also violent blows on the church door, as if someone were trying to break it in pieces. Си́льно у него́ би́лось во всё вре́мя се́рдце; зажму́рив глаза́, всё чита́л он закля́тья и моли́твы. The philosopher's heart beat violently; he did not dare to look up, but continued to read the prayers without a pause. Наконе́ц вдруг что́-то засвиста́ло вдали́: э́то был отдалённый крик петуха́. At last there was heard in the distance the shrill sound of a cock's crow. Изнурённый фило́соф останови́лся и отдохну́л ду́хом. The exhausted philosopher stopped and gave a great sigh of relief.

Воше́дшие смени́ть фило́софа нашли́ его́ едва́ жива́. Those who came to release him found him more dead than alive; Он опёрся спино́ю в сте́ну и, вы́пучив глаза́, гляде́л неподви́жно на толка́вших его́ ко́заков. he had leant his back against the wall, and stood motionless, regarding them without any expression in his eyes. Его́ почти́ вы́вели и должны́ бы́ли подде́рживать во всю доро́гу. They were obliged almost to carry him to the house; Пришедши на па́нский двор, он встряхну́лся и веле́л себе́ пода́ть ква́рту горе́лки. he then shook himself, asked for and drank a quart of brandy. Вы́пивши её, он пригла́дил на голове́ свое́й во́лосы и сказа́л: He passed his hand through his hair and said,

– Мно́го на све́те вся́кой дря́ни во́дится! “There are all sorts of horrors in the world, А стра́хи таки́е случа́ются – ну… – При э́том фило́соф махну́л руко́ю. and such dreadful things happen that——” Here he made a gesture as though to ward off something.